Там, где любовь! Сборник рассказов

Иной раз увижу её сдалека и как солнцем всё кругом озарит, всё одно что. А сердце как заколотится в груди, что глотнуть воздуха нет никакой возможности. Как птица в клетке крылами бьёт и вырваться готово и полететь до её. И на край бы света бежал за ей. Дак это ладно, если десятая часть того, что есть на душе – то. Шибко врезалась она мне! И знал бы как излечиться, так и таблетки бы пил. До того измотался изстрадался я по ей.

– Ой, беда, беда… Чем же она так тебя? Уж больно круто в бараний рог скрутила, такая эдакая. Что же это творится – то? Осунулся весь, с лица опал. НА что она любовь такая? Ежели всё одно жизни нет никакой с ей – с любовью энтой?

– Дак вот об том и речь. Я и видал – то её по пальцам сосчитать. Улыбнулась мне, подмигнула. А толи в глаз ей чё попало? А меня и взялО.

– Ты говорить с ей пытался? Ну, мол, так и так, жизни никакой не стало…

– Да пробовал. Молчит да улыбается. А глаза добрые – добрые! Выслушала и ушла восвояси. А я как улыбку еёную увидал, так ещо боле в страданья вдарился. А тут, говорят, сваты в их доме были третьего дня. К свадьбе дело. От безысходности не спать, не ись не могу. Глаза токмо закрою, а она тут и есть сразу с улыбкой своёй ангельской. Вот напась на меня обрушилася! Думал от хвори люди помирают? А оказыватся, не токмо, от любви тоже.

– Тихон, ты вот что! Как увидишь её, али в глазах нарисуется образ еёный – в аккурат в энту минуту молитву читай! Нечисто тут. Не может так быть, шоб от бабы мужик рассудком недомогал! Нравиться – дело обычное. А тут нет! Нечисто с энтой историей. Поди шта наколдовала чего? Свят, свят! Оборони, Господь!

Прохор трижды перекрестился.

Василиса была третьим ребёнком в семье. Когда переехали с родителями и двумя старшими братьями в деревню, ей исполнилось семнадцать лет. Доподлинно неизвестно какие обстоятельства продиктовали этот переезд, но усадьбу они приобрели отличную для сытой деревенской жизни. Сам дом был добротный и к нему прилагались земля немалая, плодоносящий сад и множество построек для внушительного хозяйства. Отец Василисы был человеком почитаемым и много времени уделял делам насущным. Матушка крайне мало бывала на людях и местные приписали ей такие качества, как сдержанность, скромность. Братья помогали по хозяйству и оба были к тому времени женаты. Жили все вместе. У старшего брата жена была на сносях. А когда их сын появился на свет, они купили небольшой дом и приступили к самостоятельной жизни. Семья выделялась своей обособленностью. Все были приветливы с другими и одновременно закрытыми. По деревне мигом разнеслись слухи о необыкновенно красивой молодой девушке. Её миловидная улыбка покоряла сердца с первого взгляда. И Тихона эта участь не миновала.

– Тиш, а Тиш!

– Ну чего тебе, Варька?

– А правду глаголят, что ты по приезжей Василиске сохнешь?

– Чё придумываш? Заняться тебе не чем ли чёли? Нашла чё слушать.

– А чё ты стушевался сразу? Чё красный – то весь сделался?

Варвара с грустинкой взглянула на Тихона.

– Пустое это! Она, говорят,… ведьма? Её голоса никто никогда не слыхал. Смотри, шоб не заколдовала. Дураки вы все! Только и слышно как о ней судачите. И чего нашли в ней такого? Обычная! На меня наряды еёные напяль, дак и я павой ходить буду.

– Варька, хватит огород городить! Не опостыло сплетни собирать? Вот и собираш по деревне – то… Чё ты понимаш в красоте – то?

– Ты много понимаш!? Как крот слепой. Счастья сваго не видишь. Разул бы зенки – те, дак и не страдал бы попусту. Тьфу ты! Тошно.

Варя ушла в дом и заплакала. Уж больно мил ей был Тихон. Но он ни в какую не хотел разглядеть в ней прекрасную партию для судьбы. И кроме как Варькой никогда её не называл.

Весёлая и озорная с яркими огненно – рыжими длинными волосами, она, скорее, воспринималась больше как друг. Как ровня. К слову сказать, Варвара отличалась не слишком покладистым и сговорчивым характером. Не нужно было очень стараться, чтобы увидеть её норов.

В один из дней Тихон свернул в заулок на соседней улице, чтобы искупаться в реке, спасаясь от назойливой жары. Чуть лбами они не столкнулись с Василисой. Она гнала гусей от воды. Тихон встал как окаменевший и полностью растерялся. Василиса посмотрела ему в глаза и добродушно улыбнулась. Ускорив шаг, девушка удалялась из проулка, подгоняя вицей гусят.

– Василиса! Подожди! Объясниться надо. Ну подожди же!

Никак не реагируя, не оглянувшись, Василиса исчезала в направлении своего дома.

«Вот как энто понимать? Она даже не считат нужным оглянуться в ответ на мои слова. Пошто така бессердечность? Бессердечная.

Холодная как лёд и тёплая будто солнышко на пригорке. Ох, как же она прекрасна. Напась моя! Беда!»

По деревне расползались слухи о необычной девушке и её колдовских способностях. Никто ни разу не слышал голоса Василисы. А если у её родных спрашивали об этом, они меняли тему и уходили от ответа. Всё это давало ещё больший повод распускать сплетни и развивать, что есть фантазии, различные домыслы.

Любовь заставляет действовать! Она является самым действенным двигателем. Самый несмелый и скромный человек будучи влюблённым, становится смелым и решительным. Тихон собрал волю в кулак и постучал в ворота.

– А… Тихон! Заходи. Чем могу быть полезным?

Фёдор Кузьмич поприветствовал неожиданного гостя.

– Поговорить надобно!

– Так чего ж стоять? Айда в дом.

Мать, у нас гости! Сооруди – ка нам чего на стол по – скорому.

– Доброго денёчку вам! Сейчас – сейчас. Жара стоит несусветная. Токмо принесу редьку с квасом. И картошки в самый раз подоспели.

– Ну слушаю тебя, Тихон! И думать не могу какие дела обсудить решил?

Тихон снял фуражку и начал теребить её пальцами от нестерпимого желания расставить всё по местам. Волнение накрывало волной и смелость предательски отступала… Совладав с собой, он сказал твёрдо и уверенно:

– Фёдор Кузьмич! Тут тако, значится, дело. Люблю я её! Всем сердцем люблю! Вот больше жизни.

– Кого, мил друг? Ты уж прости меня старого. Не вразумлю об чём толкуешь?

– Дочь вашу. Василису.

Воцарилась тишина. Фёдор Кузьмич отодвинул тарелку и глубоко посмотрел в глаза Тихону.

– Мать, поди к нам! Тут и тебе полезно слышать будет.

Евдокия Власовна вышла в комнату.

– Повтори ей, что ты сказал.

– Я люблю вашу дочь! Василису. Больше жизни.

– А Вася – то знает? Ты ей – то говорил, растерянно спросила женщина?

– Я много раз пытался. Но она улыбается и только. Уходит…

– Вот так! Так вот! Она и не ответит.

– У ей жаних есь? Ага? Другого любит она? Свадьба же, судачат, скоро?

– Это кто это судачит?

– Ну как хто? Все! Вся деревня. Сваты же были? С городу?

– Ох, Тихон, Тихон… И сам не ведаешь, куды лезешь. Раз пришёл, смелости набрался, будь по – твоему. Скажу как есть!

Василиса зашла в комнату и улыбнулась. Увидев гостя и занятость родителей, смутилась и вышла обратно.

– Сейчас я скажу тебе правду. А ты, клянись, не понесёшь её по людям и оставишь здесь. В моём дому.

Тихон был необычайно взволнован.

– Я клянусь!

– Смотри. Со мной не шути. Дал клятву – дяржи!

Василиса глухонемая. Она не слышит и не говорит. Недуг поразил её в самом младенчестве. В ответ она всегда улыбается. Фёдор Кузьмич расчувствовался и в глазах отца блеснули стеклянные слёзы. Евдокия Власовна уголком платка стала осушать покатившиеся прозрачные капли.

Тихон побледнел. Он молча смотрел на родителей Василисы и никак не мог переварить услышанное. Он не смел уточнить главное.

– Моя дочь – самый чистый и ранимый цветок! Она полна любви и доверия к энтому миру! Ведь её душа – ангельская! Её слух не осквернён. Душа чиста как первый снег. Василиса изъясняется с нами по – своему. Мы понимаем друг друга. И моё самое больное отцовское место – допустить до сердца родительского мысль, что если нас не станет, её кто – то может легко обмануть, обидеть.

Тихон никак не мог осознать открывшееся.

– А ведь мне ни разу в голову не пришло, что Василиса меня не слышит!

А как же вы в замуж не боитесь отдавать?

– Да в какой замуж? Глупости. Хотя чего сердцем кривить, хотел бы я дочке своей счастья земного! Ох, как хотел бы!

– Так сваты же были?

– Да врач это был с супругой. Он с малых лет наблюдает дочку. А теперь уж как родные мы с ними сделались.

Василиса немного не как все. Как бы это сказать, как вроде не от мира сего, что ли? Будто вовсе нет в ней зла. Добро во всём видит. Потому и улыбается в ответ. Дочка очень даже умная и смышлёная. Только когда мы недовольны – мы злимся. А если ей что не нравится, она грустная и не улыбается. Плачет иногда, молча. А я как слёзы увижу, так сердце готов отдать, только бы осушить их да улыбку вернуть. Вот такой рассказ получился.

В сердце Тихона взбушевалась волна нежности к Василисе. Казалось, он готов стать ей защитой от целого мира.

– Отдайте мне Василису в жёны! Я буду ей и ушами, и языком, и воздухом! Клянусь, если надо, жизь отдам за её, не мешкая! Слов нет, как люблю!

Фёдор Кузьмич строго посмотрел на Тихона.

– А ежели наскучит и поговорить захочется? А ежели обидишь в сердцах? Она ведь дитя Божье. Нельзя её обижать. Понимаешь? Сурьёзный это шаг! Дюже сурьёзный.

Но верю я тебе, Тихон! Вижу, любишь дочку мою. Вижу!

А мать с отцом как примут? Шутка ли?

Чего это ты свататься идёшь, а родичи ни сном, ни духом.

– Да знают они всё. Говорили, что «не по Сеньке шапка». Мол, забудь и не думай! Мол, сосватана она. Все знают!

– Ну дела! Все знают, а мы не знаем.

Фёдор Кузьмич смачно усмехнулся в усы.

Прошло десять лет с громкой деревенской свадьбы Тихона и Василисы. Язык, на котором они общаются, многим не понятен. И язык тот – язык любви! Любовь Тихона таких дел натворила… Василиса расцвела и стала ещё краше в замужестве. Все трое ребятишек и слышат, и говорят. Ведь болезнь настигла их матушку уже после рождения. Она не была наследственной. Не было в округе человека, кто бы не заметил необыкновенную сияющую красоту женщины.

А Тихон говорил так: «Василисушка моя – чистый ангел. Душа у неё ангельская. А глаза её – зеркало души. Вот и судите… Какая душа – такое и лицо! Красота души в лице отражается. Вот он секрет.»

ОБЫЧНАЯ СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ

– Жуля, а ну, брысь, со стола! Да что это такое?! Филипп, ты видел, что творится? Только посмотри на них!

Кот Жулик сбрасывал со стола тонко порезанные кружочки докторской колбасы своему верному другу – Ромео. Это был кудрявый королевский пудель абрикосового окраса. Обаяшка и веселун с глазками – пуговками. Эмоции на мордашке Ромео – отдельный вид искусства, наблюдать за которым можно было часами.

Они с Жуликом славно ладили между собой, особенно, когда предоставлялась возможность улизнуть из – под внимания хозяйки Жулик спрыгнул со стола и скрылся в дальней комнате. Ромео ушёл за кухонный диван.

Филипп настолько любил своих подопечных, что вместо того, чтобы включиться в воспитательный процесс, просто улыбался. Катерину это злило и где – то обижало. Получается, она вынуждена их ругать за проделки, а Филипп всегда оставался добреньким и хорошим для них. Впрочем, такое отношение распространялось и на их сына с Катей – пятилетнего Лёву. Всё, что касалось ребёнка, тут Филипп был безотказен совершенно и отцовская любовь не имела границ.

– Ты избалуешь его. Это никуда не годится. Так нельзя. Должна быть мужская рука и слово. У нас же не девочка растёт всё – таки. Это же будущий мужчина!

– Именно – будущий. А пока он имеет полное право на детство. Что не так, жизнь поправит. В чём – в чём, а в этом сомневаться не стоит!

Филиппа с двух лет воспитывала мама. Отец оставил их, выбрав другую женщину. Будучи взрослым и став родителем, Филипп задавал отцу вопросы. Как он сумел оставить его и маму? Обида детства сидела где – то очень глубоко. И с появлением собственного ребёнка как – будто даже обострилась. Было бы справедливо заметить, что отец не отказался от сына и на протяжении всей жизни принимал участие в воспитании. Бывал у них в каждый День рождения, принося Филиппу подарки. Брал его на несколько часов по выходным, чтобы вместе провести время. Словом, считать себя безотцовщиной не было повода. Но, тем не менее, сам факт того, что отец предпочёл им других людей, вызывал чувство ревности. Он по сей день жил с той семьёй, где у него появились две дочери, которых отец – Георгий Павлович любил до бесконечности. К сёстрам по отцу Филипп не испытывал родственных чувств. Девочки были похожи на свою маму, которую он, будем откровенны, не долюбливал. Однажды в беседе по душам с повзрослевшим сыном, отец сказал: «Филипп, ты уже достаточно взрослый, чтобы понять меня. Я полюбил другую женщину. Полюбил так, как никого и никогда. Я жизни без неё не представлял. Прости меня, что так вышло! Я старался жить так, чтобы ты не мог обвинить меня в предательстве, когда вырастешь. Она родила мне дочерей. А ребёнок от любимой женщины – это особенное чувство.» Георгий Павлович был максимально искренним в тот момент. Диалог не складывался. Филиппу царапали слух некоторые признания и аргументы. То есть я рождён нелюбимой женщиной? А как же мама? Ведь она – лучшая из женщин! Сейчас Катерина не в счёт. Это – другое. Как можно было полюбить кого – то на стороне, если с тобой жила такая женщина, как мама? Добрая, красивая, покладистая, неконфликтная, от светлой улыбки которой становилось светлее вокруг… Эти мысли мешали Филиппу понять отца полностью. Его нынешняя жена – Ольга Леонидовна имела откровенно стервозный характер и весьма резкие острые черты лица. Редко улыбалась. И относилась к Филиппу «никак». А на отца то и дело прикрикивала и в её речи прослеживались нотки недовольства… Это было взаимно, наверняка – по умолчанию. Несимпатия женщины и Филиппа витала в воздухе. Хотя вслух никогда ничего плохого не произносилось. Филипп на каком – то подсознательном уровне старался дать своему Лёвке всё то, чего был лишён сам. Он отвозил его в детский сад и часто забирал. Рассказывал перед сном разные сказочные (и не только) истории про вымышленных героев. Лепил вместе с ним из пластилина волшебный город и солдатиков с танчиками. И много всего того, что бывает в полных семьях. Где отец постоянно присутствует в жизни своего ребёнка.