Осакские рассказы. Избранная проза

«Десятисенный зал» – это дешёвый театр, где за десять сен можно посмотреть выступления комиков. В праздник там было полно народу.

Он хотел купить лимонад, но продавец не слышал. Пытаясь пробиться, он наступил кому-то на ногу.

– Эй, смотри под ноги!

– Простите!

– Разве так извиняются?!

Гонъэмон поклонился раз пять. Тот был простым рабочим, едва сводившим концы с концами.

Кланяясь, Гонъэмон вдруг подумал о своём миллионе.

«Я готов отказаться от миллиона», – решил он тогда.

– Слушайте все! – объявил он. – Я решил вложиться в тот затонувший корабль у Гото.

Поднятие судна считалось рискованным предприятием. В случае неудачи можно было потерять все вложения.

– Пока пил лимонад, я подумал… – сказал Гонъэмон.

Он предложил создать «Товарищество братьев Дзико», чтобы разделить риски.

– И возьмём Тиэдзо.

Эти слова заставили Масаэ улыбнуться. Она поняла намёк: чтобы вернуть его, нужно развести с Какуко. Заодно и её собственный «развод» был отменён.

Она тут же завела речь о том, что «на всякий случай» нужно перевести часть денег Гонъэмона на её имя и имя Тимако. Это было её гарантией после сегодняшнего скандала. Не забыла она и добавить, что за Тиэдзо нужно послать кого-то в Корею.

Той ночью Масаэ подмешала мужу в сакэ возбуждающее средство – впервые за долгое время.

Итидзиро остался ночевать «за кулисами» (в квартале проституток). Харумацу, не любивший это место, отправился в Ёсита.

Дэмсабуро играл дома в азартные игры. Его жена всю ночь подавала угощения, иногда засыпая и получая выговор за его проигрыш.

Санкио тоже играл, но, выиграв, сбежал в «Гранд-кафе» Дотонбори. Там у него была любовница – Мэри, первая красавица заведения. Он платил ей шестьдесят иен в месяц. Она была хитрой. То притворялась больной, то выпрашивала деньги. Недавно она попросила сорок иен на поездку к «больной матери» в Химэдзи. Он дал двадцать пять – и больше её не видел.

– Она уехала на сватовство, – сказали ему.

«Какая больная мать, какое сватовство?!» – злился он.

Но вспомнив, что выиграл двести иен, немного успокоился.

Дочери Дзико спали спокойно. Перед сном они нанесли на лица оливковое масло. Только Хисако, страдавшая от прыщей, использовала лосьон.

III

В ту новогоднюю ночь супруги Гонъэмон долго не могли заснуть.

Когда Гонъэмон встал в туалет, Масаэ последовала за ним и подала воду для омовения рук. Лунный свет был холодным и белым, словно лёд.

– Ох, спасибо. Большое спасибо, – смущённо пробормотал Гонъэмон, но в его голосе не чувствовалось ни капли смущения. Именно это и придавало Масаэ уверенности.

Она никогда раньше не ждала у двери туалета, чтобы подать мужу воду. Этому она научилась из женского журнала. Ей нравилось, как естественно получилось применить этот совет. Она терпеть не могла нарочитое кокетство, от которого самой становилось стыдно. За всё время – от учёбы на акушерку до сегодняшнего дня – она никогда так не поступала.

Да и Гонъэмон не был человеком, который смущался бы от её женских уловок. Он принимал их с достоинством, и это ей нравилось.

Вспомнилось, как он вёл себя в первую брачную ночь. После обряда обмена чашами тот торжественно произнёс:

– Хоть я и небогат, но ты пришла в мой дом. Сейчас у меня всего шестьсот иен. Но я обязательно заработаю сто тысяч. Ради этого я готов на любые трудности и откажусь от роскоши. У меня четверо братьев и две сестры. Как глава семьи я поставил себе такую цель. Постарайся понять меня и помоги достичь её.

Тогда она поклонилась и ответила:

– Спасибо за ваши слова. Пожалуйста, добивайтесь своей цели и станьте настоящим мужчиной. Я как жена Дзико сделаю всё, чтобы помочь вам.

Позже она часто рассказывала эту историю золовкам. Конечно, это была не дословная цитата. Но для пересказа такой «литературный» вариант ей нравился больше.

Теперь, лёжа рядом с мужем, она вспомнила те времена. В памяти всплывали именно эти «обработанные» фразы, а не его грубый говор Кисю.

– Заработать сто тысяч, когда у тебя уже есть миллион, – не так трудно, как накопить первые десять, имея лишь шестьсот, – часто говорила она.

И сейчас она вспоминала, как они копили эти первые десять тысяч. Взглянув на Гонъэмона, увидела, что он тоже погружён в воспоминания. «Наверное, думает о том же», – с радостью подумала она и потянулась к котацу, задев его ногу.

Но Гонъэмон вспоминал не те шестьсот иен и не путь к первым десяти тысячам. Он думал о времени до женитьбы, когда у него не было ни гроша.

И в этот момент, когда нога Масаэ коснулась его, он, как назло, вспомнил свою первую любовь. Ханако.

Они встретились на мосту в Дотонбори. Прошло всего десять дней с тех пор, как он, после смерти отца, покинул родную деревню Юаса в префектуре Вакаяма и приехал в Осаку в поисках работы. Деньги кончились, и он уже целый день ничего не ел.

В сумерках, глядя на отражение огней борделей в мутной воде канала, он прислонился к перилам моста. Вдруг кто-то мягко тронул его за плечо.

Он обернулся и ахнул. Перед ним стояла Ханако – та самая девушка, с которой он прощался десять дней назад в родной деревне. (Сейчас он уже не помнил её настоящего имени, но в воспоминаниях называл её Ханако.)

– Ты что, убегаешь? – спросила она на диалекте Кюсю, что делало её ещё милее.

Она напомнила, как умоляла взять её с собой, но тот отказался. Тогда она сама приехала в Осаку, разыскала его и теперь работала в местном ресторане.

– Соблазнов много, но я храню верность тебе. У меня хорошие доходы – мы сможем жить вместе. Тебе даже не придётся работать, я тебя обеспечу.

Он слушал, а потом вдруг рванул с места, расталкивая толпу. Перебежал мост Эбису-баси и помчался в сторону Синсайбаси.

«Мужчина не может позволить женщине содержать себя!» – думал он, убегая от её голоса.

Той ночью он спал на скамейке в парке Тэннодзи, вспоминая Ханако. А утром устроился грузчиком в порт Кавагути.

Хозяин, заметив его усердие, перевёл молодого человека в контору. Но Гонъэмон не хотел довольствоваться жалкой зарплатой. Через месяц он уволился, вложил все сбережения (десять иен) в лоток с ледяными конфетами и начал торговать.

В первый день у него было сто тринадцать покупателей, выручка – одна иена и двадцать сен. Но часть товара испортилась, и он потерял ещё и на льде.

Через десять дней он уже зарабатывал по тридцать сен в день. Как-то вечером, в полутьме (он экономил на карбиде), к его лотку подошёл молодой человек.

Голос показался знакомым. Присмотревшись, он узнал младшего брата – Дэмсабуро.

Из-за высокого носа (отец в детстве постоянно дёргал его, чтобы «сделать красивее») Дэмсабуро было легко узнать. Увидев брата, он чуть не заплакал.

Оказалось, тот работал в суши-лавке, но его уволили за то, что он плохо слышал заказы по телефону.

В тот вечер они работали вместе. Но бизнес не приносил дохода, и вскоре они продали лоток, купили веера и начали торговать ими.

Дэмсабуро стеснялся, особенно возле «весёлых кварталов», но Гонъэмон убеждал его:

– Лучше быть самостоятельным, чем работать на других.

Однажды, во время дождя, они спрятались под крышей богатого дома. Оказалось, там работала горничной их сестра Мацуэ.

– Сестрёнка, ты в таком хорошем месте! – сказал Дэмсабуро.

На её лице мелькнуло смущение. Гонъэмон понял: если узнают, что её братья – уличные торговцы, ей будет стыдно.

Вскоре он закрыл бизнес. Наблюдая за другими уличными торговцами, он понял, что они навсегда останутся в нищете.

Они сняли дешёвую комнату в Сэннитимаэ. Гонъэмон отдал Дэмсабуро три иены на одежду и обувь, а сам отправился искать новое дело.

У одного из храмов он увидел очередь. Оказалось, там лечили прижиганием. Вспомнив, что их соседка – бывшая специалистка по мокса-терапии, он уговорил её стать партнёршей.

Они поехали в Саяму, сняли комнату в гостинице и развесили объявления: «Лучшее прижигание в Японии! Лечим любые болезни!».

Дело пошло. Они подняли цену с двадцати до тридцати сен. Но через неделю старуха слегла с радикулитом.

Оставив её, Гонъэмон вернулся в Осаку. На пароме он встретил богача, который разбогател на торговле макулатурой. Вдохновившись, он открыл свою лавку.

Вложив тридцать иен (шесть – за аренду), он начал скупать старые газеты и тряпьё. Позже переключился на лампочки.

Он узнал, что в отбракованных лампочках есть платина. Научившись её извлекать, стал зарабатывать больше. Когда его работник Харумацу заболел, он нанял сиделку – некрасивую, но надёжную девушку. Однажды, случайно увидев её голую лодыжку, соблазнил её. Вскоре они поженились.

Это было в феврале 1914 года, в ночь на Сэцубун. Шёл снег. К моменту свадьбы у Гонъэмона было шестьсот иен. На церемонию он потратил семьсот – огромные по тем временам деньги. Но это были не сбережения, а прибыль от рискованной сделки. Он скупил партию контрафактных лампочек «Matsuda» (подделка под известный бренд), а затем вынудил оригинального производителя выкупить их по завышенной цене, чтобы избежать ущерба репутации.

Масаэ восхищалась его смекалкой. На следующий день после свадьбы они ели пшённую кашу с солёными сардинами – блюдо для Сэцубуна.

Из-за свадьбы они отпраздновали на день позже, купив оставшуюся дешёвую рыбу. Эта скромность стала их традицией на пути к первым десяти тысячам.

Позже Гонъэмон разбогател на торговле металлоломом, предугадав рост цен из-за войны в Европе. К 1916 году у него было десять тысяч. Тогда он отрастил усы. К 1921-му – сто тысяч. А дальше миллион дался легко.

…В ту ночь супруги не спали до рассвета. Им было о чём вспомнить.

IV

Отсутствие детей у Тиэдзо и Какуко оказалось как нельзя кстати. Они расстались.

Тиэдзо был тронут тем, что брат включил его в состав «Товарищества братьев Дзико». В порыве благодарности он дал развод Какуко – как и рассчитывала Масаэ. Однако было бы слишком жестоко утверждать, что им двигала лишь корысть. В тот момент, когда он принял решение, мысли о выгоде не занимали его. Об этом хорошо знал Фунаси Сэндзо, слуга семьи Дзико, специально отправленный в Корею для переговоров.

Со слезами на глазах Тиэдзо говорил Фунаси:

– Я и не подозревал, что брат так заботится обо мне. Теперь я не стану препятствовать замужеству племянницы…

Фунаси, бывший староста деревни Юаса (откуда родом Гонъэмон), а ныне страховой агент, был человеком добросердечным – недаром его самого когда-то обманули, лишив дома и земли. Он не стал сомневаться в искренности слёз Тиэдзо. Ему и в голову не приходило, что плачущий человек может думать о выгоде – хотя, в сущности, люди часто плачут именно из-за корысти.

Но если у человека нет чести, вряд ли он станет заботиться о благопристойности. Это проявилось в следующих словах Тиэдзо:

– Какуко ни в чём не виновата, но вся её жизнь пойдёт прахом. Как же нам быть?

Тонко намекая на отступные, он дал понять, что Гонъэмон мог бы выделить некоторую сумму. Фунаси ответил, что уже приготовлена тысяча иен.

Какуко заранее ожидала такого исхода. Узнав, что жених Тимако – из графской семьи, она смирилась. Правда, плакала, вспоминая, как они с Тиэдзо собирались усыновить мальчика и жить втроём. Фунаси, конечно, понимал, что ему не избежать трудностей, но даже после успешного завершения переговоров чувствовал себя неловко.

Он отправил в Осакскую усадьбу Дзико телеграмму: «ДОГОВОРИЛИСЬ. ПРОСИМ ДЕНЬГИ». На самом деле, на всякий случай, он не взял с собой отступных. Когда деньги перевели и он хотел вручить их Тиэдзо, тот отказался:

– Это не я даю развод, поэтому не мне передавать их Какуко. Развод даёт Гонъэмон, значит, и деньги должен вручать его представитель.

Подобное поведение можно было счесть заносчивым или даже издевательским, но Фунаси, напротив, восхитился: «Вот это благородство! Где уж тут „социалисту“!». Он даже устыдился своей роли в этом разрыве – тем более, видя, как трогательно привязаны друг к другу супруги. Чтобы не выглядеть бессердечным, он старался проявлять максимальное участие.

Но семья Дзико вовсе не ожидала от Фунаси такой сентиментальности. Этот земляк, недавно начавший наведываться к ним со страховыми предложениями, был выбран за свою настойчивость (он мог часами сидеть в прихожей, читая газету и дожидаясь хозяев) и невозмутимость. К тому же, в свои пятьдесят восемь лет он казался достаточно старым, чтобы не поддаваться эмоциям. А тут вдруг разошёлся не на шутку!

В конце января Тиэдзо вернулся в Японию. Дэмсабуро с женой встретили его на вокзале в Осаке.

Когда поезд подошёл к платформе, Дэмсабуро, ругая жену, засуетился и наконец заметил в окне Фунаси. Тот с недовольным видом указал ему в сторону – рядом с Тиэдзо сидела Какуко. Дэмсабуро остолбенел. Все заготовленные приветствия вылетели у него из головы. Пока Какуко раскланивалась с его женой, братья молча уставились друг на друга.