Апдейт Тургенева. Сборник рассказов

Я торопливо шагал, почти бежал, по Вокзальной улице, и настроение мое было хоть куда! Через подошвы старых штиблет чувствовалась знакомая мне с малых лет мелкая брусчатка.

От вокзала дул слабый ветерок, насыщенный крепкими запахами просмоленных шпал и паровозного дыма.

Убегали назад высокие стройные тополя с припаркованными под ними «Жигулями», мост через железнодорожные пути и низенькие частные дома из красного и белого кирпича, и лишь маленькая часть домов имела нарядный вид.

Промелькнула окатившая меня холодными брызгами колонка, из которой набирала воду в белое пластиковое ведро пожилая цыганка в красном платке и халате с закатанными рукавами. Мне показалась, что я хорошо знаю эту женщину. Два подростка сидели рядом с колонкой на корточках и провожали меня чересчур любопытными взглядами. Дорогу мне перебежала черная кошка, поселив в моей душе тревожное чувство. Что-то знакомое и давно забытое мелькнуло мимо меня. Я остановился и присмотрелся. На меня почти падали старенькие полуразвалившиеся ворота какого-то двора. С ними заигрывал ветер. Створки то медленно открывались с жутким скрипом, то быстро схлопывались. Ну, конечно. Нет сомнений! Это же моя альма-матер – двор моего детства. Я с замиранием сердца юркнул в ворота и увидел потрескавшийся брус родного черного барака. Чуть дальше столкнулся с запомнившимися на всю жизнь ступеньками. Они прогнили, истощились и прогибались под тяжестью человека. Рядом рос тополь, под ним – крепкая широкая скамья. Помнится, я часто в детстве сидел на ней, срывал с дерева какой-нибудь листик и хлопал по нему ладошкой так, чтобы появлялась дырка. Какое-никакое, а все же развлечение.

Недалеко от барака ярко-красным пятном выделялся мотоцикл «Ява». С ним возился парень в старой рабочей спецовке, до блеска измазанной в мазуте. Не узнать его я никак не мог. Это друг детства Сашка Кекенёв по кличке Пижон. Лицо его было круглым, как луна, а взгляд – подозрительным и недоверчивым. Повёл он себя довольно странно. Долго всматривался в моё лицо и вдруг принялся плеваться.

– Сань, ты что, спятил? – вскричал я.

– Терпи, Витек, тебе это только на пользу.

В это время я почувствовал резкую боль в правом глазу. Боль ускорила пробуждение. Лежа в кровати, моргал в надежде, что всё пройдет. Не проходило.

«Неужели, опять ячмень?» – с этим вопросом я окончательно проснулся. Зеркало не утешило, – а наоборот, испугало. Действительно, – он, ячменюга матерый! Красавчик! Ишь, устроился, паршивец, в уголке правого глаза и празднует во всю ивановскую. В левом глазу тоже заметил ячмень. Да, маленький, еле заметный. У него еще все впереди, и он, слава богу, пока вроде не беспокоит.

«Ну, сколько можно? Когда все это кончится?» – я почувствовал себя глубоко разочарованным, напялил на ноги тапки и проковылял в ванную. Через десять минут я уже шел по направлению к штабу. Улица, казалось, улыбалась от переполненности майским солнцем.

В штабе первым встретился старший лейтенант Сергей Лутченко. По должности «дозик». Так ласково мы здесь называем офицеров-дозиметристов. По характеру Серега громогласный, непоседливый, и большой любитель вставлять в свою речь «ни к селу, ни к городу» эпитеты и сравнения.

Лутченко поинтересовался, как я вчера сьездил на задание. Я начал с энтузиазмом рассказывать:

– Меня начальник группы Пикалова послал на замеры участка железки недалеко от Рыжего леса. Знаешь, Серега, я впервые почувствовал, как шевелятся волосы под пилоткой – стрелка дэ пэ пятого зашкалила.

«Дозик» внимательно смотрел на мои ячмени, не обращая внимания на мой душещипательный рассказ о волосах под пилоткой.

– Витька! – без церемоний прервал меня Лутченко, крепко стукнув меня по плечу. – А я точно знаю, почему у тебя сразу на обоих глазах ячмени.

Я обиделся на старлея за то, что он проигнорировал мое повествование, и молчал.

– Витюха! Это же все из-за того, что ты здесь – в Чернобыльской тридцатикилометровой зоне. Понял? То есть из-за гамма излучения, – сообщил Серега, словно делая научное открытие.

– Пошел ты со своим гамма, знаешь куда, – буркнул я, теряя терпение.

– А знаешь, Витька, ты похож на сову в пилотке, вот на кого! – «дозик» заржал, и долго не мог успокоиться.

– Ладно, бывай, Серега, я пошел… – сказал я.

– Вить, задержись, на секундочку, пожалуйста. Я же тебе не рассказал: я такой метод знаю от ячменей, закачаешься. Рекомендую. И не сомневайся. Проверено на себе!

– А что надо делать? – спросил я с надеждой.

– Что надо? Все очень просто! Вот, представь, перед тобой ячмень. Его, гада, надо обругать со страшной силой. Понял?

– Как это… обругать? – недоумеваю я.

– А так. В прямом смысле. Главное, не стесняйся в выражениях, не стесняйся! Как пить дать – здоровье восстановится, будто ничего и не было.

– Да я и ругаться-то, как следует, не научился, – возразил я.

– Ну и зря, капитан. Офицер без крепкого словца все равно, что заяц без ушей.

Я засмеялся, но подумал, что сравнение неудачное.

«Ах, ты гад ползучий! Ублюдок, сволочь, недоносок, придурок…! Чтоб тебя…», – я начал про себя применять метод Лутченко.

Ох, как же я ругался! Минут пять, не меньше, ругался.

Подождал еще минут десять и кинул взгляд в карманное зеркальце. Ишь, ты! Пылает красным знаменем, паршивец, и никакое мое сквернословие на него не действует.

Подождал еще несколько минут. Нет, не проходит боль. Видимо, метод Лутченко не вполне научный. Мои ячмени оказались крепким орешком.

На летучке, которую начальник полковник Вершинин старался проводить как можно быстрее, всем офицерам давались задания на день.

– Капитан Можаев, что у вас с глазом творится? – спросил Вершинин, свирепо шевеля ветками черных усов.

Я, оробевши, поднялся с места и замешкался с ответом, придумывая, что бы такое сказать.

– Я догадываюсь, – произнес, довольный своей смекалкой, начальник. – У вас настоящий ячмень. И я укажу точную причину. Это всё оттого, что вы, Можаев, приехали сюда, в тридцатикилометровую зону. Радиация – это вам совсем не шутка, знаете ли. Убежден, что это всё именно из-за неё. На сегодняшний день отстраняю вас от полевых заданий. Будете работать с документами при штабе.

Вскоре повстречался мне подполковник Пятыгин, который, завидев мой правый воспаленный глаз, немедленно начал рекомендовать свой личный метод:

– Ты, главное, капитан, не терпи эту штуку. Не терпи. Собери волю в кулак, понял? И, главное, мыльца, мыльца, туда засунь, понял, в глаз-то пораженный? Ну, ты понял, нет?

– Я понял, понял, – соглашался я.

– А лучше всего хозяйственное мыльце применить, понял? И поверь: все, как рукой снимет. Точняк верный говорю! На своей шкуре спробовал! – подполковник звучал крайне убедительно.

«И этот на себе проверял», – подумал я.

После неудачи с не вполне научным методом Лутченко, я вздохнул, обрадовавшись. Почувствовал, что теперь-то, наверняка, я спасен. Вот он, правильный метод. Кинулся в туалетную комнату, схватил хозяйственное мыло и сделал все по методу подполковника Пятыгина. В глазу защипало так, словно в него клюнул петух. Терпя сильную боль, подождал несколько минут. Казалось, прошла вечность. Что-то не помогает. Даже хуже стало. Боль усилилась до невозможности терпеть.

Проявляя некоторые признаки героизма, пытаюсь добраться до своего отдела, находящегося в соседнем здании. На моем плече болтается морской дозиметрический прибор. У входа в здание – произошла задержка. Меня остановил генерал из опергруппы Генштаба и приказал:

– Капитан, измерь вот ему, – показывая на стоящего рядом контр-адмирала, начальника особой зоны, – измерь загрязненность его фуражки.

Я приложил прибор к морской фуражке и доложил: «Ноль». На лицах начальников раздражение и недоверие.

– Не может быть. А ну-ка проверь мои ботинки.

Я прикладываю головку прибора к генеральским штиблетам и докладываю то же самое: «Ноль».

Генералитет машет на меня руками:

– Капитан, выбрось свою игрушку, она у тебя неисправная!

Контр-адмирал, всмотревшись хорошенько в мою физиономию, рассмеялся:

– Нет, игрушка у капитана исправная. У него со зрением непорядок. Посмотри, какой ячмень у бедняги!

Захожу в свой отдел. Народ у нас там совершенно замечательный, с понятием, – конечно, в момент приметил моего красавца и стал упражняться в милосердии.

– Что, Витёк, больно, небось, на белый свет глядеть? – спросил Сережка Быков, сосед по рабочему кабинету.

– Угу, – ответил я, превозмогая боль.

– А ты чайком, чайком действуй. Приложи заварочку-то, – излагал он мне другой путь спасения и облегчения жизни.

Ну, этот метод даже я знал. Применил его с использованием грузинского чая второго сорта. Другого чая под рукой не оказалось. Целый час ждал облегчения. Нет, не помогло. Видать, совсем дрянной чай. Все-таки второй сорт. Одни ветки туда нарубили.

Коллега капитан Гостев притащил для меня чай получше – индийский с тремя слонами на коробке. Вот он меня, думаю, обязательно выручит. Нет, не выручил. Ячмень не рассосался, и боль не утихла.

Я был на грани отчаяния. Шел по коридору. Навстречу мне попалась лаборантка Васькина из лаборатории радиационной медицины. Глянула на меня. И вдруг… как плюнет. Да так точно. Прямо в мой правый глаз.

– Ну ты, Васькина, это… полегче как-то. Поосторожнее плюйся. И вообще, я не понимаю, верблюдиха ты, что ли?

Пока я возмущался антиобщественным поведением лаборантки Васькиной, то неожиданно почувствовал, что боль исчезла, и глаз не саднит больше.

«Вот те – на!» – подумал я и взглянул на Васькину.

Васькина широко улыбалась. Потом сказала:

– А мой метод самый надежный, не так ли, Витек?!

Квартирный вор

Солонский, плечистый лысоватый мужчина, имел богатую адвокатскую практику в Москве, красавицу жену и дочь десяти лет. Когда в мае семья умчалась отдыхать в Паттайю, Солонский прикатил на дачу. Там нужно было подготовить всё к приезду своих домочадцев. Адвокат, несмотря на финансовую обеспеченность, на даче работать предпочитал сам, без помощи наемных рабочих.

– Смотри же, Нилушка, чтобы к нашему заезду на фазенду там всё блестело! – вспомнил адвокат слова жены.

Нил Петрович знал характер своей Софьи Никифоровны: если что не так – вселенский скандал обеспечен. Поэтому, не успев, как следует, осмотреться и отдохнуть с дороги, без промедления взялся он за работу: быстро убрался по дому; выполнил необходимые работы по саду – замазал специальной мазью на стволах яблонь сколы, трещины и сучки; тщательно пробелил каждый ствол; освободил почву вокруг деревьев от прошлогодних листьев и гнилых яблок, а также от обуглившихся, пузырчатых остатков снега.

Когда после окончания работ Нил Петрович собрался отдыхать, в кармане завибрировал мобильный телефон.

– Алло, – отозвался Нил Петрович.

– Хватит аллёкать, бери шинель – иди домой! – рокотал в трубке веселый и не очень трезвый голос.

Солонский узнал бесшабашного одноклассника Софрона Шупикова.

– А-а. Это ты, Шупик? Что нужно?

– Я, может, просто так звоню, – Софрон хихикнул.

– Просто так ты никогда не звонишь. Мне некогда, говори, что надо? – адвокат начинал злиться.

– Переживаю за твою прическу. Небось, отрастил кудри. Советую срочно купить расческу, – куражился одноклассник.

Терпение Нила Петровича лопнуло, он отсоединился и пошел в дом, чтобы рухнуть на диванчик и вздремнуть под шумок включенного телевизора.

Софрон позвонил снова. Солонский нехотя проворчал в трубку:

– Шупик, или говори по делу или отвянь от меня.

– Говорю по делу – дай денег, я совсем пустой, – попросил одноклассник.

– Ладно, приезжай ко мне, дам тебе рублей сто, – не удержался от смешка Нил Петрович.

– Издеваешься? – возмутился Шупик. – Сто рублей! Мне даже на чекушку не хватит! А еще одноклассник называется! За одной партой сидели!

– Никогда я с тобой вместе не сидел, – возразил Солонский. – Ты всегда сзади меня сидел и сдирал у меня контрольные!

– Значит, не дашь мне взаймы, ну, хотя бы пятихатку?

– Не дам, – отрезал адвокат.

– Ну, тогда расскажу тебе кое-что, – с некоторым злорадством произнес Софрон. – Тебе это не понравится.

– Валяй, Шупик, рассказывай. Хотя, что ты можешь рассказать: что в мою квартиру залетела шаровая молния или залезли воры?

– В тебе пропадает Вольф Мессинг. Удивляюсь, как ты угадал насчет воров? И ты так спокойно об этом говоришь?

– Что я угадал? Не говори загадками. О каком спокойствии ты тут вякаешь? – Нил Петрович снова занервничал.

– Перед тем, как звякнуть тебе на дачу, я позвонил на твой домашний.

– Ну и…?

– Трубку снял какой-то мужик и сообщил, что ты – на даче, – ехидно проговорил Софрон.

– Какой мужик? У меня не может быть никого. Квартира – на сигнализации, – кипятился Солонский. – Все на контроле.

– Никогда не говори «никого», – пошутил одноклассник, перефразировав известное выражение.

– И ты молчал до сих пор? Почему сразу не сказал? – возмутился Нил Петрович.

– А потому, что ты бы уехал домой и не дал бы мне взаймы денег.

– Софрон, признайся, ты меня разыгрываешь!? – адвокат не поверил сообщению Шупика. – Я же помню тебя в школе, ты всегда любил подколоть товарища. Помню, как ты мне на первое апреля…

– Позвони тогда домой сам, – перебил Софрон и выключил телефон.

Нил Петрович озадаченно смотрел на замолчавший мобильный, затем набрал свою квартиру.

– Да, вас слушают, – незнакомый мужской голос звучал спокойно.

– Он слушает, надо же! Придурок! – закричал Солонский. – Ты кто? Что ты делаешь в моей квартире?

– Вы знаете, любезный, во-первых, я в таком тоне ни с кем не разговариваю. Во-вторых, оскорблений не терплю, – прежним спокойным тоном отвечал мужчина.

Нил Петрович отшвырнул лопату, которая долетела до середины участка. Кисть, которою дачник белил стволы, полетела в сторону забора и оставила на нем большую белую кляксу. Ведро с раствором получило удар ногой и с грохотом опрокинулось.

– Слушай, ну ты – нахал! Проник, значит, в мою квартиру и еще выпендривается?! Быстро говори, что ты делаешь у меня дома? – завопил Солонский.

– Нил Петрович, если вы не прекратите мне «тыкать» и говорить грубые словечки, то я на каждое ваше такое слово буду ломать или резать ножичком по одной вашей вещице. А они все у вас ценные. Это вас устроит?

– Откуда вы знаете мое имя? – Солонский перешел на более спокойный тон, опасаясь за свои вещи.

– Знаю. Хорошо подготовился, прежде чем посетить ваши апартаменты. Кстати, для удобства зовите меня условно, скажем, Иван Ивановичем.

– Ладно. Допустим, я погорячился, – проговорил Нил Петрович. – Но, повторяю вопрос: скажите, что вы делаете в моей квартире? И вообще, как вы смогли пробраться в неё? Она, между прочим, на сигнализации в полиции.

– Я работаю системным администратором, в свободное время балуюсь хакерством. Я ответил на ваш вопрос?

– Нет.

– Что тут непонятного? Для меня отключить сигнализацию – не проблема. Ясно теперь?

– А вы не боитесь, что я сейчас позвоню в полицию и… – Нил Петрович перешел к угрозам.

– Звоните, – ответил непрошеный квартирный гость. – Убежать я успею, не сомневайтесь. Запасной выход мною подготовлен.

– Вы такой проворный, да? Кстати, теперь мне понятно значение слова «проворный». Оно происходит от слова «вор».

– Ваши лингвистические домыслы меня не колышат, – сказал Иван Иванович.

– У меня есть «Сайга». Я быстро приеду и пристрелю вас! Или придушу, как цыпленка! – продолжал угрожать Нил Петрович.

– Верю. Но, ради бога, не смешите. Это вы из Балашихинского-то района быстро приедете? Сомневаюсь. Вы, дорогой Нил Петрович, забыли о пробках, особенно на Горьковском шоссе! – голос гостя был насмешлив.

– Иван Иванович, или как вас там… Вот вы упомянули Бога. Не понимаю, как это согласуется с тем, что вы залезли ко мне, как вор-форточник? – адвокат сменил тему.

– Бога я упомянул по привычке.

– Не боитесь, что Он вас накажет? – Нил Петрович решил зайти с другого козыря.

– Не боюсь – мне ваши деньги и имущество не нужны.

– Неужели? Тогда я вас совсем не понимаю. Вы – шизофреник, да?

– Никогда не страдал этой ерундой. Просто я ненавижу адвокатов.

– Ненавидите? – удивился Солонский. – Вот те на! Интересно – за что? И что плохого сделал вам лично я?

– Вы – ничего. Но из-за такого же адвоката, как и вы, был оправдан злодей, сбивший на BMV мою жену. Она осталась инвалидом.

– А-а. Теперь догадываюсь: вам не хватает денег для её лечения, – догадался Нил Петрович.

– Нет. Я хорошо зарабатываю. Калечить или убивать вас я не собираюсь. Моя цель, чтобы многие из вас не могли бы жить на широкую ногу. Один из способов – портить ваше имущество. Вы у меня второй по списку.

– Вы с ума сошли. Вообразили себя Деточкиным. Но тот хотя бы помогал детдомам. У вас же – банальная месть. Бог вас точно накажет.

– Не месть, а справедливость, – поправил собеседника Иван Иванович. – А вообще-то, смешно. Какой Бог? Нет никакого Бога. Где был Он, когда в суде оправдали преступника? Почему Он не покарал его тут же в зале суда?

– Хм… Бог накажет грешников только после своего Второго Пришествия. Тогда Он устроит Страшный Суд, во всем разберется, и ваш обидчик отправится прямиком в Чистилище. Вы не знаете христианские каноны.

– Нил Петрович, меня это не устраивает. Мне нужно здесь и сейчас, – заявил Иван Иванович.

– А знаете, Иван Иванович, может быть, преступник, наехавший на вашу супругу, будет наказан здесь и сейчас, фигурально выражаясь. Например, завтра или через неделю, заболеет саркомой легкого. Вы читали «Мастера и Маргариту» Булгакова?

– Да читал, читал. Сказка. Красивая сказка, – грустно сказал Иван Иванович.

Солонский вдруг почувствовал нелепость возникшей ситуации, ее странность и дикость. Что-то подкатило к горлу Нила Петровича: сначала он смеялся тихо, затем все громче, далее смех превратился в хохот, который с большим трудом удалось прекратить. Казалось, что с адвокатом случился истерический припадок.

– Что с вами, Нил Петрович? – спросил Иван Иванович.

– Я представил наш диалог и понял, что он очень странный, ненормальный. Вот я и не сдержался, – объяснял Нил Петрович. – Вы забрались ко мне в квартиру. Собираетесь мне, как адвокату, мстить. При этом мы с вами вполне культурно рассуждаем о высоких материях, о Боге, о Страшном Суде, словно ничего не происходит. Фантасмагория какая-то, не находите, Иван Иванович?

– Да, действительно, есть немного. Но изменить я ничего не могу и не хочу, поймите, – ответил Иван Иванович.

– А знаете, у меня появилась идея! – воскликнул Нил Петрович. – Я, кстати, хороший адвокат. У меня нет ни одного проигранного дела за тринадцать лет практики.

– Поздравляю. Уважаю. Вижу, что вы и человек-то вроде неплохой. Но я ведь решил… Я поклялся, – Иван Иванович говорил не совсем уверенно и голос его несколько дрожал.

– Итак, я предлагаю вам встретиться. Пойдемте с вами в какое-нибудь место, ну, скажем, в кафе, и обсудим ваше дело, – Нил Петрович предлагал искренно. – Обещаю вам, что мы что-нибудь придумаем. Не бывает безвыходных ситуаций. Поверьте, я добьюсь пересмотра дела в высших инстанциях. Думаю, что мы выиграем.

– Ну, не знаю, не знаю, – Иван Иванович замялся от неожиданного предложения.