Обожжённые крылья Ванессы

Ирина Криушинская

Обожжённые крылья Ванессы

(Фанфик-зарисовка по трилогии Марины Ясинской «Авионеры»)

Боль преследовала Ванессу так долго, что давно было пора научиться не замечать её. Но игнорировать боль в полной мере не получалось.

Сначала это была боль обожжённого тела. Постоянная, нестерпимая, горячая. Словно миллионы чьих-то крохотных острых зубов грызли её, не давая думать ни о чём другом, не давая спать, дышать, надеяться.

Поглотившая её на авиодроме Кондора темнота забытья рассеялась в госпитале, и Ванесса обнаружила себя с наполовину забинтованным лицом и телом.

Решающие военные действия обошли её стороной, пока она восстанавливалась в госпитале, и Ванессу терзала совесть, что её друзья, возможно, погибли, в то время как она валяется здесь, на больничной койке. И только её упрямая решимость поправиться, встать на ноги и снова сесть в кресло штурмана придавала ей сил и не позволяла упрекать себя в том, в чём она не должна быть виновата.

Что за сила вышвырнула её из горящей кабины «шпильки»? Откуда взялись силы бежать к спасительному авиону? Чья рука втащила её в салон? Ванесса знала одно: это был не Тристан. Но упрекать его в этом она не собиралась.

Всегда слишком гордая, чтобы просить о чём-то, Ванесса пережила немало неловких минут, принимая помощь медсестёр в том, с чем предпочла бы справиться сама. Стиснув зубы от боли, она терпела перевязки, не просила обезболивающего и не отказывалась, когда ей делали уколы снотворного.

Ночью вместе с болью приходили кошмары: закрытая горящая кабина авиона, звенящий свист пуль, истекающий кровью Тристан, протягивающий к ней руки. Ванесса гнала прочь кошмары и страхи, одёргивая себя за малодушие, но неизвестность давала богатую почву любым, самым ужасным предположениям.

Они вызволили Тристана из замка Красного Барона, но вправду ли авионер жив? Не был ли ранен, и не истек ли кровью раньше, чем ему смогли оказать помощь? Ванесса написала письма всем, кого знала на базе мыса Горн. Её правая рука, к счастью почти не пострадала, а вынужденное бездействие не лучшим образом сказывалось на настроении. Но письма так и не были отправлены.

Из редких новостей по радио и из запоздавших газет до них доходили сведения о происходящем в Сирионе и на полях военных действий. Но спокойнее от этого не становилось. Остался ли жив хоть кто-то, кого она знала?

И вот тогда пришла другая боль, отчаянная, рвущая, кричащая. Которую не вылечить лекарствами и обезболивающими. У Ванессы болели душа и сердце. От того, что никогда не получит ответ от матери, но теперь потому, что Ливы рей Торн больше нет в живых. И от того, что, возможно, больше никогда не услышит насмешливого, тягучего голоса Тристана, не почувствует того терпкого аромата его одеколона и прикосновения его обветренных губ.

Тристан вошел в её жизнь, став её совестью, собеседником, возлюбленным и мучителем в то же время. Его голос звучал в памяти так отчётливо, что порой Ванесса отвечала ему вслух, мешая реальность с надеждой. И когда сняли повязку с лица, и Ванесса взглянула на себя в небольшое зеркало в перевязочном кабинете, самообладание подвело её.

– Да ты просто красотка, – усмехнулся ей в зеркале Тристан, и она сорвалась в припадке рыдающего смеха.

– Возьми себя в руки, Ванесса, – прозвучал тот властный голос матери, которого она до дрожи всегда боялась. – Ты из семьи рей Торн. Мы не устраиваем истерик. Мы держим достоинство.

И Ванесса онемела, окаменев, обессилев. Посмотрела в зеркало сначала с бессмысленным безразличием, а затем лицо её преобразилось.

Захолодевший взгляд, поднятый подбородок, приподнятая бровь на правой половине лица, не тронутой ожогом.

Она – рей Торн. Все остальное – незначимые мелочи, не стоящие внимания.

***

В ангаре мыса Горн было безлюдно, темно и тихо. Все механикеры, закончив осмотр и ремонт авионов, ушли, и только Ванесса не желала возвращаться в казармы.

Она не обратила внимание на гулкое эхо шагов, звучавшее как биение сердца.

– Ну здравствуй, принцесса рей Торн, – прозвучал рядом знакомый голос.

– Ты снова пришел насмехаться надо мной? – даже не повернув головы, спросила Ванесса.

Она давно привыкла, что Тристан в ее мыслях появляется внезапно. И сейчас даже не удивилась, услышав его голос.

– Прости, я не собирался над тобой смеяться, – прозвучал ответ, и кто-то высокий заслонил ей свет от лампы, встав совсем рядом и прислонившись к фюзеляжу авиона.

Ванесса поднялась, по-прежнему не глядя в сторону собеседника и привычно пряча обожжённую половину лица.

– Знаешь, как ни странно, твои насмешки заставляли меня стараться быть лучше, чем я есть. Спасибо тебе. Всё, что я делаю сейчас, я делаю ради тебя.

– Я тоже хотел поблагодарить тебя, Ванесса. За то, что вместе с остальными вытащила меня из замка Барона.

– А что ещё я могла сделать, чтобы ты поверил в мои чувства к тебе? Я была там только ради тебя…

– Я не навестил тебя в госпитале, – виновато вздохнул мужчина. – Я не знал.

– Я всё понимаю, Тристан. Тем лучше. Ты был нужен на мысе Горн, тебе не было дела до меня. А я тебя и не ждала. Ты, наверное, ищешь Мию? Её здесь нет. Сюда она не возвращалась. Мне очень жаль.

– Нет, я искал тебя, Ванесса, – мягко прозвучал мужской голос.

– Меня? Зачем? – едва не повернулась она к собеседнику и уловила краем глаза точеный профиль заросшего щетиной лица, длинные темные волосы, меховой воротник летной куртки.

И аромат одеколона, терпкий до боли в горле, до дрожи в руках и коленях. Мужская ладонь легла на плечо, тяжёлая, осязаемая и горячая. О, небо… Она сошла с ума, или это ей не мерещится?

– Видишь ли, мне было очень жаль…

– Что тебе было жаль? Это?

Ванесса повернула к нему обожжённое лицо, но так и не посмотрела вверх.

– Женщины семьи рей Торн не нуждаются в жалости джентльменов. Даже если этот джентльмен – ты, Тристан. И если ты пришёл пожалеть меня, то лучше уходи сразу. Или лучше снова посмейся, какой красоткой стала принцесса рей Торн.

– Я никогда бы не стал смеяться над тем, какой ты стала, – серьёзно произнёс голос, и другая ладонь коснулась её щеки. – Посмотри на меня, Ванесса. Не мне смеяться над твоими ранами.

Ванесса повернула голову и посмотрела наверх, на лицо мужчины перед собой. Черты лица, смотревшего на нее с агитплакатов, казались сейчас такими настоящими. Таким она его и помнила. Но Тристан тоже чуть повернул лицо к свету лампы, стоящей на крыле авиона. Выпуклый шрам прочертил половину лба, задев бровь и веко и спускаясь к мочке уха. Ванесса недоверчиво и зачарованно провела кончиками пальцев по бугристому шраму. Улыбнулась странно.

– Ты всегда во сне как настоящий…

– Я и сейчас настоящий…

Тристан не был удивлен. Все именно так на него и смотрели: как на вернувшегося из небытия. И всё же так, как на него смотрела сейчас Ванесса, не смотрел никто. Глаза заметно блестели от слез. Губы дрожали в нервной улыбке.

Губы, которые он так отчаянно поцеловал в тот день на авиодроме. И ради того поцелуя, вдохнувшего в его сердце каплю надежды и спокойствия, он и вернулся сюда. Расстояние между ними можно было сократить всего лишь объятием. Тристан так и сделал. Ванесса лишь изумленно выдохнула, стиснутая его руками.

– Я живой, Ванесса. Не знаю, как мне еще это доказать. Только так.

И Тристан поцеловал ее, с отчаянием последней надежды.

Мир сомкнулся вокруг Ванессы кольцом мужских рук. Тепло мужских губ проникло в самое сердце, и оно встрепенулось и забилось, как бабочка об стекло. Мужское сердце стучало рядом, словно просило впустить. А в её ладони втекал жар мужского тела. Она вскинула руки на шею Тристану, прижимаясь отчаянно и жадно, чтобы хоть на мгновение, ещё на один удар сердца удержать его губы, наградившие её поцелуем.

Тристану казалось, что он пьёт из бездонного колодца и не в силах утолить жажду. И он прервал поцелуй, боясь потерять контроль над собой. Ванесса посмотрела на его губы, на которых словно застыли слова, и, чувствуя себя все еще в объятьях Тристана, уткнулась обожженной щекой в меховой воротник его куртки.

– Тебя так долго не было, Тристан, – выдохнула она ему в шею. – Так долго… Ты знаешь, как страшно ждать, когда…