Секрет австрийского штруделя

Давиденко рассказывала обычную историю. Сколько таких иностранных гостей она встретила за свою жизнь и не сосчитать. Только пока мне было ничуть не понятно, где же катастрофа, в которой может помочь мое знание немецкого языка… Хотя….

– У Вас не кому переводить? – прервала я Надежду Николаевну на полуслове, высказав свое предположение.

– Именно! Некому переводить! – в голосе Давиденко звучала досада. – Как назло, единственная немка во всем институте слегла с ангиной, а студенты…, ну не знают они языка. Не учат его сейчас. Все английский, да испанский. Правда, теперь на китайский переключились. Модно стало. Так что вся надежда на тебя. Выручишь?

– Выручу, без проблем. Когда он приезжает? – я пошарила глазами по кухне в поисках ежедневника.

– Через час, – невозмутимо, словно речь шла о визите в будущем месяце, сообщила Давиденко. – Через час господин Эдер будет у меня в кабинете. Я, кстати, уже тут – на стол накрываю.

Из трубки донеслось позвякивание посуды, как мне показалось, очень нарочитое.

– Потом у профессора встреча с нашими музейщиками, с твоим сопровождением, разумеется, – продолжила Надежда Николаевна.

Быть другом Давиденко не только почетно и приятно. Это возлагает определенные обязательства. Поэтому отказать ей в такой малости, как поработать переводчиком в воскресный день, немыслимо, ни при каких условиях. Судебное заседание пришлось бы отложить, а не то, что распаковку вещей. Коротко попрощавшись, пообещав постараться не опоздать, я кинулась собираться.

***

Закончив разговор, Надежда Николаевна Давиденко, слегка подрагивающей рукой, нажала на отбой вызова. Прижала ладонь к щекам – горят. Очень волновалась при разговоре. Ведь времени, на обдумывание закрученной интриги не было. Все получилось с колес, экспромтом.

Но сработано хорошо. Четко, по деловому, очень убедительно. Все, как и хотела. Ну, почти. Главное, чтоб Ульяна фальшь не почувствовала, не взбрыкнула, как она это умеет. Надо, для пущего эффекта, еще завернуть ей про русское гостеприимство и про радушие, а самое главное, намекнуть, что без нее, Ульяны, она, Давиденко, ну никак не справится с приемом дорогого иностранного гостя.

В дверь кабинета осторожно постучали. Давиденко мельком глянула на себя в зеркало – одним движением поправила прическу, улыбнулась своему отражению и достаточно громко произнесла:

– Входите же, Алекс!

***

Так, что у меня в шкафу из распакованного, не мятого, и подходящего для навалившейся жары? Можно сказать – ничего! И времени на тщательный подбор гардероба не было.

Вытащила с полки легкие брюки и свободную бирюзовую футболку. Почему бы и нет? Я же не официальный представитель какой-нибудь встречающей дипломатической организации, а всего лишь непрофессиональный переводчик. Звучит, как свободный художник.

Какое счастье, что к своим тридцати пяти годам я осознала – в одежде и обуви – главное удобство. Потому, от обожаемых мной суровых деловых костюмов, сначала перешла на не менее строгие платья, а потом как-то незаметно одежда стала спортивно-деловой. А нежно любимая мной обувь на высоких каблуках, была безжалостно вытеснена удобными лоферами и мокасинами.

Покрутившись перед зеркалом, осталась, в целом, довольна. Буйная блондинистая, кудрявая шевелюра, утренними стараниями, имеет вполне приличный вид. Пару взмахов тушью, чтоб немного подчеркнуть глаза и я готова.

К назначенному времени я не успела, хотя и город был по летнему пуст, и светофоры мне благоволили, давая зеленый коридор, а парковки около Института оказались свободными.

Когда, я, запыхавшись, вошла в дверь кабинета Давиденко, австрийский профессор с чашкой кофе уже сидел за огромным столом для переговоров, уставленном, по случаю прибытия иностранного гостя, угощением: печенье, пирожные, конфеты, бутербродные канапе, крошечные пирожки, фрукты. Неумолимое русское гостеприимство. Пахло кофе, кардамоном и корицей.

Давиденко возилась около кофемашины.

– Guten Tag, Herr …. , – начала я и запнулась, вспоминая, как же Давиденко назвала своего гостя, – Herr Eder. Ich entschuldige mich für die Verspätung… (нем. Добрый день, господин Эдер. Я приношу свои извинения за задержку…).

– Добрый день, Надежда Николаевна, – добавила я, – и Вам мои извинения.

Давиденко и Эдер синхронно пришли в движение. Профессор встал из-за стола, Надежда Николаевна, прихватив чашку с кофе, двинулась мне навстречу.

– Ульяна, позволь представить тебе господина Эдера, – заулыбалась она, – нашего уважаемого гостя из Австрии. Алекс, это Ульяна, любезно согласившаяся поработать сегодня переводчиком.

– Но, как выяснилось, переводчик нам вовсе и не требуется! Наш гость прекрасно говорит по-русски, – радостно сообщила мне Давиденко.

Честно говоря, я искренне растерялась. Что теперь делать? Попрощаться, развернуться и уйти?

– Но это не означает, что твоя помощь мне не нужна, – заметив мое замешательство, сообщила Давиденко. – Присаживайся, – с нажимом добавила она. – Вот твой кофе. Сейчас все обсудим.

Продолжая оставаться в недоумении, я присела на краешек стула, оказавшись напротив австрийца, и машинально придвинула к себе чашку.

Австриец вернулся на своё место за столом и протянул мне руку.

– Алекс. Рад знакомству.

Говорил он по- русски… примерно так же как я по-немецки. Бегло, но с явным характерным акцентом.

– Ульяна, – я пожала предложенную руку.

Нда…Не так в моем воображении должен выглядеть австрийский профессор, совсем не так.

Собираясь на встречу, я, представляла себе австрийца седым, суховатым стариком, с четким арийским профилем, в дорогом костюме и, обязательно, в шляпе. Только вот, кто в твердом уме может выдержать такую одежду в опустившейся на Центральную Россию жаре, не понятно. Еще, в руках у профессора непременно должна быть трость, с набалдашником в виде хищного зверя. Не костыль, а дорогой аксессуар.

Только вот реальный, а не воображаемый профессор оказался, навскидку, не старше пятидесяти лет. И одет, отнюдь, не в костюм, а в самые обычные джинсы и рубашку поло! Единственное с чем я угадала, так это с арийским профилем. Нос, с небольшой горбинкой, бледно-голубые глаза, светлые, волнистые волосы, зачесанные назад, свидетельствовали о том, что перед нами представитель немецкий кровей.

Воцарившуюся на мгновение неловкую паузу, прервала Давиденко.

– Оказывается у господина Эдера славянские корни, – присев рядом со мной за стол, принялась она за объяснение. – Так ведь, Алекс?

Австриец энергично закивал.

– Сейчас мы выпьем кофе и обсудим план дальнейших действий. Я приношу свои глубокие извинения, но сопроводить Вас, Алекс, к нашим музейщикам у меня никак не получиться. А Ульяна любезно согласилась поработать и водителем и переводчиком. Вы же не против такой замены?

Профессор был не против, о чем немедля и сообщил. Моему же удивлению не было предела, ведь все что говорила Давиденко, ни как не соответствовало услышанному мной час назад по телефону.

Надежде Николаевне некогда заниматься гостем из Австрии. Это понятно, выходной день, жара, июнь. Только почему заменить ее в миссии гостеприимства должна именно я, а не кто-то из сотрудников института? Чувствую, что Давиденко заранее знала о том, что услуги переводчика господину Эдеру не нужны. Тогда в чем причина такого поведения?

– Ульянушка, – продолжила Давиденко, прерывая мои аналитические изыскания, – вот тебе координаты музейщиков и расписание господина Эдера. – Вас ждут там через тридцать минут. Так, что допивайте кофе и в путь. Кстати, Алекс, Вы успели разместиться в «Фортуне»?

Надо же, новый отель в центре, гордо украшенный пятью звездами. Пару месяцев назад я участвовала в семинаре, проводимом в Фортуне. Очень, очень помпезное и дорогое место. Круто зарабатывают в Австрии профессоры.

– Пока оставил вещи, – объяснил австриец, отпивая кофе. – Я приехал слишком рано.

Все же отличный русский у этого господина профессора. Обычно немецкоговорящие товарищи по-другому строят предложения.

И тут я наконец-то прочла протянутый мне Давиденко листочек. Удивление превратилось в панику. Работа профессора в музее оканчивалась в 18 часов. Получается, мне гостя Надежды Николаевны до вечера опекать?

Кинула на Давиденко весьма выразительный взгляд, по моему представлению передающий всю глубину моего негодования. Но Надежда Николаевна не обратила на мои гримасы ровно никакого внимания и продолжила говорить.

– Рекомендую Вам, Алекс, непременно прогуляться вечером по центру нашего города. Не в целях научных изысканий, – улыбнулась она, – а в эстетических. После захода солнца включают иллюминацию, кругом живая музыка, открыты кафе и работают фонтаны. Вы знаете, в последнее время, в городе открылось какое-то неимоверное количество кафе. Там очень вкусно кормят, – речь Давиденко лилась ручьем. Ручьем из сиропа.

Эдер проявил к теме прогулки живейший интерес и дипломатично выразил опасение, что без сопровождения таких очаровательных дам как мы, он просто заблудится в чужом городе.

Давиденко от придуманной ею самой, прогулки тактично отказалась, сославшись на то, что сегодня ей привезут пятилетнего внука, а тому нужно рано ложиться спать. Поэтому она очень, очень благодарна господину профессору за приглашение, но принять его не сможет. А вот Ульяна, вне всякого сомнения, проявит присущее гражданам нашего города гостеприимство и обязательно составит гостю компанию. Тем более, что сын госпожи Марковой в летнем лагере и она совершенно свободна.

Такой подставы от Давиденко я не ожидала. От шока подавилась кофе и закашлялась. Мало того, что я должна буду нянчиться с профессором весь выходной день, так еще и на променад его вечером вести… Н..да. Великолепно. Воскресенье, вечер. Да больше чем половина города выйдет гулять. И мы, обязательно, встретим и моих друзей и, немногочисленных, но все же, врагов. А это значит, что завтра стоит ждать звонков от первых, с требованием рассказать о спутнике, и сплетен от вторых.

– Соглашайтесь, Ульяна! Прогулки в одиночестве это очень грустно, –упрашивал Эдер.

– Безусловно, Алекс, составлю Вам компанию. Это же русское гостеприимство! – отозвалась я, снова выразительно посмотрев на Давиденко.

– Вот и славно, – резюмировала Надежда Николаевна и, явно намеренно, посмотрела на часы. – Пора, музейщики заждались, – сообщила она.

Мы с Эдером, подчиняясь команде нашей царицы, поднялись из-за стола.

И тут зазвонил мой телефон.

На экране высветился незнакомый номер. В наше время многие не берут трубку, если контакта нет в записной книжке смартфона. Но я отвечаю на все звонки, за исключением, тех, что мой сотовый оператор любезно помечает как Спам.

– Да, – сказала я в телефон и услышала то, что заставило меня вернуться на стул.

– Вы мать Маркова Максима? – спросил у меня незнакомый мужской голос.

– В лагере произошёл несчастный случай, – не дожидаясь ответа, продолжил говоривший. – Ваш сын получил травму, открытый перелом правой ноги. Ребенок госпитализирован в больницу города Перово. Перелом со смещением, требуется операция. Вы обязаны срочно приехать, дать на нее согласие. Поторопитесь, пожалуйста.

Пару секунд я смотрела на телефон с отключившимся вызовом, потом поднявшись из-за стола, и, стараясь, чтобы голос не дрожал, произнесла: – Вынуждена извиниться, я не смогу сопроводить господина Эдера. Мне сейчас сообщили, что мой сын сломал ногу.. И мне нужно к нему. П..приношу свои извинения.

Подхватив сумку, ринулась к выходу.

– Ульяна, подожди! Как ты в таком состоянии за руль. Пусть тебя отвезет мой муж. Я ему позвоню, он будет тут буквально через десять минут, – попыталась остановить меня Давиденко, видимо, испугавшись выражения моего лица.

Еще чего – десять минут ждать. Да я за эти десять минут …до канадской границы, вернее до выезда из города, успею доехать.

Мне казалось безумием промедлить, хотя бы пару минут. Только вперед, не останавливаясь, в названный мне город Перово.

Не произнеся ни слова, я лишь, невежливо, непростительно невежливо, даже для такой ситуации, отмахнулась от Давиденко, и, опасаясь, что она станет настаивать, напросится в сопровождающие, выбежала из кабинета.

***

Маргарита Степановна Храпова пятнадцать лет назад вышла на заслуженную пенсию, забыв как дурной сон свою нудную работу кадрового сотрудника, и с восторгом окунулась в общественную жизнь, назначив саму себя старшей по дому, в котором проживала без малого тридцать лет.

Храпова была женщиной одинокой, бездетной, а потому располагала безлимитным свободным временем.

Новая, пенсионная жизнь оказалась куда увлекательнее прежней, давала кое-какой доход, почет, а самое главное власть в, отдельно взятой, панельной многоэтажке.

Гордо назвав себя управдомом, Маргарита Степановна, для начала, прикинув конъюнктуру рынка, сменила управляющую компанию, получив за свое содействие неплохой единовременный транш и существенную прибавку к пенсии в виде ежемесячных выплат.

Потом Храпова принялась за «дрессировку» жильцов, установив правила парковки во дворе дома, выживая неугодных автовладельцев за пределы территории двора. Постоянными скандалами, сопровождавшимися вызовами полиции, Маргарита Степановна добилась того, что в конфронтацию с ней боялись вступать даже мужчины. При виде управдомши они, не взирая на чины, возраст и комплекцию, подобострастно здоровались и безропотно сдавали деньги на очередное улучшение подъездов.

Положа руку на сердце, королевство, в виде семиподъездной девятиэтажки, было Храповой маловато. Она с завистью поглядывала на соседние дома, с восемнадцатью и шестнадцатью подъездами. Одно время Маргарита Степановна подумывала о переезде в эти дома, а потом, поразмыслив, решила довольствоваться синицей в руках.

Из окна своей квартиры на пятом этаже Храпова ежедневно мониторила обстановку во дворе дома, а недавно взяла себе за правило, обходить подъезды. Доезжала на лифте до девятого этажа, а потом спускалась на первый, но уже пешком, внимательно приглядываясь, прислушиваясь и принюхиваясь к окружающей обстановке.

В сегодняшнее воскресное утро, Храпова, с огромным разочарованием, созерцала из своего привычного наблюдательного пункта опустевший двор. Ни детских криков, ни скрипа качелей. Лето, выходной, жара. Скучно. И к дворнику не прицепишься. Он, бедолага, еще с пяти утра споро убрал территорию, покосил траву, вытряхнул мусорные баки и был таков. В доме так пусто, что на парковке осталось всего десять машин. Правда, еще час назад их было одиннадцать, пока Ульянка из седьмого подъезда, не укатила на своей огромной машине в неизвестном направлении.

Приметная женщина эта Ульяна, яркая. Всего-то пару месяцев как живет в доме, а место на парковке себе выбила. Надо заметить, безо всякого скандала, очень мирно, но напористо. На законы ссылалась, на равенства и права жильцов дома. Храповой, тогда, пришлось уступить, выдав, вернее, продав Ульяне, ключи от шлагбаума.

Маргарита Степановна сочла это личным унижением, затаила злобу, готовилась при удобном случае отомстить соседке.

«Ну да ничего, – успокаивала саму себя Храпова, поджав губы, недобрым взглядом ежедневно провожая автомобиль Ульяны, выезжающий с парковки, – разъясним мы, на какие шиши, эта фифа живет, да с кем спит. Не такие, у меня, по струнке ходили».

Сегодня, в надежде хоть на какое-нибудь происшествие, за каковое сойдет и оставленный на лестничной площадке детский велосипед, Храпова решила выйти на свой ежедневный рейд. Приоделась, выбрав, по сегодняшней жарюке, новый ситцевый халат, положила в карман телефон, прихватила со стола очки «для близи».

Очки были старые, с потертыми линзами и оторванной дужкой. Расставаться с вещами, еще вполне пригодными, Храпова не любила, а потому линзы непрестанно протирала фланелевой тряпочкой, а вместо дужки приспособила кусочек бельевой резинки, сделав из нее петельку. Петелька заправлялась за ухо, от чего очки слегка перекашивались.

В подъездах, как и во дворе, было тихо, жарко и чисто.

Пройдя без какого-либо результата шесть подъездов, Храпова начала инспекцию седьмого, скорее для проформы, чем в надежде на какое-нибудь развлечение.

На площадке третьего этажа, тонкий слух Маргариты Степановны уловил неясное шевеление из квартиры под номером 225, принадлежащей той самой Ульянке, недавно, укатившей невесть куда.

На цыпочках, почти не дыша, Храпова ринулась к подъездному окну и удостоверилась, что огромный автомобиль Ульяны на парковке двора не появился.

Тут же управдомша вспомнила, что сын соседки из 225 квартиры находится сейчас в летнем лагере. Маргарита Степановна знала об этом абсолютно точно, разветвленная агентурная сеть дома вела пристальное наблюдение за Ульяной и докладывала о малейших изменениях ее жизни.

А это значит…, это значит, что в квартире сейчас находится тот самый любовник Ульянки, который спонсирующий ее безбедную жизнь, но остается неуловимым.

«Женатый, небось», – хищно подумала Храпова, предвкушая скандал, сплетни и опознание придуманного ею любовника.

Все так же, на цыпочках, вроде бы не издавая громких звуков, Маргарита Степановна приблизилась к двери под номером 225, наклонила голову, прислушалась.

Из квартиры доносился явный шум шагов, звуки, похожие на перестановку мебели, какое-то невнятное бормотание.

От нетерпения, не зная как поступить в столь пикантной, но, несомненно увлекательной ситуации, Храпова переминаясь с ноги на ногу, едва не легла ухом на дверь.

Надо бы, дождаться пока Ульянкин любовничек сам из квартиры выйдет, и его, тепленького, враз, и сфотографировать. Но ведь непонятно, насколько долго придется нести вахту под дверью. Час. Два. В то и все три. Она, Храпова, столько не выдержит.

Чуть поразмыслив, Маргарита Степановна, напустила на себя самый суровый вид, сдвинула кустистые брови и забарабанила в дверь 225 квартиры.

– Откройте немедленно. Это управдом! – крикнула она и застучалас с удвоенной силой.

За производимым шумом Храпова не услышала, что щелкнул замок, лишь краем глаза углядела, как приоткрывается дверь.

Маргарита Степановна, ситуацией воспользовалась, толкнула дверь посильнее, протиснулась в образовавшийся проем, успела увидеть кусочек коридора, оклеенного неимоверно светлыми, на ее взгляд, обоями, разглядела нагромождение коробок.

А дальше.., дальше.., чьи-то грубые руки бесцеремонно схватили Храпову за шею, втолкнули в квартиру, повалили на пол.

Маргарита Степановна барахталась, стараясь отбиться и встать. У нее не получалось, нападавший придавил ее к полу, сжимая руками горло. Дышать стало трудно. Еще пару секунд Храпова мысленно проклинала соседку Ульяну, ее любовника, поднявшего руку на целого управдома, обещала им кару небесную и реальную тюрьму на земле, силилась разглядеть и запомнить обидчика, но видела лишь черный, размазанный силуэт, а потом перед глазами запрыгали разноцветные круги.

Маргарита Степановна попыталась прокричать все свои традиционные проклятья, но вместо крика вышел сип. И тут Храпова, наконец-то, отчетливо осознала, что ее пытаются убить. Пожалуй, это было ее последней связанной мыслью. Маргарита Степановна дернулась из последних сил и провалилась в темноту.

Человек в черном худи, отпустил шею затихшей старухи. Пошатываясь, встал. Его трясло мелкой дрожью, со лба тек пот. Откуда взялась эта истеричная бабка, никак не желавшая замолчать?

Что там с ней? Обморок? Человек наклонился над телом и натолкнулся на взгляд остановившихся, блеклых, словно покрытых пленкой, глаз.

В странном порыве, человек вновь кинулся к телу, принялся трясти, хватать за руки, пытаясь прощупать пульс.

Она мертва? Неужели она мертва? Этого не может быть! Она же смотрит! Она на него смотрит! С остервенением он ударил старуху по щеке, от чего голова той безвольно мотнулась в сторону. С трудом сдерживая накативший рвотный позыв, издав то ли рык, по ли всхлип, спасаясь от этого стекленеющего взгляда, человек, постарался перевернуть тело. Но из-за нагромождения коробок у него получилось только привалить бабку лицом к одной из них. «Пусть не смотрит! Пусть не смотрит», – стучало у него в голове.

На ватных ногах человек подошел к двери, не прислушиваясь, не посмотрев в глазок, резко распахнул ее и выбежал из квартиры.

Только пробежав пару кварталов, он снял с себя неуместные, по такой жаре, но очень необходимые ему сегодня, худи и перчатки, выбросил их в первый попавшийся мусорный контейнер и, уже шагом двинулся, к своей машине, оставленной им, почти в соседнем районе.

Чем дальше оставался злополучный дом, тем больше человек успокаивался, словно и не было никакой бабки. Мысли его становились ровнее и он вспомнил, что, убегая, все же прикрыл за собой дверь квартиры.

И если десять минут назад, он мог думать только о том, что, пусть невольно, но стал убийцей, то вот сейчас, до него вдруг стало доходить, что самое страшное не это. Ужас состоял в том, что из-за, не в меру бдительной, бабки, весь его просчитанный и выверенный план, полетел псу под хвост. Столько усилий, столько приготовлений!

Он пробыл в той квартире всего лишь час, и большая часть этого времени ушла на попытку вскрыть сейф. И это в отсутствие, хоть каких-то маломальских инструментов. Задумывая свой поход, человек был уверен, что придется перетряхивать коробки, шкафы, проверять шкатулки. К тому, что в одной из комнат окажется прикрученный к стене железный ящик, человек не был готов.

По первости, он пробовал изловчиться и отвинтить сейф от стены, потом, найденными кухонными ножницами, за неимением чего-то другого, старался подцепить дверку и обогнуть ее. Глупая, конечно, попытка. От злости он даже пнул ненавистный сейф ногами, витиевато выругался, поминая Ульянку. Вот тут то, наверное, его и услыхала та самая бабка.

«Про бабку вспоминать нельзя. Забудь ее. Думай о том, что у тебя горит земля под ногами. Думай, как попасть в квартиру, с арсеналом инструментов. Думай, как выманить Ульяну еще раз!» – проговаривал про себя человек.

«Хотя…зачем же выманивать?»

Человек остановился, впечатлившись озарившей его мыслью. Как он сразу-то не подумал. Ведь сейчас, во вскрытой квартире лежит мертвое тело, а это значит, в первую очередь в убийстве, следуя канонам просмотренных сериалов, будет обвинена хозяйка этой самой квартиры. Если повезет, то, понабежавшие полицейские, упрячут Ульяну в места, не столь отдаленные, надолго. Квартира свободна, ищи не хочу.

Человек радостно присвистнул, потер руки от возбуждения. Завтра, нет не завтра, а послезавтра он снова попытается. И эта попытка окажется удачной!

***

Город я и вправду пролетела за десять минут, с сожалением, остановившись на бензоколонке, прикинув, что топлива для моей поездки, мне не хватит.

Не стоит думать, что всю дорогу я только страдала и переживала. Способность мыслить трезво, вернулась ко мне еще на заправке, и я позвонила тренеру сына.

К моему глубокому изумлению тренер на вызовы не ответил, ни на первый, ни на второй, ни на третий звонок.

Стараясь рассуждать логично, а не как заполошная истеричка, я сама для себя сделала вывод, что тренер в больнице, рядом с сыном, а телефон, скорее всего, забыл в лагере, или в машине. Ничего странного, так бывает.

Набрать номер ребенка мне и в голову не пришло. Какие с ним могут быть переговоры, если его готовят к операции.

Макс занимается футболом восемь лет. У него и раньше случались травмы, это обычное дело и на тренировке и, особенно, на соревнованиях. Мне пришлось научиться не падать в обморок от вида крови или хромающего сына. Но сейчас произошло что-то ужасное. Никак не связанное с тренировкой. Поэтому, решив не раскачивать свое воображение, а узнать все по приезду в больницу, позвонила Давиденко, с просьбой найти связи в областной больнице и договориться о переводе туда Макса.

Ковальковой, так, кстати, набравшей мой номер, просто узнать о моих трудовых подвигах по разбору вещей, я обрисовала создавшуюся ситуацию и, она, из Питера, взялась разыскивать машину для транспортировки Макса в областную больницу.

Спустя час навигатор привел меня к зданию Перовской районной больницы. К моему удивлению, оно сверкало свежим ремонтом и пластиковыми окнами, а внутри напоминало филиал дорогой столичной клиники. Сплошные чистота, порядок, новая мебель и компьютеры. Вот только нестерпимый запах хлорки, верный спутник наших больниц, никуда не делся. Захотелось немедленно надеть респиратор или открыть окна.

– Здравствуйте, моя фамилия Маркова. Мой сын сейчас у Вас, его готовят к операции, – забежав в приемное отделение, с порога зачастила я.

– Марков…– протянула медсестра, – а когда его привезли?

– Не знаю когда привезли! Час назад, или чуть больше, позвонили из вашей больницы и сообщили, что мой сын в летнем лагере получил травму, сломал ногу, что его готовят к операции и мне нужно дать на нее согласие, – взвилась я, закипая, как чайник.