Затмение Цветочной луны

Олег Спицын

Затмение Цветочной луны

Повесть №1

Пролог

Цвет облаков

Помрачнел и стал таков,

Словно их кто грязной жижей облил.

Смел был наш «Бриг»,

Но, издав испуга вскрик,

Он помчал без руля и ветрил.

Волны судно бьют,

Вихри песни бурь поют,

Скалы грозно из бездны встают,

Ну, а ты, раз всё решил,

То пугаться не спеши,

В бурях твёрдость проявляй своей души!

Строки из песни «Курс на Край Земли» – авторский альбом №3 Олега Спицына «Странствующие менестрели»

Уважаемые читатели, вступление к повести №1, по сравнению с прологами к четырем последующим Историям, мне пришлось написать более развёрнуто, с подробными объяснениями.

Начнем с того, что в повествовательной пенталогии я веду рассказ о службе и морских походах моряков подводного флота времен заката СССР. Говоря точнее, конца эпохи генсека КПСС Леонида Ильича Брежнева. Но только не подумайте, что на такую тему меня вдохновили приключенческий роман Платова «Секретный фарватер» и (или) художественный фильм Чигинского «Первый после Бога». Каюсь, но должен сказать, что роман Платова я не читал, а фильм Чигинского видел лишь небольшими фрагментами. Знаю лишь одно и уверен лишь в том, что капитан 3 ранга Маринеско Александр Иванович, легендарный командир подлодок М-96 и С-13, был действительно героическим моряком-подводником, а о его подвигах, сложном характере и непростой судьбе я осведомлен в основном из документальных хроник. О романе Платова только одно могу сказать: раз читателям он нравится, то это уже хорошо. А так, думаю, что в основном это художественный вымысел, возможно, построенный на каких-то имеющих место реальных фактах. Что касается моей пенталогии (пяти повестей), то она автором, отслужившим как раз в те времена на подводном флоте, еще и подробно написана по рассказам непосредственных участников происшедших событий. И большей частью по воспоминаниям одного из моих друзей. Мы с ним договорились называть его Алик (флотский позывной Бенгалик). Насколько автор повестей может судить, в каких-то «сказочных фантазиях» он ранее никем замечен не был. Кстати, мой друг обещал мне не обижаться, если вдруг моя авторская интерпретация его в чем-либо не устроит.

Главные герои «Морских повестей» по мере развития сюжетов, кроме ответственного несения воинской службы (подчёркиваю это предложение) в походах по морям и океанам, проводят время службы и на береговых базах. И, так выходит, что по разным причинам, порой на свой страх и риск, уходят с баз в свои самоходы (или самоволки – кому привычней такое армейское словосочетание) и вообще во время службы попадают в многочисленные передряги и в самые разнообразные приключения, противоречащие воинским уставам и положениям.

Информация для читателей: все персонажи пяти повестей названы по их действительным именам. Но часто вместо фамилий матросов я писал их прозвища или позывные (такой принцип касался не только лишь одного Алика), ведь в повестях речь идет о военных моряках, ветеранах холодной войны с блоком НАТО. Фамилии представителей командования изменены. Командиры подлодок и бригад ПЛ нашего подводного Тихоокеанского флота, уходя на своих подводных кораблях в дальние океанские походы реально продолжали дело Маринеско, Щедрина и других героев Великой Отечественной войны, неся боевую службу на передовых рубежах государства. Их вины нет в том, что могучий флот, в дальнейшем был фактически уничтожен «демократическим строем» во главе с Горбачевым, а затем и Ельциным. ВС России уничтожались по прямой указке «экспертов» НАТО. Военные корабли, подводные лодки, впрочем, как и остальная передовая ракетная, полевая армейская и авиационная техника страны, с благословения российской либеральной власти безжалостно «дербанились» всяческими «мутными» коммерческими структурами и за бесценок продавались за рубеж. Но, как сам бывший матрос, я и пишу в основном о матросах, простых ребятах, кого знал, с кем служил и с кем дружил. Так что, уважаемые читатели, написать эти повести было моей обязанностью, как человека, владеющего определенной информацией и наделенного литературными способностями. К тому же учитывалась и горячая просьба еще одного моего флотского друга, главного корабельного старшины Владимира Атясова, к нашему большому горю безвременно покинувшему этот бренный мир из-за недавнего ковида.

Еще кое-какие разъяснения. В своих ранних литературных трудах, я уже касался некоторых приключений Алика. Дело в том, что с десяток лет назад, еще до работы над повестями, я попытался написать пенталогию романов под общим названием «Курс на Край Земли». Но теперь многое в тексте этих ранних романов мне, как автору, просто перестало нравиться, ведь тогда у меня еще не было такого опыта работы со словом, к тому же писать и редактировать романы гораздо труднее, чем небольшие произведения. А ведь ваш «романический автор» тогда самонадеянно решил их творчески объединить еще и с текстом песен своих же авторских музыкальных альбомов. В результате, все свои основные силы и время мне пришлось посвятить огромной работе над песнями. К настоящему времени мной уже сочинено и записано 14 авторских альбомов – 170 песен, в числе которых несколько инструментальных композиций (я посчитал и несколько перепетых песен – в иной аранжировке). Причем большинство песен записано в высоком качестве, с участием профессиональных музыкантов. Но, в конечном итоге, вышло так, что для завершения работы над романами мне энергии и времени уже не хватило.

Возможно, дело обернулось не совсем в худшую сторону. В конце концов, спустя приличный промежуток времени с момента написания романов, я и решился взяться за повести, как за самый реалистичный жанр. Но и в эти свои прозаическое произведения также решил включать фрагменты стихов из своих песен. Они в настоящее время там присутствуют в виде эпиграфов, что стоят перед вступлениями к каждой из повестей и в начале их некоторых кульминационных глав, художественным образом, а порой и с юмором раскрывая суть происходящего. Эпиграфы часто использовались мировыми писателями-классиками в своих прозаических произведениях. Только эти классики чаще брали стихи и афоризмы от других авторов да строки из народных баллад. А так как автор этих повестей, как вы уже знаете, многие годы своей жизни был самодеятельным поэтом-песенником и пробовал сочинять композиции в различных стилях музыки, то, сами понимаете, было бы грешно не использовать свои поэтические и композиторские способности еще и в прозаических произведениях.

Небольшие пояснения по сюжетам пенталогии: в своих работах мне пришлось вести рассказ о том, с чем часто сталкивались (и, возможно, сталкиваются до сих пор) призывники на флот по первому году службы, и что на флоте называется словом «годковщина» – в отличие от понятия «дедовщина», принятого в сухопутных войсках. О дедовщине ничего сказать не могу, потому что не «изучал» ее изнутри, как годковщину. В принципе, это флотское понятие многогранно. Если этим словом называть требовательность старослужащих моряков по отношению к молодым матросам, то порой не сразу и разберешь, где произвол, а где радение о дисциплине. Думаю, что в каких-то аспектах службы эта самая пресловутая годковщина даже необходима. Вот приходит служить на флот молодежь с гражданки. Многие ее индивидуумы полны самомнения, эгоизма, а порой и элементарной лени (это, естественно, не ко всем относится). Выходит, что иногда без жестких внушений и наказаний некоторым людям, пришедшим с гражданки, прописные флотские истины и понятия просто не дойдут до ума и сердца. И, если это происходит без перегибов и унижений человеческого достоинства, то всё идет только на благо Отечеству.

Возьмем, к примеру, подводную лодку Б-213 (произносится: Буки – Двести тринадцать) из состава девятнадцатой бригады, о которой я в основном рассказываю в повестях (а также о службе на подлодке Б-397). Ее экипаж, на взгляд стороннего наблюдателя, долгое время являлся эталоном воинского порядка и дисциплины. Старослужащие моряки, отслужившие на флоте два и два с половиной года (в советских ВМС их называли «подгодками» и «годками») этой команды постоянно старались держать более молодые призывы в ежовых рукавицах, но без перегибов. Однако, когда подлодка перестает надолго выходить в море, то и морская служба переходит в некую «береговую фазу». И, чтобы молодежь подлодки не расслаблялась, «власть предержащие» порой начинают использовать свое более высокое положение просто ради подавления чужой воли. Что и стало происходить на Б-213. Призыв командира отделения мотористов Вениамина Шунтова постепенно потерял ощущение реальности. Даже став «дембельским», этот призыв продолжал свои «годковские замашки», которые шли вразрез с традициями флота. Но за эти замашки дембеля Б-213, в конце концов, и поплатились бунтом матросов многочисленного призыва, которые были на год их моложе и с кем матрос Алик-Бенгалик (с еще более молодого призыва) за полгода службы на подлодке крепко подружился. А потом обстоятельства сложились так, что он и сам поднял «Бунт одиночки на подводном корабле». Но об всём этом далее подробно рассказывается в этой повести.

Только, друзья, читая эту повесть, имейте в виду, что образы ее персонажей подаются исходя из восприятия ее главного героя, тогда еще молодого матроса, который, чего греха таить, долгое время был злостным нарушителем воинской дисциплины. В последующих повестях будет видно, что, по мере прохождения службы, он свое отношения поменял – как ко многим действующим лицам этих Историй, так и в целом к самой службе на флоте.

Ну, что ж, уважаемые читатели, с прологом к Истории пора заканчивать и уже переходить непосредственно к ее повествованию. И, для начала, мы с вами окажемся в расположении четвертой бригады подводных лодок (в дальнейшем – ПЛ), что базировалась на берегах бухты Золотой Рог портового города Владивостока, истинной жемчужины Приморья и всего Дальнего Востока России.

Глава 1. «Чёрный мичман» и «Поросячий глаз»

Усталая команда большой дизель-электрической торпедной подводной лодки Б-213 – лодка «чёрная дыра» советского 641 проекта, по классификации НАТО – Фокстрот – мирно спит в кубрике, предоставленном в ее распоряжение командованием четвертой бригады. Дело в том, что базовый кубрик этой лодки стоит на берегу бухты Малый Улисс, в расположении девятнадцатой бригады ПЛ, а это довольно далеко от ремонтирующейся в заводе подлодки.

Так вот, этот кубрик находится в расположении четвертой бригады подводных лодок класса «С», на втором этаже одного из зданий старинной постройки, куда полгода назад Алика и его четырех новых товарищей, тогда еще только что окончивших Учебку Отряда Подводного Плавания, привел старшина команды РТС Б-213 мичман Белов.

Итак, к началу данной Истории ее главный герой отслужил на Тихоокеанском флоте уже около года – полгода службы в Учебном Отряде плюс полгода на подлодке. Время службы Учебки ушло навсегда, оставшись лишь в памяти матроса Алика-Бенгалика. Воспоминания об Учебке несли с собой чаще положительные эмоции, чем отрицательные. Там, среди курсантов-метристов, у него было много верных друзей, у начальства он был на хорошем счету, всё у него по службе складывалось неплохо. Однако вторые полгода службы – уже на действующем флоте – оказались тяжелыми. Надо признать, что Алик угодил на Б-213 по собственной инициативе, легкомысленно поверив рассказу своего сослуживца по учебной роте Сергея Ариста о некой «легендарной» подлодке, которой предстояло в скором времени романтичное Дальнее Плавание по Южным морям.

Как вы, уважаемые читатели, догадались, Арист вел речь о той самой Б-213. Однако он перепутал по времени одно важное обстоятельство: эта лодка не могла в скором времени пойти в такой поход, так как совсем недавно из него возвратилась. В настоящее время ей уже требовались не походы по морям и океанам, а капитальный ремонт в заводе. Эта путаница негативно сказалась на судьбе романтика Бенгалика. Он, оставшись на плацу Учебки последним из курсантов своей роты, услыхал насмешки товарищей по Учебному Отряду из других рот, отпускаемые в адрес мичмана с Двести тринадцатой подлодки, снующего между курсантами и тайком набирающего «рекрутов» на свою Ело Субмарин (ремонтирующаяся лодка была желтого цвета). Молодой метрист тогда преградил путь этой «личности» и с энергией, достойной лучшего применения, напросился в воинскую часть, которую эта «личность» представляла.

Нет, тут нет опечатки. Этот мичман для нашего героя действительно являлся противоречивой личностью: во-первых, он скрыл от Алика истинное положение «лодочных» дел; во-вторых, наш романтик тогда еще не знал, что матросы Б-213 дали этому человеку прозвище Черный мичман, как приносящему беды любому, кто с ним хоть каким-то образом контактировал. Вот и на Бенгалика сразу же, буквально в первые дни и ночи службы на Б-213, беды посыпались как из рога изобилия. И если у других молодых матросов служба состояла из чередования светлых и темных полос, совсем как на их тельняшках, то Бенгалика как будто нарядили в черный танкистский комбинезон. Видно, чем-то досадил он темным силам, которые временами подспудно правили «флотским балом»! Никто так до конца и не знает, был ли в действительности Черный мичман (по фамилии Белов) апологетом темных сил, но он оказался старшиной команды РТС Б-213, то есть одним из начальников радиометриста с позывным Бенгалик, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Кроме того, командир отделения метристов старшина первой статьи Антон Шахов (Шах) имел в команде непримиримого врага в лице моряка своего же призыва – командира отделения мотористов старшины первой статьи Вениамина Шунтова. Главными «человеческими» особенностями этого Вени Шунтова были тучность (похоже, хорошо отъелся в Дальнем Плавании!), невероятная злопамятность, маленькие злобные глазки невразумительного темного цвета и темно-рыжий цвет волос. Сочетание цветов и габаритов просто ужасающее! И вот, не имея реальных возможностей причинять зло своему годку Шахову, комод мотористов задумал по полной программе отыграться на его молодом подчиненном. Причем делал это с поистине кабаньей свирепостью и упорством, за что, да и за многое другое, получил от молодого метриста меткое прозвище: Поросячий Глаз. Ну, а какое еще погоняло, скажите, могло быть достойным такой, уже откровенно недостойной, личности? Если бы Бенгалик назвал эту личность, к примеру, Соколиным Глазом, то над таким «позывным» стали бы угорать даже мокрые куры, а не одни только грязные свиньи. Да и старина Фенимор Купер в своем гробу точно бы перевернулся. Или восстал бы из него во всей своей пугающей красе.

Глава 2. Ночной подневольный труд

В ту памятную темную ночь – а это была ночь с пятницы на субботу 26 апреля – молодой метрист Б-213 по прихоти всё того же Шунтова трудился на ночных работах в кубрике команды, а говоря точнее, в его клоачном отделении, на флотском языке называемом гальюном. Правда, если говорить о самом труде, то это благородное слово здесь неуместно. Кроме всего прочего, этот «труд» в исполнении нарядчиков больше походил на саботаж, чем на самого себя. Уже пробило двенадцать часов ночи, но ни сам Алик, ни его товарищи по несчастью – моторист матрос Виктор Нечаев (позывной Чифир), отслуживший на флоте столько же, сколько и Бенгалик, и электрик подлодки, старший матрос Александр Зоров (позывной Зорро), который был старше их обоих на полгода, пока что пальцем о палец не ударили. Здесь, чтобы дать этим ребятам моментальную всеобъемлющую характеристику, сразу скажем, что моторист Витёк Нечаев был детиной богатырского телосложения с постоянно невозмутимо-насмешливым выражением в голубых глазах, а кареглазый электрик Санёк Зоров внешностью походил на испанского актера Антонио Бандераса в его молодые годы.

И вот таких-то замечательных русских ребят кое-кто пытался загнобить на подводном флоте! Однако у него (или у них) это пока не очень получалось. Нашла, как говорится, коса на твердые камни. Нарядчики перед ночным трудом между собой договорились: пусть годки им хоть все ночи напролет спать не дают, пусть даже бьют, если, конечно, осмелятся, пусть хоть на дыбе пытают, но они свою флотскую гордость и человеческое достоинство этой «работой» унижать не намерены. И этот договор, невзирая на угрозы Шунтова и других старослужащих моряков, соблюдали стойко. Кстати, Шунтов и его призыв в описываемое нами время по флотским понятиям уже являлись не годками, а дембелями – и подобные замашки им были не к лицу.

Но в настоящий эпизод времени все годки и дембеля уже давно дрыхли в береговом кубрике без задних ног, а в гальюн, уже в который раз, зашел дежурный по команде, тоже годок, старшина второй статьи Махмуд Баркаев и, оглядев злыми черными глазами всю непокорную троицу, вопросительно прохрипел:

– Значит, так еще ничего и не делали, лентяи?

Нарядчики сумрачно молчали. А что можно ответить на такое идиотское обвинение в лени?

– А как на этот ваш саботаж завтра посмотрят Шунт со строевым Малютой – это вы подумали? – задал новый вопрос Баркаев.

– Действительно, как они смотреть будут? Увидев в унитазах искаженные отражения своих лиц, чего доброго, присесть на них побрезгуют! – дерзко ответил Зорро.

– И всё свое унесут с собой, – добавил Чифир.

– Не оставив ни грамма своей истинной сущности, – поставил жирную точку в этой «дискуссии» Бенгалик.

В воздухе повисла напряженная пауза. Баркаев, набычившись, грозно смотрел на совсем оборзевших шутников, но потом, видя их отчаянную непримиримость, сокрушенно покачал головой – нарядчики, гордо игнорируя распоряжение старослужащих, этим самым унижали и его самолюбие годка военного флота. Их надо было хоть как-то заставить работать. Жесткостью эту троицу взять пока что не удалось. Немного поразмыслив, Баркаев решил «сменить кнут на пряник»:

– Ребята, почистите хотя бы одно очко и можете ложиться спать, а я завтра доложу, что вы трудились как надо.

– Всего только одно? – почему-то решил уточнить Зорро и пошутил: – Да еще и на троих? Так это же просто кайф!

– Да! – обрадовался его словам дежурный по команде, не уловив в них иронического оттенка. – Видите, как я хорошо к вам отношусь? Ну, а иначе вы очень разозлите два старших призыва – ни сегодня, ни в последующие ночи спать так и не ляжете. Это я вам гарантирую.

Тут Бенгалику захотелось сделать еще какое-нибудь язвительное замечание, как вдруг послышался миролюбивый голос Чифира:

– Спасибо, Махмуд, за заботу. Мы подумаем, всё обсудим между собой и, возможно, поступим так, как ты сейчас посоветовал.

Зорро и Бенгалик с удивлением воззрились на «оппортуниста», а Баркаев, удовлетворенно кивнул головой:

– Вот и ладненько! Через пару часиков я вашу работу проверю, и тогда вы сможете спокойно пойти поспать.

Дежурный с довольным видом удалился в кубрик, а Зорро и Бенгалик, проводив его взглядами, повернулись к «уклонисту».

– Ты что, решил пойти на попятную? – насмешливо спросил Зорро. – Баю-баюшки захотелось?

Лицо «уклониста» обратилось к товарищам по «социалистическому труду». На нем блуждала хитрая ухмылка.

– В какую еще постельку? Сейчас Баркай успокоится, спать завалится, контролировать нас уже не будет. Что-то я от всех этих работ оголодал до невозможности, сводит судорогой! Братцы, а вам не хочется немного перекусить? Слегка, как бы говоря, поужинать?

Метрист прислушался к своим ощущениям. Есть действительно очень хотелось и почему-то даже сильнее, чем спать. Возможно, горемыки, понимая, что лечь в постель им всё равно не дадут, каким-то образом научились подавлять желание заснуть, а вот голод был чем угодно, но только не доброй тетушкой.

– Перекусить? – переспросил Зорро. – У тебя в тумбочке завалялась горбушка хлеба? Или посылку получил из дома?

– Не то, и не другое, – отрицательно мотнул головой Чифир, – я предлагаю сходить на Тюху. За какой-нибудь час успеем смотаться туда и обратно. Может, нам повезет, и удастся разжиться свежеиспеченными пряниками или батонами.

– Я – за, – поддержал Бенгалик это неожиданное предложение, – я сходил бы на Тюху даже не ради пряников – так всё здесь осточертело! – Он взглянул на Зорро. – Саша, ты как-то говорил, что с Тюхи пару раз выносил пряники. Ну, что ж, показывай теперь и нам путь к свежей выпечке!

– Тогда всё получалось как-то само собой. А сейчас уже обстоятельства не те, – подумав, привел Зорро осторожный аргумент. – И вообще, братцы, это легче сказать, чем сделать. По территории бригады в последнее время стали круглосуточно ходить патрули – влипнуть можем в два счета. А за Тюху еще и губа корячится. Это вы знаете?

Гауптвахты Александр не боялся. Как выяснится позже, ему по некоторым причинам был не по душе сам процесс этой новоявленной «продразверстки».

– Знаем, – ответил Чифир, – но как всё это объяснить моему голодному желудку?

– А мне всё едино – что губа, что родимая команда! – усмехнулся Бенгалик. – Редька, братцы, не слаще горького хрена. А порой мне почему-то кажется, что любая гауптвахта – это санаторий по сравнению с нашими трюмами и гальюнами.

Зорро задумался, пребывая в нерешительности. Потом, смущенно откашлявшись, решил предложить друзьям другой вариант:

– Ребята, может, сходите одни. А вдруг Махмуд или кто-нибудь из годков проснется, а из нас тут вообще никого не окажется. А я его как-нибудь смогу заболтать…

– Ты путь на Тюху знаешь, не мы, – перебил его Виктор Нечаев, – зря только рисковать будем.

– А чего там знать-то? – неуверенным голосом возразил Зорро. – Мимо Тюхи ходили много раз, теперь пойдете прямо на нее. Не доходя где-то ста пятидесяти метров до контрольно-пропускного пункта, сворачиваете к забору…

– Послушай, Саша, – Бенгалик положил руку на плечо Зорова, – пойдем туда, не зная – куда, возьмем то, не зная – что… Может, зря тебя прозвали Зорро? Тот неуловимый герой не был таким нерешительным. Давай-ка мы сошьем тебе черную маску – помогает от страхов и робости!

– Да и вообще, чего ты боишься, пойдя с нами в самоход? – снова подал голос Чифир. – Потерять в гальюне эту славную работёнку?

– Ну, ладно, – грустно вздохнул «наследник неуловимого героя», – была – не была, пошли на Тюху.

Зорро понял, что от него теперь не отстанут, и ему ничего не остается, как согласиться на эту авантюру. Он взглянул на друзей:

– Братцы, надо каждому сделать или бумажный кулек, или взять с собой кусок материи – для добычи.

Вот таким образом наши герои, нарядчики-горемыки, и пошли на это дело: один – от непреодолимого чувства голода, другой – из любви к разного рода приключениям, а третий – под нажимом друзей, и все трое – просто-напросто от несладкой жизни.

Глава 3. Вылазка на Тюху. Первый блин – кирпичом

Действительно, жизнь молодых матросов на лодке сладкой не назовешь – и в прямом, и в переносном смысле. Что касается прямого смысла, то тут речь может идти только о пище. Нельзя сказать, что на подводном флоте в те времена неважно обстояли дела с питанием личного состава. Если лодка надолго уходит в море, экипаж тут же начинают откармливать как на убой. Но если субмарина надолго ставилась «на прикол», то матросский паек значительным образом урезался.

Однако любые тяготы и лишения военной службы нужно переносить, как говорят воинские уставы, стойко, без единой скупой мужской слезинки на воинственном лице. Но, представьте только себе, что происходит, если кому-то по какой-то причине приходится вкалывать от зари до зари. Ведь, как любил повторяться старший лейтенант Юрий Владимирович Петраковский (позывной Босс), в будущем легендарный старпом Б-213, «подводный корабль – это вам не курорт и не санаторий». А непосредственно сладкую пищу моряки в небольших количествах получали лишь к завтраку. В будние дни в столовой бригады на каждого матроса подводного корабля выдавалась кружка горячего чая с несколькими кусочками сахара-рафинада, а прикуской к чаю была четвертинка от батона (кирпича) белого хлеба, на которую можно было намазать или положить сверху небольшой кусочек масла, добавив к нему две чайные ложки сгущенного молока. Как этот бутерброд на флоте называют в настоящее время, того не ведаем, а в описываемые нами времена это сложное сооружение в матросской среде называлось просто и ёмко – «тюха».

Однако, как читатели могли заметить, бутербродная тюха начинается с маленькой буквы, а герои повести речь вели о другой – той, что начиналась с заглавной буквы. Таким ёмким словом они называли предприятие по изготовлению хлебобулочных изделий, расположенное по соседству с базой четвертой бригады подводных лодок, совсем недалеко от берега бухты Золотой Рог. Оттуда постоянно ветром доносило пряные запахи, будоражившие обоняние и умы матросов, особенно когда они чувствовали себя голодными или просто мечтали о разнообразии своего нехитрого меню.