Серая дева

Ольга Михеева

Серая дева

Глава 1. Дом

Она по привычке, в полудреме, подтянула на замерзшее оголившееся плечо тяжелое комковатое одеяло, пахнущее псиной и человеческим потом. Иногда ей казалось, что она уже сама превратилась в бездомную собаку. В ней не осталось желаний, только животная необходимость пить, есть и долго, очень долго, и глубоко спать. Но все же, у нее был Хозяин.

Девушка открыла свои глаза карего цвета и тут же тело ответило желанием потянуться. Икру на ноге неприятно свело и она поморщилась, натягивая ступню на себя, чтобы снять спазм. Голова болела, во рту витал неприятный привкус от вчерашнего вина, её подташнивало. Хозяина не было, но пахло его потом, кислым вином и горячим воском. Тусклый свет от двух из двенадцати свечей кованной потолочной люстры освещал спальню, в разные стороны вытягивая серын тени от разномастных статуэток, что собирал Хозяин. Статуэтки стояли на столике возле кровати, на Каминной полке, ломились из открытого дубового сундука. Единственное, что их объединяло, это то, что они изображали голых женщин (или безголовые женские тела) разных форм и поз. Одна из них, с неестественно выгнутой спиной, валялась на засаленной тахте.

Девушка перевернулась на спину, натянув до подбородка одеяло и покрывало из потертых волчьих шкур, что давным-давно добыл Хозяин. В комнате было холодно, камин еще не разожгли. Девушка скользнула взглядом по орнаментам дубового навеса, изготовленного еще для деда Хозяина. Шесть темно-коричневых младенческих лиц ангелочков смотрели на нее сверху, обрамленные цветами, кудряшками и ветками растений. Девушке казалось, что выражения их лиц со временем менялись. Раньше их личики зло улыбались в её присутствии, сейчас же они улыбались совершенно равнодушно. Она тихо дышала и прислушивалась. Одна из свечей в люстре трещала, снаружи доносился монотонный шум. Дождь или ветер? Девушка прислушивалась и ждала, скоро Мария должна принести еду. Она старалась не пропустить звук легких шаркающих шагов. Ширк-ширк, Что-то внутри её екнуло, сжалось. Ширк-ширк. Девушка затаила дыхание. Ширк-ширк. Лязгнула ручка двери. Ширк-ширк, ширк-ширк. Тяжелая дубовая дверь подалась и приоткрылась. Ширк-ширк. В проем, спиной вперед, держа двумя потрескавшийся руками тусклый металлический поднос, протиснулась грузная Мария в мягких кожаных тапочках. Ширк-ширк, ширк-ширк. Она все так же бормотала себе под нос. Девушка почувствовала, как оцепенение спало и привстала на локте. Ее едва позабавило это старое бормотание. Хозяин запретил Марии разговаривать с девушкой, но та нашла для себя способ доносить свои мысли.

– Снова дрыхла весь день, – бормотала женщина, не смотря в сторону девушки и продвигаясь к креслу возле камина, – хоть бы раз отнесла посуду до мойки или сходила за дровами. Ленивая задница, только и знает, что целый день лежать, – под её ногой звякнула бутылка из-под вина, – грязная свинья. Снова убирать за ними, – она поставила поднос на мягкую обивку стула с высокой спинкой, – пили всю ночь, смрад в зале невозможный. Мария вытерла руки о свой серый, в пятнах, фартук, наклонилась, крякнула, подцепила пальцами за вытянутое горлышко пустую зеленую бутылку и, опершись одной рукой на стул, выпрямилась. Лицо её покраснело. Девушка размышляла кашлянуть ей или нет, но решила не раззадоривать Марию. Та бросила взгляд на поленницу возле камина, выругалась, развернулась и пошаркала обратно к двери, переваливаясь как серая гусыня. Девушка проводила её взглядом, уголки губ чуть приподнялись. Ширк-ширк, ширк-ширк. Скоро она вернется с дровами и в спальне станет тепло.

На подносе стояла деревянная глубокая тарелка, наполненная до краев жирной бараньей похлебкой из картофеля, моркови, сельдерея и кругов лука, лежали два полукруглых серых куска хлеба и стояла кружка, в которую наложили немного яблочного варенья с крупными кусками яблока. Есть девушке не хотелось, но нужно. Пока Мария ходит еда остынет, да и ей попадает, если девушка заболеет. Девушка села на кровати, холодный воздух обжег кожу, она судорожно поежилась, по спине проползти мурашки. В голове на миг прояснилось. Жирный запах переваренной баранины все больше заполнял комнату. Она вдохнула поглубже, чтобы подавить тошноту и опустила босые ноги на шершавый, обитый зеленым бархатом подиум. Девушка присела на корточки, приподняла портьеру и уснула руку в темноту. Пальцы нащупали знакомую шершавость. Один, два. Губы сами растянулись в едва заметной ухмылке. В руке оказалась пара толстых колючих вязаных носок. Её секрет. Она снова запустила руку под кровать, в темноту, почти по плечо, пока пальцы не нащупали холодный комок струистой ткани. Как тогда…Смотрины. Хозяин называл это смотрины. Помнилось смутно: новая девушка в борделе, роскошный ужин в замке в ее честь, роскошное кресло, в котором она утопала… Ради потехи гости её одаривали «дарами», спаивали, а потом… шум, чужие руки, боль. Ценные дары оседали у Хозяина и его друга Эрнста, остальное растаскивала челядь. Девушке, в честь которой устраивали смотрины, никогда ничего не доставалось. Именно на таких смотринах она давным-давно и смогла стащить из «даров» грубые носки и шелковую камизу, пока пьяная толпа предавалась веселью.

Девушка натянула носки, шерсть хоть как-то защищала от холода камня. Затем надела камизу. Старая ткань натянулась в районе груди и бедер. Нужно быть аккуратнее, чтобы швы не лопнули. Каждый вдох давался с трудом.

Она подошла к подносу, переставила его на пол, взяла миску, влезла с ногами на кресло и принялась ужинать. Теплые куски еды проваливались в желудок, а пальцы, сжимающие серебряную ложку, немели от холода. Девушку передернуло, она поставила миску с половиной похлебки на поднос и принялась за липкое варенье. В голове витала мысль рискнуть вернуться в кровать и поесть там, но, если Мария увидит, она доложит об этом Хозяину, а доставлять ей это удовольствие не хотелось.

Ширк-ширк. Ширк-ширк. Девушка вскочила на ноги, бросила кружку на поднос и метнулась к кровати. На ходу она стягивала с себя камизу, предательски застрявшую в районе груди. Ширк-ширк, ширк-ширк. Большой палец ударился об подиум, девушка не обратила внимание, запрыгнула на кровать. Ткань камизы больно дернула кожу спины и камиза снялась. Девушка сунула её под подушку, а сама нырнула под одеяло. Мария возвращалась с корзиной, наполненной сухой щепой и несколькими поленьями. Сердце девушки стучало, она снова натянула на себя одеяло и стягивала под ним с ног носки. Мария открыла дверь и вошла. Девушка замерла. Вес корзины не давал ей разговаривать пока она шла от двери к камину, было слышно лишь её наружное сопение. Но как только корзина опустилась на пол, раздалось:

– Неблагодарная сучка, – Мария наклонилась и стала перекладывать поленья в камин, бормоча себе под нос, но девушка уже не старалась их разобрать. Рука стягивала с ноги колючую шерсть носок.

Женщина повозилась еще немного, покряхтела, звякнуло огниво и яркие отсветы заплясали по комнате.

– Совсем отсырели, поганцы, – бросила Мария, взяла корзинку в руки – в полутьме ничерта не видно, – она направилась к кровати.

Девушка присела, прикрываясь одеялом. Тошнота подкатила горлу с новой силой, смешалась с дымом от камина. Мария на нее не посмотрела, подошла к столику со статуэтками.

– Срамные какие, – взгляд скользнул по поверхности столика, она брезгливо, тыльной стороной ладони, сдвинула их чуть в сторону, освободив место, пошарила в корзинке, достала бутыль с вином. Стекло глухо стукнуло об дерево. Мария развернулась, переваливаясь, прошаркала до подноса.

– Как собака жрет все с пола , – проговорила она, наклонилась, взяла поднос в руки, поправила корзинку и направилась к выходу, – Живет как свинья в хлеву и света белого не нужно, – на мгновение она остановилась, у самой двери, покачала головой, обернулась: – негоже в потемках ждать, коли господин пожалует.

Дверь ней закрылась. Ширк-ширк, ширк-ширк.

Шаги таяли. Девушка выдохнула, вылезла из-под одеяла, сжимая теплые носки. Она вытащила из-под подушки камизу и одним движением сунула сверток одежды поглубже в сырую темноту портьеры. Камин разгорался, теплые тонкие волны воздуха стал пробираться к кровати. Не сводя взгляда с двух еще не погасших свечей, она протащила тяжелый стул под нависающую люстру. Влезла на стул, вытянулась, приподнялась на носочках, поморщилась от боли в спине ниже лопатки. Она выдернула одну из толстых свечей из подсвечника, расправила фитиль и сунула его конец в огонек одной из свечей. Шипение, едкий дымок и вот задрожал веселый язычок желто-оранжевого пламени. Девушка принялась одну за одной снимать, зажигать и ставить обратно высокие, толстые бело-серые свечи. В комнате становилось все светлей и ей казалось, что статуэтки женских тел, всплывающие все четче из темноты, двигают бедрами, поворачиваются и обступают её все плотнее. Убедившись, что свечи стоят ровно, она слезла со стула, отодвинула его обратно с глухим скрежетом по полу. Рука сама потянулась к тяжелой холодной бутылке. Пробка подалась, влажно хлюпнула, в нос ударил знакомый кислый запах. Во рту пересохло и девушка, придерживая дно бутылки второй рукой, прильнула к горлышку. Кислятина ободрала язык, горло, хлынула в желудок. Девушка кашлянула, поморщилась, воткнула пробку в бутылку и водрузила её на столик. Нужно лечь, подождать пока в комнате станет суше, теплее , тогда вино поможет заглушить неприятный страх под сердцем.

Девушка уронила голову на подушку следя, как дрожат огоньки на люстре. Камин потрескивал. Гигантские, пульсирующие тени статуэток качались, сливаясь с сердцем в такт. Сознание сползало в теплую, вязкую темноту. Вокруг ходили люди, но не обращали на девушку никакого внимания. Невнятный гул голосов, преимущественно мужских, звон… бормотание…разбитое стекло…. стук. Глухой, тяжелый. Стук каблуков по коридору. Стук его сапог.

Будто ледяные клещи за горло выдернули девушку из сна. Кровь шумела в ушах, сердце колотило о ребра. Девушка замерла, не дышала, отчаянно желая, чтобы это был плохой сон, вслушиваясь. Тяжелая поступь. Она втянула воздух уже не в силах не дышать. Он шел спотыкаясь, пьяный до безумия. Шаги замерли у двери, лязг перстней о дверную ручку и она распахнулась резко, с грохотом, ударившись о стену. Посыпалась штукатурка. В комнату ворвался холодный мокрый воздух и волна запахов: сладкие духи, кислый перегар, пот, земля, медь. Хозяин не вошел, ввалился в спальню. Одной рукой оперся на косяк, вторую прятал под мокрым, в странных темных пятнах, плащом, прижимая к себе какой-то бугор. Камзол из бархата расстегнут, с черных, прилипших ко лбу волос на лицо стекали струйки воды. Плащ шлепнул по полу, оставляя маслянистые ржавые следы. Он развернулся, глухо закрыл дверь, пошарил в кармане, вставил узкий, похожий на черный палец, ключ в замочную скважину и повернул. Замок послушно щелкнул. Хозяин стоял, тяжело дыша, оставляя на полу мокрые пятна и комья грязи с сапог. Запах меди висел в воздухе как туман. Девушка, не в силах сдерживать волнение, открыла глаза. Ей мучительно необходимо было увидеть его. Хозяин крякнул, словно стараясь прочистить горло, повернул голову. Его взгляд, плавающий, мутный скользнул мимо камина, свечей, картин, кровати и уперся в статуэтки на столе. Губы скривились в оскале. Он шагнул к ним, покачиваясь едва заметно. Лицо, обычно надменное, холодное сейчас было красным, одутловатым. Запах – алкоголя, пота, сладких духов, земли – сгущался, заполняя все вокруг. Она закрыла глаза. Слушала его шумное, прерывистое дыхание.

Он остановился у самого изголовья. Навис. Капли с плаща капали на пол в такт треска поленьев в камине. Девушка старалась не дернутся, не выдать себя дрожью, ногти впились в ладонь. Игра в сон. Он протянул руку, бутылка грохнула об пол, девушка вздрогнула, распахнула глаза. Фигурки женских тел со столика посыпались на пол, некоторые разбились, но он не обратил внимание. Гипс и стекло захрустели под его тяжелыми сапогами, он волок столик к камину. Пробка от винной бутылки соскочила и вино булькало, выливаясь на пол. Девушка во все глаза наблюдала за ним. Хозяин поставил столик напротив камина, проверил, что он не шатается, рванулся за креслом, притащил, скрежеща по полу, поставил напротив камина и расстегнул пряжку плаща. Сырая ткань шлепнулась на пол, как шкура. Он бережно сжимал в руках сверток. Девушка тихо села на кровать, завернулась в одеяло и, вытянув шею выглядывала из-за спинки. Пальцы в перстнях, перепачканные темной жижей, аккуратно разворачивали сверток. Из грязной тряпицы появилась фигура женщины, высотой не больше локтя, в тунике и мафории. Статуэтка преклонила голову, а правую руку приложила к сердцу. Дерево или камень с темными подтеками. Хозяин бережно поставил её на столик, а сам рухнул в кресло.

Девушка ждала минуту. Другую. Камин трещал, выкидывая всполох искр. Хозяин недвижно сидел в кресле, его дыхание стало ровнее, тяжелее. Мокрый плащ на полу у камина парил, запах меди смешивался с запахом кислого вина, что растекалось по полу. Запах крови. Вот что за пятна были на его плаще. Подойти, проверить уснул или нет? Напряжение в её теле выдохлось. Веки наливались тяжестью. Где-то капала вода. Тени плясали под потолком. Спинка кресла у камина расплывалась. Голова девушки безвольно упала на подушку. Не сон, капитуляция плоти. Темнота поглотила без сновидений.

Дверь трясли. Девушка резко села на кровати. Несколько свечей на люстре погасли, в камине еще горели поленья. Гулкий стук сотряс дверь.

– Кто… черт! Убирайся! – рявкнул Хозяин, хрипло низко, – Не до тебя! – пальцы белые от напряжения впились в ручки кресла, приковав к созерцанию кутающейся в мафорий статуэтки.

– Вальтер! – пробил дверь голос Эрнста, наглый, пропитанный хмелем, – отпирай, старый хрыч! Прячешься от призраков своих шлюх?

Хозяин взметнулся, опрокинул кресло. Оно грохнуло в осколки фигурок, подняв облако сухой пыли. Он пошатнулся, откинул сапогом в сторону плащ и заковылял к двери. Щелкнул замком, дернул ручку. Дверь взвыла, отворяясь.

– Чего пришел? Говори и вали, – голос Вольтера был холоден и пуст.

Эрнс толкнул дверь, втолкнулся в комнату, маленький, плотный, пышущий жизнью и любовью поесть. Глаза метнулись к груде осколков, скользнули по девушке и замерли на столике.

– Ага! Красотка! Вот она, чистенькая, – на его губах скользила ухмылка, – не то, что твои…Святая! Говорил же, у тех бродяг-богомольцев. Ты их облагодетельствовал? … По-царски? – он шагнул к столику, рука тянулась к статуэтке.

Из горла Вольтера вырвался не рев, булькающий захлебывающийся вопль, он бросился между Эрнстом и столиком. Руки как клешни вцепились в бархат камзола Эрнста :

– Не смей! Не тронь! Моя!… чистая…она такая же… Как эта тварь! – трясущийся палец ткнул в девушку на кровати, – святая, говоришь! Нет! Насмешливая сучка! Моя!

Они сцепились. Вольтер – яростный, неистовый, мечущийся как слепой зверь, Эрнст- приземистый, мощный как бык. Они закружились, сплетенные в мерзком танце, засопели. Хлюпали удары кулаков по телу, скрежетали сапоги по осколкам. Вольтер, захлебываясь, пытался укусить. Эрнст хрипел от усилий. Он сильно рванул, отшвырнув Вольтера к стене:

– Сумасшедший ублюдок! Она-золото! Раритет! – он пытался отдышаться, лицо побагровело, искаженное злобой – отдай ее мне. Я поставлю её туда, где ей самое место – над кроватью самой дорогой шлюхи…пусть мужики на нее спускаю за дополнительные…, – он шагнул к столику.

Вольтер поднялся, в глазах плясали безумие и отчаяние. Не видя, не думая ни о чем, кроме серого силуэта на столике, он ринулся не на Эрнста, а на статуэтку, чтобы закрыть её собой, спасти от осквернения. Его пальцы едва коснулись мафория, скользнули по каменной щеке, металл перстней шаркнул по камню.

– Не получишь! – Эрнст в бешенстве, не успев схватит статуэтку, толкнул столик.

Ножка скрипнула, хрустнула как кость. Столик накренился. Статуэтка закачалась. Медленно, невесомо, танцуя. В комнате водворилась тишина. Девушке показалось, что фигурка взглянула на нее – печально, понимающе и начала падать.

– Нееет! – вопль, ужас смешанный с отчаянием вырвался из горла Вольтера.

Статуэтка падала в зев камина. Вольтер ринулся за ней. Девушка тряхнула головой. Камин перестал быть камином. На его месте зияла большая черная бездонная воронка, в которую и падала статуэтка. Эрнст замер у стены, глаза выпучились от ужаса. Вальтер, не раздумывая шагнул в темноту, почти касаясь пальцами статуэтки. Его тело исчезло бесшумно как в болоте. На широком лице Эрнста отразилась маска ужаса. Он видел падение. Видел прыжок Вальтера. Но не видел как дверь позади него растворилась в таком де черном, пульсирующем зеве. Девушке казалось, что стены, потолок, пол закипают. Не водой, чистейше мглой. Пузыри вздувались и лопались,оставляя после себя дыры-провали, зияющие ледяной мглой. Эрнст дернулся, рванул к месту, где была дверь. Его нога ступила в пустоту. Он замер, начал оседать в дыре, как в смоле. Его руки судорожно хватали пустоту, он взглянул на Леру полными ужаса глазами, а потом тьма поглотила его.

В комнате стояла гробовая тишина. Перегородки между пузырями, мутнели, твердели, иногда осыпаясь песчаной пылью и сливаясь в неровные, могучие своды. Кое-где в дырах появился тусклый свет, похожий на свечение свечей. Воздух стал сухим, теплым, пахнущим каменной пылью и древностью.. Девушка обнаружила, что сидит на шероховатом камне. Тело окутала грубая белая ткань, а на плечи наброшена волчья шкура. Она дернула накидку, но та не подалась, будто прикипела к коже. Девушка вскочила на ноги, огляделась. Пустота. Только своды пещер, дыхание камня и множество проходов, уходящих в неизвестность. В пустотах, куда упали Вольтер и Эрнст свет становился чуть ярче. Девушка обошла пещеру, робко заглядывая в тесные жерла. Шагнуть за пределы её не решилась. В пещере было страшно, но в тоннелях еще страшнее.