Илья Муромец и Святогор

Алексей Лишний

Илья Муромец и Святогор

Глава 1.

– Бей! Бей! Бей! – раздавалось отовсюду, даже будто из-под земли голоса требовали покончить с ним.

В висках поселилась упрямая боль, и, чтобы выдворить её оттуда, Илья мечтал окунуть голову в бочку с ледяной водой. Но на княжеском дворе не было ни бочки, ни даже ушата – одни зеваки плотным кольцом обступили борющихся. Сам князь восседал на изысканном резном деревянном сиденье в окружении старших дружинников, стоящих за спиной.

– Бей! Бей! Бей! – злобный хор жаждущих крови горожан исполнял стройный гимн безумной жестокости. То ли полдневный жар, то ли чужая боль заставляли их требовать крови.

Прикрыв лицо предплечьями, Илья стойко переносил пинки.

– Бей! Бей! Бей! – требовали мирные черниговцы, которым он верой и правдой служил первые месяцы своей новой жизни. Так Илья называл время, когда он наконец встал на ноги после тридцати трёх лет лежания на печи.

И вот он снова лежит. Поверженный в кулачном бою потешным Карапузом.

Спору нет, Карапуз вовсе не плох. Да и только.

Княжеский любимчик.

С густой чёрной шевелюрой, стоячей возле лба, как у петуха. Безбородый, длинный, словно шест, и пучеглазый. Казалось, справиться с ним было делом одной минуты.

Решил Илья сразу «пустить звонаря» – садануть сбоку по уху – и с первого же удара оглушить противника, но оказался юрким Карапуз: отпрянул корпусом назад, а потом упал, кувыркнулся, прямо за спиной оказался и за рубаху Илью дёрнул, так что покачнулся богатырь. Тут же нога шустрого бойца подсекла его стопы, словно жнец колосья.

Повалилось могучее тело на твёрдую землю: локоть правой руки ушиб Илья, а голова так и вовсе об острый камень гулко ударилась. Закружилась в танце недолгая вольная жизнь перед глазами, а потом раздалось тошнотворное: «Бей! Бей! Бей!»

Бить он умел славно. Вместе с целебной водой калик перехожих влилась в Илью сила самой земли русской. Остановил он крепкой ладонью в который раз летевшую сверху стопу Карапуза, вверх её поднял, отчего противник сам на землю свалился. Кое-как, несмотря на боль в голове, приподнялся Илья. Больше, чем боль от ударов, съедало его негодование: где это видано, чтобы кулачный бой так проходил? И ногами драться, и за одежду хватать, и лежачего бить!

Ладно… Во время боя враги не жалуются. Они дерутся до победы.

Встал на ноги Илья и сразу же под дых нечестивца ударил. Всей мощью и по правилам отыгрывался за унижение. Отлетел Карапуз, будто назойливая мошкара, в собравшуюся на княжеском дворе толпу. И недавние доброжелатели вытолкнули тело своего героя обратно на поле боя. Там его встретил Илья крепким ударом в живот, а потом стал бока отмочаливать.

Еле держался на ногах Карапуз – жалко было и смотреть. Остановился Илья, понадеявшись, что воспользуется шансом и сдастся противник. Но тот молчал и желтозубо улыбался. А потом вдруг собрался с остатками сил и пнул Илью в промежность. Покраснел богатырь и пополам согнулся.

Верх бесчестия для обоих бойцов…

Медленно распрямился Илья, чтобы отомстить подлецу – теперь-то пощады не будет!

– Победил Карапуз! – прогремел низкий баритон княжеского голоса с крыльца терема.

По двору разлилась тревожная тишина. Никто не спешил поздравлять Карапуза, но никто и не смел перечить князю.

Илья трясся от неимоверной несправедливости. Как можно отдать победу человеку, которого следовало изгнать с позором со двора за нечестный бой?

– Победил Карапуз! – повторил князь, и боярин, следивший за соблюдением правил, тут же побежал вручать мешочек с серебрениками названному бойцу.

– Он подло бился! – возмутился Илья, схватив за длинный рукав боярина. – Ты сам куда смотрел, когда в кулачном бою ноги в ход пошли? Кто должен за порядком следить?

– На то воля княжеская, – пожал плечами тот и попытался высвободиться, но не получилось: крепко держал его богатырь.

– На что? Чтобы людям глаза закрыть и разум помутить?!

Не отвечал боярин и ждал лишь, когда отпустит его рукав богатырь. А уж он это точно сделает. Против воли княжеской никакая сила устоять не могла: ни мирская, ни церковная. Захотел драку посмотреть – и прямо у себя на дворе кулачный бой устроил. Попы хмурились, но смолчали.

Вот и сейчас получил подтверждение силы этой воли: заметил двоих молодцев, тоже посланных от самого крыльца. Илья их увидел и признал. Младшие дружинники, братья по оружию.

– Отпусти, Илья, – пробасил первый с серьёзным лицом. Очень серьёзным. Ведь сейчас приказывал человеку старше себя и сильнее.

– Ну как же так? Вы же сами всё видели! За что победу Карапузу отдавать?! Помогите, друзья. Я ж за честь стою и справедливость.

– Илья, ну отпусти. Давай уже скорее, – быстро проговорил второй, не глядя в лицо богатырю, а смотря куда-то сквозь плечо на недоумевавших горожан. – Князь волнуется.

Отпустил богатырь боярина, махнул рукой на дружинников и, разочарованный, затесался в толпе, стараясь стать незаметным. Прислушивался к тому, что народ говорит.

Обсуждали разное: ярмарку после Троицы, половецкие набеги, цены на мёд. Но почему-то о бесчестном бое никто и словом не обмолвился. Странно даже: неужели не понимали черниговцы, что незаслуженно Карапуз победу забрал? Или?..

– Княже, тяжёл мешочек, – жаловался Карапуз, для смеха опустив правую руку, будто не мог поднять серебреники. – Мне для равновесия бы второй не помешал.

Первым захохотал боярин, стоявший возле Карапуза. Натужный смех подхватили дружинники, братья по оружию. Глядя на них, хватались за животы и нагибались чуть ли не до земли стоявшие рядом черниговцы. Сам князь гаркнул что-то вроде: «Хватит с тебя пока и одного».

Илья не слышал – ему стало невыносимо тошно. Он умел проигрывать. Но в честном бою. А здесь просто пир несправедливости, чьё имя – «воля княжеская». И нет дружбы, долга и закона.

Сел Илья на брёвна и стал смотреть на людей, копошащихся во дворе: вот тощий мужик, позабыв себя, упивался чужой болью или победой; вот рыжий мальчишка корчил рожи соседу; вот нищий бродит с протянутой рукой; вот дородная женщина ругает своё дитя, перемазавшееся в глине. Отстранённо смотрел на всех Илья, чувствуя себя великаном возле муравейника.

Князь улыбнулся, когда на новый бой вышел Карапуз, важно уперев руки в боки, – и все довольны.

Князь нахмурился, когда дружинник Леонтий Карапузу расквасил нос, – все тревожно закачали головами.

Как Петрушки в балагане.

Илья встал с лавки и пошёл залечивать душевные раны в любимое место в Чернигове – дремучий лес на окраине города. Сколько страшных историй о нём он слышал от братьев по оружию и старых бродяг, но, кроме следов диких зверей, ничего таинственного не видел даже в самой чаще.

– Победил Карапуз! – с одобрительным хохотом разнёсся княжеский голос по округе.

– Я-то от грязи отмоюсь, – громко вещал поверженный Леонтий, катаясь по сырому песку. Наверняка тоже победа досталась Карапузу нечестно. – А ты, княже?

«Это приговор, – подумалось Илье. – Жаль Леонтия. Храбрый был воин».

Не спасти Леонтия, не спасти Чернигов – понял это Илья, входя под своды бескрайнего леса, в первозданную чистоту, которую не купить и за горы серебреников.

***

Первозданная чистота встретила богатыря тучей надоедливой мошкары. Всё время что-то пищало возле ушей, на шее и спине лёгкая щекотка ощущалась постоянно, хотя Илья то и дело потирал шею ладонью и шлепал кулаком по кольчуге.

А чего он ждал? День ясный, жаркий, солнечный – всякая тварь и прячется в лесной прохладе. Даже в дивных снах, наверное, не ожидает такого вот подарка судьбы – мясистого и полнокровного огромного человека, полностью безоружного: забыл от сильной обиды Илья перед походом в лес хотя бы чеснок пожевать…

На счастье, увидел вдоль тропы пару стебельков полыни. Листочки с них оборвал, сильно смял и натёр ими лицо, шею и кисти рук – хоть немного меньше гнус тревожить станет. Пускай дальше лишь во снах об Илье мечтает!

Глупо получается: ведь шёл сюда не от назойливых комаров отбиваться, а ответы искать. Как дальше служить князю, который волю свою использует для потехи одной? Как пережить поражение, когда честно победил?

Не готовили его к такому отец и мать. Разговаривали они с сыном обычно по вечерам, лёжа на полатях возле его печки, или по субботам и неделям, рассказывали, как люди за пределами их избы живут, учили, что правильно, а что постыдно. Узнал от них Илья все пословицы и поговорки, загадки и присказки. Но нигде и речи не шло, чтобы неправедный суд народ принимал, да ещё и почитал кривого судью.

Кто же обманул Илью: родители или черниговцы?

Долго шёл по тропе в тяжких сомнениях богатырь, не боясь безоружным повстречаться с врагом страшнее мошкары. То ли не верил слухам, то ли обида подбрасывала поленьев в очаг безразличия: хотелось даже, чтобы встретилось на пути чудище трёхголовое – ох уж отыгрался бы на нём Илья. Голыми руками придушил бы зараз одним захватом.

Как вдруг пробудил от оцепенения богатыря детский плач. Ребёнок звал на помощь отца: разносилось визгливое «Тятя» меж высоких далёких сосен.

Проснулся Илья.

Побежал на голос напролом сквозь колючие ветви, не боясь заблудиться – здесь он знал каждый кустик.

Плачущий мальчик шёл по еле заметной тропе, надеясь, что она не оборвётся. Шаг за шагом он искал её продолжения в смятых стеблях лопухов и чёрных пятнах земли на плотном хвойном настиле. Порой он выкрикивал «Тятя», но с каждым разом всё тише и тише, будто свыкаясь с тем, что никто не ответит. Никогда.

– Эй, малой, – окрикнул его Илья, отчего мальчишка сначала испугался, подозревая худшее – разбойников или нечисть лесную, но потом обернулся и тревога ушла с лица: брови опустились и глаза уменьшились. Повстречать в лесу черниговского дружинника – о таком он уже и мечтать не смел. – Ты идёшь не в ту сторону, если хочешь в город вернуться.

– Ась? – чересчур обрадованный, мальчишка слышал слова, но не понимал смысла.

– Да по тропинке, говорю, ты сейчас идёшь больше в земли половецкие, чем в Чернигов, – ухмыльнулся Илья, довольный хорошим окончанием отвратительного дня. Какая разница, как оценят тебя в чужом состязании? Суметь спасти жизнь – разве не лучшее всякой награды? – Тебя как звать-то, малой?

– Артемий я, – жалобно назвался мальчик и вежливо спросил в свой черёд: – А ты? Ты, дядь, ведь дружинник черниговский?

– Он самый, – приветливо отвечал богатырь.

– Точно?

– Да точно, точно. Такой маленький, а уже подозрительный, словно боярин.

– Тятя мой боярин.

– Эвона как… Что же ты в лесу один делаешь?

– Не один я был. Много нас было. Тятя мой на охоту отправился. Нас на охоту всегда много народу ходит – вся дружина тятина, собаки, мужики. Я заскучал – не умею ещё стрелять и один в седле сидеть. Гулял по лесу, как вдруг услышал голос. Смешные слова он говорил и будто звал поиграть. Я стал с ним переговариваться, отошёл от тятиных дружинников недалеко. А потом… Заигрался я… Не нашёл и следов обратно. Стал аукать, и мне в ответ кто-то тоже кричал: «Ау!». Я на голос шёл, долго шёл… Обманывал меня он, совсем запутал, в незнакомые места привёл.

– Вот почему ты потом стал отца звать, а не аукать?

– Да. Странный этот лес какой-то, словно хочет заманить и съесть…

Оглянулся Илья, проверяя, не подслушивает ли кто.

– С лесом всё в порядке. Он древнее самого Чернигова. Здесь можно себя найти, но никак не потерять.

– Я опять не понимаю…

– Не лес тебя заманивал, говорю. Он не в ответе за существ, что внутри него живут. Вот за наши с тобою дела не лес отвечает. Или за отца твоего, который с дружиной сюда пришёл поохотиться.

– Кто же кричал «Ау» мне в ответ?

– Хочешь узнать?

– Конечно!

– Тогда давай проверим! – подзадоривал Илья. – Кричи снова.

Стал аукать Артемий, громко, тоненьким детским голоском. И сразу же отозвалось ему с места, скрытого от глаз высоким ивняком и камышом ответное «Ау», жутковатое, с завыванием.

– Оттуда кричат, – распознал направление мальчишка. – Идём?

Илья покачал головой.

– Если туда отправимся, в топях сгинем, – тихо проговорил богатырь.

Задрожал Артемий, услышав о смерти. Живо представил, как вязнет тело в зелёной мути и остаются одни пузыри от того, что с самого рождения своего было человеком.

– Надо нам в обратную сторону идти.

– В обратную? – переспросил Артемий, потому как по привычке слушал, но не слышал. Мысли его витали до сих пор в туманах над болотом.

– Есть подозрение у меня одно, – загадочно говорил дружинник. – Пойдём-ка.

От камышей в противоположную сторону повернул и сквозь валежник по хрустящим веткам отправился в дремучую чащу. Некуда было деваться Артемию – сам согласился узнать, кто же с ним играется. Опасаясь змей и прочих гадов, осторожно ступал он, пытаясь попасть в еле различимые на земле следы богатыря.

– Дядь, ну а ты чего в лесу один гулял? – рассматривая широкую спину, за которой становилось совсем не страшно за свою жизнь, Артемий вдруг разговорился.

– Я-то? – переспросил Илья, чтобы потянуть время: не знал он, как ответить сыну боярскому.

– Ты. Я о себе всё рассказал. Тятя меня ещё, наверное, не хватился даже. Он охотиться любит. Вот домой будут возвращаться – там, может, и вспомнит. И достанется же ему от матушки – с той бы я точно не потерялся. Если б только исчезать не научился…

– А я расстроился сильно, – перебил словоохотливого мальца Илья. – Я если плохо себя чувствую, всегда в этот лес хожу.

– Кто же тебя обидел? – из вежливости спросил Артемий. Ему неинтересны были дела большого дяди-дружинника, но тот стал его спасителем и надёжным спутником.

– Князь черниговский.

– Вот это да! Наказал он тебя, что ли?

– За что меня наказывать? Служу я верно… Дело было так: в кулачном бою я сегодня выиграл, а князь сказал, что проиграл. Не столько денег победных хочу, сколько за ложь обидно. И лицо этой гниды, которую я пожалел, знаешь, такое противное… Не жалей гадов – они потом в спину ударят. Запомни, малой.

– С Карапузом дрался? – спросил Артемий, и богатырь остановил занесённую над поваленным дубом ногу, резко развернулся и склонился над мальчишкой.

– Ты-то о нём откуда знаешь?

– Тятя рассказывал. Карапуз не здешний. Он с какой-то Булкарии приехал. Она далеко. Где-то на востоке. Или на восходе. Или она не Булкария вовсе…

– Не слышал о такой стране. Может, отец твой сказки рассказывал?

– Нет, не сказки. И это он не мне, а с дружинниками вечером за чаркой вина говорил. Я просто рядом сидел. А я же всё слушаю – они меня и не замечают. Даже самого князя порой тоже осуждают – а я слышу, но молчу. Хоть и страшно мне. Вдруг за такие разговоры придут за тятей и в погреб княжеский засадят. Ой, так ты же тоже служишь князю! – вскричал Артемий и рот себе ладошкой прикрыл. – Но… Ты же не скажешь ничего ему, правда?

– Не скажу, – пообещал Илья и вдруг сжал пальцами подбородок, будто хитрую вещь придумал. – А что такого они про князя говорят, поведаешь?

– Нет, – упёрся Артемий. – Ты меня спас. Спасибо тебе. Но тятя мне дороже. Прости.

– Ладно… – отвернулся Илья и дальше зашагал. – Правильно делаешь. Давай-ка ещё аукни.

Послушался богатыря мальчишка и прокричал три раза «Ау!». Откуда-то слева отозвался воющий голос. Илья тут же повернул направо и твёрдой поступью стал мять разросшуюся полынь.

– Зато я знаю, почему Карапузу победу присудили, – внезапно заявил Артемий, ступивший на заросшую высокой травой прогалину. – Князь тайно с этой самой Булкарией торговлю ведёт. И недавно получил от хана много собольих шкур. Дар дружбы.

– Вот оно что! – Илья встал как громом поражённый.

Артемий испугался, что навредил чем-то тяте, выболтав незнакомцу правду.

– Что оно вот?

– Да то… – глубокомысленно поделился Илья, снова погружаясь в неприятные воспоминания. Теперь хотя бы стала ясна причина торжества лжи. Карапузу всё можно, потому что у него есть важный покровитель. А Илья кто? Крестьянский сын. От его победы князю ни холодно ни жарко.

– Какое то? – продолжал любопытствовать мальчишка.

– Такое, – твёрдо ответил Илья. – Уходить пора со службы княжеской. Нет здесь правды и чести.

– А где она есть? – с интересом спросил Артемий, прищурившись от луча солнца, прорезавшего густое сплетение крон разросшихся дубов.

– В народе, говорят, бывает.

– Кто говорит?

– Отец с матушкой. Они сами живут правдою, как и всё село Карачарово. Трудом кормятся и всю Русь кормят. Таких людей и надо защищать… В благодарность накормят и напоят – мне большего и не надо. Большее людей портит. Как вот князя вашего…

Ничего не отвечал Артемий на мудрёные слова богатыря. Может, когда-нибудь он вырастет и поймёт, что такое правда и честь, из-за которых так беспокоится дружинник. Но сейчас его больше тревожила дорога, а точнее то, что её не было – приходилось перелезать через поросшие плющом валуны и коряги, нагибаться, пролезая под толстыми поваленными стволами.

– Кажется, мы и дошли… – вырвавшись из плена грустных мыслей, богатырь наконец указал на сваленные в кучу ветки и колоды, напоминавшие по виду бобровую плотину. Но ни реки, ни даже ручейка поблизости и в помине не было.

– Это что? – спросил Артемий, приближаясь к строению, едва доходившему тому до пояса.

– Дом твоего похитителя, – почему-то усмехнулся дружинник, словно шуткой было то, что мальчишка в лесу потерялся и чуть в болоте не утонул.

Осторожно ступая по крохотным моховым тропкам, Артемий подошёл к домику, сел на четвереньки и постучал в будто бы наспех сколоченную дверь из коры и толстых сучьев.

На стук никто не вышел.

Артемий встал, к богатырю повернулся и развёл руки в стороны: мол, твоё обещание – обман.

И вдруг дверь с шумом распахнулась и из домика вышел пузатый старичок с круглыми румяными щёчками. Он недовольно осмотрел гостей, махнул рукой и пренебрежительным тоном заявил:

– Ладно. Победили вы меня. Ты, здоровяк, видно, опытный уже? Или ты, малой, сказок наслушался?

Артемий смотрел на человечка во все глаза. За двоих ответил Илья:

– Наверное, здоровяк опытный: мне матушка с батюшкой много поверий и сказок поведали за тридцать-то лет. Не знал, что из этого правда, а что вымысел. Но сегодня вот узнал, что ты, Аука, есть. Мы тебя нашли, так что давай подарки нам.

– Эвона ты какой резвый. А может, про подарки-то, как раз и выдумка, а? – лукаво, с подмигиванием спросил маленький толстячок.

– Тебе лучше знать, – ответил Илья Муромец. – А коли подарков не будет, я тебя и хижину твою по-богатырски разукрашу за проделки с бедным мальцом.

– Ишь чего выдумал: пугать меня! Как родится маленький человечек, так и решает почему-то, будто он тут главный. А до него дурачки одни жили. Я, Илья, тут и до тебя жил, и до деда твоего…

Пока говорил смешной человечек, он вместе со своим домиком всё больше прозрачным становился и вдруг совершенно пропал. Один голос звенит, а рядом даже воздух не дрожит.

– Чудеса да и только! – поразился Илья.

– Мне бы так научиться, – присвистнул Артемий.

– Опять сегодня меня без награды за победу оставили, – заметил богатырь, словно посмеиваясь уже над тем, что совсем недавно казалось трагедией.

– Так зачем ты, дядь, дедушку обидел? Он вроде бы не злой был.

Посмотрел исподлобья Артемий на богатыря и показалось ему, будто за миг вдруг изменился Илья: лицо потемнело, морщинок мелких прибавилось и глаза – они совсем по-другому смотрели. Другой богатырь сквозь них мир рассматривал.

– Верно, малой, – выдохнул Илья, избавляясь от невидимого тяжкого груза на душе. – Часто самое сложное – это сказать, что был не прав.

Поклонился богатырь в пояс тому месту, где совсем недавно располагался маленький домик лесного человечка.

– Прости меня, Аука, за грубость и не сердись.

– Прощаю, богатырь, – ответил старичок, и тут же снова появился вместе со своей хижиной. – И даже награжу, чтобы оставалась у вас добрая память об Ауке. Но не камнями самоцветными, а путями заветными. Тебе, Артемий, обещаю жену-красавицу, племянницу княжескую…

– Жену? – испугался мальчишка.

– Не сейчас, – успокоил старичок. – В своё время…

– Так князь-то наш старенький и племянниц нет у него.

– А кто сказал, что я о черниговском князе речь веду? – прищурился лесной житель, и его щёчки окрасились в пунцовый цвет – видимо, от удовольствия. – А тебя, Илья, я уже наградил. Согласен ты со мной?

– Ещё бы нет, – загадочно ответил Муромец, с почтением рассматривая маленького пузатого старичка.