Сердце хроноскопа

Когда ладья начала двигаться обратно к Хроноскопу, он почувствовал, как тяжёлый груз ответственности вновь ложится на его плечи, но теперь этот груз был знакомым, почти родным. Тарис стоял рядом, не решаясь нарушить тишину, царившую между ними.

– Я был там, – вдруг сказал Кёнифан, глядя вдаль, где уже проступали очертания цитадели. – В самом центре времени. И я видел, что там скрыто нечто большее, чем просто буря.

Тарис посмотрел на него, пытаясь понять смысл сказанного.

– Что вы имеете в виду, Ваше Высочество?

Кёнифан перевёл взгляд на него, и в его мятных глазах отразилось нечто пугающее и одновременно притягательное.

– Там была часть меня самого. Тень, созданная моим страхом, моей слабостью и сомнениями. Это был не просто враг, это была моя тьма, которая обрела самостоятельную жизнь. Она будет преследовать меня, пока я не смогу её победить.

Тарис нахмурился, осмысливая его слова.

– Но разве вы не победили её сейчас? Разве это не конец?

Кёнифан грустно улыбнулся, качая головой.

– Это только начало, мой друг. Пока моя тьма жива, пока я сам не смогу принять и преодолеть её, мир будет снова и снова оказываться на грани разрушения. И каждый раз цена будет всё выше.

В тишине, наступившей после этих слов, они добрались до Хроноскопа. Цитадель выглядела успокоившейся, её стены вновь мерцали ровным, серебристым светом, а шестерни вращались размеренно и уверенно. Однако Кёнифан больше не ощущал прежней гармонии и спокойствия, которые всегда дарило ему это место.

Когда они ступили на платформу цитадели, перед ними появилась хрупкая, едва различимая фигура. Это была Эйра – старая провидица, её глаза были всегда закрыты тонкой вуалью, словно защищая её от слишком ярких видений. Она медленно приблизилась к Кёнифану, голос её звучал тихо и загадочно, словно она обращалась не только к нему, но и к чему-то невидимому.

– Ты вернул порядок на острове, но не в своей душе, Кёнифан, – произнесла она. – Пока ты боишься собственной тьмы, Хаос всегда будет рядом, готовый поглотить тебя и всё, что тебе дорого.

– Как мне победить её, Эйра? – спросил он, чувствуя отчаяние и горечь в каждом слове. – Как мне справиться с тем, что уже живёт внутри меня?

Она приблизилась и протянула ему руку, коснувшись его щеки ледяными пальцами.

– Ты должен принять её, понять её, и лишь тогда ты сможешь подчинить её себе. Тьма и свет всегда идут рядом, и лишь ты решаешь, кто из них будет твоим союзником.

Она отступила назад, растворяясь в серебристом свечении цитадели, оставляя Кёнифана наедине с её словами и собственными мыслями.

Кёнифан глубоко вздохнул, чувствуя, что теперь его путь ясен и одновременно невероятно труден. Он взглянул на Тариса, который терпеливо ждал рядом, и улыбнулся ему слабой, но искренней улыбкой.

– Мы ещё не раз пройдём через это испытание, – сказал он тихо. – Но я благодарен тебе за то, что ты рядом. Вместе мы найдём способ не позволить Хаосу победить.

Тарис кивнул, в его глазах горел огонь решимости и веры в своего повелителя.

Они вместе направились обратно внутрь Хроноскопа, зная, что впереди их ждёт ещё множество битв, но теперь они были готовы принять их, какой бы высокой ни была цена. Мир уже начал меняться, и им предстояло пройти путь, полный испытаний, потерь и открытий, прежде чем наступит истинный покой.

Но пока, в этот краткий миг спокойствия, они позволили себе надежду, хрупкую и драгоценную, как песчинки в разбитых песочных часах.

Хроноскоп встречал их тишиной, но это уже не была та умиротворённая тишина, которая прежде царила в стенах цитадели. Теперь каждый её уголок, каждая ниша хранила отпечаток произошедшего – болезненное, тревожное напоминание о том, насколько тонка была грань между равновесием и полным безумием.

Кёнифан шёл по длинным коридорам, чувствуя, как каждый его шаг эхом отдаётся в груди. Он отчётливо осознавал теперь, что не просто потерял часть силы, он потерял уверенность, веру в то, что ему подвластно время. Прежняя лёгкость, с которой он управлял нитями реальности, теперь казалась далёким воспоминанием, почти сном, к которому он уже не мог вернуться.

Остановившись у массивных дверей своего зала, он задержал руку на ручке. Он боялся войти внутрь, опасаясь снова увидеть там своё отражение – отражение, которое теперь больше напоминало ему брата, чем его самого.

– Ваше Высочество, – тихо окликнул его Тарис, осторожно подойдя ближе. – Вам следует отдохнуть. Завтра Совет наверняка захочет услышать о том, что произошло.

– Совет… – медленно повторил Кёнифан, ощущая горечь во рту от одного лишь упоминания о них. Он прекрасно понимал, как отреагируют Старейшины. Они увидят в случившемся подтверждение своей правоты – того, что он не достоин занимать место брата, не способен удерживать стихии в единстве и порядке.

– Мне нужно побыть одному, Тарис, – произнёс он наконец, повернувшись к молодому Пламеннику. – Благодарю тебя за помощь сегодня. Без тебя я не смог бы вернуться.

– Я всегда буду рядом, Ваше Высочество, – ответил Тарис, опуская глаза. В его голосе звучала искренность и тихая верность, такая, какую редко можно было встретить в стенах Хроноскопа.

Когда Тарис удалился, Кёнифан вошёл внутрь. Дверь за его спиной захлопнулась тихо, но решительно, словно запечатывая его в одиночестве. Комната была освещена лишь мягким мерцанием нитей времени, струившихся вдоль стен, и слабым сиянием звёзд, проникающим сквозь огромные окна.

Он медленно приблизился к зеркалу, ранее показавшему ему призрачный образ брата. Сейчас в нём отражалось только его измученное лицо с коротко обрезанными волосами и мятными глазами, в которых плескалась неопределённость и боль.

– Что же ты хотел мне показать, Кённесепан? – прошептал он, обращаясь к своему отражению. – Что ты пытаешься сказать мне?

Отражение не ответило, лишь дрогнуло едва заметно, словно живое. Кёнифан коснулся гладкой, холодной поверхности зеркала пальцами, ощущая, как внутри него вновь просыпается тревога.

Внезапно зеркало потемнело, и на его поверхности начали проявляться слабые очертания фигур. Кёнифан замер, не в силах отвести взгляд, чувствуя, как сердце вновь начинает биться с болезненной силой.

Из глубины стекла проступило лицо брата, теперь не огненная иллюзия, а реальное, отчётливое отражение. Кённесепан смотрел на него глазами, полными грусти и укоризны, и его губы вновь шевельнулись, произнося слова, которые, казалось, были вытянуты из самых глубин души Кёнифана:

– Ты должен был быть со мной… Ты украл моё время…

Голос был тихим, едва слышимым, но каждый слог проникал глубоко в сознание, причиняя боль, разрывая давно не зажившие раны.

– Нет! – крикнул Кёнифан, резко отстраняясь от зеркала. – Это неправда! Я не мог… Я не хотел этого!

Зеркало снова дрогнуло и стало прозрачным, отражая лишь его самого – напуганного, сломленного собственной тенью. Дыхание его было тяжёлым, рваным, и он чувствовал, как нарастает паника. Он не мог больше отрицать то, что понимал с самого начала: то, с чем он столкнулся сегодня, было не внешним врагом, а частью его самого – его страхов, его тёмных мыслей, его чувства вины перед братом.

Он медленно опустился на пол, прислонившись спиной к стене и закрывая лицо руками. Впервые за долгое время он позволил себе выпустить на свободу всё, что копилось внутри: страх, боль, сомнения, ненависть к себе и чувство вины, которое преследовало его с тех пор, как брат отправился на войну.

Он не знал, сколько времени просидел так, потерянный и подавленный, но когда наконец поднял голову, за окнами уже поднимался рассвет, наполняя комнату мягким, золотистым светом. Он чувствовал себя опустошённым, но странным образом легче, словно, признав свои страхи, он сделал первый шаг к тому, чтобы принять их.

Поднявшись с пола, он снова подошёл к зеркалу, на этот раз спокойно глядя на своё отражение. Оно больше не искажалось, не дрожало, лишь спокойно смотрело на него его собственными глазами, полными грустного, но решительного света.

– Я найду тебя, брат, – тихо пообещал он своему отражению. – Что бы это ни значило, чего бы это ни стоило, я выясню, что произошло с тобой, и восстановлю время.

Он отвёл взгляд от зеркала и повернулся к окну. Перед ним раскинулось королевство Стихий, хрупкое и прекрасное, балансирующее на грани катастрофы. Но теперь он знал, что готов сражаться, не только ради королевства, но и ради того, чтобы найти мир внутри себя.

Первая глава его битвы закончилась, но впереди лежал долгий путь, полный неизвестности и опасностей. Кёнифан стоял у окна, глядя на первые лучи рассвета, и чувствовал, как в его душе медленно рождается новая сила – сила принятия, смирения и надежды.

Он глубоко вдохнул свежий утренний воздух и впервые за долгое время почувствовал, что снова готов идти вперёд, несмотря ни на что. Его война только началась, и он был готов встретить её лицом к лицу, приняв вызов собственной тьмы.