Дневник тапочка, который сбежал

Ольга Воробьева

Дневник тапочка, который сбежал

Глава 1

Тапочек Лёвка – герой, о котором никто не подозревал

Запись в дневнике:

Привет. Я – Лёвка.

Просто тапок. Не супергерой. Не балетная туфля. И даже не меховой.

Обычный.

Правый.

Лежу себе в прихожей. Молчу. Иногда поднываю в подошву – не от боли, от тоски.

Мой брат Левый говорит, что у меня слишком много лирики для домашней обуви. А у него – слишком много самоуверенности. Он считает себя главным, потому что его надевают первым. Типа задаёт направление. О, великий навигатор.

Коврик – наш сосед снизу – вечно ворчит:

– Опять ты! Лежишь как пельмень. Хоть бы раз ногу поймал сам!

Ха-ха. Смешной он, коврик.

А ещё есть Лампа. Потолочная. Очень умная и очень грустная. Она мигает и говорит загадочные вещи вроде:

– Мы всего лишь пыль во Вселенной. Даже я. Даже ты. Особенно ты.

Но я не пыль. Я – тапок. И у меня есть мечта.

Я не хочу просто лежать и ждать, когда на меня снова наступят.

Я хочу знать, что такое свобода, сквозняк в носке и независимость от Егоровой ноги.

Поэтому я стал записывать всё.

Чтобы каждый тапок – левый, правый, ортопедический – знал: он не один.

Однажды я понял: я не вещь. Я – личность.

Может, слегка приплюснутая временем…

Может, пахну носком…

Но всё же – личность с правом на приключения!

У каждого из нас есть история. Просто не все успевают её рассказать до стирки.

Так начался мой путь. Путь простого тапка, решившего стать кем-то.

Это была не просто прогулка по подъезду.

Это было… приключение всей жизни.

Большой побег

Запись в дневнике:

Я – тапок. Не левый и не правый. Просто тапок, уставший быть чьей-то частью.

Сегодня я начинаю новую жизнь. Не под ногами.

Всё началось в обычное утро. Я лежал в прихожей, как всегда.

Чуть сбоку от коврика, на котором написано «Welcome», но никто меня не велкомил уже третий год.

Рядом развалился мой брат – Левый Тапок. Он вечно храпит подошвой и задирает носок, будто знает, что его всё равно первым наденут.

А я – правый. Меня всегда хватают наощупь, с недоверием. Как будто я могу укусить.

Хотя… иногда и правда хочется.

С потолка лениво свисал провод от Лампы. Лампа – депрессивная. Вечно моргает и шепчет:

– Всё тленно. Даже шнурки. Особенно шнурки.

Коврик бурчал:

– Опять ты, опять утро. Сколько можно лежать и ныть?

А я и не ныл. Я думал. Мечтал. Про что-то большее.

Например, стать сланцем на тёплом пляже. Или хотя бы балетной туфлёй.

Пусть даже ластой! Хоть кем-то, кроме половинки Егоровой ноги.

И тут, как по команде, в прихожую закатился Борис Моющий. Пылесос.

Он остановился рядом, посмотрел сверху вниз и сказал:

– Все мы – пыль на пути судьбы. А ты, тапок, больше всех.

Вот тут меня и прорвало.

Пыль? ПУТЬ? Нет уж! Не хочу быть ни пылью, ни частью чьего-то пути. Хочу свой собственный!

Я шепнул брату:

– Эй, пойдём со мной?

Он фыркнул:

– Куда ты денешься? Нас всегда носят только вместе.

Ага. И я так думал. До сегодняшнего утра. До слов Бориса. До того, как почувствовал: в глубине пятки у меня есть… мечта.

Перед уходом я попрощался с жильцами прихожей.

Зонт вздохнул:

– Ты промокнешь. Вернёшься сопливый.

Коврик шепнул:

– Беги, пока не затоптали.

Пакет мечтательно прошелестел:

– Возьми меня! Я как новенький… ну, если не трогать снизу. Лёгкий, как воздушный шар – и шуршать буду только от радости!

Но не успел я ответить, как в прихожую вошёл Он.

Егор. Хозяин. Наступатель. Тот, кто всегда давит на меня всем весом своего понедельника.

Он шарил глазами. Я застыл.

Левый, как всегда, сам прыгнул под ноги. Его схватили.

– Где второй? – буркнул Егор.

Моё время пришло.

Я вжал носок, сжался в пятке, изобразил на стельке «ничего не знаю» – и медленно отполз за коробку с видом «меня вообще подкинули». Как будто я – неопознанный текстильный объект времён генеральной уборки.

Применил технику «мёртвый тапок»:

– скукожился,

– изогнулся,

– и в режиме невидимки пополз за коробку с зимними ботинками.

Там темно, тесно, пахнет нафталином – и свободой.

Егор подошёл вплотную.

Я замер.

Ткнул палец в бок – больно.

Но я не шелохнулся. Даже мысленно.

Он пофыркал, пробормотал что-то про «мусор» – и, поскрипывая на одной ноге, ушёл.

Побег активирован. Я жив.

Я знал: у меня есть всего пара минут.

Быстро перекатился к двери. Скользнул мимо пылесоса.

Тот лишь кивнул:

– Уважение.

Дальше – лестница.

Три пролёта вниз. Один – прыжком. Второй – падением. Третий – кувырком через шапку дяди Васи.

И вот я в подъезде.

Свежо. Пахнет чем-то… свободным.

Я дрожал. То ли от холода, то ли от счастья.

Но я знал точно: я больше не просто тапок.

Я – Лёвка.

Тапок, который сбежал.

Герой, о котором никто не подозревал…

Но очень скоро обо мне заговорит весь подъезд. А потом – кто знает? Может, и целый дом.

Глава 2

Знакомство с холодильником-мудрецом

Запись в дневнике:

Я лежал за батареей в подъезде и дрожал. Не от страха – от холода. Хотя… от страха тоже.

Подъезд оказался совсем не таким, каким виделся сквозь щель под дверью:

пол – ледяной, стены – облупленные, воздух – как будто здесь одновременно жили кошка, рассол и старый диван. Причём не просто жили, а уживались.

«Ну всё, – подумал я. – Замёрзну. Меня найдёт дворник и сдаст в пункт приёма тапок».

(Спойлер: такого пункта нет. Я проверял.)

И тут я увидел его.

В углу стоял Холодильник. Старый. Белый (местами). С облезлой ручкой и дверцей, которую лучше было не трогать без особой надобности.

Он выглядел так, будто участвовал в битве бытовой техники – и проиграл. Но с честью.

Я подошёл ближе.

– Ну и ну, кто тут дрожит у моей дверцы? Не бойся, я не кусаю. Я охлаждаю, – сказал он, не поворачивая дверцу.

Я подпрыгнул. Настолько, насколько тапок вообще может прыгнуть.

– Ты… говоришь? – прошептал я.

– Говорю. Думаю. И иногда вспоминаю варенье из крыжовника. Зови меня Холод. Бывший «Норд-260». Сейчас – пенсионер. И мудрец.

– Я Лёвка. Тапок. Беглец. Герой поневоле.

– Приятно, Лёвка. Я давно не встречал героев с подошвой. Присаживайся. Только осторожно – я в почтенном возрасте.

Я взобрался на крышку. Она была холодной, но надежной.

– Скажи, Холод… как жить в этом мире, если ты – просто тапок?

– Жить? Просто. Главное – не терять хладнокровие. Особенно если ты правый. Левые всегда паникуют.

– Ха! Мой брат наверняка сейчас кричит из-под кровати: «Где моя пара?!»

– Вот видишь. Жизнь продолжается. Даже без пары. Особенно – без пары.

Я молчал. Он тоже. У холодильников, как оказалось, отличное чувство паузы.

– Все мы – хранилища, – продолжил Холод. – Я, например, храню воспоминания. И банку огурцов, которую никто не открывал с 2004 года.

Иногда ночью она булькает – будто вспоминает, зачем ее туда поставили. У каждого – свое. Даже у огурцов. А ты?

– Я? Я храню мечту…

(Ну и немного пыли, если честно.)

– Прекрасно. Тогда иди за ней. Только запомни: если совсем не знаешь, куда идти – сначала проветри голову. А потом уже топай.

Он открыл дверцу и протянул мне магнит.

– Сочи 2008, – прочитал я. – Это… сувенир?

– Почти. Это твой новый компас. Не указывает на север, но в трудный момент напомнит, что ты уже однажды рискнул.

Я посмотрел на него.

– А если снова испугаюсь?

– Тогда вспомни: ты не просто тапок.

Ты – тот, кто решился на первый шаг.

Он слегка хлопнул дверцей.

– А это многое значит.

– Спасибо, Холод. Ты – настоящий друг.

– Я просто холодильник. Но бывали времена, когда я хранил действительно важные вещи.

(Хотя чаще – салат, который никто не доел. И одинокий пельмень, переживший три переезда.)

Он замолчал. Видимо, прокручивал в голове список содержимого за последние десять лет.

– Ты, кстати, не первый у меня на крыше, – добавил он. – Была ещё курица.

– Настоящая?

– Плюшевая. С голосом. Кудахтала каждые три минуты. Даже ночью.

Я фыркнул от смеха, представив, как Холодильник с плюшевой курицей на голове выглядит.

– И как она туда попала?

– Отец семейства, видимо, дошёл до точки. Проворчал: «Не квартира, а куриный концертный зал!» – и водрузил её мне на крышу.

– Бедная курица…

– Она не обиделась. Сидела гордо. Кудахтала громко.

– И ты её терпел?

– Я-то ладно. Терпели люди. Через пару дней один из жильцов не выдержал. Обмотал её шарфом и засунул в овощной ящик.

– Чтобы не видно?

– Чтобы не слышно. Но она и оттуда кудахтала, только с эхом.

– Бр-р. И?

– Потом замолчала. Совсем. Через неделю забрали обратно. Наверное, решили, что исправилась.

– Исправилась?

– Думаю, извлекла мораль. Или батарейки сели. Кто её разберёт – курица всё-таки.

Холод замолчал. Внутри него будто щёлкнул ящик – тот, где хранят самые старые воспоминания.

Мы сидели молча. Просто тапок и просто холодильник.

Один с пылью в мысе, другой – с огурцами на полке.

Но в тот момент казалось, что мы понимаем друг друга лучше, чем многие с двумя ногами и Wi‑Fi.

Я спрыгнул вниз. Подъезд уже не казался таким страшным.

У меня был магнит. И первый настоящий разговор.

В пятке – лёгкий холод.

В голове – план.

А внутри – варенье… ну, в переносном смысле.

(И парочка мудрых слов, замороженных на всякий случай.)

Запись в дневнике:

Сегодня я встретил холодильник. Не философа, не моралиста – настоящего мудреца на пенсии.

Он говорил просто и уверенно – как будто у него внутри был не мотор, а опыт и парочка пельменей.

Он дал мне компас, совет и немного храбрости.

А ещё – идею: настоящий герой – это не тот, у кого есть парный тапок.

А тот, кто продолжает идти… даже с пылью в мысе и сомнением в стельке.

Глава 3

Если ты думаешь, что худшее уже позади – не расслабляй шнурки.

Вчера я был героем побега. Сегодня – тапком в розыске. И это не метафора.

Я только начал осваиваться в подъезде. Прошёл два пролёта, изучал местную флору (паутина), фауну (чей-то носок) и архитектуру (трещина в стене в форме утки). Настроение – философское. Мечтал о тапочной независимости.

А потом…

Шорох. Скрежет. Бряк.

– Пыль под подошвой… – прошипел кто-то в темноте.

Из-за мусоропровода выплыла она.

Метр угрюмости. Щетина – как сабля. Ручка в боевом раскрасе.

На ней табличка: «УЖЕ ПОДМЕТЁНО».

– Нелегальный текстиль? Не пылесось мне мозги! – зарычала Метла Матрёна.

Да-да. Это она. Главная по чистоте. Страж порядка. Ужас всего пыльного.

Говорят, однажды она выгнала на помойку три валенка без прописки.

– Кто ты такой, чтобы кататься тут по подъезду, как попкорн по сковородке?!

– Э-э… я декоративный элемент. Из серии «Уютные детали вашего интерьера». Новый.

– Думаешь, если у тебя мордочка мягкая, тебя нельзя смести?

– Вообще-то это не мордочка, а мысок, – рискнул пошутить я. Неудачно.

Метла шлёпнула по полу щетиной – в миллиметре от моего носка.

– Согласно положению о чистоте, пункт 5.3: тапки вне квартиры – несанкционированный мусор. Подлежишь выносу!

– Я не мусор! Я путешественник! И вообще, у меня есть план! – выкрикнул я из глубины пятки.

– План? Ха! Максимум, что у тебя есть – пыль в мысе и дырка в стельке.

– Это вентиляция! – парировал я.

– Так. Статья 2.7: «Шлёпанье в общественном месте».

Она хлестнула щетиной по полу.

Пыль вскинулась – как будто её застукали.

– Статья 3.1: «Отпечатки без разрешения».

– Это не я! Это моя подошва! – выкрикнул я.

– Всё записано. Даже пятно от горчицы.

Матрёна зарычала.

– Сейчас я тебя… смету! – и понеслась, щетиной вперёд.

– Подождите! – пискнул я. – А вы протокол составили? Или опять просто шлёпать будете?!

– У меня всё по инструкции. Сегодня – ты. Завтра – допрос коврика у третьей квартиры. Мохнатый подозрительно. И молчит вызывающе.

Она взмахнула щетиной, как шпагой. Я попятился.

– А у вас, между прочим, на табличке пятно!

– Где?!

– Вот! – и я сиганул вбок.

В панике я:

– прикинулся ковриком: растянулся и замер;

– свернулся в пыльную булку и залез под батарею;

– а потом… пискнул. Случайно вышло.

Матрёна шагала, скрипя.

– Стой, пяткохрюк… – прошипела она.

Я знал: остался один шанс.

Прыжок – к мусорному ящику. Газета – в пятку.

– Вот! Официальное распоряжение. Мусор вывозится только по пятницам!

– А сегодня? – прищурилась Матрёна.

– Четверг, – подсказал я. – Смотри, календарь на двери.

Она бросилась проверять. Я – бежать.

Скольжение, поворот, прыжок через лестничный болт. Позади – топот, злой свист, и:

– СТОЙ, ПЫЛЕДЫРКА!

Я сиганул за батарею и влетел в старый пакет. Он зашуршал и заворчал:

– Осторожнее! Тут хранятся важные газеты за 2013 год!

– Простите, я тапок. Спасаюсь.

– Тогда лежи тихо и не дыши в целлофан.

Я затаился.

Пакет гордо надулся, как будто только что спас меня лично.

Я спрятался за пакетом и записал:

Быть тапком – не значит быть подметённым.

И вообще, может, Матрёна просто устала. Всю жизнь кого-то выметать – тоже непросто.

Ей бы валерьянки, а не ворчать.

Хотя… кому я это говорю?

Я же тапок.

Герой – это не тот, кто сражается до последнего шнурка.

А тот, кто умеет вовремя замереть.

Особенно если рядом кто-то шуршит щетиной…

А если совсем страшно – можно и хрюкнуть. Главное – уверенно.

(P. S. Кто спрашивает, куда я это записываю – между стелькой и подкладкой есть секретное место. И карандашик. Мелкий, но пишет. Пока не сломался.)

Глава 4

Глава 4: Носок-философ

Запись №4

Иногда ищешь смысл жизни, а находишь носок. И это даже лучше.

Я сидел под батареей.

Ну, как сидел… Скрутился в жалкую тапочную улитку и шмыгал носом – точнее, мысом.

Вокруг было тихо. Только труба гудела и капала вода. А я развалился под батареей, как оладушек, которого забыли перевернуть. Даже капли казались собраннее. Они – цок, цок, цок, а я – шлёп.

Метла исчезла. А с ней – и моя бравада.

Я, конечно, герой. Но какой же я герой, если даже на себя порой страшно наступить?

– Эх… – вздохнул я сам себе. – Вот бы найти кого-нибудь… ну, хотя бы подошвенно близкого.

– А ты нашёл, – донеслось откуда-то сбоку.

Я вздрогнул, подпрыгнул – и тут же шлёпнулся на бок.

Из щели между трубой и стеной выкатилось нечто серовато-вязаное, скрученное в спираль.

– Ты… кто? – пискнул я.

– Анатолий. Но можно просто Носок. Без пары, без претензий и без желания быть кем-то другим.

Он раскрутился и сел напротив.

У него был рваный бок, лёгкая заплатка на пятке и взгляд того, кто многое видел и пережил даже сушилку.

– Ты здесь живёшь? – осторожно спросил я.

– Я здесь… существую, – философски протянул он. – Быть – это так переоценено. А вот существовать – целая наука.

Я завис. У него был вид носка, который мог читать стихи даже в пустом ящике для белья.

– А ты чего здесь? – спросил он. – Судя по виду – бежал. Судя по взгляду – не знал зачем.

Я пожал плечами. Ну, то есть, приподнял подошву. У тапков это называется «пожать плечами».

– Хотел приключений. Доказать, что я не просто тряпка с формой. Что я важный.

– И что, доказал?

– Пока только Метле. И то – она осталась при своём: уверенной, что весь мир – это мусор и график её смен.

Носок вздохнул. Его пятка чуть провалилась внутрь – будто сердце ёкнуло.

– Мы, потерянные, часто хотим доказать, что нас зря потеряли. Но, знаешь… иногда нужно потеряться, чтобы наконец-то быть собой.

– А как понять, кто ты?

– Не сразу. Сначала – просто живёшь. Потом – начинаешь слышать себя. Потом находишь кого-то, кому ещё страшнее, чем тебе, – и не уходишь.

Я замолчал. Мне было щекотно от этих слов. И как-то тепло.

Никогда раньше мне не говорили, что быть потерянным – это не беда, а начало.

– Хочешь знать секрет? – шепнул Носок.

Я кивнул.

– У каждой вещи есть душа. Просто у одних она внутри – как стелька. А у других – на виду, как заплатка, которой гордишься.

Мы рассмеялись. Я – хрипло, Носок – с лёгким посвистом в дырке на пятке.

И тут раздался зловещий скрип.

Метла? Нет… хуже. Мокрая тряпка с тазиком! Ходит по ночам, ищет, кого отжать.

Её не остановить аргументами. Только хитростью.

– Прячься, – шепнул я.

– Нет. Прячься ты. У меня там – норка за трубой. Тишина, уют и немного паутины.

– А ты?

– Я – философ. Меня не боятся. Меня игнорируют.

Я спрятался.

И всё услышал: как Мокрая Тряпка пробормотала: «Ммм… странно тут… подозрительно спокойно»,

как она шлёпала рядом и, не найдя жертвы, уползла вниз – обиженная.

Когда я вылез, Носок сидел, как ни в чём не бывало.

– Почему ты помог?

– Потому что однажды мне тоже помогли. Старый ремень. Он тогда сказал: «Только потерянные умеют по-настоящему находить других».

Мы сидели долго. Молчали.

Трубы гудели. Пахло пылью и железом. Где-то в глубине стояка что-то щёлкнуло – и будто вздохнуло.

Как будто старая батарея решила поддержать нас, по-своему, по-батарейному.

– Пойдём вместе? – спросил я.

– Пойдём, – кивнул Носок. – Вдвоём проще. Искать смысл. Или хотя бы тёплое место.

Запись в дневнике:

Сегодня я встретил Носок. Он – философ, поэт и выживший среди труб.

Он говорит, что потерянность – это не конец, а начало.

Я всё ещё не знаю, где моё место.

Но теперь знаю: если ты не один – ты уже почти дома.