Когда мы были вместе

Я, действительно, не знал такого слова, как не знали его и большинство украинцев. А таких слов, малоупотребимых в разговорной речи, сейчас напридумывали полно, чтоб цену себе набить. Надо ж чем-то самостийнисть наполнять.

Ничего не имею против украинского языка. Но в языке все должно развиваться естественным путем, без насилия и искусственного улучшательства.

А вообще западно-украинский вариант языка весьма интересен. Со временем я его неплохо усвоил. И довольно много моих русских друзей тоже шпарили на мове весьма прилично. Но были такие, кому он не давался. Помню, мой одноклассник

Валера Пахомов никак не мог хоть мало-мальски ответить по-украински на уроке языка и литературы. Мучился, бедный, смешивая русские слова, в которых вместо «Е» произносил «Э», с украинскими, но совсем не к месту. Например, вместо «ёго батько» он говорил «ёго отэць», что неправильно. Зато он хорошо усвоил одно слово и часто четко выговаривал его, даже бравируя: «Алэ», что значит «Но». Мы всегда ржали по этому поводу и просили: «Ну-ка, заделай!» Валера, став в позу, с пафосом произносил» «Алэ!»

Вообще, мы, каюсь, свысока относились к этому языку и частенько дурачились, переходя на мову.

А я со своим другом, Славиком Шарандаковым, увы, уже покойным, вообще частенько грешили подобной забавой. Прикидывались щирыми украинцами из села, попавшими в большой город, и разыгрывали в транспорте или вообще между собой один на один юморные сценки. Публика для нас была не так уж и важны, дурачились сами для себя.

Едем однажды во Львове в троллейбусе по улице Стрыйской, кстати, по русскоязычному анклаву. Рядом Львовское военное политическое училище, расположение знаменитой мотострелковой «Железной дивизии», куда меня однажды забрали на военные учения «Весна 75», и я честно оттарабанил месяц в лесах Белоруссии. Славик, не сговариваясь, вдруг спрашивает у меня, показывая на боковую улицу:

–Сергийко, шо то за вулыця?

–Я тут же подыгрываю.

–Белинського.

–А хто цэ такый?

–Крытык.

–А шо вин робыв?

–Крытыкував всэ.

–А, памьятаю. В нёго фрэзура была, як в Гоголя.

Я запнулся.

–Шо ты кажешь, Славку?

–Фрэзура, кажу, була, як в Гоголя.

А я не врубаюсь, потому что не знаю, что такое «фрэзура».

–Шо?

Стоящий рядом пассажир, на чистом русском языке вдруг говорит мне:

–Прическа.

Посрамленные, мы вышли из троллейбуса, покатываясь со смеху. Прокололись москали.

Это типичный пример западно-украинских диалектных слов

Что значит слово «фреза»? Обрезающая, и станок, который что-то обрезает- фрезерный. Из немецкого языка явно заимствовано. А прическа – это обрезанные, подстриженные волосы.

А упоминавшийся мною ровер – велосипед. Фирма английская, которая сейчас выпускает автомобили, делала тогда велосипеды. А, может, и сейчас делает. Так имя собственное стало нарицательным. Думаю, для фирмы это большая честь, что ее продукция настолько приглянулась людям, что утратились кавычки.

А что такое «жилетка»? Нет не часть одежды. Это безопасное лезвие бритвы. Догадываетесь? Да, да. Фирма «Джилет». Тот же вариант превращения имени собственного в нарицательное.

А файна дивчинка? Красивая девочка. Слово файна есть в польском языке, как есть оно и в немецком, и в английском – файнест.

Долгое время мы с друзьями потешались, почему мужской галстук на западно-украинском диалекте называется кроваткой?

И только недавно я узнал, что галстук был придуман в Хорватии. А как звучит Хорватия в европейских языках? – «Кроатиа». Вот вам и « кроватка».

Во Львове, когда я учился в университете, жил на квартире у очень интересной женщины – пани Сяни. О ней я расскажу подробней чуть позже.

Однажды приезжаю после каникул, а меня встречает пани Сяня:

–Ёй, Серьёжа, мэни так соромно. Игор ващу марынарку пропыв.

Игорь – ее сын, периодически запивавший по-черному, и пропивший не только мою марынарку, но и полдома мамкиного, который был построен еще «за Польши».

Я вопросительно смотрю на пани Саню, потому что не знаю, что такое марынарка. Оказывается – пиджак. А мне родители купили пиджачок из кримплена, по тем временам модную вещь. А Игорь пропил, скотина. Вдобавок еще и парасоль – зонтик. А он был тоже модный – трость японской фирмы «Три слона». В советские дефицитные времена – престижная вещь.

А вот стишок, который пел в Стрые местный блаженный, пан Олийнык.

Пада дощ, пада сниг.

На вулыци слызько.

Хотив дивку цилуваты –

Вдарыла по пыску.

Пысок – это не то, что вы подумали. Это – рот. Или морда в переносном смысле.

Вот такой язык. Образный. Для меня, русского человека, в нем всегда ощущалась какая-то «смешинка». Не думаю, что в таком восприятии «мовы» – унижение для «мисцевых». Скорее, наоборот, это комплимент, отдающий должное оригинальности, самобытности языка.

В заключение главы – анекдот. Предварительно требуются пояснения. На литературном украинском говорят о времени так: «Дэсять хвылын на девьяту годыну, или дэсять хвылын девьятого», что по-русски значит – десять минут девятого. На западенском это звучит иначе. « Дэсять по воьсмий», а если без десяти девять, то «За дэсять дэвьята». Москаль, даже прилично говорящий по-украински, часто не может справиться с этой задачей – сказать по-западенски время. Обязательно запутается. И это стало таким своеобразным тестом на москальство.

Едет трамвай по Львову. На очередной остановке заходит в него старый бандеровец с немецким шмайссером.

–Котра годына, шановни? – и наставляет автомат на публику.

Тут встает негр, студент, и говорит.

–Дэсять по воьсмий, вуйко. (вуйко – дядя. Прим. автора)

–Сидай, сынку. Я и так бачу, шо ты нэ москаль.

Глава 6

О ХОРОШИХ – ХОРОШО, О ПЛОХИХ – НЕ ОЧЕНЬ

В школе у нас было несколько учителей из местных. Это учитель пения Дмитрий Федорович Олеськив, физрук Ярема Николаевич Петрунив и трудовик роман Михайлович Головчак. Потом появился еще один трудовик и преподаватель черчения. Назовем его Иосифович или по-украински Йосыповыч. К первым трем мы относились хорошо, а последнего невзлюбили. Так как они все были западенцы, а отношение к ним разное – значит, можно сделать вывод, что наше отношение к ним основывалось на их человеческих качествах, а не этнической принадлежности.

Особенно интересным был Роман Михайлович. Ему тогда было под 60, по нашим понятиям – старик. Он по-русски почти не говорил, ему это прощалось, главное, чтоб детей ремеслу столярному обучал. А в этом деле он был мастак.