(Не) Царевич и белый кот

Мора Крайт

(Не) Царевич и белый кот

Глава 1. Смерть ведьмы

– В Триадамском царстве, в Триадамском государстве за синими морями да за белыми горами в городе Тулон, стоящем под зеленым холмом, жил-был князь Казимир Могучий, разводящий руками тучи. И случилась в его царстве беда – загадочно умерла баба Ягла сразу после прихода Всадника Ночи, чему соответствует время – полночь. В Погостной избушке найдено тело. Воевода Ратмир взялся за это странное дело.

Я, Лисияна, дочь достопочтенного боярина Годимира Богдановича, прервала чтение берестяной грамоты «Вестник Гамаюн» и удивленно посмотрел на отца, задумчиво просматривающего еженедельник «Сирин», который сообщал о том же, но более сжато:

– В полночь сего месяца и дня в Погостной избе умерла баба Ягла. Причина смерти не установлена. Расследование дела приостановлено, – вслух подытожил отец и поместил еженедельник в резную деревянную тубу, которую служка тут же спрятал в ларец для важных бумаг.

– Да уж! Лихие дела творятся в Триадамском царстве. Никогда такого не было и вот опять. Умерла, значит, баба Ягла. Плохо дело, – произнес Годимир Богданович, нахмурился и задумчиво погладил окладистую бороду. – В Боярской Думе только об этом разговоры и будут, но пора и честь знать. За мной уже и голубя почтового прислали.

С этими словами мой многоуважаемый отец с трудом поднялся из-за массивного деревянного стола, уставленного диковинными яствами, привезенными из заморских стран торговыми суднами, налогообложением которых он с таким усердием и занимался, и хлопнул себя по торчащему, словно поплавок, животу.

– А ты, Лисияна, не суй нос в это дело! Под печатью «секретно» оно, – недовольно добавил Годимир Богданович и еще сильнее нахмурился, – иначе князь тебя на кол посадит.

– Батюшка! Так ведь страсть как любопытно! Бабе Ягле всего триста годков стукнуло! Молодая она еще, чтобы от старости помирать! Не иначе, как убили ее! – воскликнула я и вскочила со стула, взмахнув руками, из-за чего чуть не опрокинула на пол расписной чайный сервиз.

– Не дура ты у меня, а на этих расследованиях будто помешанная. Не лезь в это дело – политическое оно, раз за дело взялся воевода Ратмир, бывший твой жених, – сказал отец и пуще прежнего нахмурился. – Прошка! Коней готовь! В Думу едем. И пряников захвати детишкам по дороге раздать.

Служка молча поклонился и юркнул в боковой покой, откуда по деревянной скрипучей лестнице можно было спуститься в конюшню, расположенную на первом этаже расписного и резного деревянного терема боярина Годимира Богдановича, на третьем этаже которого он каждое утро пил чай вместе со своими детьми-близнецами – Лисияром Бестолковичем, моим творчески одаренным братом, денно и нощно бренчащим на гуслях, и мной, Лисияной Одержимовной, которая почему-то мечтала стать не женой, а княжеским вызнавщиком.

– А ты, Лисияр, лучше бы дело мое нелегкое боярское освоил, ношу отца родного уменьшил. Стар я для заседаний в Думе. На покой мне пора, – с укором произнес Годимир Богданович, расправляя длинные рукава своего синего кафтана, в которых мог спрятать пуд соли и несколько лососей.

Лисияр звонко рассмеялся, поправил кудрявый огненно-рыжий локон, выпавший из-под расшитой бисером зеленой бархатной шапочки, отороченной мехом, и топнул красным сапожком с загнутым носом.

– Нет уж, батюшка! Не люба мне твоя служба-дружба! Я хочу гусляром знаменитым стать! Да только ты меня бренчать в палаты княжеские не пускаешь, – ответил брат и лукаво мне подмигнул, широко улыбнувшись, предвкушая ругань отца, который тут же вспылил:

– Да ты слабый, как девица! Ничего тяжелее пера в руках не держал! Ты хоть меч в глаза видел? Сорок пудов он весит, не меньше! Убьет тебя князь Казимир, как только бренчание твое поганое услышит! И славный наш род на тебе, супостате, прервется! А сестра твоя, аки ведьма лесная, рыщет по могильникам и пустырям в поисках трупов, вместо того, чтобы рыскать по княжеским чертогам в поисках женихов! Тьфу на вас! Рыжие-бесстыжие!

***

Многое еще хотел сказать мне и брату отец, но сильно торопился на заседание Боярской Думы, даже короб с пряниками на столе забыл, да и Прошка куда-то запропастился, чтобы напомнить.

Я тоскливым взглядом окинула деревянный покой, украшенный диковинными птицами и резной мебелью, остановив его на окошке со слюдяными разноцветными стеклами, за которыми вздымался Дремучий лес, в котором за высокими холмами и за глубокими рвами жила в Погостной избушке баба Ягла, самая известная на всю округу лесная ведьма, к которой, по слухам, обращался за помощью даже сам князь Казимир.

Лисияр вдруг вспомнил, что сегодня на заседании Думы будет его кумир, гусляр Бажен, и отправился следом за отцом.

Дождавшись, пока они оба уйдут, я переоделась в одежду брата, скрутила в бараний рог рыжие косы, надела шапочку и, лукаво подмигнув себе в отражении зеркала, бросилась вон из терема, накинув плащ, подбитый песцовым мехом.

В конюшне оседлала буланого коня и помчалась навстречу приключениям в Дремучий лес, минуя храм, площадь и рынок.

Я часто переодевалась своим братом, чтобы тайком выскользнуть куда-нибудь из терема, как и он – мной, когда ему надо было проникнуть в светлицу к очередной возлюбленной, ведь мы были похожи, как две рыжие и зеленоглазые капли воды.

Даже отец нас путал, что уж говорить об окружающих?

Именно благодаря мне у Лисияра такая скверная репутация в Тулоне. Все думают, что он бездельник и охульник, хотя он почти не покидает своих покоев и целыми днями брынчит и поет, мечтая стать самым известным гусляром Триадама.

Я же мечтаю стать самым известным вызнавщиком, и если выясню причину смерти бабы Яглы, возможно, попаду на службу к князю Казимиру.

Долго ли, коротко ли скакала я на буланом коне, пока не очутилась на узкой тропинке, окруженной стенами темного леса, поросшего соснами да ельником.

Тут же увидела двоих молодцев, стерегущих дорогу к поляне, на которой стояла Погостная избушка.

Первого звали Горой, а второго – Сумой. Были они высокие и рослые, не объехать, не пройти, да к тому же глазастые, как совы, и сильные, как медведи.

– Эгегей! Кто это к нам пожаловал? – пробасил Сума. – Неужели боярский сын Лисияр? Нехай, снова к нам в войско проситься будешь? Али трупы искать, как стервятник какой?

– Да уж, какой там! – откликнулась я с лошади, старательно подражая голосу брата. – Батюшка приказал воеводе Ратмиру меня на версту к казарме не подпускать, пока я меч сорокапудовый от пола не оторву.

Я дерзко тряхнула головой, озорно улыбнулась и подмигнула Горе, который неподвижно стоял в полном воинском облачении, будто не человек вовсе, а истукан железный какой.

– Напрасно красноречие свое тратишь, боярский сын, – усмехнулся Сума, переминаясь с ноги на ногу. – Приказано нам никого не пропускать и никого с поляны этой проклятущей не выпускать. Хоть живого, хоть мертвого. Стоять день и ночь, не смыкая очей и не спуская взгляда с дороги. Да только какая душа живая такое поручение выполнит? Только Горе оно под силу. Не зря ж его так кличут? Мы же люди живые, не каменистые. Ноги у нас ломит, да в пояснице щемит. Квасу охота да пирога с мясом. Сечешь, Лисияр, в чем печаль моя?

Глава 2. Белый кот

Хоть отец в сердцах и называл меня дурой, но я таковой совсем не была, поэтому с улыбкой достала из-за пазухи кожаный мех с медовухой и отрез вишневого пирога, завернутый в белый платок, расшитый диковинными птицами.

Сума с важным видом принял мое подношение, словно древнее божество, идол которого до сих пор стоит где-то в чаще Дремучего леса.

Был у меня такой же прикуп и для Горы, но тот, не шелохнувшись и даже ни разу не моргнув, ответил громовым голосом:

– Не положено.

Более к нему я не приставала, ведь ни Гору, ни Лихо лучше было не тревожить, пока оно тихо.

– Что ты забыл на поляне этой проклятущей, боярский сын? Или избы погостной никогда не видал? Неужто ни разу к бабке Ягле за колдовством не шастал? – поинтересовался у меня Сума, уплетая за обе щеки пирог, который тут же запивал медовухой, которая бесстыдно текла по его густым, пшеничного цвета, усам, и, как на грех, в рот попадала.

– Дело у меня одно к воеводе Ратмиру, а он, говорят, до сих пор осмотр тела бабы Яглы в избушке производит, – важным тоном ответила я и залихватски сбила на бок шапочку.

– Знаем мы твое дело. Снова служить проситься будешь, да пустое это все. Не возьмет тебя воевода, потому что ты сын боярский. Последний в своем роду. Вот женишься и сыновьями обзаведешься – тогда другое дело. А коль ускорить свое дело хочешь, сестрицу за него замуж выдай, – сказал Сума, сыто улыбнулся и потянулся, после чего нехотя отступил в сторону, пропуская меня.

Гора даже не шелохнулся, ведь ему приказ был дан глаз с дороги не спускать, и исполнял он волю Ратмира крайне дословно.

Сума, пожав плечами, проводил меня взглядом и со вздохом произнес:

– Вот же неймется ему. Девок бы лучше щупал на рынке.

Дремучий лес расступился в стороны, обнажив лесную поляну – белесую плешь, по краю которой росло грибное кольцо, мухоморное.

Небо затянуло хмурыми тучами.

В блеклом свете солнца Погостная избушка выглядела зловеще, потому что, во-первых, была повернута к лесу передом, а ко мне задом, а, во-вторых, в ней до сих пор лежал покойник, которому по погостному канону было положено отлеживаться в ней три дня и три ночи.

Над крышей избушки кружили и каркали вороны.

Где-то в темном лесу завывал серый волк.

С моей души камень упал, когда, оглядев поляну, я не нашла воеводу Ратмира. Не хватало его здесь встретить, хоть он меня от брата тоже с трудом отличал.

Что он был здесь, определила безошибочно, ведь увидела на земле отпечаток его здоровенного сапога, каблук которого имел только одному ему присущий узор в виде утки в яйце.

Вдруг меня обуяло любопытство – никогда не бывала я у бабы Яглы при жизни, решила хоть после ее смерти заглянуть в окошко ее ведьмовской хатки.

Спрыгнула я с коня, беспокойно водящего ушами, привязала вожжи к березке и, оглянувшись настороженно, на цыпочках подкралась к избе, словно ярмарочный вор к тугому кошелю купеческому.

Подпрыгнула, уцепилась за деревянный резной обналичник и подтянулась, ведь это мой брат Лисияр был хил, словно девица, но не я.

Батюшка меня откармливал, как молодку на убой, да только я каждое утро с зарядки начинала и отжималась от пола с тех самых пор, как решила княжеским вызнавщиком стать.

***

На подоконнике сидел толстый и ухоженный, с торчащими белыми усами желтоглазый белый кот, которого я издали не заприметила, поэтому испугалась маленько – от неожиданности, ведь цвет шерсти кота сливался с потемневшими от сырости и времени побеленными бревнами Погостной избушки.

Кот уставился на меня янтарными плошками, и был этот взгляд полон ума, достоинства и наглости, свойственной всем представителям этих мохнобрюхих.

– Пшел вон! Брысь! – шикнула я на кота, яростно протирая закопченное стекло единственного окна избушки в надежде хоть что-нибудь рассмотреть.

– Вы здесь не на ярмарке, молодой человек. Негоже хамить старшему по званию, возрасту и чину, – вдруг протяжно ответил мне степенный мужской голос.

Я уже второй раз за день испугалась, но виду не подала.

Подумала, что мне это мерещится или злой дух какой лесной одолевает, поэтому продолжила свою нехитрую работу.

– Очевидно, что совсем скоро, молодой человек, вы выломаете окно и тем самым нарушите целостность Погостной избушки, тогда следствие будет подозревать вас в совершении преступления в отношении оного лица, лежащего сейчас под белой тканью на столе возле печки, а я буду проходить по делу как свидетель, и, что хуже того, возможно, как соучастник, поэтому немедленно прекратите свою глупую и бесполезную деятельность, – снова произнес все тот же мужской голос.

Я посмотрела на кота, который, как ни в чем не бывало, продолжил умываться, сидя бок о бок со мной на подоконнике.

Больше никого поблизости не было.

Почесав затылок, я на всякий случай перекрестилась.

– Леший, Леший, не пугай пешего, – пробормотала я и показала кукиш Дремучему лесу.

– Молодой человек, формально говоря, вы конный, – снова произнес невидимка.

– Вот же нечистая сила! Гиблое место здесь! Ум мой смущает! – воскликнула я, собираясь покинуть поляну как можно скорее от Лиха и греха подальше.

– У вас достаточно ограниченное мышление, – снова произнес загадочный мужской голос, который, как я теперь могла поклясться, исходил от пушистого белого кота, который изучал меня прищуренным надменным взглядом. – Вам следует получить хоть какое-нибудь образование, чтобы разуметь, когда с вами разговаривает достопочтенное и уважаемое лицо Триадамского царства.

– Лицо, – усмехнулась я и вдруг побелела, как полотно. – Да это же кот! Да еще к тому же говорящий! – воскликнула я и чуть не свалилась с подоконника.

Кот передернул ушами и с сожалением глянул на меня, ищущую под вышитой нательной рубахой увесистый серебряный оберег на цепочке.

– За что мне все это? – вздохнул кот. – Да, я кот. И да, я говорящий – на двадцати семи человеческих языках, в том числе тридцати трех языках зверей и птиц.

– А я боярский сын, – представилась я, но кот меня бесцеремонно перебил.

– Знаю я вас. Давно за вами наблюдаю, молодой человек. Или все же девица? – с усмешкой добавил он и хитро прищурился. – Интересуетесь загадочной смертью бабы Яглы, моей хозяйки? Предлагаю вам стать моим помощником – временно.

Я почесала затылок, выбив из-под шапочки лихо закрученный рыжий локон, и сверкнула зеленым взглядом.

– Никак не могу. Я ищу убийцу, чтобы раскрыть преступление и попасть на службу к князю…

– Это не проблема, молодой человек, – снова деловито перебил меня белый кот, и, потянувшись, зевнул. – Я замолвлю за вас словечко перед воеводой Ратмиром. Правда, он меня, в отличие от вас, не так хорошо понимает. Приходил накануне, о глупостях спрашивал, гладил меня, что я крайне не люблю, поэтому у него долг передо мной имеется неоплатный. Считайте дело уже решенным, но сперва вы станете моим помощником на весь период расследования. К сожалению, у меня лапки, поэтому ведение записей – это теперь ваша обязанность.

Я потрясенно кивнула и пожала белую кошачью лапу, которую он протянул мне не для скрепления договора, а для того, чтобы умыться, ведь чувствовал – гости сейчас пожалуют.