Исповедь беса

Богдан Заматов

Исповедь беса

Глава 1. Отшельник.

ГЛАВА 1. ОТШЕЛЬНИК.

Чёрный внедорожник, словно разъярённый бык, продирался сквозь осеннее бездорожье, перемалывая грязь в подобие густого теста. Колёса жадно наматывали на себя комья земли и глины, превращая автомобиль в грязного монстра.

– Зря мы в такую погоду поехали, Василий Валерьевич, – сокрушался Леонид, молодой и крепкий водитель. – Дороги тут – трындец натуральный! Сейчас встрянем так, что никакие четыре на четыре не помогут. В такую погоду танки вязнут, а не то, что наш Кадиллак.

Он нервно вёл премиальный автомобиль не по лощёному асфальту, а по суровому российскому бездорожью, где каждый поворот мог стать последним. Машину швыряло из стороны в сторону, словно щепку в бушующей реке, а окна давно залепила грязь, стыдливо скрывая унылый осенний пейзаж. Осень в этих краях, казалось, стеснялась демонстрировать свои обнажённые деревья и кустарники, скинувшие яркий красно-жёлтый наряд.

– Ты рули давай, а не жалуйся, – спокойно, даже с лёгкой скукой, отозвался Василий Валерьевич. – Ноешь так, будто на себе всё это тащишь.

– Как не переживать, Василий Валерьевич? Вы оделись легко, один костюм, верхней одежды нет, а осенью тут знаете как холодно? Околеете, пока другая машина по трекеру на помощь выедет, – водитель запнулся, испугавшись собственных слов, и поспешно добавил: – Если застрянем, конечно.

Спустя полчаса внедорожник сдался под натиском грязи и застрял в канаве, словно раненый зверь. Выходец из Техаса оказался не готов к суровой российской действительности. "Какой там Техас, – подумал Василий Валерьевич, – наши дороги даже машины, созданные не для комфорта, а чтобы их не жалко было топить в грязи, не вывозят, а тут холёный малый из засушливого штата. Конечно, не осилил. У нас так: если мы не можем пройти, значит, никто не пройдёт".

Лёня отчаянно пытался вызволить машину, используя весь свой многолетний опыт вождения, но лишь заставлял её бессильно буксовать, окутывая всё вокруг едким синим дымом.

– Ладно, хорош машину мучить, Лёня. Вызывай по рации подмогу, пусть вытаскивают тебя, а я дальше сам, пешком пойду.

Глаза Лёни округлились, он смотрел на Василия Валерьевича с немым изумлением, моргая, как рыба, у которой вдруг появились веки.

– Куда дальше? По этой жиже? В лес? В пиджаке?

– Да, в лес, да, в пиджаке. Тебя что-то смущает в моём выборе? – спокойно ответил Василий Валерьевич.

Лёня лишь пожал плечами, в этом жесте сквозило полное непонимание происходящего. Василий Валерьевич вышел из машины, тут же запачкав итальянские туфли в липкой грязи. Он сделал несколько шагов вперёд, не обращая внимания на то, как обувь и брюки моментально промокли и покрылись грязью. Лёня, накинув куртку, выскочил следом.

– Василий Валерьевич, вы серьёзно? Окочуритесь или заболеете! Давайте машину дождёмся и утром поедем.

Василий Валерьевич обернулся, его глаза странно блеснули в свете фар.

– Бензин зря не жги, и аккумулятор не посади. Свет выключи, тут зверей сейчас нет, не бойся. Машина приедет, езжай на базу. Если сам выйду через пару дней, тогда и выдвигайтесь за мной! Ну всё, прощай!

С этими словами Василий Валерьевич двинулся в лес, исчезая в сгущающемся мраке ночи. Ноги промокли мгновенно, туфли чавкали, а брюки превратились в грязную половую тряпку. Но это не беспокоило Василия Валерьевича, всё это было ерундой. "И чего этого старца на старости лет в леса потянуло? Устал, наверное, от мира бренного и решил удалиться на лоно природы, чтобы отдаться мудрости на всю катушку. Или, наоборот, натворил дел по молодости, да ещё каких, и скрылся в чаще дремучей. Чёрт старый, знает наших, что не полезут по говну за говном. Им проще сказать, сгинул, мол, в неизвестном направлении, но мы ищем". Он взглянул на GPS, показывающий место обитания этого российского импортозамещённого Робинзона Крузо. Идти предстояло ещё долго, но это не было проблемой. Решив срезать путь и не тащиться по распутице, Василий Валерьевич направился через непроходимый лес.

"Интересная параллель выходит, – подумал Василий Валерьевич, подняв голову и любуясь обнажёнными ветвями деревьев, словно костями покойника, застывшими в трупном окоченении. – Началось ведь всё тоже в лесу. Не пойди я тогда гулять, кто знает, как бы сложилась моя судьба". Тёмные осенние тучи погрузили лес во мрак, словно в дёготь.

Ночная дегтярная мгла растворялась под взглядом Василия Валерьевича. Он смотрел на экран навигатора и уверенно шагал, будто не замечая ни холода, ни темноты, ни грязи.

– Хох, ну и рожа была у Лёни, когда я в сторону леса пошёл! Представляю, что он по связи наговорил остальным. Ну да ладно, молодой он ещё, говна не видел, оттого и удивляется, – усмехнулся Василий Валерьевич, прогоняя мимолётную мысль, залетевшую в голову, как комар.

Через два часа упорного пешего путешествия сквозь непролазные дебри кустарников, сросшихся в колючую стену, через вязкую лесную грязь, в которой смешались опавшие листья, ветки и корни, Василий Валерьевич в грязной и местами порванной одежде вышел к дому, который местные называли обителью блаженного старца.

Василий Валерьевич издалека почувствовал запах еды и тепла очага. Он подошёл к плетёной изгороди и, облокотившись на неё, стал оглядывать участок. Всё было ухожено и подготовлено к зиме. Дом, срубленный из широких брёвен, с соломенной крышей, стоял чуть поодаль. Рядом возвышалась постройка, напоминающая башенку или часовенку, с основанием из крупных речных камней и деревянным крестом на вершине. На расчищенном участке леса стояли два сарайчика и небольшая банька. Несколько минут наблюдая за тем, как в маленьких зашторенных окнах дома кто-то ходит, Василий Валерьевич прошёл к калитке, откинул засов и зашагал босыми ногами по каменной дорожке к дому.

Когда до дома оставалось метров пять, дверь избы отворилась, и на пороге возник крепкий мужчина с длинной седой бородой и помповым ружьём наперевес. Рядом ощетинился рыжий пёс, не издавая ни звука.

– Стой, душа заблудшая! – заорал мужчина. – Куда это тебя несёт на ночь глядя? Дурковать не вздумай, вмиг башка твоя как тыква разлетится, да схороню потом под сосной, усёк?!

– Да я по делу, отец, чудить не стану. Извини, что без предупреждения, но мне очень нужно было к тебе попасть.

– Так уж надо, что напрямки через лес ломился, как лось по болоту? Что до утра не терпит? – старик насторожился, готовый ко всему.

– Очень надо, отец. В избу пустишь, или тут стоять будем?

– По делу, – с недоверием произнёс старик, разглядывая ночного гостя. Тот был грязным и потрёпанным, с грязными ногами и испачканными до колен штанинами. Туфли со связанными шнурками висели через плечо, а сам мужчина был в сером костюме и белой рубашке с галстуком. Вид ночного гостя был обыденным, даже немного скучающим. – А ты чего в таком виде-то, родной?

– Машина на полпути застряла, пешком пришлось добираться.

– Да ну, – всё так же не доверяя незваному гостю, произнёс старик. – Так и шёл через лес, почти в исподнем? В такую погоду? – рука мужчины напряглась, готовая выстрелить. – Ой, не лги, курва, ой, не лги!

– Так не голый вроде, – удивился придиркам старика Василий Валерьевич, оглядывая себя и шевеля босыми ногами. – Одежда есть, мороза почти нет, чего не дойти, когда надо?

– Ну и чудак, – усмехнулся старик, не ослабляя напряжения. – Ты бы ещё парадный мундир надел, с аксельбантом, самое то для прогулки по лесу.

Повисло томительное молчание. Василий Валерьевич стоял у калитки, поблёскивая глазами в темноте, в лучах света, идущих из избы. Старик думал: "Надо же, босой больше часа шёл через лес в одном костюме, а стоит как на пляже летом, от осеннего холода не шелохнётся, не вздрогнет, да и лицо не уставшее. Э-нет, не то тут, ох, не то. Тьфу, да чтоб тебя черти драли, дурак старый, чего испугался? Обычного мужика. Не дрожит, так, может, он бутыль коньяка осушил за весь поход, а я человека на пороге стужу. Бывало и не таких в лесу находили. За столько лет отродясь нечисти не видел, потому как нет её, сказки это всё. Да и мужик этот просто мужик, не больше, не меньше."

– Ладно, заходи, в избе расскажешь. Если притащился ночью да в таком виде через лес, то дело, видать, стоящее.

Василий Валерьевич прошёл по тропинке к избе и вошёл внутрь. Мужчина затворил за ним тяжёлую дверь на большой кованый засов. Пёс таращился на Василия Валерьевича и тихо поскуливал, поглядывая на хозяина непонимающим взглядом.

– Да ты чего, брехло старое? На медведя с боем кидался, а тут гостя увидел и портки обделал? А ну марш под кровать, чёрт рыжий, если боишься! – Пёс послушно побрёл под кровать, стоящую у печи, и замолк, улегшись там на овечью шкуру.

– Ну, здорово что ли, – улыбнулся мужчина и протянул широкую руку. – Ты у порога пока постой, я тебе таз да тряпку дам, ноги оботри, прежде чем по избе шлёндать. А потом присаживайся к столу и рассказывай, кто ты такой, откуда и как величать тебя, а я пока горячего чая с травами заварю.

Василий Валерьевич, закатав брюки до колен, вытер ноги тряпкой, любезно предоставленной хозяином, и, смочив её ещё раз в тазу, вытер ноги второй раз насухо. Затем, небрежно швырнув мокрую тряпку на пол, рядом с тазом, примостившимся у двери, он прошлепал босыми, влажными ступнями по добротному деревянному полу к столу. Уселся на подобие трона, грубо сколоченного из чурбака и толстых веток, служивших ножками.

– Опусти-ка ноги в таз, чего его у двери бросил, – ворчливо пробасил старик, не отрываясь от хлопот у печи, где грелся пузатый, закопченный медный чайник. – Прогрей косточки после дороги, я тебе и водицы погорячее подлью.

– Василий Валерьевич, – коротко представился гость, – бизнесмен.

– О, тезка! – обрадовался старик. – Меня тоже Василием величают, Василий Иванович. Только ты погоди шутить, я не тот Василий Иванович. Кто блаженным кличет, кто святым старцем величает. Какой я святой… – Василий Иванович отмахнулся рукой и поднял большую, щербатую металлическую кружку. – Ну, Василий, давай за знакомство наше. Ты уж прости, спиртного не держу, так что чаем обойдемся.

Мужчины чокнулись кружками, и, отпив ароматного, крепкого, сладкого чая, продолжили беседу. Первым нарушил молчание Василий Иванович, утирая усы.

– Так что за беда тебя ко мне привела?

– А с чего ты, Василий Иванович, взял, что беда? Может, наоборот, радость какая? – лукаво ответил гость, смакуя чай.

– Да если б не беда, стал бы ты ко мне в такую темень по лесу ломиться? – усмехнулся старик. – Значит, как пить дать, беда. Ко мне, Василий, по другим-то поводам не хаживают. Я вроде сотрудника министерства внутренних дел. К тем тоже только когда случилось чего, а так – ни-ни, никто не позовет, если все хорошо. Так и ко мне: хворь какая – сюда идут, нужен совет на путь истинный – милости прошу, грех у кого на душе – выкладывай, так чтоб легче стало, да и чтоб наверняка никому не разболталось – все ко мне. – Старик ткнул себя толстым, узловатым пальцем, закончив фразу. – Стало быть, и ты, Василий, ко мне не просто так пожаловал.

Василий Валерьевич улыбнулся, сделал глоток чая и, опустив взгляд на старую металлическую кружку, несколько секунд изучал ее. Затем его взгляд забегал по стенам, осматривая жилище. Травы, грибы и сушеная рыба – причудливые гирлянды из природных материалов украшали бревенчатые стены. В одном из углов приютились иконы и мерцающие свечи, а у самой двери, почти незаметный, стоял бензогенератор.

– И как, помогают людям твои… рекомендации?

– Не советы, а рекомендации. Я людям как жить, да что делать, не указываю, только обрисовываю то, что услышал от них.

– С запросами работаешь, получается?

– Получается так.

– И болезни прямо-таки проходят? – скептически поинтересовался Василий Валерьевич, не отрывая взгляда от старика.

– Не сразу и не все, но проходят. Медицину в этих случаях исключать нельзя. Святость места – это одна помощь, ментальная, а медицина – физическая. Они рука об руку должны идти, тогда и толк будет. Вот две недели тому назад привезли мальчонку, болезный такой. Родители говорят, от врача к врачу ходим, деньги изводим, а толку – ноль. Ну так он у меня с сутки в часовенке пожил и вышел уже похорошевший. Потом мне письмо с благодарностью доставили: мальчонка поправился, больше не болел. Или вон, эти богачки городские приезжают, жалуются, что забеременеть не могут. Так я им говорю: зовите сюда и мужика своего, от которого понести хотите, да и любите друг друга три дня к ряду в палатке у часовенки. Так и что ты думаешь? Все беременными уезжают, вот как. Ходят всякие, одним словом. Кому-то за раз помогает, кому-то… – старик замолчал, жуя губы, – кому-то уже поздно помогать.

– Прямо чудеса, – все с тем же скепсисом в голосе проговорил Василий Валерьевич. – А что же ты поближе не обжился? К тебе, знаешь ли, сюда не каждый доберется. А если больной идти не может или денег, к примеру, нет у него на дорогу сюда, то что же, умирать ему? Нехорошо получается. Если святость, то для всех.

– Я не бог, да и тот не всех милует. Сказано же тебе: не всем помогает, да и нельзя помочь всем-то, ясно тебе? – нервно и с раздражением в голосе проговорил старик. – Да и место это исцеляющее, оно же только тут, – Василий Иванович указал рукой за спину. – Как я тебе его в город-то унесу, дурень?

– Ты не злись, я так, узнаю, что почем. Ты мне лучше скажи, ты говорил, что грехи отпускаешь.

– Ну, говорил, – добавил старик чая в свою кружку и в кружку гостя.

– Так ты что это, православную веру исповедуешь? Да и вон, у тебя на часовенке крест стоит.

– Ничего я не исповедую. Крест стоит, потому как я не придумал, что другое ставить. А бог… бог один. Без веры в него лучше верить. Как в чудо. Вот делаешь ты добро, тебе хорошо вот тут, внутри. Делаешь плохое, тебе хреново, съедает, сжигает нутро. Так что просто исповедую, выслушиваю и не осуждаю. Ты давай это, лучше про себя говори, чем помочь-то тебе надо, Василий?

– Помочь… – протянул Василий, глядя на старика. – Давай я для начала тебе исповедуюсь, расскажу тебе то, что ни одна душа не знает, а к утру, как я закончу, ты сам решишь, исцелит мой недуг твоя земля святая или нет.

Старик настороженно посмотрел на гостя, осушил стакан чая, затем поставил на стол лампу, включил ее и, погасив основное освещение в доме, сел обратно, готовый слушать.