Трофей

Nikol Dunas

Трофей

Глава 1

Пролог

Что для вас скорость? Если скажете: «Это величина, показывающая, какой путь проходит тело за единицу времени», вы будете правы. Но я уверенно заявляю: скорость – это камертон.

Набор скорости помогает сердцу уловить ритм, частоту пульса, от которой сознание проваливается в эйфорическую кому на небольшой промежуток времени. Для очередного рывка вперёд ты прибавляешь газ, втягивая свежую порцию адреналина, балансируешь, между спокойствием и риском.

Высокая скорость не прощает безответственность и отсутствие уверенности в своих действиях. Это как быть хирургом, лишнее движение и труп перед вами. Нас называют разовыми, хрустиками, суицидниками, сектантами. Ну конечно, мы сектанты, эндорфинозависимые, можно даже обозвать нас наркоманами, и это тоже будет верно. Отличие от опиоидной зависимости будет только в том, что наш наркотик чистый, его не отыскать в зиплок-пакетах, но обходится нам также дорого, ценой собственной жизни и счастья близких людей. Мы мотогонщики.

Глава 1

Майкл, 11 лет

Северо-Восточная часть штата Техас, г. Сан-Риос.

С понедельника по пятницу я и Льюис устраиваем велосипедные гонки на пинки под зад. Не успели мы тронуться с парковки школы в сторону дома, как мой лучший друг вырывается вперёд. После вчерашнего проигрыша, моя пятая точка всё ещё ноет, когда прижимаюсь к сидушке велика. Но сегодня я не дам ему выиграть!

Я обмотал кроссовки канцелярскими резинками, чтобы нога не соскользнула с педали, как вчера, и Льюис одержал победу. В нескольких поворотах от нашей улицы я наконец-то обогнал друга. С поднятыми руками вверх кручу педали и первым пересекаю условную финишную черту, между нашими домами. И вот он мой приз: пять смачных пинков, под зад другу и четвертак, кочующий от меня к нему, при заключении пари.

Мой папа, выходя из дома, ругает нас из-за небрежно лежащих на газоне школьных рюкзаков и приветственно машет рукой своему лучшему другу через дорогу, мистеру Дереку. Пока отец садится в машину, а мой шестнадцатилетний брат, не упускает возможности показать мне средний палец, но в этот раз ему не повезло. Наша мама, вышедшая на крыльцо дома, позвала его по фамилии, а это ясный сигнал, что у кого-то будут проблемы.

– Старшеклассники все такие? – Спрашивает Люси.

– Ослы? – отвечаю ему, злобно глядя вслед уезжающей машине отца с братом.

– Льюис! Майкл! Идите сюда. – Кричит нам через дорогу отец Льюиса.

Мистер Дерек, стоя возле открытой двери своего гаража, вытирает тряпкой руки от грязи. Он работает в автомастерской, вместе с моим крёстным Беном. Мы часто бываем у них на работе, хотя, по большей части мешаемся под ногами. Но кажется, им нравится, когда мы снуём вокруг них, даже если к нам присоединяется младшая сестра Льюиса, Тина.

Когда мы подходим к гаражу, в этот же момент на фиолетовом велике подъезжает Тина и несколько её подруг. Её взгляд бежит от отца ко мне, и на её лице появляется едва заметная улыбка, но она быстро прячет её, когда смотрит на брата. Друг, подойдя к сестре, как обычно, дразнит её, прижимает к себе и слегка ерошит её пшеничные волосы. Я уже хотел подойти к ним, но ей удаётся избавиться от хватки, и голубые глаза Тини сверкают злостью в адрес брата, говоря ему что-то не очень приятное и явно не должно вылетать изо рта девочки одиннадцати лет.

– Отвали Льюис. Почему меня нужно позорить перед подругами? – Она прощально машет одноклассницам, когда те убедились, что не нужно отбивать подругу от братской любви, уехали.

– Я всегда буду тебя позорить, когда захочу тебя обнять. – Она закатывает глаза вверх и идёт навстречу своему отцу, впереди нас. Её волосы заплетены в небрежную косу, и часть выбившихся прядей свисают тонкими локонами по спине, до самого пояса.

Мы полностью открываем ворота гаража, как нас и просит мистер Дерек. Немного щуримся, когда детали, валяющиеся на полу, бликуют от весеннего солнца. Мистер Дерек уже которую неделю собирает непонятную конструкцию, и мы спорим с другом, что металлическая рама похожа на гоночный болид или сани для скоростных спусков. В конце концов, Люси спрашивает у отца:

– Пап, что это?

– Это карт. Болван. – отвечает ему сестра. Карт, точно. Почему я сам не догадался? Чувствую себя глупым, когда узнаю́ это от девчонки.

– Тина. – Громко, но не слишком осекает её их отец. – Я тебе что говорил, насчёт оскорблений?

– Он меня тоже обзывает. – Она обиженно скрещивает руки на своей груди.

– Чтобы я больше не слышал такого, ни от тебя. – Указывает пальцем на сына. Затем палец падает на его дочь. – Ни от тебя. Ясно?

– Да, папа. – Пристыженным хором отвечают они ему.

Мистер Дерек ставит сверху короб, скрывающий органы картинга. Поочерёдно с Люси, катим колёса к осям и смотрим, как мистер Дерек закрепляет их. Наблюдение за сбором, пролетело для меня незаметно, как и для Тини, когда Льюис почти завывал, что ему скучно.

Мы все отступаем на шаг назад, чтобы полюбоваться. Я в восторге от этой четырёхколёсной техники. Мистер Дерек берёт с полки ярко-зелёный шлем, торжественно вручая его сыну. Друг вместо радости удивлённо смотрит на своего отца и почему-то медлит, когда я чувствую зуд во всём теле. Предложи он мне, я запрыгнул бы в карт и мчал.

– Тини, может, ты?

– Конечно!

Тини вырывает шлем у брата, показывает ему язык и что-то шепчет  губами на расстоянии. Люси в последний момент, выдёргивает шлем из рук сестры и быстро садится в кресло пилота и заводит мотор. Низкий, глухой рокот, становится насыщенным и переходит в ритмичное урчание и будоражит мой пульс. Я не могу сдержать улыбку и восторженно смотрю, как Люси выезжает из гаража.

В тот же день, Люси, я и Тини по очереди садимся за руль карта, на большой парковке мастерской по ремонту авто- и мототехники моего крёстного Бена. Моё сердце тревожно бьётся, когда вижу, как Тини, не вписавшись в поворот, резко затормозила и не спеша подъехала к месту, где мы стояли, ожидая её. Она сняла с себя шлем и широко улыбается, словно не заставила всех только что подумать о худшем.

– Майкл, ты готов? – спрашивает у меня мистер Дерек.

Мои ладони слегка вспотели, но от радости. Сев за руль, жму педаль газа и трогаюсь с линии старта. Ветер колышет ткань футболки, когда я разгоняюсь, и резво вхожу в поворот, меня нагоняет запах палёной резины, аромат бензина, и ощущение безмятежной неги.

Я навсегда запомнил тот день. День, когда скорость завладела моей жизнью, превратив меня в зависимого от неё больше, чем кого-либо из моих знакомых.

Наши дни: Майкл, 25 лет. Северо-Восточная часть штата Техас, г. Сан-Риос.

Декабрь – месяц, когда бо́льшая часть двухколёсных ещё в спячке, либо предвкушают грядущий сезон. Снег в нашей стороне – редкое явление, и сегодня многим из нас пришлось выкатить свои аппараты на улицу и аккуратно доехать по заснеженной дороге до нужного места. Рядом со многими другими мотоциклами у церкви, паркую свой байк от падающего мокрого снега, замечая грязь на чёрном цвете корпуса.

Полуденные блики делают белый цвет здания невыносимо раздражающим, чтобы затемнить белизну, надеваю солнечные очки, пока иду навстречу друзьям, которые меня уже ждут. Ненадолго встречаюсь взглядом с Кайлом и Дени, пока здороваюсь с ними. Голубые глаза Дени блестят, челюсть напряжена, но за показной сдержанностью – отрицание происходящего, как и у нас.

Мы четверо – друзья детства. Одна школа, хобби, детство. Одна трагедия на всех, произошедшая несколько дней назад с одним из нас. В нескольких ярдах от главного входа подкуриваю сигарету без угрызений совести. После затяжки выдыхаю, пряча за клубами дыма, коричневые двери и людей, заходящих внутрь церкви. Дени загребает назад свои рыжие волосы и быстро отводит взгляд в сторону, взволнованно пытается сбросить напряжение сегодняшнего дня болтовнёй, но тщетно. Кай молча смотрит на зевак, что по ту сторону дороги от нас вытянули вперёд свои телефоны, снимая на камеру множество байков на подъездной парковке. И я завидую тому, как далеки эти люди от причины, заставившей меня вернуться в родной город спустя два года.

Кинув окурок в урну, делаю ещё одну попытку вдохнуть полной грудью, но мысль о предстоящем всё так же болезненно сжимает мои лёгкие, как и в то утро. Мне позвонил Кай, и несколько долгих секунд его молчания хватило, чтобы понять произошло что-то ужасное. Дени слегка тычет меня в бок, указывая кивком, куда нужно перевести взгляд. Мои отец и крёстный по-доброму легко похлопывают по нашим спинам, ненадолго сбивая тревогу с тяжёлых плеч.

– Готовы? – Кай, не глядя на нас, поправляет манжеты рубашки и края рукавов пиджака, словно спрашивает у самого себя.

– Как на хрен к этому можно быть готовым? – Дени отвечает, адресуя слова больше воздуху, чем Кайлу, когда мы начинаем идти за моими отцом и крёстным.

Незаметно для идущих рядом трясу руками, словно собираюсь выйти на ринг, а не пытаюсь признаться себе, что страшно приближаться к дверям ужасающего меня белоснежного здания. С ещё одной попыткой глубоко вдохнуть, готовлюсь превратить часть жизни в очередные болезненные воспоминания и тяжело перешагиваю порог зала для прощания.

Продвигаясь по ковровой дорожке между скамьями, к свободному месту для нас троих. Собственные глаза боязливо пробегают мимо чёрной ленты, пересекающая фотографию друга детства. Льюис мёртв. Повторяю это про себя уже в сотый раз за прошедшие дни.

– Оказывается, чтобы ты вспомнил о друзьях, кому-то из них нужно было умереть. – Слышу гнусавый голос Гейла.

Его бы я не навестил, даже если бы он умер и воскрес. Не взглянув в сторону Гейла, сажусь ближе к проходу и подальше от него. Гейл сынок ближайшей подруги миссис Джулии Кларк, и они с Льюисом ненавидели друг друга.

– Как успехи, Бёрдс? – блондин нагнулся вперёд и смотрит на меня своими крысиными глазками, злобно прищурившись.

Рассчитывает, что я поведусь на его провокации, как раньше. Два года назад я перестал быть Бёрдсом, как когда-то меня прозвали за высокие прыжки с байком в руках.

– Ты забыл, где мы? Заткнись или пересядь. – Осекает его Кай.

Дени, как и я, сложил руки на спинку впереди стоя́щей лавочки, периодически опуская лицо между плеч к полу, глубоко вдыхает. Хоть у кого-то это получается. Кайл застыл взглядом на витражном стекле высокого арочного окна.

– Плюс один сезон, минус один из вас. – Снова раздаётся мерзкий голос Гейла.

Дени поднимает голову, глядя на идиота, и на выдохе отвечает:

– Мог бы ты… помолчать?

– Простая арифметика. – Непринуждённо пожимает плечами Гейл, но не отводит взгляд от нас троих.

– Твой папаша тебе разве не сказал, что циников жалуют только в аду? – Отвечает Дени.

Пока Дени и Гейл ведут словесную перепалку, я слушаю, как всякий желающий что-то говорит в последний раз о Льюисе. Кто-то не мог произнести и слова из-за переполняющих чувств, кто-то совсем далёкий от него говорил бесконечно много и бесконечно пусто. Кайл говорит своё слово памяти, – его голос, мелодично разливается по залу, когда мой был бы для ушей присутствующих грубым, громогласным, топором. И я, ещё раз убеждаюсь, что не хочу говорить о боли и степени её поражения перед людьми, которых избегаю вот уже несколько лет.

– Уверен, что не хочешь пойти? – Дени смотрит на меня, словно я сижу с гранатой в руках и собираюсь выдернуть из неё чеку. Встал, пропустив Кая к его месту.

– Хочу, но не думаю, что мне позволят это сделать.

– С тебя же сняли все обвинения. – Возмущённо шепчет Дени.

– Это не меняет её отношения ко мне. – И сейчас я говорю о матери Льюиса. Наша с ней взаимная неприязнь неизменна, но сейчас я не хочу ещё больше провоцировать мать, потерявшую сына.

Церемония прощания подошла к концу, дождавшись пока бо́льшая часть людей уйдёт, я иду к Льюису. Ощущаю всем телом, как превращаюсь в мишень для десятка взглядов, несущихся в меня как стрелы. Перекатываю через пальцы четвертак. Медная монета – трофей нашей многолетней дружбы. Дружбы, завязавшей нас в эмоциональный узел, который сейчас пробивает дыру в моей душе. Чем ближе к нему, тем больше цепенеет сердце. Это всё дурной сон. Ступень, ещё ступень. Я открою глаза и окажусь на своей кровати, буду также ненавидеть его сестру или получу очередную травму, всё что угодно, только бы не касаться руками гроба, глазея на друга детства. Реальность бьёт по тормозам надежды, и я зажимаю четвертак в кулаке. Это не сон. Это не закончится.

Так, непривычно спокоен.

«Я же умер, придурок». – слышу его голос в голове и криво улыбаюсь игре своей памяти.

Вспоминать о тебе без боли будет что-то сродни ловле падающего ящика с ножами. Целый. Мать его. Ящик ножей без ручек.

Сглотнув назойливый ком в горле, посмотрев на Льюиса в последний раз, развернулся, поднимая с пола взгляд к центру зала. Перекатываю монету туда-сюда. Ещё с утра я хотел положить рядом с ним, его выигрыш, что до сих пор у меня в руке, но не могу. Кто бы подумал, что в шуточном споре окажется больше правды, чем в человеке. Запрещаю себе смотреть туда, где моё периферийное зрение словило до боли знакомый силуэт. Перекатываю монету в руке, убеждая себя в разочаровывающей меня мысли. Она всё, что осталось на память о былом.

Сегодня я прощаюсь не только с другом, кому-то любимым сыном, братом, или просто любимым. Сегодня я прощаюсь с человеком, которым ему уже никогда не стать. Мужем, отцом для своих детей и дедом, и то, как мы часто спорим на этот четвертак, и он переходит от меня к нему не один десяток лет. Моя гортань сжимается, когда вспоминаю, как мы шутили когда-то о том, что на заре наших дней, он будет счастливей меня.

***

На кладбище рядом с местом Льюиса есть несколько могил, где выпавший снег слегка прикрывает изуродованный, ещё заметно возвышающийся слой взъерошенной земли. Вывод, что именно здесь я теперь буду навещать друга, а не на крыльце его дома опускает мою душу вместе с ним на дно ямы. Чем ниже друг, тем громче всхлипы, переходящие в истерику. Что я мог сделать, чтобы его здесь не было? Чтобы нас всех сейчас здесь не было. Чтобы мы все не изображали вид, что нам не больно. Не слышать, как семья Льюиса, громким плачем разрывается от горя – невыносимо. Мне словно разом выкорчёвывают все органы.

Стою с застывшим взглядом на жмене земли в моей ладони, пока остальные кидают её на поверхность опустившегося гроба. Оглушающий звук пустоты от комков, падающих на деревянную крышку, гонит холодный пот по моей спине. Это всё? Конец? Положив руку мне на плечо, отец Льюиса, вывел меня из оцепенения, и я со скрываемой дрожью в руках кидаю землю вниз. Наблюдаю, как закапывают яму, словно её здесь не было.

Бо́льшая часть пришедших уже уходит, осталась наша шайка и родственники Льюиса. Мой взгляд ищет пути для встречи с голубыми глазами, но всю церемонию я цеплялся взглядом за всё вокруг, памятники, друзей, чужой плач, природу, лишь бы не думать о том, что сейчас происходит и с кем.

–Спасибо, что помогли с организацией похорон, ребята.

Дени, засунув руки в передние карманы джинсов, отвечает ему:

– Он бы нам навалял. Если бы мы этого не сделали.

Хриплым голосом отец Льюиса, мистер Дерек благодарит нас четверых за оплату этого…мероприятия. Тяжело видеть, как лицо напротив, так схожее с Люси, едва ли не трескается от переполняющего его горя.

– Это было бы в его духе. Вы к нам?

–Да. – Кай ответил за нас всех.

Я собирался напиться до беспамятства, а не на фуршет, но молча киваю мистеру Дереку. Когда-то отец Льюиса работал вместе с моим крёстным. Несмотря на то что у Бена и Дерека были размолвки по части развития бизнеса и их пути разошлись, они по-прежнему друзья, хоть и живут в разных частях страны. Сейчас фирма «Кларк» – производитель кастомных деталей, и пользуется хорошей репутацией, и его бывшая жена всё ещё пытается её отсудить у бывшего мужа. Но всё, что под влиянием этой женщины, рушится, даже собственные дети.

Нас с Дени зовёт Кай, прощаясь с мистером Дереком, я иду к невесте Льюиса. Дени легко и так не привычно для его грубоватых движений, нежно обнимая её, говорит:

– Звони мне в любое время. Хорошо? – Она молча кивает, заглушая всхлипы белым платком, сжатым в худенькой и бледной ладони.

Я не знаю её лично, но слышал от ребят, что Льюис спустя год знакомства с ней, сделал ей предложение, и это было так не похоже на моего сверх рационального когда-то друга. Наконец-то смотрю в сторону девушки, из-за которой я потерял друга. Может, сейчас сто́ит пересилить себя и подойти? Но увидев мужскую руку, сжимающая её плечо, передумал. Моя ненависть к ним оказалась сильнее утраты, объединяющая нас. Так и не сказав ей ни слова, прошёл мимо них. Хочется мчать как можно быстрее и дальше от этих звуков, места и своих воспоминаний.

Провожающие, поочерёдно заводят свои байки, и тишина, закричавшая рёвом двигателей полусотни мотоциклистов, нарушила спокойствие, заставляя многих обернуться. Сев на свою Хонду, торопливо надеваю шлем, опуская визор на глаза, чтобы поскорее крепко зажмурить веки и сбросить жгучее ощущение с глаз. Завожу мотор и сливаюсь с синхронным маршем, провожающий нашего брата в последний путь.

Вечного сезона тебе, Льюис.

***

Когда я и Льюис были соседями, социальный статус значил гораздо меньше, чем искренность, но с приходом денег в семью Кларков это изменилось. Они переехали, когда купили этот дом в элитном микрорайоне, точнее, дом, кричащий голосом Джулии: «Смотрите, сколько у нас теперь есть денег!» Но, кто не был дураком, заходя внутрь, понимал, такое пространство нужно, чтобы прятаться в нём от посторонних, и чаще всего от тех, кого официально называют семьёй.

Дискомфорт и я, идём мимо кучи чванства, прыгающего выше трёхметрового потолка холла, ведущий в большую и холодную светлую гостиную в традиционном американском стиле. Чтобы не стоять на одном месте, обошёл тех, кого не было на само́й процессии, выискивая кого-то из знакомых. Но большинство – это друзья, коллеги родителей Льюиса, а не его самого. Ему бы это не понравилось. Он всегда высмеивал большие сборища гостей в доме своих родителей. Не понимал, зачем так сильно стараться перед людьми, половину из которых ты видел в своей жизни не больше, чем пальцев на одной руке. Но мать Льюиса всегда стремилась к идеальной жизни, идеальным вещам, людям, которые могут принести ей пользу, то же самое она проделывала и со своими детьми. Они росли медленнее, чем её требования к ним, и только личные амбиции всегда шагали на несколько ярдов вперёд неё само́й. Стремительный успех Джулии принёс ей не только жизнь и дом её мечты, но и громкий развод с одиночеством, её дети почти не общались с ней. Стоило им проявить мягкость по отношению к ней, она принимала это за слабость и тут же накидывала на них петлю с удушающим чувством долга, за их «счастливое детство».

Она сидит на диване, пока женщины, что рядом с ней предлагают ей воду, таблетки, она ото всего отказывается и смотрит отсутствующим взглядом на меня. Она не сложила губы в узкую линию, как, бывало. Её выражение лица совершенно опустошённое. Я часто испытываю пустоту внутри, но предполагаю, что не так остро, как она сейчас. Мы с этой женщиной ненавидели друг друга всегда, но в эту секунду мне хочется забрать хотя бы часть боли, что она испытывает.

На первом этаже есть ванная, промчавшись по коридору к ней, закрыл за собой дверь. Умываю лицо, взъерошивая мокрыми руками свои тёмно-русые волосы, смотрю в зеркало, шумно выдыхая в отражение, карий цвет глаз стал почти чёрными. Убираю остатки воды с лица, бумажным полотенцем, оно слегка цепляется за лёгкую щетину, проступившую за прошедшие дни.

Я вышел с бо́льшим желанием быстро найти друзей и свалить из этих стен, но засмотрелся на фотографии, развешанные вдоль коридора прямой горизонтальной линией. Семья Кларков, их знакомые, друзья, дети. Увидел на снимках Льюиса, его младшую сестру Тину, и удивительно, как эта женщина допустила, чтобы я находился в фоторамке на стене её дома. Несмотря на мои успехи ещё в юношестве, для Джулии я был и остался прилипшей грязью, которую скидывали с красивых башмачков на углу ступеньки перед тем, как зайти в их идеальный дом. На фото мы впятером: Льюис, Кайл, Дени, Тина и я – мальчик, влюблённый в запрет. Но запреты даны, чтобы проверить, хватит ли духу у вас их не только нарушить, но и понести за них ответ.

Майкл 17 лет. Тина 16 лет.

Я вышел из класса, после окончания уроков. Хоть и вернулся с соревнований чуть меньше семи дней назад, школа уже успела надоесть. Радует, что последняя неделя перед летними каникулами пролетит, и это говорит о том, что я могу отдохнуть от перелётов и поработать в мастерской вместе с крёстным. Я получил уже свой четвёртый гонорар и купил новые запчасти для моего второго байка. Хонда восьмидесятых годов была убитой, но Бен и Дени помогли вдохнуть жизнь в то, что большинство посчитало бы грудой металлолома.

Я почти вылетел из дверей школы, но замедлил шаг и незаметно выпрямился, когда увидел на парковке перед школой Тин. Сестра моего лучшего друга и дочь Джулии Кларк, женщины считающей, что я паразит, пиявка, снующая везде за её сыном. Мама всегда мне говорит держаться подальше от сестры Льюиса, но это не остановило глухое сердце Майкла Уилсона влюбиться по уши в Тин. Я старался избегать общения с ней, и, будто чувствуя мои потуги отгородиться, она оказывалась рядом. Где бы мы с Льюисом ни были в мастерской с девчонками или зависая с парнями на заброшенной трассе, она проводила время вместе с нами, словно у неё не было подружек. Только листы и карандаши в потёртом пенале. Ещё с тех пор, когда мы были детьми, с каждым годом чувства всё глубже пускали свои корни в меня, и я ничего не мог с собой поделать. Чем старше я становился, тем больше нарастало ощущение жгучести в моей груди. Я не хотел в неё влюбляться! Но это произошло по неведомой мне причине. Когда мы с Льюисом приезжаем к нему домой, она всегда выходит встречать его. Взгляд, любимый мной, на доли секунды устремляется ко мне первым. Сейчас она пристально наблюдает за мной, пока я притворяюсь, что занят байком, а не набираюсь смелости, чтобы заговорить с ней. Я лишь друг её брата и не смею получить большее.

– Тини, тебя подвезти? – Выкрикиваю в противовес тому, о чём себе напомнил несколько секунд назад и поворачиваюсь лицом в её сторону.

– Я жду Льюиса. – Она дежурно улыбается, но моё сердце уже мотыльком летит к ярко-тёплому свету.

–Он уехал с девчонкой. – Отвечаю ей слегка дрожащим голосом.

–Позвоню тогда папе. И передай брату, что он козёл. – Она плотнее прижимает руками стопку учебников к своей груди.

–Передам, но я могу тебя подвезти. – Предлагаю и в ту же секунду ругаю, себя за это. Она мгновение молча смотрит на меня, затем кивает.

Её круглые бёдра в синих джинсах начинают покачиваться, когда она идёт в мою сторону, лучезарно улыбаясь. Пытаюсь найти место, куда бы примостить свои руки, сцепив их на груди, облокотился задницей о свой потрёпанный байк. Заколдованно смотрю, как порывы лёгкого ветра играют с её белокурыми локонами, а солнечные лучи делают их то прозрачными, то превращают в сияющие линии, словно кто-то пускает полоску света в тёмную комнату. Удивительно, что Льюис не замечает этих парализующих меня моментов и не догадывался о моих истинных мотивах защиты этой девчонки ото всех, кто к ней проявлял интерес. Её тёплый голос вырвал меня из моих фантазий.

–Привет.

Она, едва достаёт до моего плеча, и мне приходится смотреть на неё сверху вниз.

–Привет. – Вид сияющей девушки напротив, превращает меня в дебила, не умеющего, естественно, улыбаться.

В её руках несколько учебников, а за ними папка на завязках из белой кожи, в ней она хранит свои рисунки и часть карандашей. Когда я вручал ей подарок на шестнадцатилетние в прошлом году, то обмяк от улыбки, которой раньше она мне не улыбалась. С того дня равновесие между чувством долга и нарастающим влечением стало шатким. Я начал замечать, что не одному мне недостаточно скрытых ото всех забегов от глаз к губам, о которых я думаю чаще, чем голодающий о еде.

– Есть что-то новое из рисунков? – Беззаботно спрашиваю у неё.

Всегда задаю ей глупые вопросы, лишь бы дольше слушать её голос и находиться с ней рядом. Она кивнула, и я оттолкнулся от своего байка, ожидая, пока она откроет папку и покажет, что нового успела нарисовать. С блеском в глазах Тини показывает эскизы, на которых: собаки, белки, птицы, но больше людей. Её наброски маленькие и разбросаны по листу, она выделяет что-то одно: ладони, пальцы, глаза и брови, даже уши. Я разглядываю их с улыбкой, восхищаюсь её талантом.

– Тини рисунки потрясающие. Ты решилась поступить в колледж искусств? – Друг рассказывал, что их мама, настаивает на более приземлённой профессии для будущего. Она грустно сминает уголок губ, что означает, нет, и делает маленький шажок от меня, мельтеша незнакомым у неё для меня взглядом по мне.