Второй куплет

– Она понимает. Больше, чем многие люди.

– У тебя с ней история?

Он чуть улыбнулся, но взгляд остался серьёзным.

– Гитара пережила со мной всё. Потери, сцены, одиночество. И Италии тоже касается.

Она подошла ещё ближе.

– Я не знаю, что звучит сильнее – ты или она.

– Мы вместе звучим. Только тогда – как надо.

– Группа не придёт, – сказал он, будто невзначай, подбирая что-то на струнах. – Мы отменили репетицию. Мне хотелось… просто сыграть.

– Для себя? – спросила она.

Он посмотрел на неё, не отвечая сразу.

А потом, немного тише:

– Для тебя.

Он устроился поудобнее, чуть наклонился вперёд и настроил пару струн.

Щелчок. Лёгкое гудение.

Звук отразился от бетонных стен, и тишина замерла, как перед чем-то важным.

Он начал играть.

Никаких слов.

Только медленные, глубокие аккорды, чуть глухие от усталости дерева, но ясные, как будто их записали в старый магнитофон, спрятанный где-то в его груди.

Мелодия была проста. Но в ней было что-то:

– будто память о детстве,

– будто нежность, которую забыли,

– будто просьба остаться, которую не осмелились озвучить.

Зарина не знала, что именно он играет.

Не узнала бы даже, если бы слышала раньше.

Потому что это было что-то своё.

Что-то, что рождается только в присутствии нужного слушателя.

Она сидела, не двигаясь.

Руки на коленях.

Дыхание медленное.

Сердце – как под гитарной декой, будто в унисон каждому прикосновению к струне.

Когда он закончил, не было аплодисментов.

Не было слов.

Он просто посмотрел на неё.

– Ты в порядке?

Зарина с трудом сглотнула.

– Знаешь, – тихо сказала она, – ты играешь так, будто не просто делишься музыкой.

Ты будто кого-то отпускаешь. Или зовёшь.

Он не ответил сразу. Просто поставил гитару на подставку.

Потом прошёлся пальцами по струнам ещё раз – почти прощально.

И посмотрел на неё долгим, очень тихим взглядом.

– Иногда, Зарина, музыка – это единственный способ вовремя не сказать лишнего.

После той ночи он не сказал ни слова про гитару.

И не задал ни одного лишнего вопроса.

Он просто взял её пальто с вешалки, молча помог ей одеться и, будто это само собой разумеющееся, пошёл рядом.

Они прошли несколько улиц в почти полной тишине, и только в самом конце он спросил:

– Тебя проводить до кампуса?

Она кивнула. Не потому что боялась идти одна, а потому что не хотела прощаться слишком рано.

И с этого вечера началась их собственная тишина – особенная. Тёплая. Занимающая место, где раньше было одиночество.

Они не говорили о прошлом.

Не трогали темы, которые могли ранить.

Просто делились утренним небом, кофе на вынос, забавными моментами в метро, странными наблюдениями за людьми, песнями, которые всплывали в голове без предупреждения.

Иногда он писал:

Лиям:

У меня ощущение, что у всех этих людей в метро один сценарист.

И она отвечала:

Он просто любит повторяющиеся второстепенные роли.

Или:

Лиям:

Угадай, какую песню я сейчас ненавижу, потому что она заела в голове и сводит с ума.

Если это «Shallow», я официально удаляю твой номер.

Лиям:

Нет, хуже. Старая реклама «Nespresso». Я в аду.

Чаще всего он звал её на кофе.

Он не называл это свиданием – и она не спрашивала.

– Кашку, кофе? – написал он как-то ранним утром.

– Кашку?

– Уют должен быть во всём.

И она пришла.

Села напротив.

И они пили кофе с чем-то сладким – и тишину, разбавленную случайными шутками.

Иногда она думала:

“Он – как песня без слов. Я чувствую её, но не могу спеть.”

Они продолжали общаться. Без претензий. Без сближений.

Иногда кофе. Иногда пара сообщений в ночь.

Обычный, ровный ритм, к которому она почти привыкла.

Почти.

Но однажды вечером, после пары, Зарина зашла в кампусное кафе – перекусить перед подготовкой к экзамену.

И увидела знакомое лицо.

Рэй.

Американец, с которым она пару раз разговаривала после семинара.

Из тех, кто улыбался всегда.

Он предложил сесть рядом – неформально, легко.

Они болтали минут двадцать – о преподавателе, лекции, языках. Потом он резко:

– Ты знаешь, у тебя прикольный акцент. Сразу слышно – не из штатов.

– Спасибо. На третьем курсе это уже звучит как комплимент.

Он рассмеялся.

– Ну, раз ты здесь уже профессионал, может, покажешь город настоящим студентам? Типа меня?

– Ты здесь дольше меня, Рэй.

– Тогда буду вести, а ты – делать вид, что не знаешь улиц. По рукам?

Она усмехнулась. Не ответила ни да, ни нет. Но выглядела заинтересованной.

А через пару часов, когда уже сидела в общежитии, пришло сообщение от Лияма.

Лиям:

У тебя был интересный день. Новые «знакомые».

Она моргнула. Секунда – и пульс ускорился. Он никогда не писал первым в такие часы.

Ты шпионишь?

Лиям:

Я просто зашёл в это кафе. Время – совпало.

И что, совпадения теперь раздражают тебя?

Ответа не было минут десять.

Потом:

Лиям:

Нет. Просто странно, когда человек, которого вроде как понимаешь, вдруг говорит с кем-то настолько… «лёгким».

В смысле – лёгким?

Лиям:

В смысле, ты же вроде не такая. Или я ошибся.

Она уставилась в экран.

Ты ошибся почти во всём. Я общаюсь с людьми. А не фильтрую их по глубине души.

Лиям:

Хорошо.

Одно слово. Больше он не писал в ту ночь.

И почему-то именно это «Хорошо» резануло сильнее любого упрёка.

Они столкнулись у входа в кампус через два дня.

Лиям стоял у стены с бумажным стаканом кофе и смотрел в сторону.

Зарина почти прошла мимо – но он повернул голову.

– Жива. – Голос без улыбки.

Нейтральный. Почти равнодушный. Почти.

– Ты ожидал другого?

– Нет. Ты же не из хрупких.

Она замерла. Посмотрела на него сдержанно.

– Если ты хочешь что-то сказать – скажи. Или оставим это в стиле «невесомое общение ни о чём»?

Он пожал плечами.

– Ты же сама выбрала этот стиль.

– Я выбрала?

– Я не заставлял тебя приходить. Не звал на репетиции. Не просил номер. Не писал в три ночи.

– Но ты это сделал.

– А потом ты сидела с каким-то парнем, который говорит «прикольный акцент» и зовёт гулять.

Тоже нормально. Просто, – он посмотрел прямо, – неожиданно.

– Мы не в отношениях, Лиям.

– Я в курсе. Именно поэтому удивило, что меня это вообще задело.

Тишина.

Он опустил глаза, отпил кофе.

Сказал ровно:

– У тебя нет никаких обязательств. И у меня – тоже.

– А у нас что-то есть? – спросила она. Прямо. Чётко.

Он выдохнул.

– Пожалуй, слишком много, чтобы игнорировать. И недостаточно, чтобы требовать.

Она кивнула.

– Тогда, может, пока оставим всё как есть. Без намёков. Без «почти». Без попыток играть в отсутствие чувств, когда они всё равно просачиваются.

Он посмотрел на неё. Долго.

– Хорошо.

Но ты знаешь, Зарина,

Есть мелодии, которые звучат нормально – пока ты не услышал, как они должны звучать на самом деле.

Он развернулся и пошёл прочь.

И больше не написал.

Пока.

Время её обмена подошло к концу.

Она собрала чемодан быстро.

Без особого ритуала. Всё, как обычно.

Но странное ощущение липло к коже:

Как будто уходишь, забыв что-то включённым.

Или не досказав то, что потом будет жечь под рёбрами.

На улице было пасмурно. Нью-Йорк провожал её ровно так же, как встретил – без драм, просто факт.

Она села на край кровати в съёмной комнате, и неожиданно – вспомнилось:

Лиям.

Струны под его пальцами.

Его фраза:

«Иногда музыка – это способ не сказать лишнего.»

И теперь, похоже, они оба – ничего не сказали.

Он больше не писал.

С того самого разговора у кампуса.

Как будто знал меру.

Или просто поставил точку раньше, чем всё началось.

Она думала, что привыкла к расставаниям.

Что это часть жизни: встречи, расстояние, прощания.

Но было что-то болезненно знакомое в этой пустоте.

Она даже забыла, как это неприятно —

Когда кто-то уходит из твоей жизни не громко, а просто…

Не возвращается.

Зарина смотрела в окно на проезжающие жёлтые такси.

И ловила себя на мысли,

Что ждёт не самолет,

А сообщение.

Одно. Любое. Даже сухое.