Второй куплет

– Ты играешь так, будто она тебя понимает.

– Она понимает. Больше, чем многие люди.

– У тебя с ней история?

Он чуть улыбнулся, но взгляд остался серьёзным.

– Гитара пережила со мной всё. Потери, сцены, одиночество. И Италии тоже касается.

Она подошла ещё ближе.

– Я не знаю, что звучит сильнее – ты или она.

– Мы вместе звучим. Только тогда – как надо.

– Группа не придёт, – сказал он, будто невзначай, подбирая что-то на струнах. – Мы отменили репетицию. Мне хотелось… просто сыграть.

– Для себя? – спросила она.

Он посмотрел на неё, не отвечая сразу.

А потом, немного тише:

– Для тебя.

Он устроился поудобнее, чуть наклонился вперёд и настроил пару струн.

Щелчок. Лёгкое гудение.

Звук отразился от бетонных стен, и тишина замерла, как перед чем-то важным.

Он начал играть.

Никаких слов.

Только медленные, глубокие аккорды, чуть глухие от усталости дерева, но ясные, как будто их записали в старый магнитофон, спрятанный где-то в его груди.

Мелодия была проста. Но в ней было что-то:

– будто память о детстве,

– будто нежность, которую забыли,

– будто просьба остаться, которую не осмелились озвучить.

Зарина не знала, что именно он играет.

Не узнала бы даже, если бы слышала раньше.

Потому что это было что-то своё.

Что-то, что рождается только в присутствии нужного слушателя.

Она сидела, не двигаясь.

Руки на коленях.

Дыхание медленное.

Сердце – как под гитарной декой, будто в унисон каждому прикосновению к струне.

Когда он закончил, не было аплодисментов.

Не было слов.

Он просто посмотрел на неё.

– Ты в порядке?

Зарина с трудом сглотнула.

– Знаешь, – тихо сказала она, – ты играешь так, будто не просто делишься музыкой.

Ты будто кого-то отпускаешь. Или зовёшь.

Он не ответил сразу. Просто поставил гитару на подставку.

Потом прошёлся пальцами по струнам ещё раз – почти прощально.

И посмотрел на неё долгим, очень тихим взглядом.

– Иногда, Зарина, музыка – это единственный способ вовремя не сказать лишнего.

После той ночи он не сказал ни слова про гитару.

И не задал ни одного лишнего вопроса.

Он просто взял её пальто с вешалки, молча помог ей одеться и, будто это само собой разумеющееся, пошёл рядом.

Они прошли несколько улиц в почти полной тишине, и только в самом конце он спросил:

– Тебя проводить до кампуса?

Она кивнула. Не потому что боялась идти одна, а потому что не хотела прощаться слишком рано.

И с этого вечера началась их собственная тишина – особенная. Тёплая. Занимающая место, где раньше было одиночество.

Они не говорили о прошлом.

Не трогали темы, которые могли ранить.

Просто делились утренним небом, кофе на вынос, забавными моментами в метро, странными наблюдениями за людьми, песнями, которые всплывали в голове без предупреждения.

Иногда он писал:

Лиям:

У меня ощущение, что у всех этих людей в метро один сценарист.

И она отвечала:

Он просто любит повторяющиеся второстепенные роли.

Или:

Лиям:

Угадай, какую песню я сейчас ненавижу, потому что она заела в голове и сводит с ума.

Если это «Shallow», я официально удаляю твой номер.

Лиям:

Нет, хуже. Старая реклама «Nespresso». Я в аду.

Чаще всего он звал её на кофе.

Он не называл это свиданием – и она не спрашивала.

– Кашку, кофе? – написал он как-то ранним утром.

– Кашку?

– Уют должен быть во всём.

И она пришла.

Села напротив.

И они пили кофе с чем-то сладким – и тишину, разбавленную случайными шутками.

Иногда она думала:

“Он – как песня без слов. Я чувствую её, но не могу спеть.”

Они продолжали общаться. Без претензий. Без сближений.

Иногда кофе. Иногда пара сообщений в ночь.

Обычный, ровный ритм, к которому она почти привыкла.

Почти.

Но однажды вечером, после пары, Зарина зашла в кампусное кафе – перекусить перед подготовкой к экзамену.

И увидела знакомое лицо.

Рэй.

Американец, с которым она пару раз разговаривала после семинара.

Из тех, кто улыбался всегда.

Он предложил сесть рядом – неформально, легко.

Они болтали минут двадцать – о преподавателе, лекции, языках. Потом он резко:

– Ты знаешь, у тебя прикольный акцент. Сразу слышно – не из штатов.

– Спасибо. На третьем курсе это уже звучит как комплимент.

Он рассмеялся.

– Ну, раз ты здесь уже профессионал, может, покажешь город настоящим студентам? Типа меня?

– Ты здесь дольше меня, Рэй.

– Тогда буду вести, а ты – делать вид, что не знаешь улиц. По рукам?

Она усмехнулась. Не ответила ни да, ни нет. Но выглядела заинтересованной.

А через пару часов, когда уже сидела в общежитии, пришло сообщение от Лияма.

Лиям:

У тебя был интересный день. Новые «знакомые».

Она моргнула. Секунда – и пульс ускорился. Он никогда не писал первым в такие часы.

Ты шпионишь?

Лиям:

Я просто зашёл в это кафе. Время – совпало.

И что, совпадения теперь раздражают тебя?

Ответа не было минут десять.

Потом:

Лиям:

Нет. Просто странно, когда человек, которого вроде как понимаешь, вдруг говорит с кем-то настолько… «лёгким».

В смысле – лёгким?

Лиям:

В смысле, ты же вроде не такая. Или я ошибся.

Она уставилась в экран.

Ты ошибся почти во всём. Я общаюсь с людьми. А не фильтрую их по глубине души.

Лиям:

Хорошо.

Одно слово. Больше он не писал в ту ночь.

И почему-то именно это «Хорошо» резануло сильнее любого упрёка.

Они столкнулись у входа в кампус через два дня.

Лиям стоял у стены с бумажным стаканом кофе и смотрел в сторону.

Зарина почти прошла мимо – но он повернул голову.

– Жива. – Голос без улыбки.

Нейтральный. Почти равнодушный. Почти.

– Ты ожидал другого?

– Нет. Ты же не из хрупких.

Она замерла. Посмотрела на него сдержанно.

– Если ты хочешь что-то сказать – скажи. Или оставим это в стиле «невесомое общение ни о чём»?

Он пожал плечами.

– Ты же сама выбрала этот стиль.

– Я выбрала?

– Я не заставлял тебя приходить. Не звал на репетиции. Не просил номер. Не писал в три ночи.

– Но ты это сделал.

– А потом ты сидела с каким-то парнем, который говорит «прикольный акцент» и зовёт гулять.

Тоже нормально. Просто, – он посмотрел прямо, – неожиданно.

– Мы не в отношениях, Лиям.

– Я в курсе. Именно поэтому удивило, что меня это вообще задело.

Тишина.

Он опустил глаза, отпил кофе.

Сказал ровно:

– У тебя нет никаких обязательств. И у меня – тоже.

– А у нас что-то есть? – спросила она. Прямо. Чётко.

Он выдохнул.

– Пожалуй, слишком много, чтобы игнорировать. И недостаточно, чтобы требовать.

Она кивнула.

– Тогда, может, пока оставим всё как есть. Без намёков. Без «почти». Без попыток играть в отсутствие чувств, когда они всё равно просачиваются.

Он посмотрел на неё. Долго.

– Хорошо.

Но ты знаешь, Зарина,

Есть мелодии, которые звучат нормально – пока ты не услышал, как они должны звучать на самом деле.

Он развернулся и пошёл прочь.

И больше не написал.

Пока.

Время её обмена подошло к концу.

Она собрала чемодан быстро.

Без особого ритуала. Всё, как обычно.

Но странное ощущение липло к коже:

Как будто уходишь, забыв что-то включённым.

Или не досказав то, что потом будет жечь под рёбрами.

На улице было пасмурно. Нью-Йорк провожал её ровно так же, как встретил – без драм, просто факт.

Она села на край кровати в съёмной комнате, и неожиданно – вспомнилось:

Лиям.

Струны под его пальцами.

Его фраза:

«Иногда музыка – это способ не сказать лишнего.»

И теперь, похоже, они оба – ничего не сказали.

Он больше не писал.

С того самого разговора у кампуса.

Как будто знал меру.

Или просто поставил точку раньше, чем всё началось.

Она думала, что привыкла к расставаниям.

Что это часть жизни: встречи, расстояние, прощания.

Но было что-то болезненно знакомое в этой пустоте.

Она даже забыла, как это неприятно —

Когда кто-то уходит из твоей жизни не громко, а просто…

Не возвращается.

Зарина смотрела в окно на проезжающие жёлтые такси.

И ловила себя на мысли,

Что ждёт не самолет,

А сообщение.

Одно. Любое. Даже сухое.

Глава 2

Москва встретила её удушливым июньским теплом.

Только что сошла с поезда из аэропорта – и сразу почувствовала,

Что здесь всё быстрее, шумнее, ближе.

Но не легче.

Она закинула чемодан в снятую квартиру в центре – та самая, что оплатила мама, чтобы дочь «не ютилась в общаге».

Быстро пересчитала дни до билета домой в Крым.

«Хоть какая-то точка отсчёта,» – подумала она.

За первую неделю разобрала кучу учебных долгов.

Подтвердила итоги экзаменов.

Закрыла первый курс на отлично.

Позвонила маме.

Выслушала короткий монолог о том, как ею гордятся.

Выключила телефон и рухнула на кровать.

И только в тишине поняла, что в голове всё ещё крутится одна и та же музыка – там, из Нью-Йорка.

И один голос.

Но сообщений от него так и не было.

Она старалась не думать об этом.

Иногда это получалось.

Через неделю она села в поезд на Крым.

Сквозь окно неслись летние пейзажи:

Зелёные холмы, поля подсолнухов, сёла.

Она ехала домой.

И всё выглядело правильно.

Кроме одной мелочи:

«Почему кажется, что я оставила что-то важное там, за океаном?»

В Симферополе её встречала мама.

Обнимала так крепко, что Зарине стало сложно дышать.

Они говорили о крымском воздухе, о еде, о море, о планах.

Про Нью-Йорк она рассказывала отстранённо – как про туристическую поездку.

Не упоминала людей.

Не упоминала музыку.

Не упоминала Лияма.

Но иногда ночью не могла уснуть.

Потому что казалось – где-то в темноте гудит басовая струна.

И тихий, мрачный голос говорит:

«Иногда музыка – единственный способ не сказать лишнего.»

Крым. Жара под сорок. Воздух – густой, пахнет пылью и морем одновременно.

Зарина шла по дорожке к родному дому, чуть прижимая к боку рюкзак. На воротах висел новый замок. Отец всегда любил менять замки – «чтобы никто лишний не шастал».

На крыльце встретила бабушка. Сразу схватила внучку в объятия, вечно пахнущая то духами, то жареным луком.

– Ох, какая ты худющая стала, Зарька.

– Ничего я не худющая. Просто Нью-Йорк кормит мало.

– Не корми меня этими Нью-Йорками. Будешь дома – наешься. Слышишь?

За ужином они сидели впятером – бабушка, мама, отец, младший брат Тимур и она. Обычный крымский дом. Белёные стены. На столе – абрикосы, зелёный лук, чебуреки. И напряжение, которое в воздухе чуть гуще, чем пар от горячего чая.

Отец поднял взгляд на неё. Тяжёлый, прищуренный.

– И что дальше? Снова в Москву?

– Да. Второй курс. Может, ещё на практику куда-нибудь. Переводы.

– Переводы… – повторил он, будто пробуя слово на вкус и находя его слишком мягким. – Писанина, переводы… В семье инженеры, учителя – и вдруг писательница.

Мама тут же влезла:

– Ты бы не давил на девочку. Она у нас умница, всё на отлично.

– Отлично – это хорошо. Но денег приносит кто? Я или твои книжки?

Зарина поставила вилку на тарелку. Голос её остался ровным:

– Я сама зарабатываю, пап. И не только переводами. Я пишу. У меня покупают тексты. И… да, я люблю это.

Он хмыкнул.

– Любовь – это хорошо. Только хлеба она не даёт.

Она сделала вид, что улыбается.

– Я как-нибудь разберусь.

– Ну-ну. – Отец откинулся на спинку стула. – В Москву уезжаешь – и вроде как всё хорошо. А кто тут по дому помогает? Мать одна крутится.

Мама быстро замахала руками:

– Да отстань ты. Она приедет – и всё сделает.

Зарина откинулась на спинку стула, глядя в окно, где над крышами темнело небо.

И снова ощущение, что здесь всё правильно – и в то же время тесно.

На следующий день Зарина встретилась с Эльмирой.

Они сели в парке на деревянную лавку. Вокруг шумели деревья и орали чайки – в Крыму они везде, даже в парке. Эльмира держала в руке стаканчик с кофе, как трофей.

– Честно, я скучала, – выдохнула Зарина. – Тут всё как будто застыло.

Эльмира кивнула. Она всегда слушала глазами – большими, темными, серьёзными.

– Ты тоже изменилась. У тебя лицо… как у человека, который больше не хочет возвращаться домой.

Зарина усмехнулась.

– У меня лицо человека, который зарабатывал доллары, а теперь снова считает рубли.

Эльмира засмеялась. Откинулась на спинку скамейки. Помолчала. Потом выдохнула – быстро, будто выстрелила:

– Я выхожу замуж.

Зарина замерла.

– Чего?

– Ну… – Эльмира развела руками. – Помнишь того парня? Мы пару раз встречались, родители его знают. Он нормальный. Спокойный. Работает. Без странностей.

Зарина моргнула.

– Ты его знаешь… сколько? Два месяца?

– Почти три. – Эльмира сделала глоток кофе. – А что? Мне двадцать. Родители говорят – хороший парень, семья приличная. Мне… мне не плохо с ним.

– «Не плохо» – это очень высокий стандарт для замужества, конечно.

Эльмира рассмеялась.

– А ты думала, будет как в твоих романах? Чтобы огонь, искры, до потери пульса? Ну-ну. Я, может, не хочу, чтобы меня до пульса доводили. Я хочу стабильности.

Зарина покачала головой.

– Эльмира, тебе вообще нравится этот человек?

– Он нормальный. – Пожала плечами. – Со мной уважительно. Родители довольны. А любовь… Не знаю. Может, она потом придёт.

Зарина смотрела на подругу и чувствовала, как внутри скребёт пустота, знакомая и чужая одновременно.

– Знаешь, иногда лучше жить без огня, чем с ожогами, – тихо сказала Эльмира. – Я вот не хочу ожогов.

Зарина откинулась на скамейку. Ветер задел её волосы.

– Я тебя не осуждаю. Просто… Я не могу так.

– Вот поэтому, – Эльмира ткнула её в плечо, – ты и пишешь свои романы. А я выхожу замуж.

И на миг Зарина вдруг почувствовала себя не из своего мира.

Летние каникулы в Крыму шли своим чередом.

Зарина успела привыкнуть к жаре, к привычным лицам на улицах, к маминым расспросам и к колким репликам отца за ужином.

Но вот сегодня был особенный день.

Милана, её вторая близкая подруга, наконец выкроила выходной.

Встретились рано утром – солнце только вставало над морем, а воздух уже пах солью и горячим песком.

Милана с ходу обняла Зарину так, что у той хрустнули кости.

– Ты стала ещё худее! Нью-Йорк, говоришь? Чего ж там вас так не кормят?

Зарина рассмеялась.

– Да кормили нормально. Просто я много ходила. И думала.

– Угу. Думала… – протянула Милана, держа её за плечи. – Ну выкладывай. Я тебя знаю, у тебя всё написано на лбу.

– Ничего не написано. Всё нормально.

– «Всё нормально» у тебя значит, что точно что-то случилось.

Зарина сделала вид, что не слышит. Они дошли до пляжа – ранним утром там ещё было пусто. Песок тёплый, мягкий, вода лазурная.

Милана растянулась на полотенце.

– Ну хоть здесь выдохни. Все эти Нью-Йорки, парни-рокеры…

Зарина замерла.

– Я тебе не рассказывала про рокера.

– У тебя глаза становятся другими, когда ты о нём молчишь. Я ж не дура.

Зарина вздохнула. Улеглась рядом, глядя в небо.

– Это вообще… странно всё. Там был один парень. Мы… просто общались. Но было ощущение, что под этим «просто» что-то есть. И вот уехала – и как будто ничего и не было.

– А он? Писал? Звонил?

– Нет. Словно испарился.

Милана вскинула брови.

– Вот к чему я всегда была за местных. Чтобы не надо было потом летать через океан.

– Да дело не в расстоянии, – тихо сказала Зарина. – Дело в том, что он тоже ничего не понял про нас. Или понял и решил, что проще исчезнуть.

Милана шумно вздохнула.

– Знаешь, ты слишком романтизируешь мужиков. Они вообще не мыслят такими категориями. Для них всё проще: или надо – или не надо.

Зарина усмехнулась.

– Иногда мне кажется, что я тоже хочу всё упростить. Но, видимо, не умею.

День на пляже складывался жаркий и ленивый.

После долгих разговоров с Миланой, Зарина всё-таки рискнула зайти в воду. Стояла у кромки моря, сжала пальцы в кулаки. Милана, вся мокрая, смеялась:

– Давай, Заря, ну хоть сегодня! Тут мелко же!

– Я знаю, что тут мелко. Но я вижу, как быстро становится глубоко.

Милана лишь закатила глаза и поплыла дальше.

Зарина медленно заходила в воду, пока солёные волны не стали бить её по животу. Всё внутри сразу сжалось.

И тут раздался голос:

– Эй, боишься воды?

Она обернулась. Рядом стоял парень. Высокий, блондин, волосы чуть темнее от воды. Голубые глаза. Атлет. Плавки в цвет морской волны. Явно пловец – это чувствовалось во всём его теле.

– Нет, – огрызнулась Зарина. – Просто… у меня ботофобия.

Он засмеялся. Голос лёгкий, будто ветер.

– Бото… чего?

– Ботофобия. Страх глубины.

– Ну… – он пожал плечами. – Так давай я тебя научу. Я плаваю с пяти лет. Обещаю, не утоплю.

Она глянула на него, прищурившись.

– А тебе не кажется, что я могу утопить тебя в процессе?

– Значит, будет весело. – Он улыбнулся. – Ну давай. Хочешь попробовать? Держись за мою руку. Я не дам тебе уйти глубже, чем хочешь.

Зарина стояла, не двигаясь. Сердце стучало. Не только из-за страха воды.

Милана, увидев сцену, завопила издалека:

– Да хватит тебе бояться! Он же секси-спасатель! Давай, Заря, шанс такой не каждый день выпадает!

– Спасибо, – буркнула Зарина, – ещё один человек, который решил устроить мне курсы выживания.

Парень протянул руку.

– Лёха.

– Зарина.

– Отлично. Сегодня я твой инструктор. Доверишься?

Она глубоко вдохнула. Посмотрела на его ладонь.

– Только попробуй меня бросить посреди глубины – укушу.

– Договорились.

Он аккуратно взял её за руку. Медленно начал отводить в воду, шагая спиной.

– Стоп. – Она замерла, когда вода дошла почти до груди. – Всё. Дальше – нет.

Лёха кивнул. Не стал тянуть дальше.

– Хорошо. На сегодня достаточно. Но ты крутая. Большинство вообще бы не зашли.

Она чуть улыбнулась.

– Иди уже плавай, герой-спасатель. Я посижу на берегу.

Он улыбнулся, махнул рукой и нырнул, как дельфин, оставив за собой всплеск.

Милана тут же подлетела к Зарине:

– Ну и зря! Такой парень! И явно на тебя смотрел.

– Да я видела. Только знаешь, Милана… Есть глубины, которые мне страшнее, чем море.

Оставшееся лето тянулось медленно и жарко.

Зарина жила почти по расписанию. Утром помогала маме – то на кухне, то в огороде. Днём писала очередную книгу – на этот раз про двух людей, которые никак не могут договориться о том, любят ли они друг друга или просто боятся остаться одни.

В перерывах между абрикосовым вареньем и ноутбуком она учила немецкий.

Часть учебников пылилась на полке, но их она почти не открывала. Гораздо проще было включить музыку.

И вот под потолком старой крымской комнаты гремел немецкий вокал.

Du… du hast… du hast mich gefragt…

Это звучало грубо, мощно, не похоже на музыку, которую слушали в её семье. Но её это цепляло.

Рамштайн перекрывал шум двора и крики чайки за окном.

Она вслушивалась в слова, проверяя в словаре каждое незнакомое выражение. Иногда ловила себя на мысли, что в этих песнях больше правды, чем во многих человеческих разговорах.

И, возможно, слушая их, она пыталась остаться ближе к тому человеку, который теперь жил только в её воспоминаниях.

Всё лето никто не писал ей из Нью-Йорка.

Наверное, так даже проще, – думала она.

Чем держаться за что-то, что всё равно не твое.

В конце июля в её ноутбук легли последние страницы романа. Она перечитала финал – и закрыла документ.

«Ну вот, гештальт закрыт. Можно больше о нём не думать.»

Но когда в колонках снова заиграла музыка, она поняла – можно не думать, но нельзя забыть.

В августе у Зарины было день рождения.

И в этот раз дата выпала на пятницу – редкий подарок судьбы.

Эльмира и Милана настояли на том, чтобы снять домик в горах.

– Всё, Заря, никаких тихих посиделок. Мы едем тусить! – заявила Эльмира, ловко забивая бронь через телефон.

Домик оказался светлый, просторный. Из окон открывался вид на сосны и скалы. Воздух пах смолой и прохладой.

С утра девчонки таскали сумки с продуктами, кто-то уже мариновал мясо для шашлыков.

Милана устроила себе пост шеф-повара:

– Я отвечаю за вкус. Заря, ты – за музыку. Без твоих плейлистов я даже мангал разжигать не буду.

Зарина включила колонку. Из динамиков понеслись то Rammstein, то попса. Все начали спорить, чем травмировать уши друг другу.

К вечеру шашлыки уже шипели на углях. Столы ломились от овощей, соусов и странных закусок, которые девчонки тащили «чтобы попробовать».

Тимур, брат Зарины, поднял пластиковый стакан:

– Ну, сеструха, за тебя. Чтобы в следующий раз твои книги начали приносить бабки, как у нормальных авторов!

Все захохотали. Зарина закатила глаза:

– Вот за это не пью.

Она рассматривала всех своих друзей – шумных, разных, близких. И чувствовала себя счастливой… почти.

Когда стемнело, они вышли на улицу. Горы чернели на фоне пурпурного неба. Где-то внизу шумела речка.

Милана закинула руки Зарины себе на плечи:

– Ну, загадывай желание. Тебе сегодня всё можно.

Зарина закрыла глаза.

Чтобы однажды перестало тянуть к тому, кто живёт за тысячи километров и в своей личной тьме.

– Ну? – подтолкнула её Милана.

– Я загадала. – Она улыбнулась. – Но не скажу. А то не сбудется.

Тимур тут же подлил в огонь:

– Ну, хоть скажи, это про мужиков или про писанину?

– Про свободу, Тимур. – ответила Зарина. – Всегда про свободу.

Все засмеялись. А где-то на фоне снова заиграла музыка. И хоть вокруг было весело, внутри Зарины всё равно оставался тихий, почти физический вакуум, в форме одного имени.

На следующий день утром вся компания была на ногах раньше обычного.

Кто-то с хриплым голосом бурчал, что “восемь утра – это не отпуск, а издевательство”, но никто особо не возражал.

Рюкзаки, кроссовки, вода, солнечные очки – и вперёд.

Подъём в горы начался с шуток. Тимур, как обычно, пёрся вперёд, будто соревновался с собственным пульсом. Эльмира фоткала всех подряд, заставляя улыбаться даже тех, кто ещё не проснулся. Милана шла рядом с Зариной и рассказывала смешные школьные истории, которые они успели сто раз забыть.

– Помнишь, как ты на уроке литературы заявила, что Гамлет – просто человек с плохим тайм-менеджментом?

Зарина засмеялась:

– Ну так и есть. Он тянул до последнего. Вот и всё.

Дорога вела всё выше. Сосны остались внизу, воздух стал прохладнее, а солнце – ярче.

Зарина остановилась на секунду, огляделась.

Горы. Люди, которых она знала по взгляду и по голосу. Тот самый момент, когда никто не играет роль.

Она вдруг почувствовала, что вот оно – своё место. Не на карте, а внутри.

– Что зависла? – подошёл Тимур. – Думать нельзя, это же горы. Тут дышать надо.

– Я просто… запомнила этот момент.

Он хмыкнул.

– Типичная писательница. Пошли уже. У нас там сосиски и вид на миллион.

Они дошли до смотровой. Расстелили пледы, достали еду, включили музыку в колонке – на этот раз что-то спокойное, чтобы не спорить.

Все расселись, кто где, и смотрели вниз – на раскинувшийся лес и крошечные домики, похожие на игрушечные.

– Странное чувство, – сказала Милана. – Как будто здесь всё по-настоящему. А потом снова вернёмся в города, и это исчезнет.

– Не исчезнет, – покачала головой Зарина. – Просто станет воспоминанием. Тем, к которому будешь возвращаться, когда будет плохо.

И она снова почувствовала благодарность.

За то, что у неё есть такие друзья. За то, что жизнь идёт дальше, даже если иногда хочется остаться в чьём-то вчера.

Лето закончилось быстро, как последний аккорд в песне.

В Москву Зарина возвращалась уже другой. С загаром, новыми страницами в книге и с лёгкой тоской по тем дням в горах, где было просто и честно.

На вокзале её встретили шум, сигналы машин и серое небо, которое будто всегда стояло над Москвой, даже в августе.

Она вздохнула, взяла чемодан и снова почувствовала, как город затягивает её в свой ритм.

Начался второй курс.

Зарина быстро втянулась в учёбу. Лекции, семинары, толпы студентов, запах кофе в коридорах.