С утра – вечером

Николай Щербатюк

С утра – вечером

Предисловие

В жизни каждого человека бывают моменты, когда всё меняется – словно шторм, который рушит привычный мир и заставляет искать новые пути, новые смыслы, новую опору. Эта книга – история о таком шторме. О том, как переплетаются судьбы, как на фоне опасностей и тайн раскрывается человеческая сила, любовь и вера.

В центре повествования – Айлен и Маркус – два человека, чьи жизни неожиданно оказались связаны судьбой. Их история – не просто детектив или триллер, а глубокое исследование человеческих эмоций, страхов и надежд. Здесь нет простых ответов и однозначных героев. Здесь есть правда, которая иногда бывает болезненной, но всегда – искренней.

Эта книга – приглашение заглянуть за фасад, увидеть, что скрывается в тенях и сомнениях, понять, насколько сложными и многогранными могут быть отношения, даже когда вокруг сгущаются тучи. Это рассказ о том, как важно не сдаваться, даже когда кажется, что весь мир против тебя, как важно доверять и быть честным с собой и с теми, кто рядом.

Я писал эту книгу, вдохновляясь реальными историями и внутренними переживаниями, которые близки каждому из нас. Каждый герой здесь – часть меня, части вас, части мира, в котором мы живём. В каждом их шаге, страхе и победе можно найти отражение своих собственных переживаний.

Важно понимать, что эта история – не о том, чтобы избежать боли или страха, а о том, чтобы научиться жить с ними, не позволяя им разрушать нас. О том, что даже в самых тяжёлых испытаниях есть место для надежды и любви. И что именно эти чувства помогают нам идти вперёд, несмотря ни на что.

Книга обращена ко всем, кто когда-либо сталкивался с несправедливостью, предательством или потерей. Ко всем, кто чувствовал себя одиноким в потоке жизни. Но, прежде всего, она для тех, кто готов бороться за свою правду, за свои чувства, за свою жизнь.

Пусть эта история станет для вас не просто чтением, а опытом, который поможет заглянуть внутрь себя, понять свои страхи и сомнения, найти силы двигаться дальше. Ведь каждый из нас – герой собственной жизни, и каждый день – это шанс написать новую страницу своей судьбы.

Спасибо, что берёте эту книгу в руки. Пусть она откроет перед вами мир, полный противоречий и чувств, но в то же время – невероятно живой и настоящей истории. Истории, которая, надеюсь, затронет ваше сердце и останется с вами надолго.

Глава 1. Первое столкновение

1. Английский туман и чёрный кофе

Лондон просыпался неохотно. Сквозь плотный, сизый туман медленно проступали очертания зданий, словно город всё ещё раздумывал – стоит ли ему сегодня быть настоящим или остаться сном. Запах мокрого камня, прогретого асфальта и сигарет, которые кто-то курил под окнами, вплетался в воздух, как акварель в воду.

Айлен Харпер стояла на пороге маленькой кофейни рядом с колледжем, кутаясь в шарф. На ней был серый плащ до колен, чуть великоватый – она носила его ещё со школы. В руках – тёплый стакан с чёрным кофе. Без молока, без сахара. Горький, как эта неделя. А особенно – как вчерашний вечер.

Она всё ещё чувствовала остаточное эхо ссоры с Тоби. Его голос – громкий, хлёсткий, разлетающийся по стенам общежития, как рикошет. Его глаза, которые когда-то были такими мягкими, вчера превратились в лёд. Она сказала ему, что он стал ей чужим. Он сказал, что она всегда была слишком странной, и с ней «нормальный парень не сможет долго».

Чёрт с ним. Слишком поздно. Слишком много слов, которые нельзя взять обратно.

Сделав глоток кофе, Айлен на секунду прикрыла глаза. Город жил по своим законам. Здесь никого не волновало, сколько тебе лет и насколько хрупко твоё сердце сегодня. Здесь ты должен идти. Двигаться. Дышать. Делать вид, что всё под контролем.

Прямо за углом старинного кирпичного корпуса колледжа начиналась её утренняя рутина: сначала аудитория B7 – философия, затем E3 – современное искусство.

Айлен не могла объяснить, как это началось. Просто в какой-то момент его голос стал звучать как музыка, а руки – как линии архитектурного шедевра. Он был совсем не как Тоби. Он был… другой. Он не смеялся громко, не строил из себя героя, не шёл в толпе – он был как остров. И всё, что он говорил о свободе, границах и боли – звучало так, будто он сам всё это прожил. Не прочитал. Прожил.

Она, конечно, не могла признаться ни себе, ни кому-то другому. Это было глупо. Неправильно. Ему – под сорок. Он преподаватель. Ей – восемнадцать, и она едва знает, чего хочет. Но её сердце уже выбрало.

Когда Айлен вошла в корпус, прохладный воздух коридоров ударил ей в лицо. В здании, как всегда, пахло бумагой, влажными пальто и старым деревом. Она прошла мимо ряда запотевших окон, на мгновение задержав взгляд в отражении. Усталая. Худая. Красивой она себя не считала, но Маркус… нет, он никогда не смотрел на неё так, чтобы это можно было понять.

– Доброе утро, – буркнул кто-то, проходя мимо. Это был Эдди, друг Тоби. Он бросил на неё быстрый взгляд и отвернулся. Значит, уже знает. Значит, Тоби успел сказать. Отлично.

В аудитории E3 было тепло. На стене – репродукции Бэнкси, Фрэнсиса Бэкона, и даже уродливое фото разбитого зеркала, которое Маркус однажды назвал «совершенной формой правды». Айлен заняла своё место у окна и сделала вид, что что-то ищет в сумке.

Через две минуты дверь открылась, и он вошёл.

Маркус Роуэн был как всегда – в чёрной рубашке, с небрежно закатанными рукавами, щетиной на щеках и глазами, в которых, казалось, кто-то оставил слишком много боли. Он поприветствовал студентов кивком и начал занятие. Он говорил о перформансе как протесте, о теле как носителе смысла, о том, что искусство – это всегда вызов. Но Айлен слушала не слова. Она слушала паузы между ними. Интонации. То, как его голос чуть дрогнул, когда он поймал её взгляд.

В какой-то момент он подошёл ближе. Настолько, что она почувствовала аромат его парфюма – что-то древесное, терпкое. Он наклонился, указал на картинку на её планшете.

– Это не просто изображение. Это вопрос. Что ты чувствуешь, глядя на него?

– Потерю, – вырвалось у неё.

Он смотрел на неё чуть дольше, чем позволено преподавателю. Его голос стал ниже:

– Тогда ты понимаешь суть.

И пошёл дальше, к следующему студенту. Но она знала: он всё понял. Всё почувствовал. И теперь это уже не только её тайна.

2. Айлен и Тоби: последняя ссора

Это было вечером. Даже ветер в тот день казался раздражённым. Он швырял листья о стекло, хлопал дверью общего коридора в общежитии, будто подслушивал разговор и не выдержал. В комнате пахло мокрыми кедами, чипсами и несказанным.

Айлен стояла у окна, прижимая к груди блокнот. В нём были её наброски – портреты, тени, слова, которые никто не должен был читать. Особенно Тоби.

– Ты уже целый день молчишь, – сказал он, подкидывая мячик от настольного тенниса в ладонь и обратно. Щелчок. Щелчок. Как метроном перед взрывом.

– Потому что, когда я говорю, ты не слышишь.

– А, ну началось.

Он встал, прошёлся по комнате, будто в ней не было стен, только углы, в которые можно загонять человека. Айлен крепче сжала блокнот.

– Я устала, Тоби. От этих поверхностных разговоров, от твоих друзей, от этой… гонки без смысла.

Он скривился:

– Поверхностных? Это ты с утра до ночи пялишься на Роуэна, как на икону! Даже не скрываешь! Может, ты и устала, потому что слишком занята фантазиями о своём благородном преподе?

Айлен резко повернулась к нему. Впервые – резко.

– Не смей.

– Что – не смей? Говорить правду?

– Это не правда. Это твой страх. Ты чувствуешь, что теряешь контроль. Что я больше не та, кого можно держать на поводке.

– Поводке?! Да ты, блин, просто зазналась! Считаешь себя такой умной, такой «тонкой душой»! Ты всё усложняешь, Айлен. Жизнь – это просто тусовки, спорт, секс. А ты вечно ковыряешься в себе, в других, в картинках, в книгах…

– Потому что мне не хватает настоящего, – перебила она. – И знаешь, я больше не хочу жить по твоим лекалам. Я не хочу быть девчонкой на твоём фоне. Я хочу быть собой.

Тишина после этих слов была плотной, как в зале перед выстрелом стартового пистолета. Потом Тоби сжал кулаки.

– Так ты уходишь? Из-за него?

Айлен не ответила сразу. Она смотрела в окно. Дождь начинал накрапывать, стекло стало мутным. Она вспомнила, как Маркус когда-то на лекции сказал: «Часто мы путаем источник света с тем, на кого он падает». Может, она и правда путает. Но она больше не могла оставаться в темноте.

– Я ухожу, потому что ты больше не слышишь меня. Даже если бы не было Маркуса.

Тоби стоял, будто его ударили в грудь. Беззвучно. Его гордость пыталась что-то сказать, но рот не слушался. Потом он выдохнул:

– Ты ещё пожалеешь.

– Возможно. Но это будет мой выбор.

Она взяла пальто, блокнот и вышла, не захлопнув за собой дверь. Пусть сам решит – закрывать или оставить открытой.

В ту ночь она бродила по улицам рядом с Темзой. Лужи отражали фонари, будто мир сам плакал и не знал, как остановиться. Её ботинки промокли. Пальцы в карманах дрожали.

Она не звонила никому. Ни подруге Софи, ни матери, ни брату. Она была одна. И в этой пустоте вдруг проступила тихая ясность – лучше быть одинокой, чем чужой рядом с тем, кто не видит тебя.

Телефон завибрировал. Сообщение от Тоби:

"Надеюсь, он стоит того."

Она не ответила. Просто стерла его номер. Не из злости – из необходимости. И пошла дальше, сквозь дождь, в ночь, где никто её не ждал.

Но в какой-то момент – среди шума дождя, запаха мокрого асфальта и холода – она подумала о Маркусе. Не как о преподавателе. Не как о мужчине. А как о человеке, который однажды сказал: «Ты не должна понимать всё сразу. Иногда достаточно чувствовать».

И в этот момент она просто шла. Без плана. Без цели. Но впервые – честно.

3. Профессор Маркус Роуэн: как будто не замечает

Маркус Роуэн всегда был человеком, которого трудно прочитать. Его движения – точные, как мазки по холсту, взгляд – пристальный, но будто сквозь. Он говорил мало, но каждое слово весило. В колледже его побаивались, хотя он никогда не повышал голос. Просто рядом с ним было невозможно спрятаться – перед ним как будто обнажалась не только форма, но и суть.

Он преподавал современное искусство так, будто спасал им жизни. Уроки были больше похожи на внутренние перевороты, чем на лекции. Он задавал вопросы, от которых студенты неделями не могли избавиться. Он умел смотреть на тебя и говорить:

– Как ты думаешь, почему этот художник оставил холст наполовину пустым?

И ты начинал думать не про холст, а про свою жизнь.

Айлен заметила его сразу. Не потому, что он был красив – хотя высокий рост, чёрная рубашка, чуть растрёпанные волосы и глаза цвета мокрого камня не могли остаться незамеченными. Но дело было в другом. Он излучал сдержанную боль, как будто что-то когда-то надломилось, но он решил не рассказывать никому. Он был другим. Таким, к каким хочется прикасаться не руками, а душой.

Она садилась на его лекциях ближе к окну, наблюдала, как он держит мел, как касается подбородка, когда задумывается. Иногда она ловила его взгляд, но он всегда отводил глаза. В этом отведённом взгляде было что-то… тяжёлое.

Однажды, когда она осталась после лекции, чтобы задать вопрос о визуальном ритме в работах Марка Ротко, он едва заметно напрягся.

– В ваших рисунках он есть, – сказал он, даже не дожидаясь её вопроса. – Но вы боитесь его усилить.

Айлен застыла. Она не знала, как он увидел её рисунки. Или – возможно – речь шла вовсе не о бумаге. А о ней.

– Простите?

– Вы слишком стеснительны для ярких контрастов. Но именно в них правда, – продолжил он, вглядываясь в какой-то точку за её плечом.

Она улыбнулась неловко, сжав в руках папку.

– Я пытаюсь.

Он коротко кивнул и отвернулся. Для кого-то – просто вежливый жест, но для неё – как будто он закрыл дверь.

С тех пор он будто начал избегать её. Ни намёка на личное. Ни взгляда дольше секунды. Даже когда она поднимала руку, он отвечал сухо, не глядя прямо. Он вёл себя безупречно, как будто специально натянул между ними дистанцию. Айлен мучительно ощущала, что это не равнодушие – это защита.

Софи, её соседка по комнате, подтрунивала:

– Ты, похоже, влюбилась в скалу. Или в айсберг. Он же совсем холодный.

Айлен отмахивалась, но внутри чувствовала: он всё понимает. Он чувствует. Просто не может – или не хочет – впустить её ближе. Она не знала, что хуже.

Каждая пара с ним была пыткой: она ловила его голос, интонации, искала смысл в деталях. А он – будто играл в прятки. Не замечал. Или делал вид, что не замечает.

И всё же однажды она увидела. В момент, когда он проходил мимо её парты, и его рука на долю секунды замерла, прежде чем перелистнуть её рисунок. Его пальцы дрогнули. Совсем немного, почти незаметно. Но достаточно, чтобы она поняла: он всё чувствует.

После пары она осталась одна. Долго смотрела в окно. Шёл дождь, и капли стекали по стеклу, как слова, которые не произнесены. Айлен не могла больше это в себе держать.

Она написала письмо. Одно. Без подписи. Но в каждом слове была она. Она оставила его в конверте на кафедре, адресовав «Профессору Роуэну. Лично. Конфиденциально».

В письме не было признания в любви. В нём было только одно:

«Почему вы боитесь смотреть на меня?»

Ответа не было. Прошло три дня. Пять. Неделя. Ничего.

Он продолжал вести себя безупречно. Невозмутимо. Неумолимо.

Айлен решила: она всё поняла. Он не хочет. Не может. Не будет.

Но она ещё не знала, что всё только начинается.

4. Лекция о «Искусстве без границ»

Понедельник выдался тягучим и серым, как будто само небо не хотело просыпаться. Мокрый асфальт отражал редкие зонтики, а ветер играл подолами плащей студентов, торопящихся в корпус гуманитарных дисциплин. Айлен шла медленно, будто растягивая время перед встречей, от которой сердце сжималось неуверенной дрожью.

Аудитория номер восемь была почти пуста, когда она вошла. Она снова села ближе к окну, как всегда. Сквозь матовое стекло виднелись мокрые деревья и случайные капли дождя, скатывающиеся вниз, словно вздохи. Внутри было тепло, но её всё равно знобило – не от холода, а от ожидания. Лекция называлась «Искусство без границ», и это звучало слишком символично для состояния, в котором находилась её душа.

Профессор Роуэн вошёл, как всегда, с легким запозданием. В чёрной водолазке и простом пальто, он выглядел как человек, который живёт вне времени. Он не смотрел на аудиторию. Он будто чувствовал её не глазами, а другим органом – обострённым чувством присутствия. Он поставил на стол кафедры планшет, проверил презентацию, потом отступил и начал говорить без бумажек и заметок.

– «Искусство без границ» – не про свободу выражения. Это про то, что мы сами ставим себе рамки. И про то, как художник учится разрушать не внешние, а внутренние границы.

Айлен застыла. Его голос был спокойным, глубоким, но в каждой интонации что-то дрожало – будто он говорил про себя.

– Возьмём Фрэнсиса Бэкона, – продолжил он. – Его картины кричат. Но разве это было про внешний мир? Нет. Это было про боль, страх, страсть. Его работы – это зеркала, в которые больно смотреть. Он не рисовал, он вскрывал.

На экране появилась «Фигура с мясом» – изломанное тело на фоне мясных туш, всё в красных и чёрных тонах. Кто-то в аудитории вздрогнул. Айлен не отводила глаз. Он говорил о границах. Но она думала только об одном: А если я – его граница? Если я – то, от чего он убегает?

Профессор продолжал:

– Художник, который боится боли – лжёт. Настоящее искусство рождается не в комфорте. Оно рождается на разрыве. – Он остановился, перевёл взгляд на аудиторию, и на секунду – на неё.

Это была доля секунды, но Айлен почувствовала, как будто он увидел её насквозь. Как будто понял, что она чувствует каждое его слово не умом, а чем-то глубже. И тут же его взгляд скользнул дальше, будто ничего не произошло.

– Границы – это страх быть отвергнутым. Осмеянным. Непринятым. Мы боимся быть честными, потому что честность всегда голая. Она без брони. Без защиты. Она уязвима. Но именно в этой уязвимости – сила.

Он говорил, а Айлен чувствовала, что это не просто лекция. Это исповедь. Он не просто делился мыслями. Он как будто рисовал ею – невидимой краской, на незримом холсте. И с каждой фразой ей становилось всё яснее: он борется. Он на грани.

В конце лекции он подошёл к окну, сложил руки за спиной.

– Задание на следующую неделю: найдите границу в себе. Ту, через которую вы не можете переступить. И попытайтесь хотя бы прикоснуться к ней. Не рисуйте работу, пока не почувствуете, что боитесь её.

Он повернулся и, не дожидаясь вопросов, собрал вещи. На этот раз он даже не взглянул в её сторону. И это было хуже, чем холод. Это было как выстрел в тишину.

Когда аудитория начала пустеть, Айлен осталась сидеть. Слова Роуэна жгли изнутри. «Боимся быть честными… уязвимость – это сила… найти границу». Она знала, какую границу он имел в виду. Он сам её показал. И сам прячется за ней.

Софи появилась в дверях.

– Ты идёшь?

Айлен молча кивнула, подхватила рюкзак и последовала за ней, но в голове звучал только один вопрос: А если шагнуть? Что тогда?

Её сердце уже сделало этот шаг. Осталось только догнать его разум.

5. Взгляд через стекло: первый удар током

Окно в комнате Айлен запотело. Снаружи стучал дождь – ровно, настойчиво, будто кто-то вёл разговор с землёй шёпотом воды. На подоконнике – чашка с остывшим чаем. А перед окном, прислонившись лбом к стеклу, стояла она, растекшаяся внутренне, как это небо за окном – распластанная, распятая в ожидании чего-то, чего сама не могла объяснить.

В отражении стекла смутно угадывались её черты – распущенные волосы, синеватая тень под глазами, лёгкий спазм в уголке губ. Но больше всего её занимал не образ внутри, а отражение снаружи – размытая фигура, промелькнувшая под фонарём на дорожке к колледжу. Он. Профессор Маркус Роуэн.

Она не ожидала его здесь. Не в такую погоду, не в такой час. Время приближалось к девяти вечера. Никто из преподавателей обычно не задерживался так поздно. Он прошёл, не подняв глаз, но она узнала походку, как узнают голос в темноте – с интуитивной точностью. Этот шаг был как музыка: уверенный, немного тяжёлый, как будто он несёт груз, который не решается кому-либо показать.

Айлен прильнула к стеклу ближе, не замечая, что щекой касается холодной поверхности. Удар молнии осветил двор – на мгновение всё стало видно, как днём. И в эту секунду Маркус повернул голову. И – увидел её.

Глаза встретились сквозь стекло. Он остановился. Не сразу. Сначала – почти незаметно замедлил шаг, будто внутренне сопротивляясь. А потом – резко. Стоял, не двигаясь. И смотрел.

Айлен застыла. Казалось, что весь её организм стал хрупким, как само стекло между ними. Этот взгляд – как удар током. Не просто "он её увидел". Он увидел. Глубоко, болезненно, точно. В этот момент она поняла: он всё знал. И про её чувства. И про то, что он для неё больше, чем преподаватель, больше, чем взрослый, больше, чем кто-либо до этого.

Но в его глазах не было радости. Не было страха. Было… что-то, похожее на сожаление. Он будто хотел сказать: «Ты не должна». Но не мог.

Айлен сделала шаг назад, как будто её толкнули. Сердце в груди колотилось – в висках, в горле, в кончиках пальцев. Она села на край кровати, сжав руки в коленях. Глаза горели, как после слёз, хотя она не плакала. Это был удар. Настоящий. Глубже физической боли.

Она не знала, сколько прошло времени. Минуты? Час? Но когда она снова подошла к окну, двор был пуст. Только дождь – вечный, монотонный, равнодушный.

Айлен разомкнула губы, будто хотела что-то сказать вслух, но не смогла. Всё внутри было разорвано на куски. Он знает. Он отвернулся. Он видел её – и отвернулся.

На следующее утро она шла в колледж, будто через воронку. Шум людей, капли дождя, запах мокрого асфальта – всё было, как обычно. Но она – нет. Она стала другой. Что-то в ней умерло, но что-то и родилось: острое, горячее, опасное. Теперь ей было всё равно, какой ценой. Она должна была понять, почему он отступает. Что он скрывает. И зачем её взгляд – пусть и на мгновение – остановил его шаг.

А может быть, это была лишь её иллюзия? Может быть, он просто смотрел в своё отражение в стекле?

Нет, она чувствовала – не иллюзия. Он видел её. И испугался.

Глава 2. Что-то не так

1. Шёпот в коридоре: слухи быстрее ветра

Когда Айлен на следующее утро вошла в главный корпус колледжа, воздух уже был другим. Не потому, что осень дышала холодом. Не из-за дождя, что всё ещё барабанил по стеклам. А потому что в этом воздухе витало что-то. Нечто невидимое, но ощущаемое кожей, как приближение грозы. Коридоры были такими же – серые стены, зелёные ковры, знакомый запах старых книг и растворимого кофе. Но тишина в них была… живая. Напряжённая. Шепчущая.

Она заметила это сразу. Студенты, группки которых обычно гудели у шкафчиков и на лестнице, в этот раз говорили тихо. Шёпотом. И, главное – замолкали, когда она проходила мимо.

– Это о ней, – прошептала внутри себя Айлен. И сразу же устыдилась. Мания величия? Паранойя?

Она пыталась не смотреть по сторонам. Но чувствовала – взгляды следуют за ней.

Некоторые – короткие, прячущиеся. Другие – долгие, пристальные, с оттенком жалости или, хуже, интереса.

Невежливого, липкого интереса.

Когда она свернула за угол к аудитории 3.16, две девушки из параллельной группы, стоящие у окна, резко оборвали разговор и сделали вид, будто обсуждают расписание.

– Ну да, с кем не бывает, – одна из них бросила фразу, не глядя.

– Главное – чтобы не посадили, – тихо ответила вторая.

Айлен замерла. Что?

Но спрашивать не стала. Прошла мимо, будто не слышала. Но сердце ускорилось. Стало неприятно жарко.

У аудитории, как всегда, стояли старшекурсники. Среди них – Фрейя Брукс, та самая, что дружила с Тоби до их разрыва. Длинные рыжие волосы, острые скулы, взгляд, от которого хотелось отвести глаза. И именно она, заметив Айлен, театрально подняла бровь и сказала:

– Смотрите-ка, звезда лекционных залов пожаловала. Интересно, сегодня урок будет снова “на глазах у всех” или уже за закрытыми дверями?

В группе раздался сдержанный смешок. Кто-то отвернулся. Кто-то опустил взгляд.

Айлен чувствовала, как в груди поднимается холодная волна – смесь стыда, страха и злости. Но она всё ещё не понимала, о чём речь. Что, чёрт возьми, они имеют в виду?

Она прошла внутрь аудитории, села на своё место – в третьем ряду, у окна. Как всегда. Рядом с ней села Селия, её соседка по комнате. Обычно они болтали перед парами, шутили, делились заметками. Сегодня – нет.

Селия смотрела в тетрадь, будто не замечала Айлен. Как будто между ними выросла невидимая стена. Айлен не выдержала:

– Что происходит?

Селия медленно подняла глаза. Нервно сглотнула.

– Ты правда не знаешь?

– Нет, – тихо. – Объясни.

– Вчера вечером… кто-то видел, как ты выходишь из административного крыла. Поздно. А за тобой – профессор Роуэн. – Селия опустила глаза. – Говорят, ты была в его кабинете. Один на один. Долго.

Она замолчала.

– И что? – Айлен пыталась сохранить голос спокойным. – Это просто слухи.

– Но ты же правда была там?

Айлен отвернулась к окну. Отражение стекла снова обманчиво показывало не её, а какую-то другую девушку – чужую, растерянную, с красными глазами.

– Это никого не касается, – тихо сказала она.

Селия вздохнула:

– Может, и так. Но это уже обсуждает весь колледж. И, по слухам, его могут временно отстранить.

– Что?! – Айлен резко повернулась. – За что?

– “Непрофессиональное поведение”, “неуместные отношения со студенткой”, – тихо произнесла Селия. – Понимаешь, такие вещи… никого не волнует, правда это или нет. Людям нужны только истории. Особенно – грязные.

Айлен почувствовала, как в ушах стучит кровь. Всё тело сжалось.

Слухи.

Подозрения.

Подозрения, которые могут уничтожить не только её, но и его.