В углу круга

Николай Щербатюк

В углу круга

Предисловие

Детройт – город контрастов, место, где тьма сталкивается со светом, где каждая улица хранит свои тайны, а каждый угол – скрытый взгляд в бездну. Это не просто бетон и асфальт, это живой организм, дышащий шумом машин, шепотом ветра и эхом чужих голосов.

В этом городе нет случайностей. Здесь каждое преступление – это вызов системе, каждое убийство – мрачный диалог с вечностью. И когда в тени появляется тот, кто играет по своим правилам – художник боли, маньяк с философским взглядом на смерть – начинается игра, где ставки – жизнь и смерть, разум и безумие.

Эта книга – история противостояния. История охоты на тень, которая никогда не сдаётся. Двое шерифов, разделённых временем и судьбой, и один убийца, чьи мотивы глубже, чем простая жестокость. Их игра – не просто погоня за преступником, это столкновение идей, взглядов на жизнь и смерть, на справедливость и хаос.

Здесь нет простых ответов. Есть только круг, в углу которого кроется истина. Истина, которую каждый читатель должен будет найти сам, пройдя сквозь мрак и свет, через кровь и разум.

Добро пожаловать в Детройт – город, где игра только начинается, а круг никогда не замкнётся.

Глава 1. Вспоротый город

1. Преступление у реки – первый кадр

Река Детройт течёт как порез – чёрная, густая, без дна. В начале марта вода всё ещё несёт куски льда, но город уже оттаивает от зимней спячки. Над ней – серое небо, под ней – бетонные берега, а между ними, в утреннем мареве, тело. Его нашли дети.

Первый вызов пришёл в 6:14. Патрульный номер 423, офицеры Ланкастер и Делгадо. Запах – первый, что ударил в нос, ещё до взгляда. Гниение всегда приходит раньше понимания. Тело лежало не в воде, а аккуратно уложенное на склоне – будто не выброшенное, а выставленное. Как витрина.

Он был мужчиной. Лет сорока. На нём не было обуви, а руки аккуратно сложены на груди, будто в молитве. Но больше всего врезалось в сознание лицо: на нём не было глаз. Не просто выколоты – удалены хирургически, с почти патологической точностью. И на лбу, как метка, было вырезано нечто странное: круг, разорванный в одном месте, с углом, уходящим внутрь.

Шериф Джон Дэвис приехал на место спустя двадцать семь минут. Он не спешил – ни с выводами, ни с движениями. В свои пятьдесят девять он уже видел всё. Или думал, что видел. Он стоял, тяжело дыша сквозь запах смерти, и смотрел на тело, будто оно нечто большее, чем просто труп. Как будто оно разговаривает.

– Это не первое, – сказал он тихо. – Просто первое, о котором он хочет, чтобы мы знали.

Офицер Делгадо вздрогнул. Он был новым, переведённым из Техаса. Не привык к холодам и не привык к такому взгляду у шерифа.

– Как вы это поняли? – спросил он.

Дэвис не ответил сразу. Он подошёл ближе. Не к телу – к земле вокруг. Прикрыл глаза, вдохнул, как будто пытался уловить запах не разложения, а чего-то другого. Следа.

– Этот город гниёт снизу вверх. Он знает, где бить, чтобы никто не понял, что он уже мёртв.

Он нагнулся, поднял пластиковый кулёк, зажатый между двумя камнями. Внутри – сложенная бумага. На ней цитата, напечатанная машинным шрифтом:

«Кто смотрит в бездну, должен помнить: бездна тоже смотрит в него.

Но что, если бездна – это ты сам?»

– Ницше, – тихо сказал Ланкастер. – По-моему.

Дэвис кивнул.

– По-твоему – верно. Только он исказил цитату. Нарочно. Это не философ. Это художник. Он вырезает философию на коже.

Скорая не торопилась. Они знали: мёртвого не вернуть. Судмедэксперт, доктор Элли Браун, прибыла ближе к семи. Холодная, сдержанная, всегда в перчатках ещё до того, как вышла из машины. Она не любила говорить при свидетелях, но с Дэвисом у неё был свой стиль общения.

– Глазные яблоки удалены аккуратно. Не просто вырваны – это сделано хирургом или кем-то с медицинским опытом. Следов борьбы нет. Возможно, он был под анестезией… или добровольно неподвижен.

– Добровольно? – фыркнул Делгадо.

Она не ответила. Только посмотрела на него так, будто он спросил: «Почему кровь красная?»

Дэвис всё ещё держал лист бумаги.

– Это послание, – сказал он. – Но не нам. Он говорит самому себе. Как будто подтверждает: я ещё жив. Пока кто-то может увидеть мой смысл – я не исчез.

– Значит, он хочет, чтобы его нашли? – спросил Ланкастер.

Дэвис посмотрел на реку. Лёд трещал и плыл, как сломанная память.

– Нет, – сказал он. – Он хочет, чтобы мы начали игру. Это шахматы, только фигуры уже мертвы.

В этот момент поднялся ветер. Бумага в руке шерифа чуть не вырвалась. Он сжал её крепче.

А потом – тишина. Как в театре, когда гаснет свет и зрители замирают в ожидании.

Первый кадр был снят. Детройт просыпался, а в его жилах уже текла кровь. В углу круга, там, где никто не смотрит, начало двигаться нечто. И оно знало, что второй ход – за ним.

2. Шум Детройта: машины, кровь и реклама

Детройт просыпается не с солнцем, а с ревом моторов. Он не поёт, а рычит. Это город с разбитым позвоночником, который всё ещё ползёт – упорно, с ненавистью к себе. Здесь не слышно птичьего щебета. Здесь слышно, как металл встречает бетон, как тормоза скрежещут по влажному асфальту, как голос диктора с уличного экрана орёт: «Вы заслуживаете больше – купите RAM 2500!»

На перекрёстке Джон Ар и Грейтиот утро было как всегда: дым из вентиляции, мусор, ворон, сидящий на светофоре. Рекламный щит над кофейней мигал красным – кофе, который «разбудит даже мёртвого». И именно под ним стоял Ларри Хоул – главный редактор местного новостного портала "Detroit Grind". Он курил, как всегда, нервно, как будто каждая затяжка – последний шанс удержаться за край.

– Тело у реки? – спросил он в телефон, пытаясь перекричать ревущий автобус.

– Да. Без глаз, со шрамом на лбу. Похоже, не просто убийство. Уже есть шериф, врачи, куча копов. – Голос на другом конце – Джина, его ночной корреспондент.

Ларри щурился. Он знал: такие истории не просто "кликбейт". Они – топливо. Детройт не питается светом. Он живёт страхом.

– Жду фото через пять минут. Заголовок – «Слепой посланник: кто оставляет тела у реки?». И добавь цитату. Философскую. Люди любят умную жуть.

Он сбросил звонок, затоптал сигарету, посмотрел на улицу. Шум не прекращался ни на секунду. Музыка из проезжающего «Мустанга», крик продавца пончиков, сигнал фургона. Детройт звучал, как перелом.

В десяти кварталах отсюда, на седьмом этаже обшарпанного здания, за бронированным стеклом проснулся Калеб Морган. Восемь утра. Он открыл глаза, как будто включился. Ни зевка, ни поворота. Просто включение.

Он встал. Его комната была пуста: металлическая кровать, шкаф, стол, книги. Много книг. В углу стоял манекен без головы. На стене – вырезка из медицинского журнала: «Глаз как путь к душевному ядру». Ни фотографий, ни следов прошлого.

Калеб Морган – имя, которое знали только архивы. Тихий, незаметный, он был призраком. Но не для города. Для города он был автором. Убийства – не вспышки гнева, а высказывания. Он не прятался. Он показывал. Просто никто не знал, куда смотреть.

Он подошёл к окну. Отсюда было видно завод Ford вдалеке и бурлящую реку. Он улыбнулся.

– Первый кадр принят.

Он говорил шёпотом. Самому себе. И только себе.

В шуме города не слышно мыслей. И это удобно.

На другом конце города, в старом участке №9, шериф Джон Дэвис сидел у своего стола. Перед ним – та самая бумажка с искажённой цитатой. Рядом – записи, фотографии, карта города. Красные нитки, кнопки, круги, углы. Он работал с делами, о которых никто не знал. Те, что не попадали в отчёты. Те, что шептали.

Он знал: это не случайное убийство. Это начало серии. Он чувствовал запах – не тела, а идеи. Кто-то строил историю. Кто-то писал книгу, в которой смерть – язык.

За дверью уже стоял молодой, дерзкий офицер, которому суждено будет занять его место – Аарон Блэйн. Но пока – он ждал. Смотрел. Учился.

Шум Детройта нарастал. Он был как волна – и кто-то знал, как ею управлять.

3. Старый шериф Дэвис: закурить перед бездной

Джон Дэвис был из тех мужчин, которых называют «последние». Последний, кто помнил запах пепла от горевших церквей 90-х. Последний, кто разговаривал с людьми, а не с протоколами. Последний, кто умел молчать так, чтобы тебя слышали.

Он сидел в своём кабинете уже третий час. За окном вставало стальное утро Детройта. Оно не светлело – просто становилось чуть менее тёмным. Одна лампа освещала стол, заваленный распечатками, старой картой города и пожелтевшими фотографиями. Где-то в коридоре работал автомат с кофе, гудел сломанный кондиционер, кто-то снова забыл выключить рацию.

Но здесь – в его кабинете – было тихо, как перед бурей.

Дэвис закурил. Медленно, с расстановкой. Он курил редко, только когда в груди скапливался слишком большой вес. Сейчас – тот самый случай.

Он смотрел на фото: тело у реки, вырезанные глаза, тонкий разрез от скулы к уху. Метка. Почерк.

– Он вернулся, – произнёс шепотом. Никому. Только дыму.

Он знал: это не просто очередное убийство. Это стиль. Убийца не прятался. Он сообщал. И сообщал тому, кто умеет читать.

На полке лежала старая папка. На ней не было названия, только цифры и слово, написанное от руки: «Круг». Он открыл её. Дела десятилетней давности. Несвязанные убийства, странные символы, тела, оставленные в «особых» точках города. Тогда ему не хватило полномочий – и времени. Улики исчезали. Свидетели исчезали. Даже коллеги смотрели на него, как на безумца. Дело закрыли. А он не смог.

Теперь всё начиналось снова.

В дверь постучали. Не дождавшись ответа, вошёл Аарон Блэйн – молодой, прямой, острый, как лезвие. На нём был свежий костюм, на лице – амбиции.

– Утро, шериф. Там у реки… судмедэксперт уже закончил. Хотите отчёт?

Дэвис кивнул. Не вставая, не меняя выражения лица.

– Ты знаешь, почему он оставляет тела на виду?

Аарон на секунду замешкался.

– Потому что он хочет, чтобы мы их нашли?

Дэвис усмехнулся.

– Нет. Потому что он хочет, чтобы мы увидели. Видеть и находить – не одно и то же. Он оставляет нам не улику. Он оставляет фразу.

Аарон подошёл ближе. На столе лежала распечатка с символом, вырезанным на лбу жертвы. Угловатая спираль, как будто начерченная циркулем и прерванная в одном месте. Дэвис обвёл её пальцем.

– Это не просто метка. Это его подпись. А подпись – это всегда вызов.

Аарон хотел что-то сказать, но замолчал. Он не был глуп. Просто ещё не понимал глубины. Не чувствовал пустоты, которая стоит за этими телами. Пока.

– Вы думаете, это тот же человек? – наконец спросил он.

Дэвис кивнул.

– Я не думаю. Я знаю. Он ушёл на десять лет. Может, чтобы наблюдать. Может, чтобы планировать. А может, чтобы доказать нам, что мы без него – никто. А теперь он вернулся. И вернулся не просто так. Он начал с манифеста.

Он снова затянулся. Дым вылетел в потолок, как дух из лампы.

– Знаешь, что самое страшное, Аарон? – произнёс он почти ласково.

– Не то, что он убивает. И не то, что он издевается. Самое страшное – он умный. Умнее, чем мы. Он не хочет крови. Он хочет, чтобы мы сломались.

Аарон стоял молча. Он не понимал ещё всего. Но понимал главное – этот старик не бредит. Он говорит с бездной. А она, чёрт возьми, отвечает.

– Закрой дверь, – сказал Дэвис. – И скажи внизу, чтобы больше никто не трогал тело. Завтра поедем туда с тобой вдвоём. До этого – тишина. Он наблюдает. Он ждёт реакции.

Аарон кивнул и вышел. Дэвис остался один. Он докурил до фильтра, затушил в пепельнице и закрыл глаза. На секунду. Он видел этот город в огне. Он знал, что огонь вернулся. И теперь – не в переулках, а внутри.

Он снова взял папку «Круг» и положил её на стол.

– Ладно, ублюдок. Мы снова начали.

4. Убийство на мосту: философия боли

Мост Риверфронт – старая артерия Детройта. Камень и сталь, пережившие времена, когда понизу шли караваны, а поверху – грузовики и страх. Он соединял два берега, два Детройта – живой и мёртвый. На одном – огни, на другом – пустота. Именно здесь убийца решил сказать следующее слово.

Жертва лежала прямо на перилах. Спина выгнута, как будто её оставили в танце. Руки аккуратно сложены. Лицо закрыто куском белой ткани, на которой – красная круговая метка, будто начерченная губами, но кровью. Рот на ткани вырезан: из него торчит лист бумаги, сложенный вдвое.

Аарон Блэйн застыл на месте. Это было не просто убийство. Это была композиция. Он чувствовал, как его собственное тело начинает напрягаться, как будто в нём кто-то поворачивает ключ изнутри.

– Он снова оставил письмо, – сказал Дэвис, подойдя ближе. – Почерк печатный. Чернила старые. Бумага обожжена по краям. Он хочет, чтобы это запомнили. Чтобы каждый кадр в голове горел.

Аарон достал перчатки и осторожно вынул письмо. Развернул. Там было всего три строки:

«Ты смотришь – и ничего не видишь.

Ты дышишь – и не чувствуешь.

Значит, ты мёртв. Но это не твоя вина.»

Аарон прочитал вслух.

– Он… он философ? – тихо спросил он.

– Нет, – ответил Дэвис. – Он – воспитатель. И это письмо – не для нас. Это для неё. Он сделал из неё сообщение. Понимаешь? Он не убивает ради смерти. Он показывает, что мы не живём.

Аарон молчал. Мост трещал под колесами дальнобоя. Под ним бурлила река – тёмная, жирная, будто нефть. На фоне всё этого тело выглядело почти… церемониально.

Судмедэксперт подошёл к ним с планшетом.

– Жертва – Линда Кросс, 29 лет. Пропала три дня назад. Была студенткой, активисткой, писала о правах заключённых. Из семьи баптистов. По телу – нет следов сексуального насилия. Всё очень… чисто.

Пауза.

– Но есть интересное: на её спине выжжен тот же символ. Только внутри круга – три точки. Равносторонний треугольник.

Дэвис сразу насторожился.

– Треугольник внутри круга, – повторил он. – Старая алхимическая метка. Иногда её называли «Предел боли». Она означает, что страдание – это форма познания.

Аарон вздрогнул.

– Вы правда думаете, он… философ?

– Он – больше, – тихо ответил Дэвис. – Он религиозен. У него свой культ. Свой взгляд на мир. Он не считает это убийством. Для него это инициация. Он как будто говорит: «Вы страдаете? Наконец-то вы чувствуете что-то настоящее».

Ветер налетел резкий, срезая звуки. За спиной затрещала плёнка, ограждающая место преступления. В этот момент Аарон понял: это не просто детективное дело. Это – игра с самим существованием.

– Он мучил её? – спросил он.

– Нет, – ответил судмед. – Наоборот. По данным – смерть наступила мгновенно. Сломан первый шейный позвонок. Вероятно, она не поняла, что умерла.

– Значит, боль – не в теле, – произнёс Дэвис. – Она была в сообщении. Он не причинял боль, он показывал её необходимость.

Аарон смотрел на труп. На ткань, которая колыхалась от ветра. На мост, который будто держал на себе не только машины, но и смысл. Всё здесь было нарочно. Чётко. Символично.

– И это только начало, – добавил Дэвис. – Он строит узор. Мы видим только точки. Но когда их станет достаточно – появится картина. Только вопрос: успеем ли мы её прочесть?

В этот момент кто-то крикнул:

– Шериф! С другой стороны моста… под перилами!

Они побежали. Под перилами, на бетонной опоре, была выцарапана фраза:

«Кто пройдёт боль, тот станет видеть.

Кто видит – не боится.

Кто не боится – станет мной.»

Дэвис перечитал и усмехнулся.

– Вот и философия. Только она не о спасении. Она о превращении. Он не уходит от боли. Он строит через неё храм.

Аарон впервые по-настоящему испугался.

5. Сигнатура Габриэля: рисунок без линий

– Он не оставляет отпечатков. Ни ДНК, ни волоса, ни кожной крошки, – мрачно говорил криминалист Логан, вертя в руках микроскопическую стеклянную трубочку. – Но вот это… Это другое.

Детройтское утро было серым, как неотмытый экран телевизора. Мост всё ещё был закрыт. Журналисты ждали внизу, как стервятники, надеясь ухватить запах страха.

Аарон стоял рядом с Дэвисом в лаборатории. Перед ними на экране увеличенное изображение – фрагмент ткани, изъятый изо рта жертвы. Поверх него – почти невидимые на глаз – микроскопические бороздки.

– Это не просто ткань, – продолжил Логан. – На ней лазером выгравирован узор. Почти нулевая глубина. Но рисунок есть.

– Какой? – спросил Дэвис, всматриваясь в изображение.

– Геометрия. Многогранник. Без начала и конца. Он не из простых – не октаэдр, не додекаэдр. Он… скорее идея формы, чем форма. Будто что-то математическое, но без линейного мышления.

– Рисунок без линий, – пробормотал Аарон.

Логан кивнул.

– Вот именно. Он играет на грани концепта. Почти как… сигнатура. Не подпись, не имя. А структурный отпечаток его мышления.

Шериф Дэвис прищурился.

– Значит, он оставляет не улики, а следы стиля. Он не говорит, кто он. Он показывает, как он думает.

– Он Габриэль, – сказал Аарон тихо, вспомнив, как называли маньяка в полицейских отчётах. – Мы дали ему имя по первому делу, где на стене было вырезано: «И послан был Габриэль, возвещать пробуждение».

– Если это Габриэль, – хмуро сказал Дэвис, – то он не просто серийный убийца. Он – инженер смыслов. Он работает на грани символа и ужаса.

На другом экране всплыли фотографии с предыдущих мест преступлений. На одной – школьный коридор, тело подвешено за руки. На другой – покинутая церковь, тело уложено в позу «благословляющего». Везде – чистота, порядок, ритуальность.

– А теперь смотрите, – сказал Логан и вывел новое изображение. – Я сопоставил расположение жертв, угол тел, орнаменты. Если соединить все точки на карте Детройта, выходит…

– Круг? – спросил Аарон.

– Почти, – Логан кивнул. – Но не совсем. Он неполный. У него нет центра. Всё вращается, но вокруг пустоты.

Шериф наклонился вперёд.

– Он строит… что-то. Какой-то мета-рисунок. Без видимой формы, но с внутренней логикой.

– Это и есть его почерк. Его сигнатура, – сказал Логан. – Рисунок без линий. Он не повторяет действий. Он строит… ощущение.

Аарон медленно провёл рукой по столу.

– То есть, мы ловим того, кто не просто убивает. Он делает нас частью концепта. Мы – фигуры на доске, которую он уже нарисовал, а мы её даже не видим.

Дэвис встал. Подошёл к окну. Детройт гудел внизу – машины, вывески, дым. Шум, под которым легко прятать смысл.

– Его нельзя поймать в логике. Только – в музыке тишины, – произнёс он. – Габриэль – это не имя. Это роль. Маска. Он может быть кем угодно.

Аарон почувствовал, как мурашки пошли по коже.

– Тогда как его найти?

– Надо думать, как он, – сказал шериф. – Не искать след, а воспринимать паттерн. Не логикой – ритмом. Слушать пустоту в центре рисунка.

– А это возможно?

Дэвис повернулся и выдохнул:

– Только если сам станешь частью круга.

Глава 2. Улики как иллюзия

1. Угол обзора: камера не видит суть

Камера стояла высоко, на углу здания с выцветшей вывеской "Мексикали Гриль". Чёрный купол, защищённый от дождя, повернут в сторону моста. Изображение с неё уже не раз просматривали – увеличивали, фильтровали, стабилизировали.

На экране – темный силуэт, переходящий дорогу. Ночь. Фонари оставляют мозаичные отблески на мокром асфальте. Прохожий в капюшоне, не торопясь, идёт вдоль парапета. Спустя семь секунд в том же кадре – жертва. Молодая женщина в светлой куртке. Она идёт быстрее. Через 21 секунду – вспышка света от фары. Потом – пустота. Никаких резких движений. Никакой борьбы. Только провал между кадрами. А после – тень, уходящая в другую сторону.

– Это не доказательство, – сказал Аарон, выключая экран. – Это мираж. Псевдосвидетель.

– Но он там был, – пробормотал офицер Рэйли, – мы же видим, как он шёл за ней. Это совпадает по времени.

– Это совпадает по углу обзора, – поправил Аарон. – Мы видим фрагмент действия, обрамлённый железом и алгоритмами. Камера не понимает, что фиксирует. Мы приписываем смысл тому, что намерены видеть.

Психологически Дэвис был очень измотан. Его нервы были на пределе. Он исчез, взяв отпуск на неделю.

Детектив Аарон Блэйн вёл дело Габриэля всего третий день. После исчезновения Дэвиса он работал в одиночку, с командой, которая всё ещё не знала, кто теперь главный. Ему приходилось не просто искать убийцу – ему приходилось утверждать стиль мышления, чтобы не повторить ошибок предыдущего шерифа.

На стене его офиса висели распечатки с разных камер. Он собрал их как мозаику. Но ни одна не показывала лица. Ни одна не зафиксировала действий. Только последствия, только силуэты.

– Угол камеры – это выбор слепоты, – прошептал он сам себе. – Мы всегда смотрим откуда-то, и никогда не видим всё.

На соседнем экране он показал Рэйли фрагмент из другого инцидента – другого убийства, месяца три назад. Та же тень, тот же размер, тот же шаг. Но позже выяснилось, что это был бездомный с поддельной курткой, который вообще не имел отношения к делу.

– Понимаешь? Мы видим движение, и мозг достраивает намерение. А Габриэль этим и пользуется. Он заранее знает, что камеры – это не свидетель, а иллюзионист.

– Но ведь хоть что-то он оставляет? – спросил Рэйли. – Пятно, ошибку, след?

Аарон улыбнулся – горько.

– Он не оставляет следов, он оставляет ошибочные выводы. Камера – это ловушка для полицейского ума. Она даёт уверенность. А ему только это и нужно – чтобы мы шли не туда. Чтобы мы были заняты углом обзора, а не смыслом происходящего.

Он взял красный маркер и обвёл несколько точек на карте. Камеры, тела, время. Все события в городе начинались одинаково: появление тени, звук, сбой света, тело. Как будто череда ритуалов, не преступлений.

– Камера не видит сути, – повторил Аарон. – Потому что суть – не в действии, а в интонации. И никакая техника это не уловит.

Рэйли опустил глаза.

– Значит, ты хочешь сказать… он делает это в кадре нарочно. Чтобы мы это увидели – и ошиблись?

– Именно, – кивнул Блэйн. – Он нас вовлекает. Делает нас соавторами. Мы вместе с ним создаём иллюзию улик.

Он замолчал, глядя в экран. Там по-прежнему был силуэт. Чёрная фигура в темноте. Никакой эмоции. Никакой реальности.

Просто угол. Просто кадр. Просто мир, в который мы поверили.

2. Странный символ на стене: "круг в углу"

Сначала это казалось просто грязным следом. Сырая кирпичная стена старого склада, у которой обнаружили тело Рене Кларк, не говорила ничего – ровно до тех пор, пока Аарон не вгляделся. Там, чуть выше уровня глаз, еле различимым серым, будто сажей или пеплом, был выведен символ: круг, касающийся одного угла квадрата.

Он стоял над телом, не говоря ни слова. Погода мрачная, небо стянуто оловом, и даже чайки замолчали. Этот символ – не был на виду, но теперь он словно бросался в глаза.

– Случайный след, – пробормотал криминалист. – Может, кто-то плечом задел.

– Нет, – тихо сказал Аарон. – Это нарочно. Это его.

Они уже сталкивались с ним – этот символ повторялся, но никто не придавал значения. То он был на дверце мусорного бака, то на капоте брошенной машины. Никто не думал, что он важен. До сегодняшнего дня.

Аарон достал планшет, открыл свою коллекцию снимков с мест убийств. Пролистал. И вот – на третьем снимке, почти незаметный, но тот же: круг, замыкающийся у угла. Как будто геометрия имела значение.

– Он говорит с нами, – сказал он вслух. – Он оставляет не улики, а понятия. И этот – самый первый. «Круг в углу».

Рэйли подошёл ближе.

– Что это значит?

– Пока не знаю, – ответил Аарон. – Но это не почерк маньяка. Это система мышления. Кто-то играет формами, не телами.

Он нарисовал этот символ в блокноте. Круг. И угол. Простой, почти детский рисунок. Но он смотрелся зловеще, потому что появлялся рядом с мёртвыми.

– Он не просто убивает, – продолжал Аарон. – Он ставит знаки. Он как бы метит территории сознания. Как художник или архитектор. Только его проект – не здание, а паника.

Они обошли склад. В дальнем углу стены – ещё один след. Более чёткий. Словно выведенный мелом, но твёрдой рукой. Геометрия была точной. Круг не был нарисован в центре, он касался угла, словно туда его тянуло. Как если бы сам круг был несовершенен, пока не соприкоснётся с краем.