Заволжские были. Добрые рассказы и повесть о любви

Ладомира

Заволжские были. Добрые рассказы и повесть о любви

1. Старушки на Луне.

.

Бабе Дуне Грязевой было 90 лет. Раньше она работала при церкви. Продавала свечки, собирала записки. Но потом церковь закрыли, и на этом месте открыли магазин.

Попа куда- то сослали, а старушки певчие собирались теперь по хатам, пели.  Баба Дуня стала больная, сгорбленная и старенькая. Тимуровцев прикрепили ухаживать за ней. Принести дров (в Поволжье, где дров не было, это были кизяки, изготавливавшиеся из коровьего навоза и соломы), очистить снег у самой избушки, у порожка. Принести воды из колодца. Самой-то ей трудно было это сделать.

В углу её скромной хатки стоял старинный сундучок. Она его аккуратно открывала в другую сторону, чтобы тимуровцы не видели, что там лежит. Ушлые тимуровцы обхаживали старушку со всех сторон.

– Теть Дунь, а что у тебя в сундучке?

– Теть Дунь, а можно я на сундучке посижу?

Однажды она смилостивилась по своей доброте, не думая, чем это ей обернется, и показала тимуровцам, что лежит в ее заветном сундучке. А лежали там желтые письма с фронта от погибших мужа и двух сыновей. И весь сундучок был наполнен старинными восковыми свечами, которыми она очень гордилась и дорожила.

Любили мы тетю Дуню. Но больше всего любили чего-нибудь пожевать. Жевали все: вар, смолу, солодку – солодик, выдергивали камыш, ели аир; от  смолы и вара  зубы у ребятишек были черные.

А тут такая роскошь! Воск мягко жевался, был приятным на вкус, приятно щекотал нёбо и пощелкивал на зубах: щёлк, щёлк, щёлк, щёлк!

Мы попросили у бабы Дуни свечечек пожевать. Она нам радостно выделила по одной свече.

На следующее утро вся маленькая школа жевала воск. Это была конвертируемая валюта. За жвачку из свечки давали открытку  с изображением артиста, конфету, мятный пряник,  писчее пёрышко или деревянную ручку к нему, цветной карандаш. Народ ничего не жалел, для того, чтобы пожевать восковую жвачку. Зубы побелели. Ребятишки радостно вытаскивали изо рта и показывали друг другу, у кого какая жвачка.

– Дай пожувать, – просили те, у кого ничего не было на обмен.

Четыре тимуровца имели успех. Их ждали с утра у ворот школы и гурьбой провожали из школы до дома.

И так мы просили у бабы Дуни свечки каждый день.

Наконец, поток свечей иссяк. И она нам перестала выделять. Мы стали держать совет: как же выпросить ещё.

Самая сметливая, смелая и башковитая была Люся Шабалова и она придумала вариант отправления стариков на Луну. Вариант сработал.

Ребятня прибежала к бабе Дуне.

– Тетя Дуня, беда!

– Что такое, дочкя? Кака така беда?

– Ой, беда так беда! Ты знашь, что щас придумали-то, мы те даж боимся сказать!

– Да говоритя скорее, не тянитя.

– Ты знашь, на Луну народ собрался лететь скоро. Старушек-то не жалко.  В государстве решили теперь отправлять на Луну всех старух. Слыхали, в правлении на тя разнарядка пришла.

– Ой, что же мне делать-то? Кто ж мя защитить?

– Мы за тя похлопочем!

– Ой, похлопочитя! А я уж вам ещё свечечек добавлю!

– Добавь, добавь.

Узнав, что ее хотят отправить на Луну, старушка щедрою рукою выделила свечки юным тимуровцам – будущим представителям российского бизнеса. И всё было хорошо. Но кто-то из соседей или учителей просветил старушку. И однажды, когда обнаглевшие тимуровцы, пресыщенно и жадно поглядывая на сундучок , пришли рассказать, как они хлопочут за тетю Дуню, она вдруг сказала:

–От что, ребяты. Я хоть на Луну, хоть на Марс готова лететь, лишь бы вас, сволочей, больше не видеть.

И тимуровцы были с позором изгнаны из дома. А потом их после этой истории в пионеры не хотели долго принимать. А особенно Люсю Шабалову. Она обиделась и сказала: ну и не надо мне ваш собачий ошейник! Учительница узнала об этом на летних каникулах, и дело чуть не закончилось исключением из школы. Но это уже другая история.

2. Напрасно старушка ждёт сына домой…

Дядя Митя Щелочков любил играть на гармони. Бывает, сядет вечером на завалинку, растянет свою саратовскую с бубенцами –колокольчиками и – наяривает! Веселый был человек.

Народ собирался послушать. Особенно деревенские загорелые, чумазые ребятишки. В одних трусиках они плясали и пели, что было мОчи, вместе со взрослыми. Все пляшут, смеются, семечки грызут. Подсолнухи большие. Огромные такие.

На этом пятачке народ узнавал о событиях. А дядя Митя и  в армии был гармонист.

В деревню дядя Митя попал по ранению. Ранение было «чижолое», как он говорил,  но в чем это заключалось, он не распространялся. Раненых фронтовиков  развозили по госпиталям.

Так дядя Митя попал в далекое Заволжье. А из госпиталей раненых разбирали местные жители. Долечивать.

Нюра забрала его из госпиталя, и так он оказался при бабе, при большом дворе, при паре коров и лошаденке. Тетя Нюра была вдова. Звала она "сваво квантиранта" всегда строго-официально: «Димитрий».

Держала хозяйка его в строгости. Кормила сытно, но лишнего не позволяла.

Вся остальная толпа звала его дядя Митя, а фронтовики просто Митькя.

У дяди Мити, как и у каждого фронтовика были свои слабости. Он любил выпить и подраться. Что выяснилось вскорости после того, как его подлечили на курином мясце, яичках, творожке, сливочках, молочке, домашних пирожках, борще с наварчиком, картошечке в сливочках, блинчиках в сметане, варениках с картошечкой, творожком, паслёной, пирожках с ливером, на шкварочках и топленом сале, но самогоночку он получал только по праздникам – рюмочку, больше ему  не позволялось, так как Нюра его держала в строгости.

Поправившись, дядя Митя начал ходить на охоту, на рыбалку, заниматься хозяйством. Но был он все же, как птица в клетке, поскольку имел широкую, разухабистую душу. Эта душа находила свое самовыражение только тогда, когда он играл на гармошке.

Однажды тётя Нюра поехала в город продавать масло домашнее, яйца, смятану, творожок, курочку зарубила… И вместе с потрошками повезла всё это.  Не забыла она и карасиков, которых рано утром наловил дядя Митя в реке Таволожке. Караси там водились крупные, золотистые. О рыбалке надо бы рассказать отдельно: как с бреднем лазили, какие уловы были – мешками!

Но впопыхах тётя Нюра забыла закрыть погребицу с харчем на замочек. А дядя Митя загрустил. Потому что был в душе артистом. И ему не хватало общественного признания.

У него созрело решение. Он увидел сливки, сметану и решил сначала помочь своей Нюре. Он пошёл на местный рынок и продал там  и сливки, и сметану, и оставшееся масло. У него оказались денежки, до которых его не допускали. С искушением он не смог справиться. И загулял. Душа русская!

Купил чистой хлебной водочки, хорошо поддал. Сел на прилавок из слег, задумался, закурил свою трубочку. Щедрой рукой угощал леденцами ребятишек… А потом присел возле магазина с гармошкой. Развернул меха и запел:

– Напрасно старушка ждёть сына домо-о-ой!

Ей скажуть, – она зарыдаить…

Старая ушанка-треух  в такт музыке радостно болталась у него на голове. Распущенная набок, а ухи развязанные мотались во все стороны. На ногах валенки на босу ногу, которые он носил постоянно и говорил:

– Эт у меня с войны привычкя, всё своё держать при сабе.

От старой его гармошки стало вдруг как-то всё по-другому.

Клинышком бородочка, щупленький, но крепенький. Уж и сигареты и папиросы продавались, а у него все был кисет с табаком и трубка, привезенная с войны.

Он пел. Перед тем он трубочку аккуратно положил в кисет. То у него была целая церемония.

Все ходили вокруг и посмеивались, зная, на каком положении он находится. Он был военнопленный у тёти Нюры. Все слышали, как она загоняла его домой:

– Димитрий! Домой.

И он понуро плелся. За глаза он называл свою хозяйку  « нянужный алимент.»

Но теперь дядя Митя щедрой рукой угощал всех подходящих к нему. Разгул продолжался, пока вся радость не иссякла при появлении  Нюры.

Подошел, пыхтя, автобус. Нюра, всё заметив, молча, поджав губы, заспешила к дому, загруженная сумками. После разведки, увидев, что творило(крышка от погреба – прим. Авт.) у погребицы открыто, а продукты исчезли, она бросилась на базар с воплями.

Ей навстречу разливались рулады:

– Напр-р-расно старушка… , – сопровождавшиеся общим смехом.

– Бястыдник. Халуй! Все украл. Смятану, молоко! А ну, иди домой!

Ушаночка, и без того едва державшаяся на дядьмитиной голове, полетела прямо в пыль. Под общий смех разъярённая фурия грубо схватила его за шиворот и потащила с завалинки магазина.

Так на глазах всей от души веселившейся и растроганной музыкой толпы, которая и так была лишена эстетического удовольствия, «Нюркя» оскорбила дающего концерт музыканта. За что и была сурово наказана. Это был переломный момент. Свободолюбивая душа артиста дала выход давно копившейся творческой созидательной энергии.

"Квантирант" побил обидчицу. После боя, выдержанного Митей с честью, когда посыпалась шерсть и клочья от Нюры, перевес сил перешел на сторону нового хозяина. Изменились и их отношения. Теперь уже дядя Митя принял на себя роль хозяина-мужика и возглавил общее руководство финансами и хозяйством. Нюре того и надо. И на грозное мужское « Нюркя!» тетя Нюра откликалась серебристым голоском теперь не иначе как « Иду, иду, Митенькя!».

Мужики посмеивались, и говорили:

–Ну, Митькя! Прибрал Нюрку к рукам!

3. На Политотделе.

Пыльная степная дорога после дождя превращалась в непролазное болото. Глинистая пыль, которую радостно загребали босыми ногами деревенские мальчишки, и которую называли масляной, своей консистенцией действительно напоминала масло. Но стоило её смочить водичкой, и те же мальчишки разбежавшись могли долго скользить по поверхности, как на катке. Здесь застревало всё: трактора, полуторки, а появившиеся впоследствии «Кировцы» закапывались и тонули по самую кабину.

После такого полива на огороды заглядывать не надо. К Узеню, чтобы искупаться или половить рыбки, не спустишься. Не даст крутой обрывистый глинистый берег. Куриловские мальчишки находили наконец себе развлечение. Увидев приближавшийся по раскисшей дороге грузовичок какого-нибудь бедолаги шофера- колхозника, объезжавшего по какой-либо надобности «центральную шасейку», причиной чему могло служить принятие 100 грамм на грудь, либо попить чайку у кумы или продать «дармовое» зерно, дети сразу звали друг дружку, садились на лавочку напротив халупки дяди Мити Щелочкова и смотрели на машинёшку во все глаза.

Машина неторопливо подъезжала к главной луже, в которой недавно буксовал огромный «Кировец», осторожно заезжала в мутную жидкую грязь и… проваливалась по самую кабину. Матюкаясь, водитель мгновенно выскакивал из кабинки на крышу, на которой некоторое время растерянно сидел, потом перелезал в кузов, спрыгивал в раскисшую колею и отправлялся за трактором.

Представление заканчивалось. Пора было заниматься другими делами.

Их было так много в селе.

Дети трудились с восхода до зари. Чуть свет нужно подоить и выгнать в стадо коровку. Просепарировать молоко. Помыть сепаратор. Задать корм курям, проводить на водоём гусей и утей… Покормить поросят. Пока не жарко, пробежать грядки. Подкопать картошечки. Почистить баз, нарезать кизяки, разложить их для просушки, ведь кизяками топили зимой печи, и даже на них пекли хлеб. Замесить глину с трушкой из соломы, подмазать ею мазанку – летнюю кухню, да баню с сараем, а у многих и дома были обмазаны глиной.

Дети собирали грибы, ловили рыбу, собирали хворост и камыш на растопку. Часто помогали родителям на току, ворошили зерно.

Работали и на бахчах, не разгибая спину. Мальчишки штурвальными на комбайнах. Пасли коров, свиней и гусей. Ловили раков прямо руками в Таволожке и Узене. Щука брала на блесну. Бреднем налавливали по нескольку мешков рыбы и мешок раков.

Рыбу жарили, варили щербу ( похлёбка из рыбы с добавлением только лука – прим.авт.), но больше сушили, так что весь двор зачастую был увешан рыбой.

Впоследствии, когда дети стали уже взрослыми, рыбалка из необходимости превратилась в ритуал и развлечение, для чего многие специально приезжали за тридевять земель. Пока не появился личный транспорт, дядя Саша готовил заранее подводу, бредень, к нему приезжали сестра, брат – с их жёнами и мужьями, детьми. Вся компания отправлялась на Политотдел, на озёра, где забредали по глубине и по мели, дети «бОтали» по камышам, загоняя рыбу прямо в мотню длинного и тяжелого бредня. Ноги увязали в глине и иле, но требовалось соблюдать тишину, чтобы рыбу не спугнуть. Если рыба шла, бредень становился очень тяжелым. Знаками показывали, что сейчас будем выбредать. В момент выбредания страсти накалялись до предела.

– Быстрей, быстрей, ….. – на крепкое дядь Сашино словцо не обижались, падали, но тянули бредень по самому дну нижним краем. Быстрее, чтобы рыба не ушла, потому что попадались в сеть и такие охряпки, что могли порвать бредень или, дав хвостом по рукам, выпрыгнуть в мелководье и быстро уйти на глубину. Килограмм по двадцать попадались карпы, сазаны и щуки.

Раков сваливали в глубокое корыто, и они там шебуршались, скрипели клешнями о жесть, норовили выбраться из плена и расползтись по всему двору. Иногда потом их находили под грядками, уже засушенных, и выбрасывали курам на задний двор.

Вечером раков варили в котле с укропчиком. Раки сначала шевелились, но потом краснели и засыпали. Их ели всей семьёй, расположившись на кошме прямо на земле, пускались в разговоры. Всё это сопровождалось зачастую и выпивкой.

Баба Вера воспринимало такие посиделки неодобрительно, но мирилась, понимая, что родственники собираются не так часто.

Баба Клавдя всему радовалась и не ворчала. Затевала хлеб, пирожки, чтобы проводить потом гостей. Да и покормить на дорожку.

Но это будет потом, лет через двадцать. А пока…

На этот раз к залитой грязью яме подъезжал опытный водитель. Он во-время остановил свой грузовик  и весело поинтересовался, не завязнет ли здесь насовсем.

Ребятишки смотрели с восхищением и на шофера, и на забрызганный грязью автомобиль.

Шофера звали дядя Ваня Мальцев.

– Здорово, дядь Вань! – громко кричали они и, радостно перебивая друг друга, наперебой спешили предупредить его об опасности. Посыпались вопросы. – Ты нынче от Митрофаныча?

Митрофаныч  – это председатель колхоза Политотдел.

– Оттуда, – значительно замечал дядя Ваня, и преисполнялся сознанием собственной значимости.

– Как он там? Большой урожай будет пшеницы?

– Большой,– затягивая скрученную самокрутку из газеты и табака, говорил дядя Ваня.

– А как там Алексей Василич, когда приедет? Привет ему передавай, дядь Вань. Скажи, мы ждем. Раз обещал – пусть выполняет.

Подразумевалось, что он семенков обещал привезти и конфет «Мишка на Севере», о чём не забывалось. Алексей Василич был главный бухгалтер у Митрофаныча, и считалось, что был он человеком значительным.

– Ладно, передам. Да вы сами заходите, до Политотдела дошлёпаете. Ладно, поеду другой дорогой. Спасибо, подсказали, – заканчивал разговор дядя Ваня, садясь в машину.

Ребятня расходилась по дворам.

4.Явление малоизученной природы или он пикает!

Однажды летом деревенская детвора, как обычно, работала на бахче – на арбузах.

После обеда взрослые прилегли отдохнуть от полуденного зноя в шалаше, а дети пошли в овраг на Узень собирать ежевику.

Они пробирались по крутым склонам оврагов, рискуя сорваться в быстрые воды Узеня. В заводях росли белоснежные лилии и золотистые кувшинки-жёлтые комочки. Девочки любовались на красоту, мальчишкам было некогда. Они пролезали через заросли терновника и аккуратно переступали через верблюжью колючку. Ежевика была крупной и сочной, намного крупнее малины и слаще. Девочки собирали её в ладошки и сразу ели. Мальчишки рвали в фуражки, чтобы отнести на полевой стан и угостить взрослых.

Вдруг двое мальчишек из первого колхоза громко закричали:

– Глидитя, глидитя, чёйта в небе литить!

Все дружно разогнулись и уставились в небо, где белоснежным куполом раскинулся огромный парашют. Под ним находилось нечто круглое. Всё это очень заинтересовало детвору, которая, открыв рты, некоторое время молча, в изумлении наблюдала невиданную картину инопланетного вторжения.

Ужас, сначала сковавший деревенских детишек, внезапно сменился осознанием необходимости срочных действий. Кто-то закричал:

– Тикаем смотреть!

– Айда, – подхватили другие.

Странный предмет коллективным разумом детворы почему- то был сразу воспринят враждебно.

То ли кто-то успел начитаться Герберта Уэллса, то ли фильм вспомнили про диверсантов, но, прежде чем бежать к упавшему спутнику, дети вооружились сначала мотыгами, ломиками, топорами и ножами, и лишь после того побежали к заветному, сверкающему на солнце  явлению.

Взрослым, разумеется, сговорились ничего не говорить.

Между тем, самые шустрые уже прибежали к месту приземления объекта. Одни пытались тащить за собой парашют, другие залезли на круглый спутник. Инопланетное вторжение явно угрожало населению, если и не всей планеты земля, то уж местному населению  точно.

– Он пикает, пикает – кричали одни.

Другие уже начали лупить по враждебному объекту мотыгами и лопатами. Тем не менее пикание внутри агрессивного чужака не прекращалось. Тогда принесли лом и кувалду. По  космическому скитальцу был нанесён ряд сокрушительных ударов. Подозрительное пиканье наконец прекратилось.

Да и сам объект выглядел теперь не столь цивильно. Корпус был изрядно помят. Из него торчали какие-то проводки, сыпалось стекло… Что-то зашипело и смолкло…

Парашют тем временем был разрезан на несколько частей. Его быстро сховали под кустами терновника, прикрыв для верности дёрном, а сам аппарат, услыхав звуки приближавшихся вертолётов, детвора подкатила к крутому обрывистому берегу  Узеня, столкнула с обрыва и утопила в его глубоких водах. Остатки аппарата затянуло илом.

Так была одержана ещё одна победа над инопланетным разумом, но человечество так и не узнало имена своих спасителей.

Лишь спустя несколько дней по окрестным деревням начали ходить люди в военной и милицейской форме. Они интересовались, не видел ли кто, куда приземлился космический искусственный спутник? Но народ изумлённо пожимал плечами, отнекивался, детвора тоже хранила молчание. Так и записали таинственное исчезновение спутника к явлениям малоизученной природы.

Позже в окрестных сёлах стали появляться юбки и штаны из золотистой парусины. Некоторые шили себе панамы, и даже труселя. Но откуда взялась такая редкая ткань, народ благоразумно помалкивал.

5. Пак Сыч.

На самом- то деле Пак Сыч – это прозвище такое было деревенское. А так, звали его Павел Иваныч Сычёв. Пак – значит, не такой, как все. А был он высокий, красивый, худощавый, хорошо сложенный. Осколок дореволюционной России. Реликвия духа.