Рядом

Николай Ежов

Рядом

Глава 1

Предисловие.

Это был последний вдох, и она это знала. Легко улыбаясь, она расслабилась, и начала к нему готовиться, безупречно послушные легкие циклично наполняли кровь и мозг кислородом. Мышцы в ритме ровного дыхания стали эластичными, а тело пластичным, движения были плавными и невесомыми, внешне казалось, что она лишь изредка делает незначительные, очень мягкие взмахи руками и ногами.

– Паша, готовность секунд 30, закончу гимнастику, вдох и пошла. Не грустите здесь! До встречи, – крикнула она в сторону катера, – я пошла, Паша! Не грусти, до встречи!

– Ты чего, Наташа? – смутился сухопарый, смуглый Паша, который наслаждался солнцем и держал себя на поверхности легкими взмахами ласт.

– Погружаюсь. Вдох, – улыбнулась Наташа, и легко касаясь бечевы, вдохнула и нырнула.

***

Паша судорожно вынырнул, Лариса была еще на подъеме.

– Нет, – судорожно, до дрожи играя желваками и растерянно смахивая капли с лица, сказал он.

– Кидаем фалы и все на поиск, – неспокойно, но сосредоточенно и уверенно сказал Егор, руководитель погружения, он осмотрел всех, уже готовых и разминающихся в гидрокостюмах, и добавил, – она может держать очень долго. Эвелина, главное быстро на берег, когда поднимем.

Семеро ныряльщиков опускались и поднимались, а на лавочке по правому борту катера сидел грустный Паша, часы которого показывали уже 27 минут и 33 секунды с момента погружения Натальи, что лишало их шансов на хоть что – то. Он уже снял снаряжение и нырнул в одних плавках, по очереди встречая ныряльщиков на поверхности, он повторял:

– Хватит, она бы сказала, что это глупость и риск.

Если не помогало, он давал пощечину и повторял, потом смотрел в глаза и добавлял:

– Помни, чему она учила.

Ныряльщики ошарашено плыли к катеру и оглянувшись, со спокойной грустью, поднимались на борт. Если они не снимали ласы на бортике, то их шлепанье громыхало раскатами, в этом штиле неподвижной водной глади, разрывая вакуум ощущения потери в полные слез и горя осколки, которые поражали их всех. Однако, она учила их очень долго и закончилось все совместной дыхательной гимнастикой.

– Уже точно не спасем, и очень вряд ли найдем, – сказал Паша, – сигнал подали, суда береговой охраны и спасателей должны прибыть в скором времени.

***

Осознание всегда полно грусти и даже отчаяния, но оно несет свет истины и, поскольку смерть есть часть жизни, ее закономерная трансформация, опыт контроля дыхания помогает свободным ныряльщикам принимать и понимать не только новую глубину, но и жестокую истину смерти. Как им доносила и проникновенно рассказывала, а потом и обучала, с виду хрупкая, но невероятно существенная, притягательная своим пониманием и осознанием Наташа…

Глава 1

Вспоминать не хотелось, но не вкрадчиво, а с громким стуком в сердце, в душу врывались воспоминания, накатывали слезами злости, отчаяния, жалости к себе. Шум прибоя, шорох гальки, величавый закат дышащий бризом, свежим и шальным, казалось, вырвут ее из этой пропасти прошлого, но плакать упорно хотелось. Она брела по странно пустому, в такую прекрасную погоду, пляжу и пустым взглядом озирала все вокруг, молчала и обнимала свои плечи, лишь изредка тонко очерчивая красивое лицо улыбкой. Молодость совсем недавно казалась бесконечной, прекрасные дети, гибкое тело, любимый мужчина… Какие около сорока? И вот вдруг она – эта молодость, оказалась кажущейся, издалека махающей тонкой ручкой…

– Отнюдь!

Она запнулась от неожиданности прогремевшего, в этом ее вакууме, голоса и ее руку поймала сильная, но легкая и мягкая мужская рука.

– Думаю, что тонкая молодая рука поменялась не сильно, – незнакомец смотрел ей прямо в глаза и улыбался.

– Все – таки я говорю вслух, когда думаю – улыбнулась и ответила она, вдруг совсем покидая свое прошлое, очень остро ощущая, что это происходит и, осознавая, что совсем, безвозвратно.

– Вполне вероятно, – он присел, вытянув ноги и опираясь на руки, взгляд его больших и каких – то ярких глаз скользил по закатному горизонту. Глаза эти, казалось, формируют и создают весь его облик, ничего, кроме этих глаз не являлось значительным или вообще попадало в поле зрения.

– Вы кто?

– Отнюдь я сказал про молодость. Ваша не может закончиться, слишком много у вас энергии, даже того, что скорее называется внутренней силой.

– Неужели я шла и говорила вслух? – удивилась она и присела рядом, невольно проследив за его взором, она удивилась красоте заката, на которую он смотрел.

– Нет, я просто вижу тебя.

– Уже на ты? А только меня?– она и возмущалась и в то же время проснулась в ней игривость, той самой помахавшей ей рукой молодости.

– К чему формальности, Наташа? Это в людях утомляет очень сильно. Мы ведь уже познакомились, визуальный контакт прошел успешно. Ты присела и разговариваешь, тебе приятнее, чем в бессмысленном одиночестве. Мне тоже, признаюсь, комфортно.

– Откуда ты знаешь мое имя? И ты ведь не представился, – ей было действительно легко и приятно рядом с ним, мысли о возможных опасностях разбивались о его глаза и даже не пытались собраться из осколков.

– Поликарп! А знаю твое имя, потому что вижу тебя, я же сказал, – голос был мелодичным, таким очень лиричным и негромким, но глубоким, как будто каждое слово было выверено, осмысленно и положено на красивую музыку.

Наташе вдруг очень захотелось помолчать, мелодия голоса Поликарпа кружилась в ее голове, разгоняя мысли, открывая внутренний покой. Шепот прибоя и ленивое движение волн привлекло все ее внимание и погрузило в расслабленное, но сосредоточенное состояние умиротворенности, она, казалось, стала частью окружающего ее мира. Они молчали какое – то время, как долго, она сказать не могла, да и не хотела думать о потерявшем значение времени.

– Это называется созерцание, – сказал Поликарп, – пойдем, выпьем вина.

– Почему ты заговорил? Я оторвалась от этого… Да и зачем вино, и так неплохо?

– Созерцать надо постепенно, а вино поможет разбавить грусть, которая все равно вернется. Есть вещи, в которых сложно разувериться!

– Что же ты видишь? – Наташе становилось интересно, и еще она хотела созерцать, но вернуться в это состояние никак не могла.

– Все вижу, но легче должно стать тебе, поэтому надо об этом рассказать.

– Зачем?

– Осознание приходит только посредством истины, она же есть вывод из правды – сути происходящего без жалости или сочувствия, факт, как вы говорите, без аргументов.

– Муж меня бросил! – она вдруг почувствовала накат эмоции, с которыми одиноко брела, – любимый человек оставил, мне сложно, дети…

– Неправда! И совсем не суть, – насмешливо. Но спокойно и все так же музыкально сказал Поликарп.

– Ах, даже так!? – в Наташе просыпалась фурия, ярость, словно вулкан фонтаном пепла покрывала разум, – и как же ты, человек с большими глазами и смешным именем мне об этом расскажешь? Открой истину!!! – уже громогласно взывала она.

– Тебе так нравилось безмолвие этого заката, которое подчеркивала музыка прибоя. Теперь кричишь… Значит еще рано созерцать, нет покоя…

– Ноя же вот это делала, – она возмущенно всплеснула руками и приняла позу этакой обиженной девочки в песочнице, – ты меня сил, когда заговорил! И истина твоя, правда эта где!?

– Люблю улыбаться! – глаза Поликарпа расцвели задорным весельем, – ведь я предлагал вино, было бы проще!

– Иди ты! – ругаться очень хотелось, уйти тоже, но меньше. Наташа пыталась что – то понять, принять решение что сделать, но не получалось.

Опять наступила тишина, Поликарп не менял позы, Наташа подтянула ноги, уложила подбородок на колени и смотрела в небо. Оно было уже ночным и безоблачным, с яркой россыпью звезд…

– Правда в том, – спустя время проговорил Поликарп, – что вы потеряли интерес друг к другу. Правда, что тебе не тяжело, потому что дети тебя любят. Правда, что я помог тебе созерцать.

Он посмотрел на нее и в глазах его был искрящийся огонек веселья и беззаботности, но лучился взгляд пониманием и спокойным безразличием.

– Пойдем, – сказал он, – подумай по пути, тебе понравится.