Таяны. Приемлемая цена

Александр Дмитриевич

Таяны. Приемлемая цена

Глава 1.

Прошла неделя с момента нашей поездки в деревню Кривая. Постепенно острота пережитого притупилась. Картины того дня всплывали в памяти уже не столь ярко, как сквозь мутное стекло. В голове упрямо складывалась версия: "Да, было нечто. Но этому должно быть объяснение. Просто пока его нет".

Мой разум цеплялся за спасительную теорию: необъяснимость события в данный момент не делает его волшебством. Возможно, мы просто не увидели самое начало явления, его первопричину, то "малое", что запустило цепь событий, столкнувшись лишь с последствиями самого явления. Без этого ключевого звена вся картина кажется нелепой, невозможной.

Представьте: существует природное явление, случающееся раз в двести—триста лет. Допустим, вы не знакомы с таким явлением, как град. Вы все знаете о дожде, снеге, ветре. Но о граде? Ни вы, ни ваши родители, ни деды о таком не слышали. Разве что дошли смутные отголоски в древних сказках или полузабытых преданиях, воспринимаемых как вымысел. Вечером вы ставите машину у подъезда под чистым небом. Утром подходите и видите: ночью прошел дождь, а ваша машина… вся в вмятинах, будто от падения камней. Град? Он давно растаял. Остались лишь следы разрушения и лужи. И вы, не видя самого явления, а лишь его последствия, будете утверждать, что вашу машину повредил дождь. Но это же не так! Просто вы не застали то самое начало – падение ледяных горошин.

«Дмитрий, – настойчиво напоминал мне мозг, – ты просто не увидел того самого "малого". Той самой начальной точки. Увидел бы – и все встало бы на свои места. Причина, следствие. Логика».

И я соглашался. Потому что эта мысль, пусть и зыбкая, хоть как—то помогала. Она втискивала пережитый кошмар в рамки привычного мира. Она позволяла дышать, не чувствуя, что почва ушла навсегда. Верить, что хаос – лишь видимость, за которой скрывается пока не познанный порядок.

Тишину субботнего утра разорвал телефонный звонок. На экране: «Виктор Астахов». Я, только что потягивавший чай у окна, ощутил в груди уже знакомое беспокойство. Виктор не звонил после той поездки… Я подошел к кухонной двери, прикрыл ее на случай, если проснется жена, и нажал на иконку приема вызова.

– Дмитрий? – Голос в трубке был низким, чуть хрипловатым, но собранным. – Дома? Не отвлекаю?

– Да, дома, – ответил я, понижая голос. – Что-то случилось, Вить?

Меня охватило предчувствие, словно перед бурей.

– У меня сейчас Андрей. Он был с ними тогда… – Пауза. В трубке – ровное, чуть замедленное дыхание. – Друг Алеши. Он… выдал кое—что. То, о чем они все молчали до сих пор.

Я ждал. Слышал, как Виктор сделал глубокий вдох.

– В апреле… За пару недель до той рыбалки… Они вчетвером – Алексей, Саня, Кирилл, Андрей – ходили на кладбище. Старое, за Чумышом. – В голосе Виктора – не дрожь, а тяжелая уверенность. – Решили испытать удачу. Молодость, глупость… Полезли к Погостнику. Загадывать желания.

В сознании всплыло: ночь, поваленные кресты, шепот о запретном. Слово «Погостник» повисло в воздухе, чуждое и тяжелое, словно могильный камень. Предчувствие кольнуло под сердце ледяной иглой.

– И что? – выдавил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

– К нему пошел только Алексей. Говорить от имени всех. Остальные держались поодаль. – Голос Виктора стал глуше. – Да не доделал ритуал. Не успел Алексей договорить – появился сторож. Живой, с фонарем. Поднял шум, погнал прочь. Они ушли.

В голове крутились обрывки: Погостник… сорванный ритуал… последствия… Что это значит!?

– Дальше интереснее, – продолжил Виктор, и в его тоне стали слышаться металлические нотки. – Буквально сразу Сане досталась машина. Нежданно. Кирилл откопал золотые монеты. Николаевские. Будто их земля сама ему под ноги бросила. А вот Андрею… Андрею – ничего. Ни гроша, ни везения. Только… – Виктор сделал паузу, будто взвешивая слова. – Только теперь он видит Алексея.

От его слов сердце учащенно забилось.

– Видит? Что именно?

– Краем глаза. Промелькнет тенью… – Виктор говорил спокойно, но в этой спокойности слышалось беспокойство. – Стоит где-то в стороне… Весь обмякший, вода с него струится. И запах… Дим, Андрей говорит, пахнет озерной тиной и гнилью, точь-в-точь как у того берега. И манит рукой… Зовет.

Его молчание на линии стало тягучим, как смола. Видения. Отзвук. Неоплаченный долг… Я сглотнул ком в горле.

– Андрей как? – спросил я, мысленно продумывая свои действия.

– На грани. – отрезал Виктор. – Трясется. Уверяет, что Алеша вчера ночью у дверей стоял… в дверной глазок смотрел. Мокрый след остался.

– Не отпускай его. Я выезжаю. – Я уже поднялся, хватая ключи. – И пусть копается в памяти. Нужна каждая деталь того вечера и не только. Каждое слово Алексея. Как выглядело место… Это критично. И кто это такой – Погостник?

– Понял, – ровно ответил Виктор.

– И, Витя?

– Слушаю.

– К моему приезду Саня и Кирилл должны быть у тебя. Собери их. Любой ценой… Чувствовал же, что что-то упускаем. Нам нужна полная картина. И, да, Вить… твой адрес?

Трубка замолчала. Я еще секунду стоял в тишине кухни, ощущая лишь стук собственного сердца да теплый след от чашки в руке. Слово «Погостник» застряло в голове, отозвавшись глухим эхом где-то под ребрами, – тяжелым, чужим.

Дверь тихо открылась.

– Дим? – раздался голос жены и в проеме появилась Таня, заспанная, в коротком топе и шортах. Она зевнула, лениво потягиваясь. – Кто это так рано? С работы?

Я лишь отрицательно кивнул, убирая телефон в карман, стараясь принять обычное выражение лица.

– Нет. Виктор Астахов. Ну, помнишь…

– Да-да… Случилось что-то? – Она налила себе воды, наблюдая за мной пристальным, еще не до конца проснувшимся взглядом.

– Да нет… – начал я, пытаясь уйти от подробностей, но поймал ее взгляд. – Там Андрей, друг Алеши. Пришел к Виктору. Надо съездить, разобраться.

Она поморщилась.

– Дим, суббота же… А у нас планы? Детей к обеду твой отец привезет… Ты недолго?

В ее голосе не было упрека, только легкая усталость и ожидание привычного распорядка. Этот мир – дети, субботние планы – вдруг показался хрупким стеклянным шаром.

– Не задержусь, – поспешно сказал я, стараясь звучать убедительно. – К их приезду вернусь. Сама же знаешь, как долго они спят.

Она немного помолчала, допила воду.

– Ладно… – вздохнула она. – Только смотри не опоздай. Обещаешь?

– Обещаю, – ответил я, и это слово застряло комом в горле.

Она недоверчиво кивнула, и вышла. Обычная утренняя сцена.

Встряхнувшись, я направился в прихожую. Ключи звякнули обыденно. «Куриный бог» болтался на крючке – просто камень на веревочке. Его обычность вдруг показалась жуткой.

За окном была обычная суббота: солнце, привычный гул города вдали. Я сел в машину; двигатель завелся с первого раза, звуча неестественно громко для тишины выходного утра. Пока ехал, мысленно раскладывал услышанное по полочкам:

* Кладбище за Чумышом. Заброшенное. Место, где время остановилось.

* Погостник. Кто это? Название звучало как старинное проклятье.

* Сорванный ритуал. Незавершенное дело в таком месте.

* Неравная плата. Машина. Монеты. И призрак.

* Алексей. Его тень уже здесь.

Во дворе Виктора был аккуратный газон. Его «Land Cruiser» стоял у ворот. Но воздух замер, будто кто-то приглушил звук. Шагнув к калитке, я услышал еле заметный скрип петли – громкий в этой тишине. Виктор ждал на крыльце. Он прислонился к стене, в его позе читалась усталая собранность. В руках он перебирал гладкие деревянные четки – медленно, ритмично. Его взгляд, когда он встретил мой, был спокоен, но глубоко в зрачках читалась непробиваемая тяжесть.

– Внутри, – кивнул он на дверь. – Андрей в гостиной. Кирилла скоро ждем. Андрей Саню…уговаривает.

– Надо было по дороге заехать за ними, – ругнулся я на собственное упущение.

– Нет, не надо. Я обещал им заплатить за такси. Так что, думаю проблема не в «доехать». – он покашлял в кулак, – Проблема в другом. Легко все испортить. Поэтому просто ждем.

Запах свежезаваренного чая в прихожей смешивался с чем—то слабым, но упрямым – запахом сырой земли и мокрых камней. В комнате, в кресле у окна, сидел Андрей. Молодой парень, бледный, но не трясущийся. Он сидел неестественно прямо, руки сжатые в кулаки, лежали на коленях. Взгляд его не бегал, а был прикован к пустому дверному проему в стене напротив, словно он ждал, что там что—то появится. Когда я вошел, он лишь скользнул глазами в мою сторону, не поворачивая головы.

– Он был здесь? – спросил я тихо, следуя за его взглядом к дверному проему. Там было пусто. Только тяжелая портьера чуть колыхалась.

Андрей медленно перевел на меня взгляд. Глаза были широкими, темными от расширенных зрачков. – На площадке стоял и смотрел… – голос его был низким, хрипловатым от напряжения, но не срывался. – Я его в дверном глазке видел… Глаза. Мокрые… И запах… как тогда…

Легкий холодок пробежал по спине. Я подошел ближе, пододвинув второе кресло, и сел напротив.

– Андрей, можем дождаться твоих друзей, можешь начать сейчас сам. Только прошу с самого начала. Кладбище. Погостник. Кто он? Что вы знали о нем?

Андрей сглотнул, челюсть напряглась. Он отвернулся, снова уставившись в дверной проем, ведущий на кухню, но заговорил, тихо и монотонно:

– Старики… – начал он, голос сорвался. Он вновь сглотнул, – …в деревне поговаривали. Что на старых погостах… живет Хозяин. Что он слушает. Может дать… за плату. Но никто не говорил, кто он. Кажется… никто не знал наверняка. Только… предания. Что он в земле живет. И в тишине между могил. – Он сделал паузу. – Алексей… он первый сказал: «Пойдем попросим». Сказал… знал, как найти его. Где стоять. Что шептать…

За окном внезапно зашелестели листья, хотя ветра не было. Солнечный зайчик на полу дрогнул и погас. В комнате стало чуть темнее. Где—то на кухне тихо, но отчетливо звякнула ложка о блюдце.

Безмолвие после этого звона показалось особенно глубоким и настороженным.

Я услышал шаги на крыльце. Андрей резко обернулся к двери в прихожую. Входная дверь неожиданно распахнулась, впустив поток обычного уличного шума. В дом зашёл молодой парень, а за ним Кирилл.

– Дядь Вить, здравствуйте! Я таксисту заплатил уже, – обратился Кирилл к Виктору.

– Здравствуйте, ребята! Саня, Кирилл, проходите. – Виктор быстро достал кошелек и отсчитал купюры. – Держи.

Парни разулись и молча прошли. Саня упорно смотрел в пол, избегая взгляда Андрея; Кирилл лишь мельком кивнул ему, на лице читалось беспокойство. Они сели на диван. Виктор закрыл входную дверь. Гул улицы стих. В комнате снова воцарилась густая, настороженная тишина. Андрей неотрывно смотрел на Саню и Кирилла, его пальцы побелели, вцепившись в подлокотники кресла. В воздухе витал сладковатый запах чая, напряжения и чего-то еще перебивающего все остальное – упрямый, назойливый запах сырой земли.

Он здесь, – пронзила мысль, и слюна во рту стала вязкой и горькой. Я сел напротив ребят, стараясь звучать ровно, но голос сам собой натянулся, как струна.

– Ладно. Начнем с начала. Кладбище за Чумышом. Зачем? Правда.

Саня дернул плечом, глаза скользнули мимо меня, уткнулись в узор ковра.

– Да просто! Захотелось! Заброшка, мистика… Типа вы в свои годы некуда не лазили! Что такого-то? – Его голос звучал слишком громко, слишком нарочито.

Кирилл смотрел на Саню и кивал головой, нервно теребя что—то в кармане куртки.

– Ага. Да просто приключение. Старые плиты, атмосфера. Как в сталкере потусоваться. – Кирилл попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривая.

Андрей вскочил лицо его исказилось: – Врете! Я же отговаривал! Кричал – не надо туда лезть, тем более к этому… Погостнику! Вы же слышали, что старики болтают! Леха завел, но вы все горели как спички! – Голос его сорвался на хрип.

Саня вскипел, резко повернулся к Андрею, глаза злобно сверкнули: – Андрюха, ты лучше заткнись! Разговорился! Никакого Погостника мы не видели! Леха сам полез через ту калитку, в ту оградку… маленькую. Мы ждали снаружи! Пять минут, не больше! – чеканил он каждое слово.

Кирилл закивал, как марионетка: – Точно! Он там у какого—то валуна копошился, что—то шептал… А потом – бац! Мужик с фонарем! Заорал как резаный, погнал. Леха выскочил – мы за ним. Через кусты – и ветром. Все! – Он замолчал, тяжело дыша, как после пробежки.

Я поймал взгляд Виктора. Тот стоял у двери, неподвижный, как истукан, лишь пальцы медленно перебирали гладкие деревянные четки. Его темные глаза были непроницаемы, но я чувствовал – он, как и я, понимает, что слышит ложь.