Ты – моё проклятие

Потом на протяжении получаса я рассказываю подруге о том, как познакомилась с Вячеславом, как переспала с ним на первом свидании, как стремительно развиваются наши отношения и, какой счастливой и влюбленной ощущаю себя в последние дни. Подруга внимательно слушает, не перебивает, а я заканчиваю свой рассказ и почему-то жду осуждения по поводу нашей первой ночи, но вместо этого Рони мечтательно поднимает глаза к потолку и заявляет:

– Кажется, ты влюбилась. – Возвращает взгляд к моему лицу и, чуть поддавшись вперед, заговорщически шепчет. – А знаешь, у меня тоже был секс на первом свидании. И это было феерически. – Выпрямляется и уже более громче добавляет. – Правда те отношения на том и закончились, не успевши начаться, а за тебя я очень рада.

– Думаешь у таких отношений есть будущее? – спрашиваю неуверенно, желая услышать мнение подруги на это счет. Вероника кивает.

– Да, конечно. Закрепощенные люди никогда бы не начали свое знакомство с интима, но вы же со Славой не такие? А значит вас ждет бурное будущее. Даже не сомневайся в этом. Отбрось все стереотипы и не думай о плохом. – Рони умеет поддержать. И если до ее прихода мне было грустно, то сейчас, попустило, и даже стало как-то легче дышать. – А я собственно, что приходила, – спохватывается подруга, кидая взгляд на часы, – Сегодня в пять у меня стоматолог. Я бы могла попросить Вальку или эту кикимору Люську раздать моих детей, но ты же знаешь наш женский коллектив. Хуже змеиного логова. Сможешь к половине пятого подойти со своей малышней на нашу сторону, чтобы раздать и своих, и моих?

– Да, без проблем. Подойду, конечно. – Соглашаюсь, допивая уже остывший чай.

Вечером, как и обещала, отпускаю подругу по делам, а сама остаюсь со своими трехлетками и ее будущими выпускниками.

– Куда это наша Вероника Ибрагимова убежала? – Вздрогнув, оборачиваюсь, и вижу «кикимору» Люську. Рони ненавидит ее за лицемерные ухмылки и вечные доносы начальству на всех, кто с ней работает.

– Если захочет, сама расскажет, – нехотя пожимаю плечами.

Не повезло подруге. С одной стороны участка противня Люсине Арутюновна, с другой вечно ворчащая Валентина Павловна. В силу своих лет обе любят посплетничать и пообсуждать мамочек и папочек, приходящих за детьми.

– Да неужто не догадалась, Люська. Влюбилась наша Верунька. – В разговор вмешивается подошедшая Валентина Павловна. – Вон какая возбужденная побежала, поди любовник у калитки ждет.

– Да, хватит вам. Раскудахтались. Как поговорить больше не о ком. – Заступаюсь за подругу, чувствуя, как внутри закипает злость.

– Да, почему же не о ком. Вон, посмотрите, какой папочка идет. Тоже поди любовницу завел, глазки-то с недавних пор так и горят, так и светятся. Уж я-то знаю этот огонек. Сама когда-то через него прошла и осталась у разбитого корыта.

Без особого интереса поднимаю глаза вверх и замираю. Мгновенная улыбка, озарившая лицо при виде любимого мужчины, за долю секунды сменяется шоком. Впереди идет Вячеслав, а навстречу ему… Нет, этого просто не может быть. Я что-то путаю. Все не так, как кажется. Он просто пришел за племянником. Или за сыном друзей. Или… Миллион мыслей проносится к голове, прежде, чем слышу, радостное:

– Папа, папулечка.

Вячеслав с искренне горящими глазами и с широкой улыбкой на губах, присаживается на корточки и, разводя руки в сторону, заключает в объятия… сына. Чувствую легкое головокружение, пошатываюсь, но меня тут же подхватывают сильные ладони тети Вали, выводя из оцепенения.

– Ты чего это, деточка, в обмороки вздумала падать?

С огромным усилием беру себя в руки и, не сказав ни слова, делаю несколько шагов вперед. Мне просто необходимо услышать, что мой Слава говорит мальчику. Или не мой? Как это вообще понимать? Почему он ничего не рассказывал о сыне? До этого момента я думала, что вся его семья – это болеющая мать. Что он не был женат, и тем более у него нет детей. Тогда, кто этот мужчина, сидящий впереди меня, что как две капли воды похож на Вячеслава.

Сама не замечаю, как подхожу почти вплотную к шестилетнему Егору и его отцу. Стою в паре шагов от них и слышу до боли знакомый голос, адресованный сыну, а не мне:

– Давай, беги, попрощайся с Вероникой Ибрагимовой и поедем домой. К ма…

Этот взгляд. Эти губы. Эти ямочки на щеках.

Боже! Если конец света когда-нибудь случится, то только не для меня. Потому что мой конец света уже наступил. В эту самую секунду, когда родной взгляд ошарашенных глаз пробежал по моему лицу, а любимые губы замерли в неловком молчании.

– Пап, а Вероника Ибрагимова ушла. Сегодня нас раздаёт Валерия Андреевна.

Голос Егора действует на нас, как резкая пощечина. Отрезвляет и приводит в чувства. Передергиваю плечами, горько усмехаюсь, и, сдерживая мучительные слезы, перевожу взгляд на ребенка.

– Я вижу за тобой пришёл папа. До свидания. – Мой голос звучит подавлено и безжизненно.

– До свидания, Валерия Андреевна.

Мальчишка подбегает и обнимает меня за талию. А меня начинает потряхивать. Сжав челюсти, пытаюсь взять себя в руки, но получается плохо. По щеке бежит холодная слеза, а внутри все клокочет от обиды и горького разочарования. Никогда прежде не испытывала такой острой боли, как в тот момент, когда руки любимого мужчины обняли ребенка от другой женщины. Мир будто замер. А потом развалился, как карточный домик. В голове все перемешалось. Слилось в одно общее чувство под названием – отчаяние. И если кто-нибудь когда-нибудь скажет, что у обреченности нет лица. Я возрожу. Потому что буду знать, что это не так. У настоящей обреченности есть не только лицо, но и запах. Запах любимого мужчины.

Сжимаю кулаки, чтобы не расплакаться, а ребенок тем временем возвращается к отцу, берет его за руку и уводит в сторону калитки. Шаг. Второй. Третий. И Вячеслав оборачивается, кидая на меня виноватый взгляд. Отворачиваюсь в сторону, не желая смотреть в лживые глаза, и переключаю внимание на других детей и родителей. Хотя, кому я вру. Все мои мысли далеко отсюда. Там, где отец, усаживает сына в желтую «приору» и увозит его домой. К ма… К женщине, которая, по всей видимости, является не только матерью ребенка, но и женой. Женой Вячеслава.

Глава 4. ГОРЕЧЬ ТВОЕГО ОБМАНА

Не помня себя от обиды и боли, я кое-как доживаю до конца рабочей смены и под косыми взглядами ярых сплетниц, Люсине Арутюновны и Валентины Павловны, покидаю территорию детского сада. Горят не только уши, но и лицо. Обсуждают, никак не могут успокоиться. Наверное, сочинили целую историю о том, почему ушла домой в таком поддавленном состоянии, которое, как не старалась, но скрыть не получалось. Оставалось надеяться, что они не свяжут мое резко упавшее настроение с появлением отца Егора. И завтра не расползутся слухи о моем запретном романе с ним.

Дохожу до автостоянки и ускоряю шаг. Мои потухшие глаза скользят по припаркованным машинам, а сердце надеется, что у Вячеслава хватит совести больше не появляться в моей жизни. Никогда. Потому что, если мои опасения подтвердятся и окажется, что он женат – это разобьет меня окончательно. Вспорет старые раны и нанесет новые, свежие, но не менее мучительные и жестокие, чем те, которые были причинены в далеком детстве.

Уже в автобусе, сев на заднее сиденье, подальше от посторонних глаз, даю волю слезам. Невыносимо больно осознавать, что за один случайный миг я потеряла не только любимого человека, но и себя. Свою гордость. Свое сердце. Свой покой. Мысли о случившемся бередят душу, заставляют задыхаться от безысходности и отчаяния, а перед глазами возникает образ отца и ребенка. Из груди вырывается сдавленный всхлип, и новый поток безудержных слез бежит по щекам. Зажимаю ладонью рот, чтобы не закричать, а в голове пульсирует единственный вопрос: «За что?» Но ответом служит звенящая пустота, расползающаяся внутри, как гадкая слизь.

До сих пор не понимаю, как я могла ничего не замечать. И как ему удавалось так красиво лгать мне в лицо о своих чувствах и о своей жизни, о которой, как выяснилось, я ничего не знала.

Мои тихие всхлипы заполняют почти опустевший салон автобуса, но до меня никому нет дела. Каждый занят чем-то своим. Кто-то задумчиво смотрит в окно, кто-то в наушниках слушает музыку, а кто-то, опустив голову, тихо сопит. Кажется, весь мир стал безразличным и чужим. Чувствую себя разбитым корытом из сказки Пушкина. И понимаю, что снова осталась одна. Только на этот раз: сломленной, одинокой и всеми забытой. Кто знал, что одна судьбоносная встреча может как осчастливить, так и стать проклятием на всю оставшуюся жизнь.

Из автобуса выхожу немного успокоившись. Но глаза по-прежнему на мокром месте. Иду домой короткими шагами, потому что понимаю, что даже стены собственного дома не принесут желанного покоя и не спасут от горьких воспоминаний. Кажется, каждый уголок, каждая мелочь будет напоминать о нем, о его присутствии в моей жизни, и о том, как нам было хорошо вдвоем.

До дверей остается несколько шагов. Чувство безысходности обостряется. Ловлю себя на мысли, что хочу развернуться и убежать. Неважно куда. Лишь бы подальше отсюда. Чтобы забыть все, что происходило внутри. Каждую ночь, каждое прикосновение и каждое слово, сказанное им. Если раньше его слова имели значение, то сейчас потеряли весь смысл, превращаясь в пустой звук.

К горлу подступает очередной комок слёз, и, наверное, переступив порог дома, я бы разревелась, но у самой двери меня перехватывают крупные ладони и заключают в плен. Не успеваю ничего сказать, как огромное тело вталкивает меня в дом и молча заходит следом. Я не кричу. И даже не сопротивляюсь. В ноздри ударяет до боли знакомый запах мужских духов, и меня пробирает крупная дрожь. Стою прижатая спиной к груди Вячеслава и не могу пошевелиться. Измученный разум кричит: «Спасайся!», а тело продолжает упрямиться, оставаясь в опасной близости от мужчины.

– Валюш, я все объясню. – Шепчет в самое ухо, а внутри закипает боль. – Ты, как наваждение, понимаешь. С тех пор, как встретил тебя, не о ком другом думать не могу.

Дерганными движениями Вячеслав пытается расстегнуть блузку, продолжая удерживать меня в своих руках. Влажные губы прикасаются к мочке уха и нашептывают слова любви. Когда с пуговицами покончено, кофта летит на пол, а дрожащие пальцы скользят по обнаженному телу вниз. Сжимаюсь, чувствуя, как естество противится его прикосновениям, а память услужливо воссоздает картину встречи отца и сына. Меня передергивает, как от резкой пощечины, отшатываюсь, но уже в следующую секунду Вячеслав разворачивает меня лицом и, не давая опомниться, впивается в губы воровским поцелуем.

Наверное, случись это двумя часами ранее, я бы, не задумываясь, растворилась в его тепле, но сейчас, когда передо мной раскрылась страшная правда о настоящей жизни Вячеслава, я не могу позволить своему сердцу взять вверх над рассудком, который изо всех сил вопит, что так нельзя. Какие бы чувства я не испытывала к мужчине, как бы сильно его не любила, но влезть в чужую семью никогда не смогу. Не смогу разрушить чужое счастье.

Превозмогая слабость и смертельную усталость, разрываю поцелуй и залепляю звонкую пощечину.

– Остановись, – кричу не своим голосом и закрываюсь руками, словно ограждаясь от прошлого, которое уже не изменишь. – Уходи. И забудь дорогу в мой дом.

Мое тело дрожит, но голос звучит твердо. Смотрю в ошарашенные глаза и понимаю, что не ожидал. Думал, придет и все останется по-прежнему. Надеялся, что я закрою глаза на всплывшие обстоятельства и, как последняя идиотка, буду радоваться его редким визитам и продолжать есть лапшу со своих ушей. Ни за что. Мое – значит мое. Чужого мне не надо. А он – чужой. Чужой муж. Чужой отец. Чужое счастье. Все в нем чужое. И я ни на что не имею права.

– Валь, – неуверенно, но с дикой надеждой в голосе, – я не люблю её. Все в ней опостылело. Наши отношения давно изжили себя. Но и бросить ее не могу. Не сейчас. Дай время. Не ради меня. Не ради нее. Ради сына.

Горько усмехаюсь, а в глазах застывают слезы. Он не понимает и никогда не поймет, что только ради Егора я не смогу переступить запретную черту, за которой его ждет боль и безотцовщина. Не смогу позволить этой грязной любви сделать ребенку больно. Ведь кому, как не мне знать, что значит расти без отца.

– Нет, – хватаю блузку, натягиваю и снова разворачиваюсь к Славе. – И не называй меня Валя. Я Лера. Ва-ле-ри-я. – Отчеканиваю по слогам, застегивая пуговицы дрожащими пальцами, – А сейчас просто уходи и не смей возвращаться.

Сердце обливается горькими слезами. А тело охватывает озноб. Дрожь идет изнутри. Дрожат руки, ноги, губы. И все, что я могу сделать, это сжать кулаки, чтобы хоть немного взять эмоции под контроль.

Как же все-таки больно говорить любимому человеку: "Уходи", и видеть, как гаснут его глаза. Собрав последние силы, выдерживаю потухший взгляд и выдыхаю только тогда, когда за Вячеславом закрывается дверь. Падаю на колени, складываюсь пополам и даю волю слезам. Кажется, только сейчас приходит понимание того, что это все. Наша точка невозврата пройдена. И впереди меня ждут бессонные ночи, одиночество и пустота. А еще очень много боли. Невыносимо ноющей и непрекращающейся ни на минуту. Слезы душат. Из груди вырываются всхлипы. Я продолжаю лежать на холодном полу, совершенно потеряв счет времени. А в голове всего одна мысль: "Забыть", но понимаю, что буду помнить всегда.

Глава 5. ГОРЬКАЯ ИРОНИЯ СУДЬБЫ

– Ни он, ни она не берут трубку.

Вероника разводит руками, беспомощно падая в детское кресло. Отхожу к окну, поворачиваясь к ней спиной. Знаю, что переживает и ей необходимо узнать причину отсутствия Егора в детском саду, но ничем не могу помочь. И даже больше: не хочу. Я так и не решилась рассказать ей о тайной связи с Вячеславом. Хотела, но в последнюю минуту передумала. Решила, что если об этом никто не узнает, то и я смогу быстрей забыть. Вот только кто знал, что после случившегося Слава просто исчезнет, а моя подруга забьет тревогу, вплетая во все меня.

– Черт, Лер, понимаю, что достала, но очень странно, что никто из них не выходит на связь. А мне просто необходимо узнать, где Егор и по какой причине вторую неделю подряд его нет в саду. Ты обязана мне помочь.

«Что? Я? Да, ты явно сошла с ума. В чем угодно, подруга, только не в этом», – проносится в голове, прежде чем разворачиваюсь и удивленно вскидываю брови.

– Что, прости? – Мой голос звучит резко, но Вероника не обращает внимания. Вскакивает и за секунду преодолевает расстояние между нами. Воодушевленная своей идеей, хватает с подоконника мой телефон и протягивает вперед с немой просьбой разблокировать.

– Давай попробуем позвонить с чужого номера? – В голосе Вероники сквозит надежда. Забираю сотовый, но возвращать не спешу. – Может, кто-нибудь ответит на звонок.

Будь на месте Егора какой-нибудь другой ребенок, я бы без раздумий дала позвонить. Но в данной ситуации это невозможно, потому что прекрасно понимаю, что если трубку поднимет Вячеслав, то пиши пропало. Нельзя, чтобы Рони узнала о нашем грязном романе. Она меня не простит. Мало того, что снова утаила от нее правду, так в добавок ко всему закрутила интрижку с женатым мужчиной, который ко всему прочему является отцом ее воспитанника.

Судорожно соображая, что ответить, облокачиваюсь на подоконник руками и прижимаюсь лбом к холодному стеклу. Холод немного успокаивает, приводит в чувства, помогает собрать мысли в кучу. Понимаю, что как бы не старалась зарыть любовь поглубже в сердце, она не хотела умирать. Не смотря на боль, предательство и осознание того, что наши чувства неправильные, мое глупое сердце продолжало любить и надеяться, что Вячеслав в скором времени объявиться. Не в моей жизни. Нет. Там ему больше нет места. Но мне необходимо знать, что с ним все хорошо.

– Вероник, слушай, – Отталкиваюсь от окна и разворачиваюсь в сторону подруги. Пытаюсь придать лицу беспечный вид, а голосу – уверенность, – а если тебе вместо звонка, просто сходить к ним в гости? Думаю, этот вариант будет самым беспроигрышным. Ведь даже если никто не откроет дверь, то можно будет поговорить с соседями, которые наверняка знают, где Васнецовы, и смогут тебя просветить.

На последнем слове выдыхаю. Словно высказало что-то очень важное, после чего должно стать легче. Но легче не становится. Эмоции душат. А грудь сжимает тугим корсетом: горячо и больно внутри. В горле горький комок, который невозможно проглотить. Дышу поверхностно. Почти не дышу. Так проще заглушить боль внутри себя. Так легче держать глухую оборону и проще поверить в то, что я сильная и со всем справлюсь. Лицо замирает в бесстрастной маске, на которой все то же беззаботное выражение лица, так тщательно скрывающее настоящие эмоции.

– Может, ты и права, – задумчиво произносит подруга, вырывая меня из собственных мыслей. – Подожду до понедельника. Если за выходные никто не перезвонит, то пойду к ним сама.

Киваю в ответ и немного расслабляюсь. Что ж, до понедельника я свободна. Свободна от разговоров про Вячеслава и его семью: сына Егора и жену Валентину. Валя… Горькая ирония судьбы. Узнав, что именно так зовут его супругу и оставшись наедине с собой, меня накрыл истерический смех, плавно перешедший в судорожный плач. Какой же идиоткой я была. Я верила ему. Верила всему, что говорил. Даже позволяла называть себя именем жены, поверив в чушь, которую он придумал. А сейчас, оглядываясь назад и все больше утопая в собственной боли, понимаю, что всему виной была слепая любовь. И мое глупое сердце.

– Три часа. Я ушла. – Вероника хлопает меня по плечу, явно заметив мое «отсутствие» и, дождавшись, пока обращу на нее внимание, машет рукой и убегает. Провожаю ее взглядом, чувствуя, как вдоль щеки скатывается одинокая слеза, и горько усмехаюсь:

– Ты только моя Валюша и больше ничья, – шепотом вспоминаю слова Вячеслава, а внутри жгучее желание стереть их из памяти. И не только их. Но и его самого.