Ценою жизни

Даша Ошоева, Ариша Ошоева

Ценою жизни

Основано на реальных событиях

*****

В один майский солнечный день в полоцкий детский дом зашел человек. Он шел, еле передвигая ноги, и было такое чувство, что даже легкий ветерок может сбить его с ног. Старичок тяжело облокачивался на палку, но шел уверенно, будто тысячи раз ступал по этому темному мрачному коридору. Никто не обращал на него внимания. Здесь его никто не помнил. В этом доме его могли узнать лишь стены, пропитанные вековой историей. Изменилось абсолютно все: уже тысячи раз были заменены его любимые обои, давно выбросили ярко красный ковер, бережно заделав вход плиткой. И только одна деталь не смогла ускользнуть от внимательных глаз старичка. Несмотря на то, как старательно бы ни заделывали стены и ни переклеивали обои, никому не удалось скрыть огромной дыры в стене, образовавшейся при попадании снаряда в далеком 1943 году. Детский дом словно пытался спрятать эти страшные страницы войны за плотным слоем обоев, но дыра проступала только сильней. И только она могла узнать нашего гостя.

Глаза старичка расширились, а лоб еще больше покрылся морщинами. Он явно пытался что-то вспомнить. И вот тяжелая старческая слеза скатилась по дряблой щеке, воспоминание так сильно задело его, что он пошатнулся, и, чтобы не потерять равновесие, тяжело облокотился о холодную стену.

Вдруг по коридору пробежал мальчик. Помещение преобразилось. В этом одиннадцатилетнем парнишке старичок запросто узнал себя. Старческая память очень интересно работает. Бывают эпизоды прошлого, которые пожилые люди помнят поминутно, но забывают, что случилось секунду назад. В нашем мозгу, оказывается, нет каких-то особых центров, отвечающих непосредственно за запоминание и хранение информации. За это несёт ответственность вся лимбическая система головного мозга в целом. Однако эмоции, некогда испытанные ребенком, сильные эмоции не дают забыть ни одну деталь, даже спустя больше семидесяти лет, поэтому он помнил все, до малейшей подробности, до каждого слова.

Маленький мальчик забежал за поворот коридора, и старичок последовал за ним. Он не торопился. Он знал, что мальчик скоро остановится около деревянной толстой двери. И белокурый мальчишка, действительно, остановился, как только услышал взволнованные голоса воспитателя детского дома, Михаила Савицкого и одной из воспитательниц.

– Я говорю Вам, что надо уходить отсюда. Я выкроил время, – слышался мужской голос.

Мальчик нахмурил лоб и стал похож на маленького взрослого. Да, война не делит людей на взрослых и детей. Для нее равны все, а поэтому здесь все были взрослыми.

– Нельзя терять ни секунды. Я не позволю отдать моих воспитанников этим бессердечным врагам.

– Но, Михаил Сергеевич, – послышался нежный голос воспитательницы, любимой воспитательницы мальчика, – у Вас есть план?

За дверью тяжело зашагал директор детского дома.

– Мы будем эвакуировать детей. Мы обязаны это сделать. Как только я узнал, что немцы намерены использовать наших ребят как доноров для своих солдат, то сразу мне пришла в голову мысль: я договорился с немецким командованием, что детей надо подлечить в деревне. Какие же доноры из слабых голодных ребят?! Жестокая логика сработала, и немецкое командование согласилось с моим аргументом. Они дали согласие на то, чтобы мы перевели наших воспитанников в деревню Бельчицы, там у них сильнейший немецкий гарнизон. Они уверены, что держат нас в кулаке. Хотят дождаться, пока дети там окрепнут. А потом уже использовать их, но мы не допустим этого. Под покровом ночи отправимся в партизанский тыл. Я уже договорился с партизанами, они заберут нас отсюда. Помогут скрыться в лесу, летчики прикроют с воздуха. Пока до немцев дойдет, что мы отправились совершенно в другом направлении, мы успеем скрыться.

– А что потом? – Как-то неуверенно спросила девушка. – Они же все равно смогут разобраться, в чем дело.

– Потом из этой деревни, где находится партизанский тыл, нас на самолетах отвезут на Большую Землю. Должны успеть. И там уже они нас не достанут. – Директор помедлил и еле выдавил из себя. – И тогда дети будут спасены.

Девушка кивнула, полностью разделяя мнение директора, и направилась к выходу.

Как только она открыла дверь, мальчик скрылся за ней, затаив дыхание.

Молодая воспитательница пошла по коридору, но резко остановилась и обернулась. На ее юном прекрасном лице заиграла нежная улыбка. Она рукой подозвала мальчика, который стоял за дверью, и тихим шепотом спросила.

– Ты почему не спишь, Ванютка?

– Я испугался, – признался парнишка, понурив голову.

– А зачем же ты все время простоял под дверью? – Она улыбнулась. В ее голосе не было слышно упрека.

– А откуда Вы узнали? – Опешил мальчик.

– Я сразу поняла это, – воспитательница взяла мальчика за руку, – я доведу тебя до постели.

– Нас преследуют немцы? Мы будем убегать от них? Что они хотят с нами сделать? – Засыпал парнишка воспитательницу вопросами.

Он знал, что она не станет лгать. Она всегда была честна с ребятами.

– Я скажу тебе так, Ванечка. – Златослава, самая юная и любимая всеми воспитательница полоцкого детского дома, уложила мальчика в кровать и накрыла теплым пледом. В большой комнате было холодно и сыро. – Немцам не удастся сделать то, что они хотят. Тебе не стоит беспокоиться об этом. Спи спокойно, а завтра я тебе обо всем расскажу, договорились?

– Договорились, – мальчик вдохнул холодный воздух, поежившись в такой же холодной кровати под дырявым пледом. Дырявым, но хотя бы теплым. Который скоро должен был его согреть.

Стоявший в углу старичок, охваченный тяжелыми воспоминаниями, содрогнулся при мысли о том, что ждет детей, какой трудный переход предстоит преодолеть на пути к спасению. Но мальчик спокойно закрыл глаза. Эта ночь будет для него безмятежной и тихой, ведь он не догадывался тогда, что ждет его впереди, а поэтому вскоре уснул под убаюкивающий голос воспитательницы, которая гладила его по головке и что-то нашептывала совершенно тихо, так тихо, что было невозможно понять, что она говорит. Может, это была колыбельная. Или молитва? Молитва, которая была совершенно запрещена, но лишь молитва тогда могла согреть сердце юной девушки.

Воспитательница встала с кроватки Вани, когда убедилась, что тот уснул, и обошла всю комнату, осматривая детей, кому поправляя плед, кого укрывая их же курточками, которые висели на стульях около кроваток. Всем ребятам в этом детском доме было от трех до четырнадцати лет. Они все были разные, но объединяло их одно: все эти дети были сиротами.

*****

– Извините, мужчина, вы что-то ищите? – Послышался женский голос.

Тонкая фигурка молодой девушка уплыла, ускользнула из воспоминаний старичка, и он обернулся на женщину в халате, которая задала ему этот вопрос.

– Вы что-то ищите? – Повторила свой вопрос пухлая румяная женщина.

– О, да, ищу, моя дорогая, – отозвался дедушка, – Ищу…

– И что же Вы здесь потеряли? – Снова поинтересовалась она.

– Свое детство.

*****

Наступила та самая ночь, к которой так тщательно готовился весь детский дом. Все, как один, вышли из дома. Все, даже самые маленькие ребята, молчали, боялись сказать хоть слово, боялись быть обнаруженными. На дворе царствовал февраль. Было холодно, жгучий замораживающий ветер залетал под косынки и обжигал щеки и губы. Старшие ребята несли маленьких, помогали им идти. 154 воспитанника детского дома шли, не жалуясь и не плача, они все понимали, что это их единственный шанс к спасению. Единственный шанс остаться в живых.

– Они же не отправятся за нами? – Шепотом, боясь привлечь к себе внимание врагов, спросил четырнадцатилетний парнишка. Он был худой и бледный. От холода его голос дрожал. От холода или от страха? Во всяком случае, он предпочитал думать, что от холода.

– Нет, милый мой, – ответила Златослава. Она шла рядом, держа на руках трехлетнюю девочку, закутанную в одеяло. – У выхода из деревни стоят партизаны. На случай, если немцы заметят наше отсутствие, партизаны задержат их.

Мальчик кивнул. Он верил словам воспитательницы. Верил, но все равно боялся, ведь они заходили в лес. В темный глухой холодный зимний лес. Там их ждал санный поезд. Все было готово к операции, все продумано и решено. Ребята шли тихо, боясь дышать, а при каждом их вдохе изо рта валил пар. Настолько было холодно.

Вдруг над головой раздался шум. Все, как один присели. Все ребята знали: надо садиться, если вдруг в небе появятся осветительные ракеты. Нельзя попадаться на глаза врагу. Но это были не ракеты.

– Встаем! – Скомандовал директор детского дома. – И прибавляем шагу. Это наши самолеты отвлекают врагов.

Ребята разом облегченно вздохнули и уставились в небо. Ваня поймал глазами один истребитель и следил за ним, пока тот не скрылся за верхушками деревьев. Больше всего на свете ему хотелось оказаться сейчас там, на месте пилота, и умчаться далеко-далеко, туда, где не будет немцев, не будет страха и не будет войны. Колени у него подогнулись от страха перед всем тем, что стояло у него на пути. Но вдруг он почувствовал легкое прикосновение руки воспитательницы.

– Не отставай, Ванечка. Ты слышал, что сказал Михаил Сергеевич? Наши летчики отвлекают немцев, чтобы нам скорее дойти. Надо поторопиться. Осталось немного.

Она нежно улыбнулась ему.

– Догоняй ребят!

Ваня посмотрел вперед на ребят, которые вереницей тянулись по темному лесу, потом обернулся к воспитательнице. Она была спокойна, как обычно. Он не видел страха в ее глазах. Нет, она не боится. И ему нечего бояться. Ваня съежился от холода, потом расправил плечи и уверенно зашагал по лесной тропе, догоняя ребят. Страх отступил, он больше уже ничего не боялся. Мальчик видел взрослых: сдержанного директора, спокойных и улыбчивых воспитателей. Именно благодаря взрослым, он чувствовал себя защищенным. Он не был под немцами, он был среди своих. И это согревало ему сердце. Ваня подошел к маленькой пятилетней девочке, которая шла, постоянно озираясь по сторонам, и взял ее за руку. Девочка крепко сжала его ручку, и так они дошли до санного поезда вместе, не испытывая страха перед смертью, которая кралась за ними попятам.

Тридцать подвод ждали ребят на опушке леса. Было тихо, лишь шумела листва, да хрустел под ногами уже тяжелый мокрый снег. Дети не чувствовали ног, они так устали, что едва не валились в белые сугробы. Но всем было ясно, если упадешь, то уже никогда не поднимешься, поэтому они шли, закусив до крови губы, и едва передвигая ноги. Все смотрели на подводы, как на последнюю надежду к спасению, ведь передвигаться пешком по лесу не мог больше никто.

До санного поезда оставалось подать рукой, но взрослые остановились. Вдруг на лицах взрослых отобразилось чувство сильной тревоги, которое тут же передалось

и ребятам. Пройден такой изнурительный путь… И тут вдруг…когда спасение так близко, все замерли. Впереди, не так далеко от группы измученных ребятишек появился свет, и послышался звук отдаленных немецких моторов. Если немцы застанут их здесь, в лесу, то смерти уже никому будет не избежать. Это было ясно, но что делать, никто не мог так быстро решить. Партизаны вскочили с подвод и моментально, как по команде, начали закидывать сани еловыми ветками, чтобы они сразу не привлекли внимание немцев. Левее виднелся овраг, он был небольшой, но всем туда поместиться было можно. Ваня окинул всех воспитателей взглядом, он знал, на что сейчас направлены все их мысли. Но как же могут остаться там незамеченными двести человек? Взгляд парнишки остановится на Златославе. Она шепотом что-то спросила у подбежавшего к ним партизана. Ее взгляд, как всегда, был уверенным, и в глазах не читалась усталость. Златослава моментально повернулась к ребятам, кивнув в ответ собеседнику.

– Самые старшие группы, мы сейчас тихо-тихо постараемся добраться до того оврага с северной части. Михаил Сергеевич пойдет с нами. А все остальные группы со своими воспитателями доберутся до оврага с южной стороны. Просто представьте, что вам надо осуществить этот переход так тихо, как вы только сможете. Вы же играли когда-то в прятки?

Она нежно улыбнулась, передавая трехлетнюю девочку партизану, который аккуратно принял ее и указал, чтобы следовали за ним.

Златослава взяла оставшихся ребят и повела их к укрытию. Немцы приближались, и всем казалось, что вот-вот «прятки» закончатся.

Ребята спустились в овраг и сели как можно ближе друг к другу, пытаясь согреться от холода. Как назло, выдалась очень холодная ночь. Они пытались успокоиться и не смотреть друг на друга, чтобы не дай Бог не прочитать ужас в глазах друзей. Кто-то считал до ста, кто-то вспоминал детскую песенку, кто-то вглядывался в звездное небо. Они все ждали. Им было известно, что партизаны наготове, и как только немцы направятся к оврагу или заподозрят что-то неладное, партизаны откроют огонь. Но это потом, а сейчас в лесу стояла звенящая тишина, которую не нарушало даже дыхание двухсот человек в нескольких метрах от немцев. Двести человек! И больше половины из них дети…

Все замерли и затаились как мышки. Над головами послышались голоса немцев. Они о чем-то живо переговаривались. Но смысл их разговора никому не был понятен. Их шаги стали все ближе и ближе. Если немцы достигнут оврага, то тут же разоблачат беглецов и расстреляют всех в этом же лесу. Партизаны почему-то не открывали огонь. С каждым шагом сердце на начинало стучать все быстрее, казалось, что многочисленные биения сердец могут выдать немцам присутствие ребят. Казалось, что каждый вдох приближал смерть, которая подкрадывалась все ближе и ближе. Вдруг показалась нога немецкого солдата, который встал на край оврага. Его голос прорезал тишину, которая зазвенела от боли.

– Wir werden nicht durch die Schlucht gehen. Zutief.1

Край осыпался под тяжестью немецкого солдата. И дети зажмурились. Немец стоял прямо над ними. Они сейчас все как один думали только о том, почему же партизаны не стреляют, уже пора, вот он, здесь, враг. Откуда же было тогда знать бедным измученным ребятишкам, что партизан было втрое меньше немцев, что советские винтовки были против вражеских пулеметов. Нет, здесь просто так нападать бесполезно. Нужна своя тактика, свой ход действий. Они решили ждать и обступить врагов, захватив в кольцо. Им лишь надо было выкроить время. Почти смыкалось кольцо советских бойцов вокруг захватчиков. Они застанут их врасплох. Партизаны прицелились. Но вдруг голова немецкого солдата наклонилась над оврагом, обнаружив ребят.

Златослава, сидевшая рядом, судорожно шарила рукой по холодной земле в надежде отыскать что-то твердое, пока не наткнулась на палку именно в ту секунду, как голова немца высунулась прямо над ней. Златослава не стала терять ни секунды. Выпрямившись во весь рост, она с силой обрушила палку на голову немца, и тот рухнул в овраг без сознания. Вдруг загремели выстрелы. Партизаны открыли огонь. Тишина начала раскалываться от громких криков и залпов. Казалось, что эти минуты повисли высоко над землей, время утратило свою текучесть и остановилось.

Ваня растерянно кидал взгляд то на воспитателей, то на немцев. Ему казалось, что его маленькое сердечко вот-вот вырвется из груди то ли от страха, то ли от безысходности. Он, словно взрослый, все прекрасно понимал. Да, возможно и есть шанс на спасение. Но разве можно мечтать, чтобы они смогли спастись все вместе и продолжить свой трудный изнурительный путь? Слезы потекли по нежным детским щечкам. Но он не переставал осматриваться кругом, кидая взгляд изредка на Златославу, которая прижимала к груди пятилетнего мальчика. Вдруг Ваня прищурился, за деревом блеснула световая вспышка. Как еще она не ускользнула от заплаканного взгляда ребенка?! Мальчик сразу же понял, в чем ее причина. За деревом прячется фриц. Несомненно, вот высовывается край его пулемета. Без труда была ясна цель. Фриц ясно смотрел на воспитательницу, которая оказалась виновницей начавшейся перестрелки, которая первая вступилась за ребят. Еще минута…секунда, скорее мгновение и…

Ваню передернуло, он вскочил со своего места и кинулся к Златославе, пытаясь разогнаться как можно быстрее, чтобы у него хватило силенок откинуть ее правее прицела. Парнишка несся со всех ног, перепрыгивая лежащих и сидящих ребят, запинаясь об коряги, но не замедляя бега. Он добрался до воспитательницы меньше чем за секунду и успел. Прогремел выстрел. Он был резче и яростнее остальных. Болезненнее предыдущих. Ванино тело пробила дрожь, он затрясся, тяжело сглатывая. Боль прорезала все его тело, особенно плечо. Да, мальчик успел, в этом сомнения не было. В эту же секунду партизаны смогли вычислить этого последнего, прячущегося за деревом, фрица, и всадить ему пулю в лоб. Путь к спасению был расчищен, и Ваня, закрывая глаза, невольно улыбнулся. Последним его ощущением были нежные руки воспитательницы, которая сразу же подхватила его. Ваня не слышал, что она пылко говорила, но почувствовал ее слезы на своих волосах и лбу.

Тяжело тянулась оставшаяся дорога. Дул холодный порывистый ветер, небо ни разу не просветлело. Ваня чувствовал, как в плече пульсирует кровь, чувствовал ужасное жжение в мышцах, словно об его плечо тушат одновременно десять сигарет. Несмотря на то, что рана очень скоро была перебинтована, мальчик потерял так много крови, что уже не различал четкую грань между реальностью и иллюзиями.

Он потерял сознание и не вспомнит, как им всем удалось добраться до деревни, как ребят разместили по избам, и как молоденькая медсестра носилась возле койки ребенка, пытаясь сохранить мальчику жизнь…

*****

Старичок тяжело покинул детский дом и вышел в сад. Здесь цвели старые яблони и вишни. Сказочная красота и такое спокойствие. Каждое мгновение наполняло душу чем-то неповторимым и удивительным. Старичок аккуратно присел на скамейку, слишком уж он долго простоял на ногах и боялся потерять равновесие. Вдруг слух дедушки уловил звук приближающегося мотора. Он сразу же поднял голову в небо. Разрезая чистое синее небо, по нему несся самолет. Из глаз старичка покатились старческие слезы. Конечно, этот пролетевший самолет ничуть не походил на тот, с которым были связаны все его ужасные воспоминания. Все пережитое, все самые тяжелые воспоминания так четко всплывают из памяти в старости, а поэтому Ивану Александровичу было не удержать слез. Он аккуратно достал платок и зарылся туда лицом, то ли стыдясь слез, то ли продолжая оплакивать прошлое.

*****

Мальчик вышел на улицу после нескольких дней, проведенных в душной избе, где ему спасали жизнь. Плечо ныло и болело, но боль уже немного притупилась и не была, по крайней мере, такой невыносимой как поначалу. И он терпел ее, не подавая виду взрослым. У них и так много проблем, а уж он-то справится один со своей болью.

В этот самый момент, как Ваня вышел из избы, небо разрезал грохот. Ребятишки из разных углов кинулись на поляну, они махали руками, приветствуя самолет. Ваня посмотрел на небо. Это был тот самый самолет, который должен был увезти ребят из этой деревни.

Ваня, не раздумывая, стал тоже бежать к месту приземления самолета, но тут его кто-то остановил. Ну, конечно, это была Златослава. Та самая воспитательница, которая ни на секунду не отходила от койки мальчика. Она и сейчас отлучилась ненадолго, ей надо было покормить ребят: свою группу, которая ждала ее в другой избе. Златослава нежно посмотрела на Ваню.

– Тебе еще нельзя бегать, Ванютка, – она остановила мальчика. Теперь только Ваня осмотрелся. Он стоял на холме, а под этим самым холмом, на поляне, приземлился самолет и оттуда выпрыгнул летчик.

– Но я хотел просто… Просто посмотреть на летчика.

Златослава рассмеялась.

– Ты увидишь его еще. Обещаю. А сейчас тебе надо отдыхать. Ты еще не окреп.

Мальчик посмотрел в янтарные глаза воспитательницы. Казалось, они раньше были ярче, а сейчас выцвели. Потом кинул взгляд в сторону самолета. Летчик здоровался с ребятишками, гладил маленькую Марусю по головке. Ту самую, с которой Ваня шел той ночью до санного поезда. Ваня посмотрел на летчика. Он улыбался, окидывая взглядом детишек. Такой искренней и светлой улыбки еще не приходилось видеть мальчику ни до войны, ни после.

*****

Тот самый летчик, которому принадлежала эта широкая светлая улыбка, вырос в крестьянской семье. В два года маленький Саша лишился отца. Он был очень проворным и любопытным мальчиком, мог часами пропадать у тракториста или в колхозе. В маленьком домике, в котором он жил с матерью, со своими братьями и сестрами, у них было тепло и уютно. Будущий летчик всегда помогал матери по хозяйству, а свое свободное время постоянно проводил с дядей Степой, деревенским трактористом, который безумно любил маленького Сашу и всегда ждал мальчика. А Саша в свою очередь пытался помогать трактористу. Бегал он к нему через все поле, усыпанное цветками льна. Оно, казалось, сливалось с небом, особенно на линии горизонта. Саша любил это место. Любил выйти на поле и вдохнуть полной грудью запах сена, которым веяло из деревни.

В один июньский день, когда Саше уже исполнилось десять лет, он снова, закончив все домашние дела, направился в поле. День был солнечный, но дул сильный порывистый ветер, который обдавал холодом мальчика и трепал на нем легкую рубашку. Саша бежал со всех ног к дяде Степе, как вдруг резко остановился посреди льняного поля. Справа в колышущей траве что-то виднелось. Мальчик присмотрелся и подошел к странному темному предмету. Вдруг по его спине пробежали мурашки: этот предмет барахтался, как будто пытаясь подняться. Саша присел и немного отодвинул лен, который мешал четко разглядеть это маленькое создание. Теперь сомнений не осталось – это был птенец дрозда. Саша коснулся его рукой и заметил, что крыло у дрозда сломано. Мальчик наклонился над бедной птичкой и взял ее в руки так нежно, словно брал в руки облако. Маленький птенчик пытался клюнуть руку мальчика, но убедившись, что ему не причиняют боли, оставил эту попытку. Саша направился к трактористу, он жил в маленьком домике на опушке леса. Мальчику необходимо было спасти бедную птичку. Он хотел побежать, закричать трактористу, но было нельзя, по крайней мере, он мог напугать птичку. И Саша передумал. Он шел быстро и нацелено, в его голове крутилась только одна мысль: надо донести ее живой, надо спасти дрозда. Птенчик тяжело дышал и бусинками глаз смотрел на мальчика. Он все понимал. И Саша был в этом уверен. Больше всего на свете мальчику хотелось помочь. Это была его обязанность, Саша знал это.

Услышав заводящийся мотор трактора, Саша понял, что дядя Степа находится во дворе. Мальчик быстро перепрыгнул через низкую деревянную калитку и моментально очутился там.

Спустя минут двадцать мальчик с трактористом, который не отказал в приюте птенцу, уже сделали глубокую деревянную миску – будущий дом.

– Я принесу ему травы. – Улыбнулся Саша и повернулся, чтобы убежать к лесу, но тракторист остановил его.

– Не стоит наполнять ёмкость свежей травой, сынок. Она может вызвать переохлаждение птенца. Принеси-ка лучше соломы и сена. – Дядя Степа кивнул парнишке, указывая, где можно все это добыть.

Через минут десять было готово все: Саша заботливо наполнил емкость опилками, чистым сухим песком и лоскутками ткани. Он с таким трепетом раскладывал все в «будущем гнезде», что нельзя было отвести глаз от его работы. Такой маленький деревенский парнишка с таким добрым и большим сердцем.

–А как мы будем его кормить, дядя Степа? – Прервал Саша эти размышления тракториста.

– Ох, а это и является самым сложным. В природе они питаются около 400 раз в день, мы должны будем думать об его пропитании каждые 10 минут. И еще я должен тебя расстроить: как бы мы старательно о нем не заботились, он все равно будет намного слабее своих диких собратьев и не приспособлен к самостоятельной жизни.

Эти слова расстроили мальчика, но он не сдавался. Саша выкапывал птенцу дождевых червей, выискивал толстых гусениц, постоянно менял воду в кормушке, приносил вареные яйца. И птенец креп на глазах, он начал расправлять крылья и пытаться взлететь. И так жаждал свободы.

Но лето приближалось к концу, за эти длинные летние месяцы мальчик так привык к птичке. И, казалось, она сдружилась с ним. Каждый раз при мысли о том, что следует отпустить птицу на волю, Саше вспоминались слова тракториста, и он так боялся, что свобода приведет к смерти его любимца. Но птенец рос, и даже уже не помещался в свой домик, он полностью окреп и поправился. Казалось, пришло время, чтобы расстаться.

Накануне было очень сложно уснуть, мальчик целую ночь просмотрел на звездное небо, пытаясь понять, что может быть дороже дрозду: их дружба или свобода. Но небо так манило своим необъятным пространством и своей красотой. Нет ничего прекрасней, чем парить где-то там, над облаками, чем чувствовать свободу, чем жить на свободе.