Полная версия
Frostynville
Call of duty: Наследие Верданска
«Обычно добро борется со злом.
Но в смутные времена безысходности
злу может противостоять только другое зло»
-– цитата из фильма «Хроники Риддика»
Пролог: Белый Шум
Санкт-Петербург. Сентябрь 2019.
За окном сгущались петербургские сумерки, пропитывая город хрустальной, пронзительной сыростью. Внутри, в небольшой, уютной квартире, царило тепло и покой, обволакивающие, как давно забытое одеяло.
Демьян Соловьев сидел на старом, продавленном диване, чуть подавшемся под его весом. Его пальцы мягко, почти инстинктивно гладили шелковистую, податливую шерстку мейн-куна по кличке Снежок. Кот, пухлый и ленивый, свернулся клубком у него на коленях, утробно мурлыча, вибрируя всем своим довольным телом.
Запах свежеиспеченного яблочного пирога смешивался с мягким, нежным ароматом материнских духов и пыли старых, зачитанных книг.
Все это вместе создавало капкан из привычного, почти забытого комфорта. Убаюкивающая тишина комнаты – сейчас это было единственным якорем, удерживающим его у берега, где не пахнет кровью, гарью и плавленным металлом.
Дверь на кухню тихо, почти беззвучно скрипнула. Вошла Ярослава. Ее некогда рыжие, теперь тронутые благородной сединой волосы были собраны в тугой, аккуратный узел. Глаза, точь-в-точь как у него – ярко-карие, но без его, ставшей привычной, колючей, настороженной остроты, светились мягкостью.
В руках – деревянный поднос с глиняной кружкой травяного чая и внушительным, еще дымящимся куском того самого яблочного пирога.
– Демочка, ты чего молчишь сидишь? – она поставила поднос на низкий журнальный столик, придвигая поближе, затем присела на краешек дивана. – Чай остынет.
Ярослава легко прижалась к его плечу, и ее рука, такая теплая, легонько погладила его по голове, по рыжим волосам, собранным в чуть небрежный длинный хвост.
– Только сейчас с соседкой вот разговаривала… Опять о тебе. Гордится тобой. Смотрела награждение по телевизору, там твое имя называли… Знаешь, сын, я так рада, что ты нашел свое призвание. Настоящий мужчина, защитник, солдат.
Ее голос, такой родной, сейчас вызывал странное, непонятное даже для Демьяна, раздражение. Слова приятно ласкали слух, но вызывали внутреннее желание, чтобы она замолчала. Немедленно прекратила.
Демьян кивнул, не отрывая взгляда от мурлычущего Снежка. Его глаза оставались прикованы к коту, но взгляд уже стал пустым, устремленным куда-то далеко, за пределы этой гостиной. Слова матери… они начинали трансформироваться в белый шум. Приятный, ласковый, ненавистный белый шум. Потому что за каждым ее словом, за каждым теплым, любящим жестом, возникали обрывки воспоминаний, слишком острые, слишком грязные, слишком неприглядные, чтобы уместиться в ее понимании.
Его пальцы, что сейчас ласкали мягкий бок кошки, вспоминали шершавую, покрытую потом кожу на предплечье пленного, которого он держал. Тонкая, острая рукоять ножа под ладонью – холодная, влажная, почти скользкая. Неоновые лампы допросной, безжалостно бьющие по измученным глазам. Запах мочи, рвоты, первобытного страха – густой, липкий. И низкий, сдавленный хрип, когда лезвие прижималось к кадыку, выбивая коды и планы. «Такова цена защиты дома» – шептал он тогда, себе, не пленному. «Рыжий мясник», – прошипел пленный, а Демьян лишь усмехнулся в ответ, глядя на его распухшее, залитое слезами и кровью лицо. Усмешка была жесткой. Как удар по лицу.
Шлейф яблочного пирога, ожидающего на столике, перестал вызывать аппетит. Желудок скрутило в тошнотворный узел от ощущения смрада горелой плоти и дизельного топлива – его недавняя операция. Взрыв. Зачистка. Слишком много криков. Слишком много крови. И его собственный приказ, произнесенный стальным, не терпящим возражений голосом: «Зачистить базу. Пленных не брать».
Демьян сжал челюсти так сильно, что хрустнул висок. В горле встал вязкий, колючий ком. Если бы она, его мать, видела не Демьяна, не сына, гладящего кошку на диване, а… «Лиса». В грязной форме, чьи руки только что сжимали допрашиваемого до треска костей. Чьи глаза были пустыми, холодными и безжалостными, отдавая приказы, что больше звучали, как приговор палача?
Приказы, которые не посмел бы отдать ни один «герой Отечества» из ее телевизора. Смогла бы она любить его? Гордиться? Или ты бы ужаснулась, мама?
Ярослава вдруг оживилась, ее глаза загорелись, когда она переключала канал на телевизоре. На экране мелькнул парадный зал, вспышки фотокамер, торжественная маршевая музыка.
– Ой, Демочка, смотри! Вот же, твое награждение показывают! – она улыбнулась, светясь от гордости, вовсе не замечая напрягшихся плеч сына.
Демьян посмотрел на экран. Картинка слилась с воспоминанием, становясь до ужаса реальной.
Не кабинет. Слишком много света, слишком много людей, словно рой потревоженных мух. Фуршет. Сладко-приторный запах дорогих духов, шипучего шампанского и того неуловимого, чужого пота, который всегда бывает на таких мероприятиях. Не его пота. Чужого. Неудобный парадный мундир давил, словно чужая кожа, стягивая плечи. Он стоял у окна, делая вид, что любуется огнями вечернего Петербурга, но на деле пытаясь сбежать от фальшивых улыбок, льстивых взглядов и пустых разговоров. Эти люди, эти чиновники, эти военные с выглаженными кителями и отсутствующими глазами – Соловьев ощущал себя вычесанным пуделем на выставке дрессуры.
– Майор Соловьев!
Его имя. Пустое эхо в огромном зале. Он шагнул вперед, вытягивая руку для рукопожатия – холодного, сухого. Он видел свое отражение в глазах другого мужчины. Оно было пустым. Как и его собственные. Тот что-то говорил, но Соловьев едва прислушивался. В голове насмешливо улыбались мысли: «Благодаря Вашей оперативной работе? Мы того капитана полчаса кромсали, чтобы он выдал координаты… Действительно, оперативно»
Награждение. Медаль. Тяжелый металл на груди. Аплодисменты. Их звук был как гул в пустом тоннеле. Он видел их, но не слышал. Он улыбался, но не чувствовал. Он солдат. Он выполнил приказ. Получил медаль. Но где же чувство триумфа? Где хотя бы облегчение? «Сейчас бы пару глотков виски, чтобы горло продрало, а не этой шипучей дряни»
Он отвернулся, вернувшись к окну. Неожиданно на его плечо опустилась тяжелая, но бархатная ладонь. Приторно-сладкий запах дорогого одеколона заполнил пространство, вызывая легкое, едва заметное першение в горле.
– Соловьев. – Голос был низким, вкрадчивым, обволакивающим, но содержал стальную нить, которая всегда заставляла его прислушиваться. – Я не ошибся в тебе, Лиc. – Голос был полон довольства, почти отцовской гордости. – Я видел ту решимость в твоих глазах на последнем брифинге. Способность принять… непопулярные решения. Не каждый может. Не каждый готов пожертвовать мелочами… ради победы. – Ладонь на плече чуть сжала, подтверждая, укрепляя, словно вбивая гвоздь. – Мы с тобой… одного поля ягода. Мы понимаем, что мир жесток. И не все рождены нести свет… некоторым суждено держать факел над бездной, чтобы другие не упали. Ты держишь его крепко. Я горжусь.
Демьян медленно обернулся. Его глаза, обычно настороженные и живые, сейчас были совершенно пусты. И за этой пустотой он видел себя самого. В отражении. Он кивнул. Слова были ненужны. Абсолютное, безоговорочное принятие.
– Рад служить, – голос Лиса был ровным, стальным, бесчувственным, как смертный приговор, произнесенный собственными устами. – Генерал Барков.
Сцена 1: ГРИФ "СОВ. СЕКРЕТНО": Рыжий Перебежчик
(Февраль 2020 года)
Проектор гудел в полумраке штаба 141, рассекая темноту лучом, в котором клубилась пыль. Над столом мерцала голограмма Санкт-Петербурга – холодная, отточенная. Ласвелл включила основной экран. Данные легли на него жестко, как приговор.
– Барков, – начала она без предисловий, голос сухой и режущий. – Наш «союзник» по Урзикстану.
На экране замелькали кадры: руины Верданска, символ «Аль-Катлы», парадный портрет Виктора Баркова.
– Он подливает масло в огонь, поставляя террористам оружие через Камранов. А потом тушит его химией, когда пламя угрожает его трону. Гнойник, который вот-вот лопнет и зальет гноем пол-Европы. Но сегодня – не о прямом ударе. Сегодня – о ключе. Ключе, который отопрет все его сейфы.
Жест Ласвелл – голограмма сфокусировалась на спальном районе. Рядом всплыло фото: мужчина лет тридцати. Резкие, усталые черты. Ярко-рыжие волосы, собранные в небрежный хвост. Взгляд – пронзительный, настороженный, как у загнанного зверя. На груди его старой формы ФСБ едва заметен, но узнаваем знак "Альфы". Подпись: ДЕМИАН СОЛОВЬЕВ // "ЛИСА" // КАПИТАН СПЕЦНАЗА ФСБ "АЛЬФА" (БЫВШ.) / ЛИЧНАЯ ОХРАНА БАРКОВА (БЫВШ.) // СТАТУС: ДЕЗЕРТИР (БАРКОВ), ПЕРЕБЕЖЧИК (НАШ ИНТЕРЕС).
– Демьян Соловьев. Позывной "Лиса", – Ласвелл указала на хвост на фото. – ФСБ. Капитан спецназа "Альфа". Последние годы – личная охрана самого Баркова. Видел вещи, переворачивающие представление о жестокости.
Газ (молодое лицо напряжено анализом, голос ровный, оценивающий):
– Источники подтверждают мотивы? Беглец под прицелом своих же из "Альфы" – это не прогулка в парке. Бывший капитан их спецназа… Но то, что он видел в Верданске… Это делает его предсказуемым или бомбой? Надежный актив сейчас?
Ласвелл метнула на него острый взгляд:
– Наши кроты в ФСБ подтверждают карьеру и переход. Барков лично перевел его к себе, повысил до майора. Переломный момент – Верданск. Он был там. Увидел, что делает химия. С женщинами. Детьми. – Голос ее ожесточился. – Подал рапорт "по морально-этическим соображениям". Написал, что отказывается устраивать террористические акты.
Прайс (вынул сигару, выпустил колечко дыма, его опытный взгляд сканировал голограмму, оценивая углы и подступы, голос низкий, без эмоций):
– Смелый шаг. Идиотский, но смелый. Барков выдернул его наверх, а он воткнул нож в спину. Барков это как воспринял? Личным оскорблением, наверняка.
Экран переключился. Документ с грифом «ОТКЛОНЕНО» и резолюцией Баркова.
– Верно. Как личное оскорбление. Рапорт отклонен. Соловьев объявлен дезертиром и предателем. Приказ: найти и ликвидировать. Тихий уход "дезертира". Официально – застрелился при задержании. Неофициально – месть.
Соуп (наклонился к голограмме, его ирокез мелькнул в свете проектора, саркастичная усмешка):
– Значит, наш рыжий друг бежит от родной "Альфы". Где копать? Последняя нора?
Ласвелл увеличила масштаб, выделив спальный район:
– Его последняя явка – здесь. Но данные наземных источников и наблюдения тревожны: ФСБ "Альфа", не менее шести человек, зачищает район. Оружие – автоматы, тактические ножи. Поведение – агрессивное, методичное. Ищут одного.
Гоуст (приглушенный балаклавой, голос механический, но весомый):
– Вывод: Барков дал отмашку. "Альфа" пришла убрать своего бывшего капитана.
– Именно. Наше окно захлопывается, – Ласвелл обвела взглядом оперативников. – Задача "ТЕНЕВОЙ ШТРИХ": Санкт-Петербург. Найти Демьяна Соловьева. Вытащить его живым. До того, как эти парни выполнят заказ.
Газ (скрестил руки, взгляд прикован к фото):
– И что он нам даст, кроме целой кучи проблем с русским спецназом у них дома? Перебежчик с совестью? Ценность оправдывает риск?
Ласвелл указала на данные рядом с фото:
Прямой доступ к протоколам Баркова (видел как охрана).
Знание всех схем охраны резиденции (разрабатывал/исполнял).
Инсайдер по системе "Гром" (хим. оружие).
Компромат на Баркова и его свору.
Тактика и методы ФСБ, "Альфы" (был их командиром)
Прайс (потушил сигару о подошву, подошел к столу, изучил голограмму, голос властный, решающий):
– Значит, спасательная операция с элементами вербовки. В сердце вражеской территории. Любимый вид отдыха. – Он ткнул пальцем в район. – Они уже там. Значит, либо ждут его, либо прочесывают контакты. Значит, он где-то рядом, но не дома. Надо искать его тень. Контакты? Родители под наблюдением?
– Мать в Питере – под плотным колпаком барковцев. Отец в Лондоне – там наши могут прикрыть. Лезть через них – самоубийство. Ищите старые "убежища", цифровые следы (он осторожен, но попробуйте), каналы связи, о которых не знает Барков. Начните с этого района. Ваша миссия: обнаружить, установить контакт, извлечь. Любой ценой. Если барковцы нападут на его след или на вас – нейтрализуйте. Но "Лиса" – приоритетный актив. Живой.
Гоуст (кивнул в сторону фото, голос без эмоций):
– Домашнее преимущество. Знает местность. Знает, как охотятся его бывшие. Будет прятаться. Опасаться всех. Убедить бывшего капитана "Альфы" не всадить пулю при встрече – интересная задачка.
Ласвелл свела руки за спиной:
– Он профессионал, загнанный в угол. Ваша задача – показать ему, что в нашем углу шансов выжить больше. И что с нашей помощью он может нанести Баркову удар, от которого тот не оправится. Самый личный удар. – Ее взгляд остановился на Прайсе. – Капитан, команда выдвигается через двадцать. Все ресурсы ЦРУ на земле к вашим услугам. Найти "Лису". Вытащить его из ловушки. Удачи, 141-я.
Брифинг окончен. Гул генераторов казался громче. Прайс и Соуп обменялись взглядом – план ясен без слов. Соуп хмыкнул:
– "Альфа" на "Альфу"… Веселуха.
Прайс (не глядя на него, проверяя магазин): – Сосредоточься, Соуп.
Газ проверял магазин своего HK433, движения четкие, профессиональные, лицо сосредоточенное. Гоуст растворился у стойки с оборудованием, его маска – непроницаемая завеса. На голограмме все еще мерцало фото человека с рыжим хвостом – призрачная цель в холодном городе. Охота началась.
Сцена 2: Завод
Охота на Лису
Холод заброшенного питерского завода пробирал до костей, смешиваясь со смрадом ржавчины, плесени и… медной остротой свежей крови. Густой полумрак разрывали лучи тактических фонарей 141. Где-то монотонно капала вода.
Отряд продвигался по коридорам цепочкой, прикрывая углы. Прайс шел первым, дробовик Remington 870 в низкой готовности, движения экономичные, взгляд сканировал каждую тень. Соуп прикрывал тыл, его винтовка HK417 сканировала темноту за спиной, тело напряжено, готово к ближнему бою. Газ и Гоуст фланкировали, их движения синхронны, бесшумны. Картины разрушения и смерти были тактическими вехами.
Соуп (шепот в ком был приглушен шагами по битому стеклу, голос деловой):
– Первая комната. Двое. Чистые выстрелы в голову. Профессионально. – Он обозначил цель жестом.
Газ (осветил фонарем лица мертвых, голос аналитичный, без эмоций):
– Один в штатском – тату спецназа ФСБ на шее, второй – в камуфляже «Альфы». Барковские чистильщики. – Он проверил карманы. – Значит, были на правильном следе. Но опоздали. Или… их опередили.
Прайс (жест – стой, приготовиться, голос тихий, но неоспоримый):
– Тише. Ищем источник. – Он замер у дверного проема, прислушиваясь. – Гоуст, тепловые аномалии?
Гоуст (замер, вглядываясь в экран тепловизора своего планшета, голос ровный):
– Ничего живого впереди… кроме… Три сигнала в соседнем цеху. Два холодных… один слабый, пульсирующий. И еще один… горячий, но почти неподвижный. За углом.
Прайс (жест – стой, приготовиться):
Соуп занял позицию для прикрытия входа. Газ прижался к стене напротив. Гоуст бесшумно запустил квадрокоптер. Маленький дрон проскользнул через проем. Картинка передалась на планшеты всех четверых.
Гоуст (голос без изменений):
– Цель. "Лиса". Жив. Но… Смотрите.
На экране: Лиса стоял на одном колене в луже крови и грязи. Левая рука вцепилась в волосы солдата «Альфы». Правая – с окровавленным ножом – прижата к его горлу. Солдат дергался, пузырясь кровью. Сам Лиса – воплощение ярости и истощения. Рваная, пропитанная кровью одежда. Распущенные рыжие волосы, слипшиеся от крови и грязи. Рассеченная бровь, кровь по щеке. Глаза – лед с огнем внутри.
Голос Лисы низкий, стальной, резал тишину:
– Кто отдал приказ?
Солдат хрипел, захлебываясь:
– Я… ничего… тебе не скажу, грязнокровный… пес. Мы… говорили ему… что нет веры… в солдата… чей папаша… из ебанного… запада…
Пламя в глазах Лисы вспыхнуло ярче. Он резко убрал нож от горла – и с размаху, с коротким хрустящим звуком, вогнал его по рукоять ниже ребер, в живот. Лезвие вошло глубоко, рука Лисы сделала выворачивающее движение.
Дикий, нечеловеческий вопль эхом разнесся по цеху. Тело солдата билось в судорогах.
Голос Лисы был спокоен, но в нем – смертельная усталость и бездонное презрение:
– Кто. Отдал. Приказ. На. Охоту, Чернов?
– Мы… в Чечне… щи из одного котелка хлебали… – Солдат сквозь слезы и боль злобно плюнул Лису в лицо. – А теперь что? Резать будешь? Как того парня… на уральском заводе? Или потрошить… как мальчишку под Грозным? Голос зверел. – Рыжая девка… а внутри – ёбаный псих! Мамка-училка… знает, какого урода вынянчила?! А?! СОЛОВЬЁВ! ПРЕ-ДА-ТЕЛЬ!
Лиса слегка наклонил голову. Ярость гасла, сменяясь холодной, сосредоточенной отрешенностью.
– Сам Барков, верно?
Солдат кивнул, давясь кровью.
– Да… Сказал… кто твою… голову ему… принесет… лично… наградит… Я… предупреждал! Говорил… видел твои глаза… когда химию на деревню пускали! – Он плюнул кровью Лису в лицо. – Глаза… пса… который забыл… КТО ЕГО ХОЗЯИН!
Лиса вздохнул. Ни тени сомнения. Одним резким, точным движением он провел лезвием по горлу солдата. Хрип оборвался. Тело обмякло. Лиса отпустил волосы, и труп глухо шлепнулся на пол.
Он встал. Движения медленные, тяжелые, но выверенные. Не глядя, вытер окровавленный клинок о грязный бок своей футболки. Замер, глядя на отражение в лезвии. В отражении, в дверном проеме за его спиной – тени людей. Отряд 141, замерший в наблюдении.
Лиса не дернулся. Не крикнул. Он развернулся БЫСТРО. Пистолет (ПМ) уже в правой руке, наведен на грудь Прайса. Левой рукой он с безупречной техникой прокрутил нож, занося для броска – в область шеи Газа или Гоуста. Его глаза – глаза загнанного зверя, которому нечего терять. Дышал часто, поверхностно, адреналин тряс изнутри.
«Не двигаться», – голос хриплый, сдавленный. – «Еще шаг…» – он прервался, сделал глубокий вдох. – «…уходите. Я не хочу больше убивать, уходите по-хорошему».
Тишина сгустилась, как кровь на полу. Лиса крепко держал пистолет, но сама рука предательски подрагивала. Взгляд приобрел расфокусировку, мужчина начал щуриться. Отряд 141 замер в ответ: Прайс не поднимал оружия, тело напряжено, готово к рывку, лицо – каменная маска. Соуп прицелился в центр массы Лисы, его взгляд оценивал угрозу. Газ держал палец вдоль спусковой скобы, его взгляд анализировал стойку Лисы. Гоуст – статуя, оружие направлено на ножевую руку.
Прайс (голос спокоен, глубок, властен, перекрывая тишину):
– Опусти оружие, Соловьев. Или Данфор. Как удобнее. Мы не Барков. Мы здесь, чтобы вытащить тебя из этой ямы.
Глаза Лисы сузились. Губы искривились в горькой усмешке:
– Вытащить? Или доставить Баркову в клетке? Или своим хозяевам в Лэнгли? Я… сказал… уходите.
Газ (тихо, но отчетливо, голос аналитичный, оценивающий угрозу):
– Капитан… руки дрожат, взгляд затуманился. Состояние критическое
Соуп (тихо усмехнулся):
– Хорошие новости, псих еле живой, чтобы драться. Плохие новости, у психа есть оружие. Это шлет нахер первую новость.
Газ (шикнул) тихо, Соуп.
– Последнее предупреждение, – взгляд Лисы метнулся к Газу, нож качнулся.
Прайс (сделал шаг ВПЕРЕД, между Лисой и Газа/Гоустом. Руки открыты, тело – пружина. Глаза буравили ледяные озера Лисы. Голос твердый, прагматичный):
– Барков объявил тебя предателем. Приказал стереть. Мы видели его людей у твоей квартиры. Мы знаем про Верданск. Про химию. Про то, что ты отказался. Мы здесь, чтобы предложить шанс. Шанс ударить по нему по-настоящему. Шанс спасти других от того, что видел ты. Опусти оружие. Доверься хоть раз.
Лицо Лисы исказилось. Не злость – внезапная, глубокая боль. Глаза щурились, смотря на Прайса с невыносимой усталостью.
– Верданск… —, голос – эхо в пустоте. – Химия…
Рука со стволом дернулась вниз, как отрубленная. Пальцы левой руки разжались в несдерживаемой дрожи. Окровавленный нож упал на бетон с глухим стуком. Эта же рука впилась в виски, ногти вцепились в кожу. Челюсть сжалась до хруста. Сквозь стиснутые зубы вырвался прерывистый шепот:
– Черт… черт… Не сейчас… НЕ СЕЙЧАС!
Дыхание превратилось в хриплые всхлипы. Тело покачивалось. Глаза зажмурены, словно вытирая ужасную картинку. Сквозь зубы, с закрытыми глазами:
– Он отдал приказ… сбросить химикаты… на город… где прятались… террористы… – Он резко размял шею, костяшки пальцев побелели. – Я… я лично отдал приказ о спуске ракет… – Глаза РЕЗКО открылись. Взгляд мутный, отсутствующий, устремленный в прошлое. – Но там… – голос сорвался, стал громче, хриплым от невыплаканных слез и ярости. – Не было там террористов! Гражданские!.. ДЕТИ!.. ТАМ НЕ БЫЛО ГРЕБАННЫХ ТЕРРОРИСТОВ!
На последнем слове тело содрогнулось. Он ОТБРОСИЛ пистолет в сторону, как раскаленный уголь. Оружие шлепнулось в лужу крови. Лиса вторую руку приложил к голове, держась теперь двумя руками, словно она лопнет, чуть сгорбившись – абсолютная капитуляция.
– ЭТО МЫ… БЛЯТЬ… БЫЛИ ТЕРРОРИСТАМИ!
Тишина стала гуще выстрела. Только тяжелое, рваное дыхание Лисы. Отряд 141 замер. Соуп медленно опустил ствол, его взгляд смешался с пониманием и солдатской солидарностью. Газ убрал палец со спуска, его лицо было каменным, но в глазах читался холодный анализ ситуации и глубины травмы. Гоуст недвижим, но ствол смотрел чуть в сторону. Прайс наблюдал, лицо – непроницаемая маска, в глазах – тяжелое знание войны и ее цены.
«Вам нужна информация», – голос Лисы тихий, плоский, опустошенный. Он медленно опустился на колени, руками придерживаясь о пол. – «Хорошо. Все, что знаю… напишу в отчетах». Он произносил это как приговор.
Прайс (сделал осторожный шаг вперед. Голос терял командную властность, становился ГРУбым, но человечным, прагматичным):
– Отчеты потом, Данфор. Сейчас тебе нужен врач. И безопасное место. – Он кинул взгляд на Соупа. – МакТавиш. Посмотри его. Останови кровь. – Глаза вернулись к Лису. – Ты солдат, которому приказали совершить преступление. А потом приказали молчать. Или умереть. Мы воюем с теми, кто отдает такие приказы. Хочешь сломать Баркова? По-настоящему? Не на бумаге? Помоги нам.
Лиса медленно поднял голову. В глазах – ни надежды, ни веры. Лишь глубокая усталость и тлеющая искра чего-то другого. Он смотрел на Прайса, на окровавленные руки, на тело Чернова. Кивнул, едва заметно.
Соуп (уже рядом, голос профессионально-ровный, действия быстрые, уверенные):
– Держись. Разрежь рукав, Газ, посмотрим на эти царапины. Гоуст, периметр.
Газ (достал тактический нож, подошел, держась на безопасном расстоянии, оценивая надрезы на плече Лисы, голос спокойный, деловой):
– Эй, давай без резких движений. Просто посмотреть. – Он надрезал ткань, обнажая рваные раны. Гоуст растворился в тенях у проема, его силуэт – страж в полумраке.
Тихо, голос Лисы низкий, хриплый, но обретающий жуткую четкость. Он смотрел не на Прайса, а сквозь него:
– Чечня… потом Верданск… – Он медленно повернул ладони, смотрел на засохшую и свежую кровь. – У меня крови… не по локоть, капитан. А целый Байкал. В котором… давно можно было захлебнуться. – Глаза Лиса медленно прикрылись, тело обмякло, начав падать.
«Вот черт» выругался Соуп, схватив пальцами его неповрежденное плечо, а Газ резко подхватил под колени протянув «эй эй, ты куда». Тело Лиса безжизненно повисло, как тряпичная кукла, оставив кровавый след на их униформе
Прайс смотрел на этого израненного, сломленного человека, чья душа утонула в "Байкале" вины. Мужчина задумчиво хмыкнул, закурив сигару
– И это наш драгоценный актив? Надеюсь, Кейт знает, что делает, – мелькнуло в голове у капитана, но вслух озвучивать не стал.
– И вновь наша сводка новостей – прервал неловкую тишину Соуп, крепче обхватывая рыжеволосое тело под руку. – Хорошая, псих отключился.
– Плохая, нам его тащить до вертолета, – парировал Кайл, прижав пальцы одной руки к его шее, проверяя пульс. Вторая продолжала поддерживать под ногами – Адреналин, кровопотеря и истерика. Лишь бы овощем не проснулся. Если кто-то знает молитву наизусть, сейчас самое время.
Прайс (голос командный, без сантиментов):
– Что ж, Сначала – врач. Потом – Барков. И тащите наш ключик аккуратнее. Ласвелл шкуру сдерет, если мы ей принесем не информатора, а мешок с костями. Вперед. Быстро и тихо. Гоуст, веди. Газ, замыкай. Соуп, держи его.