Байки книготорговца

А уж за напоминание, что книга – это не сияющая неприкосновенная святыня, а физический объект, точно так же, как природа – не храм, а мастерская, лягушки зарезали Базарова еще полтора века назад. Что, не так все было? Ага, и Пушкин на Черной речке не тонул.

Вы что, одна здесь?

…И прочие «позовите второго кассира» и «клиент всегда прав».

Спустя почти десять лет я внезапно поняла, почему не могу узнать себя в «Книжном магазине Блэка». Дело в том, что Блэк – скучающий джентльмен, мелкий феодал в своем праве. Он может отказаться продавать книгу неприятному человеку, может творить все свои показательные чудачества потому, что всё, чем он рискует, – недополученная прибыль. Некоторым более благодушным коллегам этот факт не мешал смотреть и веселиться, а вот во мне всегда рождал что-то подозрительно похожее на классовую ненависть. Дело даже не в том, что в жизни такие финты для наемного работника кончаются быстрым увольнением, а скорее в том, что сериал подсвечивает стереотипы, которые имелись и без него. Подсвечивает, подкармливает, закрепляет – а они, зараза, действительно мешают работать.

Начать хотя бы с того, что практически каждый, кто приходит работать в книжный, на собеседовании говорит и в резюме пишет: «Я люблю книги, чтение – это моя жизнь». И хоть бы один сказал с порога: «Я люблю людей: выяснять их потребности, находить слабые места да просто их исследовать».

А еще из-за образа книготорговца как высоколобого сноба-мизантропа люди боятся задавать вопросы, которые кажутся им глупыми, боятся признаваться, что читают развлекательную литературу и, самое ужасное, искренне считают, что главное занятие продавца в книжном – читать.

В общем, меня бесит мир, где все это так далеко от истины, что приходится сдерживаться и находить другие, более изобретательные пути взаимодействия с двуногими, чем прямое открытое хамство. Воистину, эта реальность несправедлива, хочу жить в ситкоме, попивать вино и закрывать магазин, когда душе будет угодно.

А если вернуться к более низким материям, то есть к вопросу, где второй кассир, открывается поистине интересная картина.

Дело в том, что по закону открытая дверь под надписью «Книжный магазин» – это разновидность публичной оферты. Даже сам хозяин лавочки не может отказать в обслуживании хаму, потому что рискует нарваться на иск о необоснованном отказе от оказания услуг. Выгнать можно только того, кто начал представлять угрозу для окружающих. То есть противный старикашка, который воняет мочой и слишком близко над вами нависает, причиняя вам лютый дискомфорт, может теоретически оказаться сутяжником, который изрядно попортит вам нервы и причинит реальные убытки, если вы его выгоните. Нет законодательной защиты от любителей сальных комплиментов и грязных намеков, пока они явным образом не распускают руки.

А уж выслушивать любителей конспирологических теорий, которым не перед кем излить душу… О, это может быть одним из входных тестов для продавцов. Не убил никого на третий час беседы? Годен работать в книжном.

Вообще невозможность симметрично ответить – проблема всех рядовых из сферы обслуживания. Знаменитый перформанс Марины Абрамович, когда она стояла неподвижно около предметов, которыми можно было на нее воздействовать, поджидает людей из сервиса в течение каждого рабочего дня. Я утрирую? Не особо. Еще в бытность поваром-кассиром в «Теремке» я однажды наблюдала деда, который почему-то решил, что я иммигрантка, и минут десять распространялся, как же сильно я порчу воздух культурной столицы своим присутствием. Логичная в любой другой ситуации ответная реплика вроде: «Мой прадед – полный георгиевский кавалер, а ты с какой каторги вылез, морда?» – стоила бы мне рабочего места, потому что камера над кассой, к сожалению, записывала звук, а обслуживающий персонал обязан создавать в заведении приятную атмосферу и своевременно гасить конфликты.

А в «Буквоеде» в новогодней запаре однажды была ситуация буквально восточная, рабовладельческая. Я сидела на полу и перебирала номерные упаковки для ручек «Паркер». Нужно было найти определенную, от ручки за тридцать тысяч. И в это время меня ощутимо пихнули по почкам носком зимнего сапога.

– Что вы себе позволяете? – вскинулась я, и в ответ получила обиженное:

– Вы меня уже несколько минут игнорируете, это неприемлемо, дайте жалобную книгу.

«Я работник зала, обратитесь к кассиру и к управляющему. Ваша жалоба будет рассмотрена. Я напишу объяснительную и обязательно приложу к ней запись с камеры, где вы грубо нарушаете мои личные границы. Если мне повезет, вам навсегда откажут в обслуживании по всей торговой сети», – могла бы ответить я, но прекрасно осознавала, что раз на раз не приходится и эта пламенная тирада скорее будет стоить мне много безрезультатной нервотрепки, если не выговора от начальства за излишнюю вспыльчивость. Поэтому я ответила так:

– Пожалуйста, подождите еще немного. Я обслуживаю покупателя, который уже потратил у нас тридцать тысяч. Через минуту я к вам вернусь, но, если нужно быстрее, поищите, пожалуйста, в зале свободного сотрудника.

В маленьких книжных магазинах ситуация не лучше. Да, выговор от начальства не получишь, потому что отношения ближе и человечнее, но и охранник у дверей не стоит. Так что жаждущие проспаться, поговорить, поскандалить на ровном месте и поупражняться в остроумии могут идти нескончаемым потоком. Обычно именно сотрудники книжных и библиотек знают в лицо всех блаженных, пьяниц и бомжей в районе. Если бы Николай Семенович Лесков жил в наше время, он бы работал в книжном магазине, потому что сложно пройти мимо столь богатой череды характеров. А так придется, видимо, нам, грешным, пополнять начатый Шоном Байтеллом в «Дневнике книготорговца» список покупательских типажей, которые можно встретить в книжных магазинах. В конце концов, это прекрасная идея для маленького стартапа: продавать современным писателям готовых персонажей. Возможно, мне сейчас уже стоит обратиться с этим в отечественные школы креативного письма. Это даже можно обосновать литературоведчески! Бунин учился психологизму в Орловской городской библиотеке, а его старший друг и наставник Чехов – в отцовской бакалейной лавке. Вот нам и мощная традиция в русской классике. Все, решено. Иду штурмовать писательские курсы.

Да и кино можно заодно охватить.

Вот, допустим, скетч где-то между Джармушем и Каурисмяки.

Утро середины января выдалось такое тихое и безлюдное, что мы разобрали елку и новогоднюю выкладку. Оказалось, что хлопушек с серпантином осталось ровно двенадцать. По хлопушке на час. Я их все купила и честно выходила каждый час взрывать. А мир наш (или по крайней мере город) идиотов любит и им подыгрывает, так что очень скоро на пороге явился синий дяденька. Ввалился, снес стенд с документами, снес то, что еще оставалось от новогодней выкладки, и, когда я подала ему руку, чтобы довести до кресла, моментально сполз по мне на пол, улегся в позе креветки и захрапел.

Я позвонила в скорую, которая ехала десять минут. К ее приезду дяденька сел, в процессе разговора встал, и они с врачами разошлись в метель: медики налево, дяденька направо.

И да, от такой прекрасной жизни книжники и сами становятся персонажами повышенной фактурности и концентрированной свирепости.

Вот, например, однажды девочка Н., увидев, как мужик тырит с полки канцелярию, подошла и тихо попросила его вернуть все на место. А он решил не возвращать, а рвануть к выходу. Пробежал он два шага, потому что его очень больно пнули под коленку и одновременно скрутили руку болевым приемом.

Насколько я знаю, из школ единоборств Н. была в своей жизни знакома только с купчинской.

Или вот М.

Хрупкая и белокурая М. слушает языческий металл и вне работы ходит в черной байкерской коже, феньках и тяжелых кольцах, похожих на кастеты.

Однажды очень большой мужик (тоже в коже) зашел в наш маленький магазинчик на Невском, где кроме книг было много сувенирки, набил карманы шоколадками и начал несколько вальяжно выходить. М. догнала его у выхода и с криком «Стой, пидор!» вцепилась ему в рукав. Пидор подумал, что может просто М. от себя оторвать, но просто не получилось, а получилось вместе с рукавом. Может быть, кожа была не такая брутальная, как казалась. После этого он попытался убежать через переход на красный, и его сбила машина. По ощущениям, М. в итоге помяла его даже чуть больше, чем белый «киа» на скорости 40 км/ч. Ободранного и злющего скорее от череды унижений, чем от ссадин, мужика забрали в больницу двое полицейских, а М. пришлось вернуться к работе. Заявление о краже писал в ближайшем полицейском участке наш управляющий потом отдельно.

Маленькая и чахлая на вид О., любительница корейцев, бабл-чая и блесточек, в ответ на попытку схватить ее за попу автоматически выбила пытавшемуся (пьяному лосю под два метра) челюсть ударом снизу.

Наш тогдашний управляющий, о котором я еще расскажу подробно, написал руководству сети по поводу ее подвига коротко и осторожно: «Проведена беседа, излишняя агрессия больше не повторится, но я же говорил – нам нужен охранник». А потом бегал показывал видеозапись этого подвига друзьям с восторженным «Вот наша О. дает-то!». К нему самому, хмурому с недосыпа ботанику в очках сложной конфигурации, однажды вечером пришли два тела, чтобы заступиться за то тело, которое пыталось стырить шоколадки и получило порванную куртку от М. и штраф от полиции. Они сказали, что «подождут его после закрытия и отпиздят».

Управляющий вздохнул и после закрытия вышел через служебный вход во двор.

Часа в два ночи пишет нашей общей подруге и коллеге:

«Слушай, стоит ли обращаться в полицию, если мне разбили очки?»

«Ох, да, конечно. Какой ужас. Это те уроды? Подстерегли?»

«Да, они. Вот боюсь идти в полицию чёт. Я одному, похоже, челюсть сломал, а другому точно два ребра. Вдруг они тоже пойдут в полицию? У меня-то травм нет, только очки треснули».

Под Новый год прибегает к нам встревоженная В. из соседнего магазинчика и говорит:

– Ой, к вам, наверное, моя охрана приехала. А то я ждала-ждала… Ко мне зашел какой-то тип, пытался выпросить денег. Я сказала, что не дам, и тогда он попытался перевернуть журнальный столик. Я очень испугалась, столкнула его с лестницы (десять крутых ступенек, метра два лететь) и нажала тревожную кнопку, а наряд все не едет. Мужик там внизу поднялся, пнул пару раз рекламный штендер, но внутрь опять заходить не стал. Страшно было.

А ее охрана действительно приехала к нам, как раз успела к моменту, когда мы мужика этого довели до двери магазина и хотели нечаянно уронить в клумбу со свежим снегом. Повезло, в общем, чуваку.

Кстати, повод уронить его в клумбу он нам дал только тогда, когда начал внутри магазина громко орать матом при несовершеннолетних. А пока он нас пытался убедить, что мы ему без накладных и актов должны немедленно налички за якобы вывезенный мусор, мы могли ему только вежливо отказывать.

Да, на входе в разные заведения иногда стоят таблички «Мы можем отказать вам в обслуживании без объяснения причин», но они, к сожалению, могут исключительно попугать. На самом деле отказать в обслуживании человеку можно, только если он представляет опасность для сотрудников и других посетителей. Хорошо сотрудникам метрополитена, на территории которого запрещено находиться в зловонной одежде. Магазинам этого дополнительного правила не положено. И вот, к примеру, однажды прихожу я с обеда, а коллега Сережа и говорит:

– Хочешь на смертную казнь поглядеть? – И кивает на лекторий.

Я туда иду, а зайти не могу – запах останавливает. Такой прям могучий дух стоит густой стеной, не пробиться. А источает его мужик, листающий действительно «Смертную казнь» Монестье. Весь из себя в радужной хипповой шапочке и с рюкзаком за плечами. И в естественных дредах, валянных в полевых условиях, постепенно. Редкая работа.

И мало того, через некоторое время ему понадобилась не только «Казнь», но и компания: он пришел на кассу, чтобы поинтересоваться, знаем ли мы, как писать хокку. И поведал, что ходил было за этим знанием в соседний «Желтый Двор», но он был закрыт на переучет. (Ага, спасибо, коллеги, подсказка гениальная, в следующий раз действительно закроемся ровно перед носом у кого-то из таких типов. Действительно один из полностью законных и худо-бедно работающих методов.) Но нам как-то поздно и подозрительно было закрываться именно на переучет. Задним умом понимаю, что лучше было закрыться на санобработку.

Не выдержала я через десять минут, когда дядя подошел лично ко мне спросить, который час.

– Воняете, – говорю. – Уходите, пожалуйста.

И тут он забулькал. Нам всем троим в начале и в конце фразы слышалось разное, точно разобрали мы только середину: «…кеды вместе со шнурками». Коллега Свят говорит, что чел был просто из той расы, для которой вид кед оскорбителен, и, назвав меня кедами, он немного приглушил свою боль от того, что я пыталась его выгнать.

И кстати, если бы он решил сказать мне в ответ: «Погодите, я еще книжку не выбрал», мне крыть было бы, к сожалению, совсем нечем.

А еще иногда потрясает и обескураживает замечательное человеческое простодушие. Они ведь даже не понимают, что хамят. Просто не считают консультантов полноценными людьми, наверное, и поэтому чувствуют себя потрясающе свободно, задавая странные вопросы и отпуская абсолютно неуместные комментарии. Однажды я рылась в своих подвалах, перекладывая очередные скетчбуки творческого человека, и тут сверху явилась дама возраста примерно моей покойной бабули и чем-то неуловимо похожая на нее, что разбудило во мне легкое ожидание подвоха. Дама смерила меня взглядом сверху вниз и приказала принести какую-то мелочь: то ли игрушечные глазки, то ли какую еще вещь для квиллинга и скрапбукинга – за давностью лет подзабылось. Но зато буквально звенит в ушах до сих пор фраза, которой она меня встретила, когда я вернулась из недр подвала для творчества:

– Девушка, вы знаете, с такой грудью, как у вас, работать в продажах… неприлично.

Это сказано было таким тоном, будто я уже сотни правоверных совратила своим неподобающим видом. При этом на мне была форменная красная футболка на три размера больше, и даже не мокрая. Я растерялась и ответила вопросом на вопрос:

– А как давно вы поняли, мадам, что вас возбуждает женская грудь?

Она поджала губы и решила не отвечать. Мне бы тоже стоило пропустить сам вопрос мимо ушей, но спокойствие в таких ситуациях приходит с опытом, которого у меня тогда было маловато.

Однажды к нам начал ходить Дед. Устраивал такое паломничество раз примерно в полторы-две недели. Иногда появлялся в 9:59, ровно к открытию магазина, иногда ближе к полудню. Сначала мне казалось, что у Деда отвратительное чувство юмора, но он, разумеется, считал, что отличное. Или кто его знает – может, специально был противным, чтобы поразвлечься на пенсии.

Когда я впервые его заметила, это было целое представление.

Ввалился в магазин, шумно фыркая. Посмотрел на нас с коллегой Максом от входа. Молча.

– Здравствуйте, – говорю.

Он в ответ молчит. Потом проходит два шага к кассе и невероятно громко и внезапно гаркает, глядя в упор на Макса через пластиковую антиковидную перегородку:

– Привет, девчата!

– Привет, – говорю (в эту игру можно играть вдвоем).

Макс прилежно делает вид, что невероятно занят статьей на «Горьком» и вообще совсем не может говорить.

– Детективы у вас хорошие появились?

– Появились. Даже, можно сказать, всегда были, – отвечаю я.

– А почему вы еще не показываете?

– А вот уже и показываю. Вот английские, вот скандинавские.

Взял в руки «Водоворот» Гранхуса, держит эдак с опаской, как дохлую ящерицу:

– А это что?

– А это наша, – говорю, – гордость. Норвежский писатель, классно закручивает интриги, и язык перевода хороший, и мрачная атмосфера что надо.

– А кто это вообще сказал, что он хороший?

– Я сказала. – Готовлюсь защищаться, приводить какие-то аргументы… Но Дед просто молча топает к кассе, кидает на прилавок Гранхуса и деньги за него, молча забирает сдачу, молча скрывается.

Как-то раз он взял тяжеленную двухтомную энциклопедию преступлений и просто идиотских деяний человечества за авторством Монестье, заплатил за нее пять с лишним тысяч рублей и очень ругался, что у нас все дорого, да еще и нести тяжело.

А потом, придя, ругался, что хрень редкостная, и он до президента дойдет, расскажет, как мы людей обманываем.

Я, понятное дело, в ответ с огромным удовольствием повторяла: «Да, пожалуйста, отправляйтесь прямо к президенту».

Когда я сделала короткую стрижку и это впервые увидел Дед, он даже не сказал свое обычное «Привет, девчата». Кстати, «девчата» он говорил, только если на смене была я и кто-то из ребят. Если мы были вдвоем с Ирой или Настей, он говорил просто «Здравствуйте» или даже «Здравствуйте! Кто здесь?!». Но когда я впервые явилась с короткой стрижкой, о… Это было шоу.

– Привет! А вы кто? Девушка? Нет, вы не девушка. Или девушка? – Он подошел совсем близко, уперся в пластиковый карантинный экран носом, немного поизучал сквозь него мое лицо.

– Я – это я, – уточнила я.

– А по стрижке и непонятно, девушка или парень. Может, все-таки парень? Вы точно не парень?

– Да не знаю. Просто я – и все, – ответила я и приготовилась дальше слушать вопросы о природе вещей и выдавать на них до смешного очевидные ответы, но Дед легко сдался:

– Ладно. А есть книга «Птицы Ленинградской области»?

– Есть у букинистов. У нас нет, – ответила я, радуясь вопросу по делу.

– А будет?

– Пока не будет. Не переиздают. Идите в магазины старой книги.

Дед купил биографию Веры Фигнер, изданную, кстати, коллегой Максом, и ушел.

Дней через пять он почтил нас присутствием лишь на две минуты. Но они были очень информативны.

– Привет, – говорит.

– Здравствуйте.

Он помолчал, потом спросил с сомнением, но как бы с надеждой:

– Девушка?

Топ-топ, топ-топ – он этими своими тяжелыми, но как бы загребающими землю шагами часто сбивал в комок тяжелый прорезиненный ковер у двери – подполз поближе к экрану, прищурился и с радостным узнаванием наконец завопил:

– Девушка! – С удовольствием понаблюдал, как я от резкого вопля подпрыгнула, и уже нормальным голосом попросил: – Посмотрите в компьютере И-ви-на. Я про одну его книгу в «Литературной газете» прочитал.