Дотянуться до звезды

Александр Шляпин

Дотянуться до звезды

Боль в душе не прошла

Раны чувствую в сердце

Навсегда ты ушла

Громко хлопнула дверцей….

ПИРУЭТЫ СУДЬБЫ

….а вот уже и первое октября,– тихо сказала Романова себе под нос. Она стояла перед большим окном гостиничного номера, и, сложив руки на груди, смотрела на сырые московские улицы:

– Первое…. Первое октября, – повторила она почти шепотом, словно проговаривала какие-то тайные заклинания.

В этой дате, было что-то символическое. С первого числа начинался каждый месяц, словно это был старт к новой жизни и новым, не покоренным вершинам. Внезапно Лиза почувствовала, как за её спиной, с каким-то трепетом и закипающей страстью вздохнул её новый поклонник. Он был явно возбужден. Прикладывая силу воли, он старался не подавать ей вида, чтобы не выглядеть перед объектом воздыхания навязчиво и нелепо.

Он был француз по имени Жан Поль Жене. Он появился в жизни Романовой всего лишь несколько дней назад. Елизавета еще не успела узнать его, более открыто, чтобы безгранично доверять залетному виноделу.

Это было совсем нежданное и негаданное знакомство: разгоряченный Жан Поль, ворвался в её апартаменты с огромным букетом белых, роз, чтобы выразить восхищение её талантом и славянской красотой. И она сдалась – сдалась потому, что перед благоуханием белых роз, устоять Романова не могла. Это был тот предмет, от которого она теряла разум, и все её мысли сводились только к созерцанию, и восхищению природной красотой. И словно наивная девочка, она была вынуждена поддаться соблазну опытного искусителя. Не смогла Елизавета не впустить этого стройного, высокого француза в свой номер, в свой закрытый мир. Странное чувство возникло в груди не только при виде цветов, но и самого импозантного поклонника, напоминающего своей удалью нетленный образ Д, Артаньяна. Внезапно появившийся в дверях влюбленный француз застыл в её подсознании моментальной фотокарточкой, улыбающегося Михаила Боярского. На какой-то миг, Романова интуитивно представила его в роли своего суженного, и с удивлением обнаружила, что он ей чертовски мил и приятен, и совсем не отвергается внутренним состоянием души. Непонятно каким образом он подходил ей на эту роль, но это чувство насторожило её еще больше. Жан был душечка. Он был приятен настолько, что в её животе, как когда-то в юности, дружно вспорхнули мотыльки и наполнили душу еле уловимыми прикосновениями.

Жан Поль стоял за спиной. Он таинственно и взволнованно пыхтел и сопел через нос, и это его дыхание, его случайные касания были настолько нежны и трогательны, что по телу Романовой побежали миллионы мурашек, доводящих её до исступления. Его легкие и неуверенные телодвижения, как бы говорили о том, что француз поднялся в наивысшую точку морального и физического возбуждения. Она чувствовала, что еще мгновение и этого винодела будет не остановить. Ощущала, на молекулярном уровне, как в нем закипает невиданная страсть, которая исходила от его тела теплом невидимых волн, беспрепятственно проникающих ей в душу.

Лиза очнулась. Очнулась в тот момент, когда почувствовала, как атмосфера вокруг накалилась до немыслимого предела. Еще миг, и он может рискнуть перейти ту черту, за которой отношения перерастают в кипящий котёл страсти и физической близости. Его пальцы нежно коснулись её шеи. В отражении хромированного светильника, Елизавета увидела, блеснувшую искру белого металла, и ощутила в это мгновение, как холодная «змейка» цепочки, юркнула в ложбинку женской груди. Дыхание иностранного гостя достигло апогея. Оно сделалось настолько глубоким, словно он стоял на парапете Эйфелевой башни, и был готов прыгнуть вниз. Без парашюта, доказывая всему миру, что влюблен, и ему нечего терять – кроме собственной жизни. Руки Жана опустились и начали движение по её телу вниз. И вдруг остановились. Остановились на талии. Длинные пальцы замерли, словно ожидая приглашения к более активным и чувственным движениям.

– Жан,– произнесла Лиза, интонацией предостережения.

В тот миг Романова хотела было выскользнуть из его объятий, но в последнюю секунду она почувствовала, что француз хоть чрезмерно возбужден, но уверенно держит дистанцию. Он прекратил торопить события. Он убрал руки.

– Не надо Жан…. Еще не время, – прошептала Романова, чуть слышно. – Мы еще не настолько близко знакомы с тобой, чтобы я могла принять от тебя столь дорогой подарок…. У нас в России – это не принято….

Елизавета аккуратно сняла с себя филигранную цепочку, и, обернувшись в пол-оборота к удивленному французу, вернула колье, опустив подарок в оклеенный бардовым бархатом дорогой футляр из эбенового дерева.

– Но, почьему,– заверещал обиженный винодел, – я ведь очьень тебя любить…. Это моё тебе подарок!

– Жан, дорогой – не моё тебе подарок, а мой тебе подарок,– поправила француза Лиза. Она кокетливо ухмыльнулась, и, щелкнув пультом телевизора, постаралась разрядить обстановку, чтобы разбавить мёд спонтанного романтического вечера, ложкой информационного дегтя российского телевидения.

Француз, виконт, по имени Жан Поль Жене, был представителем шестого поколения древнейшего бургундского рода виноделов, одного из аппелласьонов предместья Дижон. Издавна они славились в России и Франции, своими красными бургундскими винами, произведенных в одном из богатейших монопольных поместий семьи негоцианта и производителя Жана-Поля Жене.

Влюбился Жан Поль с первого взгляда. С того самого взгляда, как только увидел Романову в роли «Мирей де Пуатье», в балете «Пламя Парижа». Он был настолько восхищен её грацией, её мастерством движения, и внешним очарованием, что не мог устоять перед русской красавицей. Его сердце, словно играющее вино, мгновенно наполнилось «пузырьками» любви. И он понял, что «влип», подобно мухе, которая села на клейкую ленту. Сначала Жан Поль думал, что это пройдет, но мысли о русской балерине, мысли о молодой и красивой женщине настолько въелись в его мозг, что он не мог совладать с собой. Уже через две недели сердечных страданий, Жан Поль был готов пасть перед ней на колени, и, лобызая нежную ножку в шелковых чулочках, просить руки.

В тот миг, что-то очень знакомое: имя и фамилию, услышала Романова из включенного телевизора. Она, сконцентрировав внимание, медленно опустилась в кресло, и с непонятным трепетом уставилась, в мерцающую картинками плазму экрана. Её лицо, словно превратилось холодный мраморный лик Терпсихоры. Там, на плоском стекле, она вдруг увидела – его. Да, несомненно – это был Макс. Максим Брагин – стройный, подтянутый в парадной военной форме. Он стоял во всей красе перед Президентом России, который, на её глазах, вручал ему на грудь орден «Мужества». И тут сердце Романовой ёкнуло. Нет – оно не просто ёкнуло, оно взорвалось, словно граната. Кровь, наполненная гормонами, помчалась по сосудам, гонимая мощным сердцебиением. Странный ком появился неоткуда, и застрял в горле, перекрывая доступ к воздуху. Горючие слезы мгновенно заполнили озера глаз, и тонкими ручейками потекли по её щеками, выдавая состояние её ранимой души.

– Элиз, что есть тобой,– спросил француз, увидев реакцию барышни на новости. – Тый плакать!?

Романова аккуратно вытерла слезы носовым платком и сказала продолжая плакать.

– Посмотри Жан, какой очаровательный солдатик,– сказала балерина.– Он еще такой молоденький…. И он Жан, настоящий русский герой! Понимаешь, настоящий русский герой!

– Тый знать его?

Романова на какой-то миг задумалась. Естественно – она, как ни кто знала Макса Брагина. Знала, как самого близкого в этом мире человека. Просто она никому не хотела об этом говорить и Жану тоже. Ведь это был её маленький женский секрет – можно даже сказать – каприз.

Максим был не просто её знакомым, он был тем милым русым мальчишкой, с лицом, осыпанным веснушками. С ним прошло её детство, и с ним рядом пролетела её юность. Это был тот мужчина, которого она полюбила с первого класса.

Уже, со школьной скамьи они были вместе и везде. И друзья по двору кричали им в след – «жених и невеста тили-тили тесто». Несмотря на побои от «конкурирующих» ухажеров, Максим, ежедневно носил её портфель, а друзьям рассказывал, что когда вырастет, то обязательно женится на ней. Женится на своей «ромашке – букашке», как шутливо, и с любовью называл он Лизку.

– Нет, не знаю, – глубоко вздохнув, откровенно соврала Романова.– Просто Жан, он ведь настоящий русский герой. Наш президент, как и ваш тоже, награждает только достойных….

Елизавета старалась скрыть волнение, но у неё ничего не получалось. Хоть и была она профессиональной актрисой, но сейчас фальшь на её лице была видна не вооруженным глазом, и француз почувствовал это. Слезы предательски текли из глаз, и она, прилагая все усилия, никак не могла остановить это бесконечный поток. Воспоминания о прошедшем детстве, вызывали в её душе приступ безудержной ностальгии, и это еще больше провоцировало её на плач.

– Тый плакать?! Что он такое делать,– спросил Жан-Поль.

– Подвиг, наверное…. Он ведь Жан, миротворец,– ответила Романова. – Его наградили за спасение граждан Осетии, и принуждение Грузии к миру….

– Так у нас во Франции говорят – это Россия нападать на бедный и беззащитный Грузия,– сказал Жан. – Это ваш Россия – это он агрессор….

В тот миг Романова, словно получила пощечину. Она выключила телевизор, и в нервах швырнула пульт на диван. В номере воцарилась напряженная звенящая тишина. Жан понял, что сморозил какую-то глупость, назвав Россию агрессором. Он даже захотел было извиниться за свою опрометчивость, но было уже поздно. Романова глубоко и взволнованно задышала. Схватив из вазы букет с розами, она бросила их в сторону француза. Цветы веером рассыпались по полу, став невинной жертвой политических разногласий.

– Выйди отсюда вон,– крикнула она, прищуривая глаза, словно дикая пантера в минуту ярости. – Я не хочу больше тебя видеть….Давай, вали в свою Францию, глупый лягушатник….

– Прости! Я не подумать, что туй есть такой ранимый,– стал извиняться француз. Он почувствовал, как у него из рук «ускользает» его русская любовь. – Я не хотеть тебя обижать…. Я француз, и много не понимать ваш русский история….

– Вот иди, и учи эту самую – нашу историю,– сказала Елизавета. – Моя страна никогда не на кого не нападала в отличие от твоей родной Франции…. Надеюсь, имя Наполеон тебе о чем-то говорит,– сказала Романова. – Или ты думаешь, мы сами сожгли Москву, чтобы зимой в ней было тепло добрым и милым французским парням, которые пришли в мою страну грабить состоятельных помещиков и богатые церковные приходы…. А может ты забыл, что делали французские военные из «АНТАНТЫ» в моей стране, когда Россия тонула в крови гражданской войны? И Крым-Крым вы не хотели отжать у нас в девятнадцатом веке?

– Ну, Элиз…. Я же просить прощения,– сказал Жан, собирая цветы с пола. – Я не знать, что у вас произходить з Грузия…. Я Элиз, не политик, я просто делать во Франции вино. Очень короший вино…. Я бизнесмен – я не политик….

Романова смотрела на француза, и не могла понять, что в нем было такого, чем он мог тронуть её «сердечные струны». Ей с ним было необыкновенно хорошо и необыкновенно уютно. Где-то под сердцем, у неё шевелились странные пушистые шарики, которые придавали ей какие-то новые и приятные ощущения. С одной стороны: в её памяти всплыл влюбленный образ Макса, который она не имела право забыть, а с другой стороны – этот слегка наивный Жан Поль Жене. Эта загадочная двоякость вводила в ступор. Её мозг, не мог понять, что с ней в тот миг происходит. Надо было на что-то решаться, чтобы определить для себя, с кем ей хочется быть и с кем остаться. Выразив на лице маску «страданий», Романова погрузилась в «роль». Тихо голосом «умирающего лебедя», она сказала:

– Прости Жан, у меня что-то сильно разболелась голова. Оставь меня, я хочу побыть одна. Мне сейчас нужен покой….

Жан понял всё. Не сводя с неё глаз, он трепетно положил цветы на стол и, попятившись назад, проговорил:

– Ты Элиз, меня совсем прогонять?.. Может мне вызывать тьебе доктор?

– Я прошу тебя, Жан – уйди…. Я сама позвоню тебе, когда мне станет лучше,– сказала Романова. Изо всей силы она старалась сделать вид, что ей плохо – и у неё это получилось.

Француз глубоко вздохнул, и, оставив Романову один на один со своими секретами, незаметно покинул гостиничный номер.

Как только он ушел, Лизка схватила трубку внутреннего телефона, и, позвонила на ресепшн.

– Алло, это вас Елизавета Романова беспокоит, из триста пятнадцатого номера…. Вы не могли бы для меня добыть информацию, в каком отеле Москвы поселился военный молодой мужчина по фамилии, Максим Брагин? Его сейчас в новостях показали в утренних новостях по телевизору…. Президент ему орден вручил…. Я хотела бы знать, где он мог посилиться?

В телефоне, на какой-то миг наступила тишина, и уже через секунду дежурный администратор сказал:

– Обычно барышня, гостей Кремля селят в отеле «Москва» или «Будапешт»…. Если хотите, я свяжусь с администраторами, и уточню интересующую вас информацию. Только это должно быть в секрете….

– Да, пожалуйста, я буду вам несказанно признательна….

Романова положила трубку. Откинув голову на спинку кресла, она прикрыла влажные от слез глаза. Внутри неё сейчас происходило нечто странное. Образ влюбленного француза исчез, словно утренний туман, уступив место милому Максу из той страны, которую называют детство. Теперь перед глазами стоял только он. В тот миг до неё дошло, что все эти годы разлуки, где-то глубоко в подсознании она трепетно любила только его, и вот теперь пришло время заново вспыхнуть этой тлеющей любви, чтобы теперь уже навсегда поселиться в её сердце.

Профессия танцовщицы, которой она посвятила свою жизнь, была её главной страстью. За этим увлечением, она совсем забыла о тех, с кем когда-то вместе выросла, и кто в годы детства и юности был с ней рядом в дождь и в стужу, и в минуту горя и радости. В девятом классе, она переехала из Севастополя в Москву, для поступления в московское государственное училище хореографии, имени Лавровского. На волне своего фанатичного увлечения балетом, Лизке, пришлось закрыть для всех воздыхателей свое сердце и чувства на огромный «амбарный замок». С детства она фанатично мечтала стать великой танцовщицей, хотела хоть чуточку быть похожей на балерину Людмилу Семеняка. Ради этого, она бросила на алтарь искусства свою девичью судьбу, лишив себя счастья любить и быть любимой.

– «Милый, милый Максик»,– шептала Лиза, представляя себе их встречу.– «Милый Максик, как же я давно тебя не видела…. Я так люб….».