Собачий глюк

– Где ее, такую, взять? Все сказки заканчиваются словами: «А дальше они жили долго и счастливо и умерли в один день» – и нет никаких ни сказок, ни романов о счастливой жизни после свадьбы. Почему? Почему счастливая жизнь не годится для беллетристики? Потому, что где-то в процессе Василиса Прекрасная даст Кощею Бессмертному? А Варвара Краса – длинная коса начнет потихоньку бегать к Соловью-разбойнику под дуб, а Иванушка-дурачок вырастет в Ивана-дурака и запьет? Ну в этом нет ничего интересного, все это люди и так знают по собственному опыту. Скажи мне лучше, мудрая секретная Лара, – кстати, чай отличный, просто оргазм в высшей своей форме – что мне делать с Игоряшей? Выгнать его с работы? Вроде мелочно. Оставить?

– У Игоряши уже начались проблемы.

– Что ты имеешь в виду?

– У него есть телка в отделе качества. Она говорит, что у него больше не стоит. Она и так и сяк к нему, и никак.

– Это что, его совесть мучает?

– Может, совесть, а может, от страха. Испугался сильно, что вы его сильно прибьете, как-никак черный пояс по тхэквондо, а он по натуре трус. Сильный эмоциональный стресс – и привет!

– Я думаю, пусть остается, работает. Если решит сам уйти, то скатертью дорога, – решил я.

– Это очень мудро, – одобрила Лара. – Вам пора на совещание. Все, наверное, уже собрались.

Совещание прошло. А потом прошло около месяца после совещания, время ускорялось, обретая в своем течении то ли скорость свободного падения, то ли центробежную силу, но это ускорение вызывало в душе невнятное беспокойство. Это было просто ощущение, нигде не висел плакат «Граждане, сейчас придет уздец!», но этот самый уздец конденсировался прямо из воздуха и, как дорожная пыль, оседал на машинах, ботинках, в мозгу, он был в движении машин и самолетов, в потоке людей на улицах города, в оптимистичных сводках с биржевых торгов. Образованные люди называют это интуицией, менее образованные – очком, или просто очковательством.

В течение этого месяца все чаще стали появляться странные, подчас смешные или глупые новости, над которыми можно было бы посмеяться и забыть, если бы не их нарастающая частота и все более вопиющая курьезность.

Вот пожилой дедушка, заслуженный учитель и прочее и прочее у всех на глазах пописал на станции метро. Вот молоденькая пара занялась сексом в вагоне метро, а тут женщина среднего возраста пришла в магазин в роскошном пальто, а когда стала расплачиваться, то расстегнула его, и под пальто ничего не оказалось – только голое тело. В школах, в старших классах, участились случаи мастурбации на уроках, как среди учеников, так и среди учителей. Я вспомнил своего писающего в лифте папашу, который покусал мою родительницу. Все это вызывало тревогу. Я не мог понять, что происходит, но что-то точно происходило. А может, я просто сходил с ума.

По городу поползли слухи: что кто-то хочет дестабилизировать ситуацию в стране, скорее всего, западные спецслужбы, и что это волна гражданского неповиновения. Вдруг пошли слухи, что в Государственной думе на заседании были замечены случаи активной мастурбации, причем среди депутатов от всех партий. Спикер Госдумы выступил с туманным заявлением, в котором резко опроверг нелепые сплетни, не указывая, что конкретно он имеет в виду. Потом в интернете появилось видео, на котором несколько мужчин и одна женщина-депутат мастурбируют во время обсуждения проекта закона. Ситуацию спасли только новые видео, на которых то же самое происходило в правительствах и парламентах ближнего зарубежья, а также в Западной Европе и в США. Причем массовая мастурбация в конгрессе и сенате, демонстрируемая во всех средствах массовой информации, вызвала панику. И от испуга рухнула святая святых цивилизованного мира – биржевой рынок.

Новости полились, как из прорвавшей канализационной трубы, – то кто-то не там пописал, то кто-то сел срать прямо под деревом на улице, кто-то прилюдно мастурбирует, а кто-то занимается сексом в публичном месте, причем все нарушители демонстрируют агрессивное поведение. Стали поговаривать о том, что скоро введут чрезвычайное положение, а может, даже выведут на улицы войска для поддержания порядка.

Мне позвонила перепуганная Лара и сказала, что в офисе все перетрахались друг с другом без особого разбора и загадили лифт. Я строго приказал Ларе гнать всех по домам, чтобы они работали или не работали из дома. А она чтоб приехала ко мне домой для более детального отчета о происходящем. На эсэмэску от жены, которая очень хотела срочно поговорить со мной, я ответил коротко: «Сгинь, не до тебя».

И вот среди всей этой суматохи раздался телефонный звонок, точнее, шипение змеи – это означало, что звонит моя старшая сестра, Ксения. А у нее на мой звонок установлен собачий лай. Ксения старше меня на четыре года, два месяца и четыре дня. Если я вобрал черты обоих родителей, то сестра – увеличенная копия нашей мамы, поэтому общаться они не могут – это опасно. Я могу общаться с Ксюхой, но недолго, впрочем, как и с мамой. Ксения посвятила жизнь науке и очень рано стала доктором наук, академиком и в итоге возглавила Институт вирусологии и стала ведущим специалистом по разного рода заразе. Ирония судьбы в том, что мы оба специалисты по вирусам, но на этом наша схожесть заканчивается.

– Приветствую тебя, дорогая сестрица, – сразу сказал я в телефон, не дожидаясь признаков жизни на другом конце.

– Кончай трепаться, придурок, – услышал я ответ, который кому-то мог показаться грубым.

– Чего звонишь, девственница?

– Срочно ко мне в институт, – действительно грубо сказала сестра.

– Да, сейчас. Только шнурки на ботинках поглажу, а то неудобно как-то ехать к академику с ненаглаженными шнурками, – не сдавался я, ощущая физическое удовольствие от приближения момента, когда сестра взорвется и начнет орать. Такая вот месть за мое бесправное детство.

В телефоне образовалась физическая тишина, какая обычно сопровождает шаровую молнию. Я, затаив дыхание, ждал, когда же она разрядится мне прямо в ухо. Но тишина затянулась, и вдруг сестра произнесла голосом человека, который прямо в этот момент поднимает штангу весом в сто пятьдесят килограммов:

– Артем Георгиевич, срочно приезжайте ко мне. Дело государственной важности.

Такого я не слышал никогда! Сестра первый раз в жизни назвала меня по имени-отчеству и почему-то на вы. Это моя-то сестра, которая с самого детства не называла меня иначе, как придурок, урод, козел, кобель, недоумок, мудозвон и кабыздох. Я отвечал ей приблизительно в том же ключе: целка престарелая (начиная с восемнадцати лет), уродина (да, плагиат), просто сука, мужик без яиц и еще много всего. А тут Артем Георгиевич, да еще на вы. Да еще дело государственной важности. С одной стороны, какое у нее может быть дело государственной важности? Но с другой стороны, время такое, что может быть все что угодно.

– У тебя что, в институте все компьютеры сели? – примирительно спросил я. – Это будет непросто починить, у меня весь офис перетрахался и обоссался.

– Нет, – коротко ответила сестра-мать, – приезжай срочно.

– Хорошо, – по-отцовски кротко ответил я. А про себя подумал: «Ну где же Ларка, хорошо бы отдрючить ее до отъезда к сестре, а то на душе как-то совсем неспокойно».

Раздался звонок в домофон.

– Входи.

В вестибюле сестринского института меня поджидал охранник, чтобы незамедлительно проводить в кабинет директора, то есть все той же моей сестры. Охранник меня насторожил, это был не типичный трутень бюджетной организации с подпитым лицом, одетый в мешковатую форму невзрачного цвета, – он был подтянут, чисто выбрит, на щеках и на всей голове ни жиринки, из волос на голове – только брови, взгляд сосредоточенный. Такой взгляд часто встречаешь на татами перед спаррингом.

– Артем Георгиевич, прошу, следуйте за мной, – и пошел вперед, ни разу не обернувшись. Он прошел мимо секретарши сестры, только кивнул ей, та нажала на селектор и сообщила, что я прибыл. Почти не замедляя шага, охранник подошел к двери, открыл ее и пропустил меня вперед.

Я вошел в кабинет. Здесь я еще не был, но ничего в увиденном меня не удивило – это все же моя сестра. Никого ведь не удивляет панцирь у черепахи, удивит отсутствие панциря. Так и сестринский кабинет: казарма и есть казарма. За большим письменным столом с аккуратными стопками бумаг и большим монитором сидела Ксения.

– Ксения Георгиевна, я буду в приемной, – сказал охранник и вышел, тихо закрыв за собой дверь. Мы с сестрой остались вдвоем.

– Проходи, садись, – по-деловому сказала она вместо приветствия.

– Ну, во-первых, здравствуй, сестрица, – я улыбнулся.

– Иди в жопу со своими приветствиями! Уже здоровались, – грубо оборвала меня сестра.

– Я пришел с миром, хоть и временным, а ты нарываешься на грубость. Я сейчас развернусь и уеду. И тогда, если тебе нужно, сама будешь за мной гоняться.

– Никуда ты отсюда уже не уедешь. Видел мужика в моей приемной?

– Меня мужиком пугаешь? Так мы можем вместе с ним уйти. Я ему помогу, а он мне еще и выход покажет.

– Он тебя, дурака, застрелит на хрен, если рыпнешься! Понял? И хватит. Давай перейдем к делу.

– Переходи, – ответил я, садясь за посетительский стол перед столом директрисы. Уверен, она проводит экзекуции для своих подчиненных именно на этом месте – такой своего рода местный эшафот, лобное место в институте моей сестры – царевны самодурши.

– Ты не мог не заметить, что в мире происходит что-то несуразное и совершенно неестественное.

– Нет, не заметил ничего неестественного, – ответил я.

– Как не заметил? – вспылила сестра. – То, что люди публично делают вещи, которые считаются неприличными, это, по-твоему, естественно?

– А, ты об этом! Так они делают самые естественные вещи. Диоген все это делал на рыночной площади и стал знаменитым. А то, что депутаты в Госдуме, или сенаторы в других странах, или журналисты повсюду занимаются публичной мастурбацией, меня ничуть не удивляет. Они перешли к наглядной демонстрации того, чем они на самом деле занимаются. И так веселее.

– А обычные люди? Твой отец не Диоген и не депутат. Какого хрена он стал себя так вести?

– Не знаю. Сын за отца не ответчик.

– Ты можешь придуриваться сколько хочешь, но сейчас ты перестанешь это делать, – зловеще произнесла сестра.

– Ну, на самом деле мне не до придуриваний. У меня в офисе все перетрахались безразборно. Меня это совершенно не касается, это их личное дело, лишь бы работу делали, но они ведь обоссали лифт. Я пока всех разогнал, вызвал клининговую компанию, но что делать дальше, не знаю. Если их просто вернуть в офис, все может повториться. Прям не знаю, что делать. Может, выгнать кого-нибудь для острастки?

– Не поможет, – уверенно сказала сестра. – Какое у тебя объяснение происходящему?

– Да никакого! Сумасшествие какое-то, массовый психоз или СМИ раздувают эти истории, а они на самом деле не соответствуют реальности. С другой стороны, мой офис – дело реальное. Так что мой ответ тебе: не знаю.

– Не надейся, все очень реально. На человечество обрушилась неизвестная эпидемия, которая… Эта эпидемия вызвана странным вирусом. Вирус очень контагиозный, он сродни вирусу гриппа, но имеет серьезные отличия. И, что интересно, эпидемия началась в Москве.

– По правде сказать, в Москве и до этого в лифтах и подъездах ссали, – вяло заметил я.

– Правда, но это вряд ли было из-за вируса. Люди, которые заражаются, сначала переносят что-то вроде гриппа, а потом у них по нарастающей появляются признаки хронической болезни в виде гиперсексуальности, особенно у молодежи: потеря чувства стыда, люди ведут себя так, будто у них нет тормозов, будто они не знают о правилах приличия, иногда проявляют агрессивность. Но главное – полная потеря чувства стыда.

– Да, люди всегда какали, пукали, ссали, трахались, носили сиськи, жопы, члены, но как-то не выставляли это уж совсем напоказ. А сейчас что-то меняется, – согласился я.

– Самое интересное впереди. Мы выделили вирус. Он состоит из вируса гриппа, но еще в нем есть собачья ДНК и, – сестра сделала многозначительную паузу, – какое-то бессмысленное сочетание нуклеотидов.

– Что, совсем новый вирус? – удивился я. – А откуда же он взялся? Кто его написал?

– А вот об этом я как раз хочу тебя спросить, – сказала сестра-академик, пристально глядя мне в глаза.

– Почему меня? Я собачьими вирусами не занимаюсь, – я совсем растерялся.

Сестра проигнорировала мое недоумение.

– Мы проанализировали распространение вируса. Мы знали, что он начался в Москве, и сделали регрессионный анализ распространения. И этот анализ привел нас к твоему дому. У тебя в доме только один подъезд.

– И что? При чем здесь я? – спросил я, чувствуя, как холодеет моя печень, затем почки, а потом и глаза.

– При том. В твоем доме только две собаки: твой кобель и маленькая сучка одной из жительниц, которая никогда ничем не болеет и не болела. А у тебя был грипп, по времени как раз совпавший с зарождением вируса. И в то время, когда ты болел, вирус мутировал. На тебе. Господи, ну почему из всех людей, живущих на земле, в этой стране, в этом городе, мой родной брат оказался самым вредоносным? – закончила сестра, давая мне понять, какая я все-таки сволочь.

– Подожди, что ты мутишь! Ну при чем здесь моя собака, при чем здесь, что я болел? Бред какой-то. Давай возьмем ДНК моего пса на анализ.

– Уже взяли. Полное совпадение!

– Когда? – удивился я.

– Это забота того самого мужчины, который сидит сейчас в приемной и терпеливо ждет, когда мы закончим разговор. И по результатам нашего разговора он решит: едешь ты к себе домой или он везет тебя в Лефортово, чтобы вернуть тебе память, – вкрадчиво сказала сестра.

– За что в Лефортово? Вы что, охренели совсем, что ли? Полный беспредел! – возмутился я, в душе осознавая, что дела выходят из-под контроля, и чем все может кончиться, совершенно не ясно.

– Давай говори, как ты смешал свою ДНК с собачьей? – строго спросила сестра.

Тут даже страх Лефортово не мог меня удержать:

– Ты совсем охренела! – закричал я. На звук моего голоса в кабинет вошел вышеупомянутый офицер из приемной. – Ты хочешь сказать, что я трахал свою собаку? Ты что? Даже наша мать не пришла бы с таким подозрением!

– По обмену ДНК больше похоже, что твой пес трахнул тебя, – ехидно заметила Ксения.

Я посмотрел на офицера:

– Везите меня в Лефортово.

– Не надо горячиться. Сейчас, конечно, нравы распущенные, но мы и в мыслях не можем допустить, что вы вступили в интимные отношения со своей собакой, – спокойным голосом сказал офицер. – Но передача ДНК состоялась.

Он сделал паузу.

– Постарайтесь вспомнить, что могло произойти в вашем доме. Может, он обоссался, потому что вы болели и не вывели его вовремя, или обосрался, а вы стали за ним убирать? Понимаете, о чем я говорю? Это очень важно.

– Я болел, все было как в тумане, плюс еще семейные обстоятельства неожиданные, – растягивая слова, начал я.

– Это какие у тебя семейные обстоятельства? – переспросила сестра.

– Артему Георгиевичу изменила жена с другом детства, – по-деловому сказал офицер. – Вы не волнуйтесь, Артем Георгиевич, постарайтесь вспомнить дни, когда вы болели. От вас, скорее всего, заразился ваш отец, значит, что-то произошло до его прихода.

– А, Светка тебе рога наставила! И правильно сделала. Терпеть такого кретина, как ты, – не удержалась сестра.

– Ксения Георгиевна, не надо сейчас затевать семейные разборки, – спокойно сказал офицер. – Итак, Артем Георгиевич, постарайтесь вспомнить тот день, когда пришли ваши родители. Что вы делали?

Я стал напрягать мышцы головы. Каким-то непонятным образом мышцы на черепе связаны с мозгом и центрами памяти. Стоит напрячь мышцы под кожей головы, а еще лучше – обхватить голову пальцами, как начинается движение внутри черепа. Я так и сделал.

– Что я делал? – переспросил я сам себя и ответил: – Я лежал на диване и молча исходил говном из-за этой простуды.

– А что делала ваша собака, где она была: рядом с вами на диване, рядом на полу? – подсказывал офицер.

И вдруг меня осенило: вспомнил!

Сестра и офицер с надеждой посмотрели на меня.

– Как я уже сказал, я лежал на диване, и мне было совсем хреново. Пес подошел, понюхал меня, его голова была на уровне моей, а потом вдруг чихнул мне прямо в лицо, – от признания мне стало легче на душе.

– А дальше, зная своего брата, могу сказать, что он, будучи свиньей от рождения, даже не пошел и не умылся, – сказала сестра, полная торжествующего сарказма.

Я промолчал.

– Ну вот видите, – сказал офицер, обращаясь неизвестно к кому, – кусочки складываются вместе. Картинка проявляется. И не нужно никакого Лефортово.

«Ну просто гуманист», – подумал я про себя.

– Да, складываются, – согласилась сестра. – Но теперь надо понять, что это за сочетание нуклеотидов, которое мы не можем расшифровать. Оно же совершенно бессмысленное с точки зрения биологии. И, что интересно, вирус не производит собачьи протеины у самих собак, не производит их в лабораторных условиях у крыс и мышей, даже у обезьян не производит – только у людей. В человеческом организме его что-то стимулирует, и он активируется, то есть начинает производить белки, которые заставляют человека вести себя странно, я бы сказала, по-собачьи. И я думаю, что отгадка – в этих нуклеотидах! – заключила сестра-вирусолог.

– Тут, Ксения Георгиевна, я вам помочь не могу, но если надо привлечь какие-то ресурсы, дайте знать. К сожалению, времени у нас нет, – сдержанно заметил офицер.

– Если хотите, – начал я осторожно, – я могу прогнать ваши сочетания через компьютер и попробовать выявить в них хоть какую-то закономерность. Не думаю, что это будет суперсложно, если только кто-то специально не зашифровал там что-то, как это делают разведчики, – я многозначительно посмотрел на офицера.

– Разведка там ничего не шифровала, – уверенно ответил тот.

– Давайте мне флешку с этой последовательностью, я поеду в офис и начну прогон.

Сестра вопросительно посмотрела на офицера, тот согласно кивнул, а потом сказал:

– Я поеду с вами, подвезу вас, ну и составлю компанию, чтобы вам не было скучно.

Я подумал: «А на хера ты мне там сдался?» – но вслух ответил:

– Да, конечно. Как вас зовут? Как мне к вам обращаться?

– А зовите меня Кум, – без всякого промедления ответил офицер и весело подмигнул сестре.

– Кум так Кум, – отозвался я без особого энтузиазма.

– И давай на ты. Дело становится интимным, если не выгорит, то я, ты и твоя сестра будем сидеть в жопе, причем каждый не в своей, а в специально для него предназначенной: я – в Ужопенске, ты, создатель бактериологического оружия, в Поджопенске, а твоя сестра будет заведовать НИИЖОПА. Я понятно объяснил?

– Да, но я не создатель бактериологического оружия, а его жертва. Случайная жертва стечения обстоятельств.

– В этом-то все и дело. Если мы это дело не раскопаем, как раз нужны будут жертвы. А что может быть лучше, чем нерадивый оперативник, компьютерщик с темной биографией и псевдоученая, которая, к тому же, является родственницей этого самого компьютерщика? Поверьте мне, это плохо, – с легкой издевкой, но абсолютно серьезно описал наше будущее Кум.

– Ну, вы, – сестра запнулась, видимо, хотела назвать его по имени, но сказала: – Дорогой куманек, говорите, да не заговаривайтесь! Ситуация серьезная, но рассудок терять не надо и пугать нас тоже не надо.

– А почему это вдруг у меня темная биография? – спросил я, несколько удивленный.

– А это я тебе по дороге расскажу. Поехали спасать наши жопы, а заодно и человечество. А то вон посмотри, что в Америке творится. С этим вашим собачьим вирусом прям кино. Ты смотрел «Собачье сердце»?

– Я не только смотрел, но и читал.

– Не умничай, – строго сказал Кум.

Мы попрощались с сестрой и пошли к выходу. Кум шел по институту, как по своему двору, и привел нас к боковому выходу, который я сам вряд ли нашел бы, даже если бы он мне был нужен.

– Ты на чем приехал? – спросил Кум.

– На метро.

– Что, правда, что ли? – удивился он. – А чего не на роллс-ройсе или своем джипе?

– Неохота в пробках толкаться. Метро надежнее.

– Надежнее, – передразнил Кум. – Извини, отсюда поедем на ненадежном «гелендвагене». Но доедем быстро, я обещаю.

– Поехали, мне все равно. Хоть на «запорожце».

– У моего деда был «за́пор» – чудная машина, но ничего, люди ездили, – усмехнулся Кум.

Мы подошли к запаркованному на тротуаре черному «гелендвагену» и забрались внутрь. Кум резко подъехал к съезду на улицу, забитую машинами. Чуть притормозив, включил мигалки под лобовым стеклом, мигание которых сопровождалось рычанием, и полез в самую гущу. Машины послушно расступались перед ним.

Когда мы выбрались на Кольцо, он вышел на резервную полосу, и мы пошли, подгоняемые собственными звуками и синими проблесками. Я физически чувствовал ненависть, которая, как граната, летела в нашу воющую и сверкающую машину, нахально несущуюся поверх пробки.

– Вы, я вижу, обо мне все знаете. Какие машины у меня, где я работаю. Очень впечатляет, – начал я разговор. – Но вот насчет темной биографии – это вы переборщили.

– Да что машины, что работа, – усмехнулся Кум. – Мы знаем о тебе то, что ты сам о себе не знаешь.

– Это вы ко мне в подсознание можете залезть без моего ведома?

– Ты, друг мой ситцевый, свою секретаршу Лару трахаешь? – душевно спросил Кум.

– Это не секрет. Весь офис это знает, – усмехнулся я.

– Весь офис, конечно, и жена твоя знает. Не секрет.

Часть текста удалена по требованию редакции

– Останови! Останови! А то я сейчас блевану прямо в машине, – прохрипел я, чувствуя, как комок чего-то из желудка подкатился к горлу.

– Ты это прекрати, останавливаться некогда, блюй в окно. Только осторожней.

Кум опустил стекло с моей стороны. Я вылез по пояс в окно, меня за плечи обхватил ветер, замешанный на выхлопных газах, я вдохнул выхлопные газы, зависшие над дорогой, всей грудью и издал небывалый для центра города звериный рык в надежде извергнуть наружу собственный желудок, кишки, а заодно и мозги. Но кроме рыка, ничего не вышло. Я сделал еще несколько глубоких вдохов выхлопными газами, и мое сознание чуть помутилось и стало оседать на дно меня же самого. Тошнота ушла. Я вернул свое туловище внутрь машины.

– Ну, бля ваще! – сказал я, осознавая смехотворность положения. Я представил секретаршу. А что? Может быть! Как же я сразу не засек? А как тут засечешь? Какой я все-таки наивный. Мне стало жаль самого себя. А еще меня начал бесить Кум, который явно наслаждался моим, мягко говоря, замешательством.

– А вы тоже хороши! Вы для чего существуете? Для того, чтобы следить за безопасностью граждан! А вы что? Знали, что я ежечасно и ежедневно подвергаю свою жизнь опасности, и не попытались меня предупредить!

Часть текста удалена по требованию редакции

– Сексуальная активность у меня всегда была высокая, не могу пожаловаться, и совсем не изменилась. Насчет мастурбации – вовсе не тянет, ни в общественном месте, ни в туалете. А насчет помочиться в общественном месте, так один раз пришлось, но это было задолго до этого гребаного вируса. Ехал в машине, попал в пробку, и так захотелось ссать, что либо мочиться в штаны, либо выходить из машины и писать на тротуаре. Я выбрал второе. Обычно у меня для этого есть в машине какая-нибудь емкость, а тут, как назло, ничего. Вышел из машины и среди бела дня под деревце при всем честном народе поссал. Но это было до всего.

– То есть получается, что у тебя вируса особенно и нет.

– Так получается, – согласился я. – Это первая хорошая новость за весь день. А у тебя?

– Ничего. Совсем ничего, – уверенно ответил Кум.

– А что сексуальность? – настойчиво поинтересовался я.

– А что сексуальность? – переспросил Кум.

– Она у тебя есть? – сочувственным тоном спросил я.

– Не борзей! – огрызнулся Кум.

– Ага, вот видишь! – вскрикнул я.

– Что видишь? – растерялся Кум.

– Ты заговорил по-собачьи, – заговорщицки сказал я.

– Ты что мутишь?

– Я не мучу. Ты сказал «оборзел», а это от слова «борзая». Порода собак.

– Иди в жопу, вредитель хренов. Сам эту кашу с собаками заварил и еще смеется. Хотя вообще не до смеха. Ситуация в мире нагнетается.

– Это как нагнетается? Ну, трахаются без разбора, ну мочатся в неположенных местах, жрут, как свиньи! Но ничего особо вредоносного в этом нет. У людей всегда склонность к этому была. Что тут нового?

– Ты, Кулибин, не сечешь ситуацию. Обычным лохам это все до гороха. А вот солдат на посту, ему надо охранять объект, а у него потребность возникла – он пост бросил и побежал ее удовлетворять.

– А че ты, Кум, на простого солдата сразу все свалил? Генерал, может, еще больше будет виноват, – заступился я за неизвестного мне солдата.