В огне и пепле. Отец и сын: история одной войны

В огне и пепле

Отец и сын: история одной войны

Сергей Медведев

© Сергей Медведев, 2025

ISBN 978-5-0067-4127-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В огне и пепле

Часть первая. Июнь

Тишина июньского утра 1941 года стояла над деревней Березовка такая плотная, что казалось – мир замер в ожидании. Иван Тихонович Морозов сидел на крыльце своего дома, потягивая еще теплое молоко и наблюдая, как над полями поднимается легкий туман. Где-то вдалеке мычала корова – должно быть, Петрова Зорька опять забрела в чужой огород.

– Иван, ты бы лучше за дровами сходил, – окликнула его жена Анна, высунувшись из окна. – А то опять до осени протянем на щепках.

Он усмехнулся. Анна всегда думала наперед – то ли учительская привычка планировать уроки, то ли женская мудрость, которая видит дальше мужской близорукости. Тридцать два года ей, а уже седые нити в русых волосах – от забот, от двоих детей, от той постоянной тревоги, что живет в каждой русской женщине, словно предчувствие беды.

– Схожу после обеда, – отозвался Иван, допивая молоко. – Николашку с собой возьму, пусть мужчиной становится.

Николай – их старший, шестнадцать лет, долговязый, с пушком над губой и горящими глазами. Вчера прибежал из райцентра весь взволнованный – там, говорит, военные какие-то приехали, что-то с председателем колхоза обсуждали. А может, и ничего не обсуждали, может, просто мальчишеская фантазия разыгралась. В последнее время Николай только и говорил что о войне – начитался книжек про гражданскую, про героев-чапаевцев.

– Война, война… – бормотал Иван, поднимаясь с крыльца. – Дай Бог, чтобы мимо нас прошла.

Но сердце уже тогда знало – не пройдет. Слишком много было разговоров в учительской, слишком тревожно поглядывали люди на запад, туда, где за лесами и полями лежали чужие земли. Слишком часто по ночам слышался гул самолетов – то ли наши летают, то ли не наши.

В школе Иван Тихонович преподавал историю и литературу. Любил рассказывать детям про князя Александра, про Куликовскую битву, про 1812 год. «Русская земля, – говорил он, водя указкой по карте, – она как магнит для завоевателей. И всех их земля наша переварила, всех в себя приняла и обратила в прах». Дети слушали, разинув рты, а он и сам верил в каждое свое слово. Верил, что если что – Россия выстоит. Она всегда выстаивала.

Только не думал тогда Иван Тихонович, что скоро ему самому придется не рассказывать о войне, а воевать.

22 июня началось как обычно. Анна с утра ушла доить корову, Николай помогал соседу Петрову с сенокосом, младшая Катюшка играла во дворе с котенком. Иван сидел за столом, проверяя тетради – летом тоже работы хватало, нужно было готовиться к новому учебному году.

А потом прибежал Петров – весь красный, запыхавшийся, в руках радиоприемник.

– Иван, слушай! – задыхаясь, выговорил он. – Война! Немцы… немцы напали!

И полилось из приемника голосом диктора: «Граждане Советского Союза! Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну…»

Иван слушал и чувствовал, как мир рушится. Не внешний мир – он-то как раз остался прежним: солнце светило, птицы пели, Катюшка по-прежнему возилась с котенком. Рушился мир внутренний, тот уютный мирок, где главными заботами были дрова на зиму и новые учебники для школы.

– Что теперь будет? – прошептала Анна, прибежавшая на голоса. Лицо у нее стало серым, как зола.

– Будем воевать, – сказал Иван, сам не веря своим словам. – А что еще остается?

Николай примчался с поля через час – услышал от кого-то новость и бросил все. Глаза горели, руки дрожали от возбуждения.

– Батя, а меня возьмут? – спросил он, задыхаясь. – Мне же уже шестнадцать!

– Куда тебя возьмут, дурак! – рявкнул Иван с такой злостью, что сам испугался. – Мал еще!

Но знал – возьмут. Если война затянется, возьмут и Николая, и всех мальчишек его возраста. Война – она как пожар, пожирает все на своем пути.

Повестка пришла через три дня. Принес ее военком собственной персоной – Семен Семенович Громов, бывший однополчанин Ивана по финской кампании. Стоял на пороге, мял в руках фуражку и не знал, куда глаза деть.

– Извини, Иван, – сказал он тихо. – Приказ есть приказ.

– Понимаю, – кивнул Иван. – Когда явка?

– Завтра к восьми утра. В Клину сборный пункт.

Семен ушел, а Иван остался стоять посреди избы с повесткой в руках. Анна молча накрывала на стол – как будто ничего не случилось, как будто завтра не придется мужу уходить неизвестно куда и неизвестно на сколько.

За ужином все молчали. Даже Катюшка, семилетняя, чувствовала что-то неладное и не решалась попросить сказку на ночь. Николай сидел мрачный – злился, что его не берут, завидовал отцу.

– Хочешь поменяться? – спросил Иван, читая мысли сына. – Думаешь, мне охота бросать дом, семью, школу?

– Не хочу я ничего менять, – буркнул Николай. – Просто обидно. Все мужики на войну идут, а я как баба дома сижу.

– Ты не как баба, – строго сказал Иван. – Ты как хозяин. Теперь ты за семью отвечаешь. И за дом. И за маму с Катюшкой. Понял?

Николай кивнул, но в глазах по-прежнему горела обида.

Ночью Иван не спал. Лежал рядом с Анной, слушал ее дыхание и думал о том, что будет завтра. Война – это страшно, но привычно. Он уже воевал, в Финляндии, знал, что такое стрелять и когда по тебе стреляют. Знал запах пороха и крови, знал, как страшно первый раз идти в атаку и как потом привыкаешь к смерти, как к дождю или снегу – неприятно, но неизбежно.

Страшнее было другое – оставлять семью. Анна справится, она сильная. Но Николай… Мальчишка горячий, может наделать глупостей. А Катюшка совсем маленькая, еще не понимает, что папа уходит надолго, может быть, навсегда.

– Иван, – прошептала Анна. – Ты не спишь?

– Не сплю.

– А я думаю… Может, это и к лучшему?

Он повернулся к ней, удивленный.

– К лучшему?

– Ну… – Она помолчала, подбирая слова. – Ты же все равно мучился. Все думал – что будет, если война начнется. А теперь началась. И ты знаешь, что делать.

Иван усмехнулся в темноте. Вот она какая, русская женщина. Может найти утешение в чем угодно, даже в том, что мужа на войну забирают.

– Умная моя, – сказал он, обнимая жену. – Только не знаю я, что делать. Никто не знает.

Утром проводы были короткие. Иван надел старую гражданскую одежду – форму обещали выдать в части. Взял небольшой узелок с бельем и едой. Поцеловал Анну и детей.

– Береги их, – сказал он Николаю. – Ты теперь мужчина в доме.

– Берегу, – ответил сын, стараясь держаться молодцом, но губы дрожали.

– И письма пиши, – добавила Анна. – А то мы с ума сойдем, не зная, как ты там.

– Буду писать.

И пошел по деревенской дороге, не оглядываясь. Знал – оглянется, и не сможет уйти. А уходить надо. Война не спрашивает, хочешь ты или не хочешь.

В Клину собралось человек сорок – мужики из окрестных деревень и поселков. Кто постарше, кто помоложе, но все с одинаково растерянными лицами. Военком зачитывал список, распределял по частям. Ивана определили в 29-ю стрелковую дивизию.

– Где она? – спросил кто-то.

– Узнаете по прибытии, – ответил военком.

Посадили в товарный вагон и повезли на запад. Ехали долго, с остановками. В вагоне было душно, пахло потом и махоркой. Мужики играли в карты, рассказывали анекдоты, пели песни – каждый справлялся со страхом как умел.

Иван сидел у стены и смотрел в щель между досками. Мелькали леса, поля, деревни. Мирные, еще не тронутые войной. Но война уже шла к ним, неумолимая, как смерть.

– Эх, – сказал сосед, пожилой мужик из соседней деревни, – не видать нам больше дома.

– Почему это? – возмутился кто-то. – Разобьем фашистов и вернемся!

– Разобьем, – согласился старик. – Только не все вернемся. Война она такая – берет свое.

Иван молчал. Старик был прав. Не все вернутся. Может быть, и он не вернется. Но об этом лучше не думать. Пока есть что защищать, будешь защищать. А там как Бог даст.

Дивизию нашли под Смоленском. Точнее, то, что от нее осталось. Немцы прорвались так быстро, что многие части просто не успели организовать оборону. Кто-то отступал, кто-то попал в окружение, кто-то сражался до последнего патрона.

Ивана зачислили в 3-ю роту 115-го полка. Командиром роты был лейтенант Соколов – молодой, лет двадцати пяти, из военного училища. Хороший офицер, но неопытный. А опыт на войне приобретается быстро – или приобретаешь, или умираешь.

Старшиной роты был Федор Кузьмич Рыбаков – кадровый военный, служил еще в царской армии, потом в красной. Прошел всю гражданскую, воевал с басмачами в Средней Азии, участвовал в боях на КВЖД. Такие старшины – золото для любой части. Они знают войну не по учебникам.

– Ну что, учитель, – сказал Рыбаков, когда Ивана привели в роту. – Будем из тебя солдата делать.

– Я уже воевал, – ответил Иван. – В Финляндии.

– Финляндия – это не война, – усмехнулся старшина. – Это разминка была. А сейчас начнется настоящее.

Настоящее началось через два дня. Немцы пошли в наступление на рассвете. Началось с артобстрела – земля дрожала, как в лихорадке, воздух наполнился свистом и грохотом. Потом появились танки – серые, угловатые, страшные в своей механической неумолимости.

Иван лежал в окопе с винтовкой Мосина и смотрел, как наступает смерть. Красивым летним утром, под голубым небом, по зеленому полю ползли железные чудовища, неся разрушение и смерть.

– Танки! – закричал кто-то. – Противотанковые гранаты!

Но гранат было мало, а танков много. Один из них прорвался к окопам, развернулся и начал утюжить позиции. Земля летела комьями, люди кричали и умирали.

Иван впервые после Финляндии убил человека. Немецкий автоматчик выскочил из-за танка, и Иван выстрелил не целясь – на уровне инстинкта. Попал в грудь. Немец упал, и Иван увидел его лицо – молодое, удивленное. Мальчишка, наверное, младше Николая.

«Прости, – подумал Иван. – Не хотел я тебя убивать. Но ты пришел на мою землю с оружием».

Бой длился до вечера. Немцы отступили, но и роте досталось. Из ста двадцати человек осталось семьдесят. Лежали убитые и раненые, стонали, звали матерей. Лейтенант Соколов получил осколок в плечо, командование ротой принял старшина Рыбаков.

– Окапываемся, – приказал он. – Завтра опять пойдут.

Ночью хоронили убитых. Рыли могилы при свете луны, молча опускали в землю товарищей. Кого-то знали по именам, кого-то нет – война не церемонится с формальностями. Старшина читал по памяти «Отче наш» – в Красной Армии это не приветствовалось, но кто запретит человеку помолиться над могилой?

– Вечная память, – шептали солдаты. – Вечная память.

Иван стоял над свежими могилами и думал о доме. Как там Анна с детьми? Дошла ли до них война? Знают ли они, что он жив?

Письмо он написал на следующий день, во время затишья.

«Дорогая Анечка! Жив, здоров, воюю. Немцы сильные, но мы держимся. Не волнуйся за меня, береги детей. Николаю скажи – пусть учится, еще пригодится. Катюшку поцелуй от папы. Пишите, как дела дома. Ваш Иван».

Коротко, сухо – а что еще написать? Что страшно, что каждый день может стать последним, что ночами снятся убитые немцы и русские? Зачем пугать семью?

Письма от Анны приходили редко и с большим опозданием. Почта работала плохо – то линии связи рвали, то почтальонов убивали. Но когда приходили – Иван перечитывал их десятки раз, запоминал каждое слово.

«Милый Ваня! Живы, здоровы, скучаем очень. Николай помогает в колхозе, работает за троих. Говорит – для фронта, для победы. Катюшка подросла, совсем девочкой стала. Спрашивает, когда папа вернется. Я говорю – скоро, как фашистов побьем. А когда это будет, Ваня? Уж очень долго тянется война…»

Долго тянется. К осени 1941-го стало ясно – война будет не месяцы, а годы. Немцы дошли до Москвы, взяли Киев, осадили Ленинград. Красная Армия отступала, оставляя города и села, заводы и поля.

Дивизию, в которой служил Иван, перебрасывали с места на место – затыкать дыры, прикрывать отступление, задерживать немцев хотя бы на день-два. Воевали под Вязьмой, под Калугой, под Тулой. Везде одно и то же – наступают немцы, отбиваемся мы, потом отходим на новые позиции.