Израильско-палестинский конфликт: Непримиримые версии истории

После 1993 г. дислокация израильских войск была изменена, и часть этих территорий вернулась под палестинское самоуправление, однако судьба многих еврейских поселений до сих пор не решена. Летом 2005 г. Израиль эвакуировал 8000–9000 оставшихся еврейских поселенцев из 21 поселения в секторе Газа, и почти 2 млн палестинцев были предоставлены сами себе, хотя они по-прежнему окружены и блокированы Израилем и Египтом. В 2018 г. на Западном берегу проживало около 2,4 млн палестинцев; там же находилось 126 еврейских поселений, население которых в сумме достигало примерно 405 000 человек (более 610 000 с учетом еврейских пригородов Иерусалима, возникших после 1967 г.)[54].

Меньшая, но все же значительная часть израильтян твердо убеждена, что все земли, занятые в ходе войны 1967 г., должны оставаться в юрисдикции Израиля как по соображениям безопасности (отсутствие мира, недоговороспособность противника), так и во исполнение библейских пророчеств и предписаний. Однако многие израильтяне выступают против аннексии: одни – чтобы избежать демографических последствий и не превратиться в еврейское меньшинство посреди палестинского большинства, другие – чтобы избавиться от обременительной обязанности контролировать сопротивляющееся и озлобленное население, управляя занятыми территориями. К этому вопросу мы вернемся в главе 13.

Проблемы суверенитета и демографии также неразрывно связаны с вопросом о том, где проводить границы. В определенном смысле начиная с 1948 г. мы можем рассматривать конфликт между Израилем и арабскими государствами, а также (в меньшей степени) между палестинцами и израильтянами как борьбу за установление границ. В первую палестинскую войну 1947–1949 гг. военные действия были прекращены четырьмя соглашениями о перемирии, подписанными между Израилем и Египтом (февраль 1948 г.), Иорданией (март 1949 г.), Ливаном (июль 1949 г.) и Сирией (июль 1949 г.). Однако эти соглашения о перемирии так и не превратились в мирные договоры, и якобы временные линии прекращения огня между воюющими сторонами сохранялись десятилетиями, так и не став согласованными, международно признанными границами.

После войны 1948 г. этот незакрытый вопрос границ стал одним из факторов, вызывавших трансграничные стычки и вторжения, которые время от времени перерастали в крупные войны: в октябре 1956 г. (Израиль против Египта), июне 1967 г. (Израиль против Египта, Иордании и Сирии) и октябре 1973 г. (Египет и Сирия против Израиля). Договоры, подписанные в 1979 и 1994 гг., разрешили израильско-египетский и иордано-израильский пограничные споры, однако, когда и если Израиль, Ливан и Сирия сядут за стол переговоров для заключения мирных договоров, им в том числе придется урегулировать и вопрос спорных границ.

Проблема границ внесла свой вклад также и в создание патовой ситуации, в которой отношения израильтян и палестинцев пребывают с 1993 г., когда стороны должны были реализовать промежуточные договоренности о выводе израильских войск с оккупированных в 1967 г. территорий и о переходе к палестинскому самоуправлению на части этих территорий – ядре будущего независимого государства. В соответствии с принципами мирного урегулирования, согласованными израильтянами и палестинцами в Осло в 1993 г., границы являются одним из вопросов окончательного статуса, которые должны были быть решены по мере урегулирования конфликта на основе сосуществования двух государств. В ходе бесплодных переговоров 2000–2001 гг. в Кэмп-Дэвиде и Табе, а затем в Аннаполисе в 2007–2008 гг. палестинские и израильские представители рисовали карты и спорили о степени отхода Израиля с земель, занятых в 1967 г., и об обмене территориями, позволившем бы провести между Израилем и будущим палестинским государством согласованные границы.

Соперничающие нарративы: правые против правых, жертвы против жертв

В общем и целом претензии и встречные претензии материального типа, о которых говорилось выше, обладают тем преимуществом, что их можно рассматривать как интересы, компромисс относительно которых может быть достигнут в ходе обычного переговорного процесса. Нематериальные же вопросы – вопросы психологии, мифов, стереотипов и соперничающих нарративов[55] – представляют собой проблему совершенно иного характера. Эти зачастую экзистенциальные споры связаны с реализацией требуемых прав или исправлением предполагаемой несправедливости, а не с претензиями на конкретные активы, которые, по крайней мере теоретически, могут быть урегулированы при помощи обмена, компенсации, компромисса или какой-нибудь хитроумной формулы. Именно такие вопросы, как будет показано в главе 13, труднее всего решать.

Чтобы понять глубину и продолжительность израильско-палестинского конфликта, нам в конечном итоге важнее сосредоточиться на мифах, символах и стереотипах, чем на так называемых объективных фактах. В главе 12 мы рассмотрим вопросы предвзятости и объективности, поскольку они влияют на то, как видят конфликт историки. Здесь же достаточно отметить, что каждая сторона с ужасающей предсказуемостью интерпретирует факты своего исторического опыта так, что они лишь усиливают ее глубокое чувство обиды и ощущение, что она пострадала от другой стороны. Как видно из меткого названия «Праведные жертвы» (Righteous Victims) подробного исторического исследования Бенни Морриса, посвященного развитию конфликта с 1881 г., каждая из сторон искренне и всей душой верит, что это именно она является жертвой агрессии и злых намерений другой стороны[56].

В части II, где будет рассмотрена история конфликта на различных его этапах, мы увидим, как проявляются эти параллельные, но взаимоисключающие представления о том, кто здесь жертва. Склонность считать себя жертвой является, пожалуй, самым серьезным для каждой из сторон препятствием к переговорам, а также к признанию легитимности, прав и человеческой сущности противника.

Способы визуализации конфликта

Историки и политологи предлагают разные способы визуализировать этот конфликт. Историки в целом склонны изображать его линейно, в виде, например, хронологической шкалы с оговоренной датой начала и важными поворотными пунктами, такими как войны и мирные переговоры. Некоторые показывают также, как с течением времени к тому, что начиналось как более простой спор, добавлялись дополнительные игроки и новые уровни сложности. Например, Алан Даути недавно предложил воспринимать конфликт как прошедший четыре стадии развития:

(1) 1882–1948 гг. – конфликт между двумя национальными общинами за контроль над одной и той же территорией.

(2) 1948–1990-е гг. – конфликт между Израилем и соседними арабскими государствами, роль палестинцев в котором поначалу была малозаметной, однако вскоре они вышли на авансцену в качестве главных действующих лиц.

(3) 1990-е – 2000-е гг. – в основном израильско-палестинская конфронтация, связанная с безуспешными попытками отыскать формулу раздела территорий между двумя государствами, тогда как арабские страны снижали уровень своего участия.

(4) 2001 г. по настоящее время – тлеющий, неразрешенный локальный конфликт с региональным и международным измерениями, движущей силой которого все чаще становятся религиозный фундаментализм[57].

Другие историки и политологи представляют конфликт в виде цикла или спирали: недовольство накапливается, напряжение нарастает, из искры разгорается пламя войны. Вооруженные столкновения заканчиваются, но лишь на время, а их первоначальные причины не устраняются. Новые и обострившиеся старые взаимные претензии вызывают новую нестабильность и создают условия, которые в конечном итоге приводят к следующей вспышке боевых действий. Эскалацию насилия и включение в него новых элементов, участников и уровней сложности, отсутствовавших на предыдущих стадиях конфликта, в этом случае можно представить как расширение спирали.

Изменение очертаний конфликта с течением времени также можно изобразить географически, сопоставляя и сравнивая карты. Как уже упоминалось в главе 1, одним из ключевых аспектов истории конфликта до 1948 г. являются демографические изменения, структура еврейского землевладения и расселения; это можно легко показать на картах – как в виде потерь палестинцев, так и в виде приобретений сионистов[58]. Изменение границ Палестины и Израиля тоже можно проследить по картам, которые перерисовывались после войн 1947–1949, 1967 и 1973 гг., а также соглашений 1979 г. (Египетско-израильский мирный договор), 1994 г. (Израильско-иорданский мирный договор) и 1993–1998 гг. (Палестино-израильское временное соглашение).

Политологи иногда использовали для визуализации арабо-израильского конфликта и другие графические образы – от простых концентрических кругов, изображающих его ядро и периферию, до сложных схем, демонстрирующих, как люди, принимающие решения, реагируют на повторяющиеся кризисы[59]. Опираясь на труды экспертов в области дипломатии и разрешения конфликтов, полезно представлять этот конфликт как разворачивающийся на нескольких уровнях. Историк Итамар Рабинович, бывший посол Израиля в США и участник переговоров Израиля с Сирией, считает, что «единого арабо-израильского спора не существует», а есть скорее «кластер отдельных, взаимосвязанных конфликтов», которые он определяет следующим образом:

(1) основной конфликт между Израилем и палестинцами – «классический конфликт двух национальных движений, заявляющих о своем праве собственности на одну и ту же землю и вступивших в борьбу за владение ею»;

(2) более широкий спор между Израилем и арабским национализмом – «национальный, политический, культурный, а все чаще и религиозный конфликт», в который обе стороны привносят «свое историческое и культурное наследие» и общенациональные нарративы;

(3) ряд двусторонних конфликтов между Израилем и соседними арабскими государствами, в основе которых лежат противоборствующие геостратегические и геополитические интересы;

(4) локальный компонент или горячая точка более масштабных международных конфликтов – например, соперничества великих держав, колониализма и сопротивления европейской гегемонии[60].

В конечном итоге, какой бы способ визуализации мы ни выбрали, я полагаю, что израильско-палестинский и арабо-израильский конфликты существуют как минимум на двух основных взаимосвязанных уровнях:

● два народа, стремящиеся к самореализации и самоопределению в качестве уникальных национальных единиц и соперничающие за владение одной и той же землей (ядро конфликта, как оно рассматривается на этих страницах и в других источниках);

● исходный локальный конфликт, в разной степени вовлекающий внешние силы – региональных игроков, диаспоры, мировые державы.

Фактически моя книга организована согласно такой схеме: в главах с 3-й по 6-ю основное внимание уделено первому из этих уровней (периоду до 1949 г.), в главе 7 появляются важные элементы второго уровня, а затем, в главах с 8-й по 11-ю, внимание вновь возвращается к первичному ядру конфликта.

Аналогии и аллегории

Когда холодный логический анализ кажется неспособным объяснить важные аспекты конфликта, некоторые авторы прибегают к притчам, аллегориям или аналогиям. Одну из наиболее часто цитируемых аллегорий ввел в оборот покойный Исаак Дойчер, историк русской революции и биограф Иосифа Сталина. В интервью, данном вскоре после июньской войны 1967 г., Дойчер предложил следующую аллегорию о падающем человеке:

Один человек спрыгнул с верхнего этажа горящего дома, спасаясь от пожара, в котором уже погибли многие члены его семьи. Ему удалось спастись; но, падая, он рухнул на другого, стоявшего внизу, и переломал ему руки и ноги. У прыгнувшего не было выбора, но для человека, которого он покалечил, именно он стал причиной несчастья. Если бы оба вели себя рационально, они не стали бы врагами. Человек, спасшийся из огня, придя в себя, попытался бы помочь второму пострадавшему и утешить его; а тот, быть может, понял бы, что его обидчик стал жертвой обстоятельств, над которыми был не властен.

Но посмотрите, что происходит, когда эти люди ведут себя нерационально. Покалеченный обвиняет упавшего в своих несчастьях и клянется, что заставит его заплатить. А тот, испугавшись мести со стороны пострадавшего, оскорбляет его, пинает и колотит, где бы они ни встретились. Побитый снова клянется отомстить и снова получает тычки и затрещины. Жестокая вражда, нечаянно возникшая, становится все ожесточеннее и отравляет все существование этих двоих, затуманивая их разум[61].

На первый взгляд эта притча кажется проницательным анализом конфликта, каким он выглядел после решительной победы Израиля в июньской войне. Она не щадит ничьих чувств, подчеркивая безжалостность обстоятельств, которые столкнули переживших Холокост евреев с коренными арабами Палестины, которые в итоге и страдают. Однако при внимательном рассмотрении эта аллегория оказывается исторически небезупречной, и, как мы увидим в главе 6, каждая сторона может утверждать, что так или иначе искажает суть происходящего.

Авторы, наделенные литературным даром, в числе которых Амос Оз, Самех Изхар и Сари Нусейбе, тоже предлагали интересные аналогии, например:

● два дерущихся человека держат друг друга за горло, и каждый боится разжать пальцы первым;

● два человека тонут в море и борются за жизнь, цепляясь за одно-единственное бревно;

● два борца, и ни один из них не может победить другого, потому что их обоих засасывают зыбучие пески[62].

Еще одна метафора изображает евреев и палестинцев, вынужденных жить в одном доме или квартире, – изображает либо доброжелательно, и тогда их представляют арендаторами отдельных комнат, которые вынуждены делить коридор, либо с обвинительным уклоном, когда сионистов представляют захватчиками, выгоняющими на улицу прежних жильцов-палестинцев. Кроме того, Амос Оз часто сравнивал нынешнюю тупиковую ситуацию с проблемами неблагополучной супружеской пары, остро нуждающейся в полюбовном решении вопроса о разделе имущества при разводе[63].

Такие приемы могут давать новое понимание проблемы, но они также спорны и оспариваемы; подходить к ним нужно с осторожностью, чтобы не попасть в ловушку ложных выводов.

Конфликт в сравнительной перспективе: три парадигмы

Другой способ понять какой-либо конфликт – это спросить себя, чем он похож на любой другой и в чем его уникальность. Получится ли у нас лучше объяснить или понять этот конфликт, прибегнув к сравнениям и аналогиям или опираясь на предположительно похожие примеры из мировой истории и текущих новостей? Если да, то какие конфликты мы можем рассматривать в качестве уместных параллелей?

Пытаясь помочь своей аудитории лучше понять арабо-израильский конфликт, и ученые, и пропагандисты с удовольствием используют парадигмы, то есть параллели с другими спорами. К следующим трем обращаются особенно часто:

(а) Ишув периода до 1948 г., а следом за ним и Израиль изображаются как незваные современные крестоносцы, которые вторглись в Святую землю и которые, настанет время, обязательно оттуда уберутся[64]. Израиль с момента его создания в 1948 г. рассматривается как колониально-поселенческое государство, а его движущая сила (сионизм) – как агрессивное колониальное движение, четкая цель которого состоит в том, чтобы заселить чужаками якобы пустую территорию, завладев землей путем порабощения, грабежа и/или изгнания коренного населения.

(б) Сионизм изображается как национально-освободительное движение, собирающее евреев, рассеянных по странам диаспоры, где они являются уязвимым меньшинством, и содействующее их переезду на историческую родину, – движение, столкнувшееся, однако, с препятствием в виде другого народа, который уже населяет эту землю и стремится к собственному национальному освобождению на той же территории[65].

(в) Стремление сионистов и израильтян создать и сохранить еврейское большинство в еврейском государстве рассматривается как расизм той же разновидности, что практиковали южноафриканские поселенцы-африканеры, выстроившие изощренно дискриминационный режим апартеида с целью подавления и угнетения коренного большинства темнокожих африканцев[66].

Важно, что парадигмы (а) и (б) – это не просто диаметрально противоположные способы представления и понимания конфликта сторонними наблюдателями; они составляют становой хребет палестинского и израильского нарративов соответственно. В главе 3 мы изучим их в качестве одного из одиннадцати основных противоречий, которым посвящено это исследование.

Выбор одной из этих парадигм как основы восприятия конфликта серьезно влияет на то, как исследователь взвешивает и интерпретирует свидетельства, факты и аргументы, которые пускают в ход противоборствующие стороны. Один израильский историк заметил:

Во всех моделях, к которым прибегают, чтобы пролить свет на арабо-израильский конфликт, исторические прецеденты – или их отсутствие – имеют решающее значение. Не менее важен и выбор, с какими обществами древнего или современного мира нам предлагают сравнивать Палестину и Израиль. Ставки, связанные с этим выбором, высоки и воспринимаются как таковые. Необходимость выбирать между противоречащими друг другу отсылками к истории реальной, воображаемой и даже сфальсифицированной, вероятно, будет и впредь представлять сложность для ученых, широкой общественности да и каждого конкретного участника/наблюдателя[67].

В мои намерения не входит убедить читателя в правильности той или иной модели. Я, скорее, указываю тут на эти три актуальные сегодня парадигмы с целью продемонстрировать, сколь разными могут быть возможные конфликтующие интерпретации. В следующих главах я буду говорить о схожих и родственных точках зрения, которые складывались в определенном историческом контексте. За читателем останется ответственность сделать собственный выбор, решив, какая из них представляется ему наиболее убедительной.

Часть II

Версии истории как предмет спора

Глава 3

Предыстория до 1917 г.: истоки конфликта

Древние узы и историческая память

В конце XIX в. в Палестине развернулась борьба между приезжающими евреями-сионистами и коренным арабским (мусульманским и христианским) населением; с этого момента две общины превратились в соперников, стремящихся к самоопределению на небольшой, но стратегически важной и религиозно значимой территории, бывшей тогда частью Османской империи. Эти процессы происходили во времена, которые один палестинский историк назвал «открытием (или переоткрытием) европейскими библеистами Палестины» с ее «уникальным религиозным/символическим значением для Запада как родины иудаизма, места зарождения христианства и заветной цели крестоносцев»[68].

В рамках такого европейского восприятия эмиграция евреев на эти земли была мотивирована сионизмом – движением за их «национальное освобождение… вследствие невыносимого положения евреев Восточной Европы, исключенных из зародившихся в конце XIX в. национальных движений или подавляемых ими». Согласно еврейско-сионистскому нарративу, еврейский народ возвращался, чтобы обрести «национальное убежище на своей древней родине в Эрец-Исраэль, исторической колыбели национальной общности и суверенного существования евреев». По мнению подавляющего большинства современных израильтян, «создание государства Израиль стало почти невероятным обретением нормального национального существования, которого заслуживают все народы, и гарантией достойной жизни в финале чудовищной истории страданий, нетерпимости и физического уничтожения»[69].

Местные арабы, как мусульмане, так и христиане, понимали появление в их среде евреев-сионистов совершенно иначе. Палестинский нарратив гласит: «Палестина как наша родина создавалась на протяжении пятнадцати с лишним столетий непрерывного арабо-мусульманского присутствия; только превосходящая сила и колониальные махинации лишили нас этой земли»[70]. С точки зрения местных жителей, новые поселенцы, прибывавшие в османскую Палестину, были чужаками, пришельцами из Европы. Сознавая, что цель сионистов – основать еврейское государство, арабы не могли воспринимать их иначе как захватчиков.

Хотя я решил начать изучение израильско-палестинского конфликта именно с этого момента, с начала 1880-х гг., проигнорировать неослабевающую актуальность древних уз и исторической памяти невозможно. Некоторые из нынешних израильтян или палестинцев могут вспоминать о столетиях уважительной терпимости и плодотворного сотрудничества мусульман и евреев, живших бок о бок с VII в., как о модели, которую следует держать в уме и по возможности воспроизводить, чтобы преодолеть возникшую позже враждебность. Гораздо чаще, однако, оба народа обращаются к давнему прошлому, чтобы сформировать на его основе нынешнюю национальную идентичность и самосознание, заявив о своем изначальном праве собственности на спорную (и обещанную Богом) землю[71].

Сказанное подводит нас к обсуждению первого из одиннадцати основных противоречий, которые мы будем разбирать в этом исследовании: Кто был здесь первым и чья это земля изначально? Обе стороны вспоминают и реконструируют в значительной степени мифическое прошлое, память о котором передается из поколения в поколение посредством текстов и устной традиции, через музеи и образовательные институты, от родителей к детям, чтобы доказать, что это их предки были здесь первыми, что это их прародители контролировали эту территорию на протяжении длительных периодов времени и/или что земля, о которой идет речь, обещана им Богом.

Некоторые убеждены, что этот вопрос решается прежде всего посредством теологического анализа и толкования священных текстов. Основания для еврейских притязаний можно почерпнуть из Библии, особенно из тех фрагментов Торы (Пятикнижия Моисея, первой части христианского Ветхого Завета), где говорится, как примерно за два тысячелетия до пришествия Христа Господь обещал определенные территории в «вечное владение» Аврааму и его потомкам[72]. У Авраама было два сына, Исаак и Измаил. Несмотря на все скитания, рассеяния и насильственные изгнания, которые за многие столетия пережили евреи, ведущие свое происхождение от Авраама через Исаака и Иакова, они обитали на этой земле непрерывно, хотя на протяжении длительных периодов времени и присутствовали там лишь в качестве небольшого меньшинства.

Мусульмане признают эти общие корни, как и духовное наследие большинства еврейских пророков, включая и Иисуса. Они чтят Ибрахима (Авраама) как общего предка мусульман, арабов и других семитских народов и возводят свою родословную к сыну Авраама Измаилу. В ходе распространения новой веры, ислама, в середине VII в. н. э. арабы завоевали землю, называемую Палестиной, и жили там под властью сменявших друг друга исламских империй вплоть до окончания Первой мировой войны.

С конца XIX в. территориальный спор для некоторых стал отчасти спором о том, где сегодня проходят границы библейской Земли обетованной и какие современные народы можно считать потомками Авраама и наследниками этой земли[73]. Религиозным фундаменталистам легко признавать высший авторитет и подлинность божественных предписаний, изложенных в их собственных священных писаниях. Верующие других конфессий (не говоря уже о неверующих), конечно, не чувствуют себя обязанными соглашаться с территориальными претензиями, основанными на священных текстах.

Любопытно, что библейской историей евреев увлекались и вдохновлялись такие видные светские сионисты-социалисты, как Давид Бен-Гурион и Моше Даян. Для них священная книга была доказательством связи евреев с современной Палестиной/Эрец-Исраэль и служила чем-то средним между учебником археологии[74] и свидетельством о праве собственности. Давая показания перед Королевской комиссией Пиля, которая исследовала жалобы на режим Британского мандата в 1937 г., Бен-Гурион так объяснял притязания евреев на Палестину: «Библия – наш мандат, Библия, написанная нами, на нашем родном языке, иврите, в этой самой стране. Вот наш мандат. Наше право на эту землю такое же древнее, как еврейский народ»[75].

У претензий на давнюю связь с землей есть и светские, нерелигиозные аспекты. Археологическая наука стала инструментом, который используют, чтобы подкрепить или дискредитировать претензии современных арабов, палестинцев и евреев, проживающих на спорной территории, на кровную связь с общинами, которые жили здесь в более ранние времена. Чтобы найти такие доказательства и обосновать претензии на изначальное владение этой спорной землей, археологи – как любители, так и профессионалы – копаются в ее прошлом в попытках проследить непрерывную цепь, связывающую современные популяции с древними ханаанеями, финикийцами, филистимлянами, евреями и т. д. Некоторые палестинцы, например, претендуют на происхождение от народов, которые жили здесь до евреев библейского периода; порой мусульманские и арабские авторы интерпретируют древнюю историю таким образом, чтобы она доказывала, что «арабы жили в Палестине с доисторических времен и даже передали евреям свою религию и письменность»[76]. Евреи же делают акцент на библейском периоде, чтобы подчеркнуть, что их народ жил здесь до появления арабов, которые пришли на земли Плодородного полумесяца только в VII в. н. э., когда ислам распространился за пределы Аравийского полуострова.