Прожить одну жизнь, спасти тысячи других. 103 как образ жизни

Так прошло наше боевое крещение. Кто-то после этого сбежал в ужасе, а кто-то остался, закалившись, как сталь.

История третья: Школа милосердия, или Там, где гаснут звезды

Одно дело – зубрить учебники, рассматривать картинки с анатомическими аномалиями, и совсем другое – встретиться лицом к лицу с человеческой болью, с ужасающими искрами жизни. Особенно, когда эти искры тлеют в телах тяжелобольных, умирающих, часто одиноких людей. Практика в Больнице сестринского ухода и Хосписе стала для меня не просто медицинским опытом, а настоящей школой нравственности, лакмусовой бумажкой, проявляющей истинную сущность человека. Здесь, среди боли и отчаяния, обнажались души: кто-то демонстрировал брезгливость и эгоизм, кто-то – безграничное милосердие и сострадание.

Я убежден, что такие места должны стать обязательным этапом обучения не только для студентов медицинских колледжей, но и для будущих врачей из университетов. Пусть бы они, еще не ослепленные романтическими иллюзиями, увидели реальную картину, ощутили тяжесть человеческого страдания. Возможно, это уберегло бы их от горького разочарования, которое постигает многих, когда после шести лет обучения и месяца работы они понимают, что медицина – не их призвание.

Советский дефицит больничных мест не был секретом. И в Алма-Ате, чтобы хоть как-то решить проблему, больницы открывали прямо в многоэтажных домах. Больница сестринского ухода, разместившаяся в четырехподъездной четырехэтажке, и Хоспис, учившийся в старом двухэтажном корпусе, – яркие тому примеры. В Хосписе, где лежали безнадежно больные, не было даже лифта! Представьте себе хрупких санитарок и медсестер, которые, превозмогая усталость, тащили на себе стокилограммовых пациентов по узким лестничным пролетам на четвертый этаж.

Больница сестринского ухода, ныне частная клиника с сомнительной репутацией, состояла из четырех отделений: парализованные после инсульта, онкологические больные, лежачие после травм и пожилые с психическими расстройствами. Здесь мы, студенты, учились ухаживать за беспомощными: мыли, кормили, меняли белье. Но самое важное – мы учились слушать и сострадать. Ведь этих людей терзали не только физические страдания, но и одиночество, ощущение ненужности. Многие были брошены своими семьями, обречены на медленное угасание вдали от родных стен. Они это понимали, и это причиняло им еще большую боль. Некоторые, чтобы не быть обузой, сами просили близких отправить их сюда.

Моя мама, видя, как я разрываюсь между тяжелой работой и уходом за ней, жертвуя своей личной жизнью, тоже предложила положить ее в Хоспис. Но я, насмотревшись на эти заведения, ответил ей: «Мама, ты – моя жизнь, а не обуза. Я никогда тебя не брошу. Умереть дома, в окружении родных, гораздо легче, чем в одиночестве, в чужом месте».

Простите за лирическое отступление, вернемся к моей практике…. Дмитрий Анатольевич, 35-летний, упитанный военный врач, парализованный после неудачного прыжка с парашютом, был удивительно жизнерадостным человеком. Несмотря на паралич тела, недержание и пролежни, которые разрастались с невероятной скоростью, он шутил и рассказывал нам истории, пока мы меняли ему белье и обрабатывали раны. В те времена не было ни одноразовых пеленок, ни противопролежневых матрасов. Через три дня, вернувшись на практику, мы увидели пустую кровать. «Где Дмитрий?» – спросили мы медсестру. «Умер, – ответила она. – Пролежни его съели».

Я мог бы рассказать вам сотни таких историй, о сотнях судеб, оборвавшихся в этих стенах. Но боюсь, мой читатель, ваше сердце и разум не выдержит всего этого.

История четвертая, или «Я и эти прекрасные крики: моё погружение в акушерский дзен

«Акушерство, скажу честно, не было моей первой любовью. Скорее, это была навязчивая поклонница, которая преследовала меня на каждом шагу. А виной всему – Марина Сергеевна, акушер-гинеколог с богатым опытом и железным характером. Не знаю, чем я заслужил её внимание, но с первого дня она объявила мне: «Александр, я сделаю из тебя второго Максимовича-Амбодика, даже если мне придётся тебя клонировать!»

Акушерство… это было не просто предметом, это было испытанием на прочность, школой жизни, где каждый крик роженицы – урок, а каждое новорождённое – чудо (или маленькая сирена, проверяющая громкость своих голосовых связок). И всё это под чутким руководством Марины Сергеевны, акушера-гинеколога с железной хваткой и взглядом, проникающим в самую душу (и, кажется, сквозь стены). «Александр, – говорила она, – из тебя либо выйдет великий акушер, либо… великий пациент психиатрической клиники! И я ставлю на первое, потому что второе – это слишком скучно!»

1995 год. Алма-Ата. Время перемен, надежд и… дефицита всего. Роддом, затерянный в лабиринте старых корпусов, словно осколок советской эпохи, контрастировал с бурно меняющимся миром за его стенами. Облупленная краска, скрипучие полы, запах хлорки и… жизни, просачивающийся сквозь стены, создавали атмосферу, напоминающую декорации к фильму про зомби-апокалипсис, только вместо зомби – роженицы. Медсёстры в выцветших халатах, с уставшими, но добрыми лицами, работали на износ, словно героини военных сводок, сражающиеся с армией новорождённых. Врачи, с синяками под глазами, но с улыбками (или нервным тиком), встречали новый день, словно новую надежду (или новую порцию криков).

Общая раздевалка, где мужчины и женщины переодевались бок о бок, – символ равенства и… дефицита пространства. «Здесь, Александр, – наставляла меня Марина Сергеевна, – нет половых различий. Есть только пациенты и врачи. И пациенты, как правило, кричат громче. Намного громче.»

Обсервационное отделение – мой личный «бермудский треугольник», где пропадали здравый смысл и сон. Здесь сливались воедино роды, операции и послеродовые муки. Роженицы, словно амазонки, кричали, ругались и молились, их мужья, бледные и испуганные, топтались в коридоре, словно привидения, пытающиеся вспомнить, зачем они вообще пришли. И Марина Сергеевна, дирижирующая этим оркестром жизни, – моя личная Валькирия, вооружённая стетоскопом и острым языком.

Однажды привезли первородящую, хрупкую девочку-студентку, которая, казалось, вот-вот сломается от боли (и страха). «Амбодик, – прошипела Марина Сергеевна, – покажи ей, что такое настоящая боль!» И, словно по волшебству, я оказался между её раздвинутыми ногами, принимая на руки крошечное существо, орущее так, словно требовало свою долю Вселенной (и, возможно, пиццу). «Вот, – сказала Марина Сергеевна, – настоящая боль, и настоящее чудо. А теперь, Амбодик, иди, принеси мне кофе, я это заслужила».

Другой случай: цыганка, с диким взглядом и татуировками на руках, родила богатыря, весом почти пять килограмм. «Амбодик, – усмехнулась Марина Сергеевна, – запомни: цыганские дети рождаются с золотыми зубами… и, кажется, с водительскими правами, судя по его размерам!» Ребёнок, конечно, не имел золотых зубов и не умел водить, но кричал так, словно требовал свою долю сокровищ (и, возможно, личный лимузин).

А потом был случай с роженицей, которая, во время потуг, начала читать стихи Есенина. «Амбодик, – прошептала Марина Сергеевна, – запиши, это будущий поэт… или, по крайней мере, участник конкурса чтецов в караоке-баре». Ребёнок, к сожалению, так и не стал поэтом, но его крик был похож на рифмованный эпос, написанный в жанре «металл».

Вечерами, после смены, мы, студенты, собирались в ординаторской, пытаясь переварить увиденное. «А вы знаете, – рассказывала медсестра Роза, – у нас тут одна роженица, во время родов, умудрилась выпить стакан воды!» «Как? – удивлялись мы. – И как она это сделала?» «Ну, – пожимала плечами Роза, – у неё были очень длинные руки… или она просто очень хотела пить».

И начиналось… то сцеживание молока у первородящей, чьи груди напоминали арбузы, то зашивание разрывов промежности после эпических родов крупного младенца, то еще какая-нибудь «приятная» манипуляция. Марина Сергеевна, словно дрессировщик, заставляла меня преодолевать все новые и новые рубежи, каждый из которых сопровождался её фирменным: «Амбодик, ты сможешь, если я смогла, а я смогла и не такое!»

Эти два месяца были для меня не просто практикой, а погружением в мир, где жизнь и смерть идут рука об руку, где крики рожениц сливаются с плачем новорождённых, где каждый день – подвиг, а каждая ночь – надежда (и кофе). И Марина Сергеевна, моя личная Валькирия, учила меня не только акушерству, но и жизни, где юмор – это лучшее обезболивающее.

История пятая История пятая или «Там, где секунды решают все: мое погружение в суровые реалии скорой помощи (и попытки не забыть бикс)»

Наконец-то! Два месяца преддипломной практики на «скорой» – мой билет в мир адреналина, где каждая секунда на вес золота, а каждый вызов – лотерея с неизвестным исходом. Подстанцию выбирать не пришлось: четырехэтажный дом с единственным подъездом, где первые три этажа – моя обитель, а на четвертом – санэпидемстанция, чьи сотрудники, подозреваю, по ночам спускались к нам за адреналином.

Заведующий, Олег Александрович, мужчина сорока лет с богатым опытом и неукротимым желанием заработать (ночные смены на личной машине, преподавание, и, подозреваю, продажа медицинских бахил на рынке), приметил меня еще на учебной практике. И, как только я появился на пороге с чемоданом, полным надежд и бинтов, он радостно воскликнул: «А, вот и наш спаситель! Я уж думал, буду сам по вызовам кататься!»

Второй «столп» подстанции – Мария Ивановна, стройная и энергичная женщина, словно торпеда, выпущенная в море хаоса. В первый же день, 9 мая, она провела для нас экскурсию по «скорой», познакомила с колоритными персонажами и распределила по бригадам. Мне, разумеется, досталась бригада интенсивной терапии, где, по её словам, «можно научиться всему, кроме спокойствия».

Моя преддипломная практика на «скорой» – напоминала аттракцион, где вместо вагончиков – машины с мигалками, вместо горок – кривые улицы Алматы, а вместо клоунов – пациенты, каждый из которых – уникальный персонаж. Четырехэтажный дом, где первые три этажа принадлежали нам, «скорой», напоминал Ноев ковчег, только вместо зверей – медики и микробы.

Елена, опытный фельдшер с большим стажем, женщина-ураган, которая постоянно курила сигареты через длинный мундштук, провела для меня экскурсию по «скорой», словно по лабиринтам Минотавра. «Здесь, – говорила она, указывая на ординаторскую, – мы пьем чай и пытаемся забыть, что видели. Здесь, – указывая на заправочный кабинет, – мы берем лекарства и молимся, чтобы они не закончились. А здесь, – указывая на машины, – начинается наш цирк с конями».

Элла, моя напарница, с которой я должен был работать на БИТ бригаде с энтузиазмом маньяка рассказывала о «прелестях» работы в этот праздничный день. «С утра – ветераны с сердечными приступами, вспоминающие молодость под рюмку водки, – говорила она, – днем – алкогольные интоксикации, а вечером – драки и грабежи. Короче, полный набор!»

И ведь не соврала! Сердечные приступы сменялись алкогольными комами, а те, в свою очередь, уличными драками. Однажды приехали на вызов к ветерану, который, празднуя победу, не заметил, как у него стащили все ордена и медали. «Вот, – сказал он, – дожил до того, что меня обчистили, как последнего фраера».

График «сутки через двое» быстро превратил меня в зомби с чемоданчиком. Но это был мой зомби-апокалипсис, мой личный «Ходячие мертвецы» с бинтами и шприцами. Ночами, когда вызовов было мало (а телефоны были только у избранных), мы могли позволить себе расслабиться и выпить немного вина с коллегами. «Скорая», знаете ли, – это не только работа, но и семья.

Каждая смена начиналась одинаково: мы приходили на подстанцию, где нас уже ждали коллеги, готовые забрать на вызов. И тут началось самое интересное. Я, по предварительной договоренности, должен был работать с Леной, но Олег Александрович, словно фокусник, вытащил меня из рукава и отправил на 12-ю бригаду.

«Александр, – сказал он, – ты слишком хорош, чтобы таскать бикс за другими. Ты готов работать самостоятельно!»

Я, студент без диплома, один на один с городом, полным больных и алкоголиков! Это было безумие, но безумие, от которого я не мог отказаться.

«Не бойся, – подмигнул Олег Александрович. – Мы будем отправлять тебя на легкие вызовы: давление, головные боли, перевозки… ну, и иногда на драки, если пациент не слишком агрессивный».

И вот я еду на свой первый самостоятельный вызов, белый халат, стетоскоп на шее, адреналин в крови. Но прежде чем выехать на свой первый самостоятельный вызов, мне предстояло проверить «бикс».

А что такое «бикс» спросите вы, а я отвечу. Бикс, он же стерилизационная коробка, – это круглая металлическая ёмкость, предназначенная для стерилизации перевязочного материала и инструментов в автоклаве. На скорой помощи биксы использовали как мобильные аптечки с широким набором медикаментов. (И, к слову, на протяжении всего моего повествования, я буду периодически давать разъяснения по поводу оборудования, медикаментов, методик и прочего, что относится к профессиональной деятельности работника скорой помощи, чтобы вы, мой читатель, могли лучше погрузиться в реалии этой нелегкой, но такой важной работы). Внутри бикса, словно в сундуке пирата, хранилось всё необходимое для оказания неотложной помощи: от шприцев и бинтов до жизненно важных лекарств. Каждый бикс был укомплектован словно собранный отряд солдатиков, где у каждого своя задача и своя роль в спасении человеческой жизни. Бикс был неким сейфом с лекарствами. Так как на улице как в кино боевиках у наркоманов или пьяниц уходило много медикаментов и в особенности шприцов.

Проверяя содержимое бикса, я чувствовал себя, словно сапёр, обезвреживающий бомбу: каждое лекарство, каждый инструмент имели свою ценность, свою опасность. Ошибиться было нельзя.

И вот мой первый самостоятельный вызов. Я еду на него один, в белоснежном халате и со стетоскопом на шее. Моя мечта сбылась, моя первая цель достигнута. И я понятия не имею, что меня ждет впереди… кроме, разве что, попыток не забыть бикс, а также не потерять рассудок.

«Магнит для безумия: мои встречи с неординарными пациентами»

История первая или «притяжение ненормальности: хроники фельдшера и его особые пациенты»

По всей подстанции гуляли легенды о моем уникальном «таланте»: каждый мой вызов – это либо беременная с загадочными болями, либо пациент с богатым внутренним миром, готовый поделиться своими галлюцинациями. Моя репутация «психомагнита» крепла с каждым днем, и даже сухие формулировки поводов к вызову психиатрической бригады подтверждали мою «одаренность».

Секрет? Да нет никакого секрета. Просто я видел людей насквозь. Не в смысле рентгеновского зрения, а в смысле интуиции. Я чувствовал, когда человек что-то недоговаривает, скрывает, когда его реальность начинает расслаиваться, как лук. Сейчас это модно называть «профайлингом», а тогда это было моим личным «сумасшедшим чутьем».

Однажды ко мне подошел Влад, молодой врач-стажер, бывший хирург, решивший покорить просторы «скорой». «Привет, – сказал он, – я слышал, у тебя тут цирк с конями каждый вызов. Хочу посмотреть на это своими глазами. И, если честно, говорят, ты опытный фельдшер, у тебя есть чему поучиться.»

Скорая помощь – это семья, где нет кастового деления. Врачи и санитары, фельдшеры и медсестры – все равны. Мы обедали за одним столом, делились историями (иногда страшными), и даже спали в одной комнате (если, конечно, выдавалась свободная минута). В отличие от стационаров, где врачи – небожители, а санитары – невидимки, у нас царила атмосфера братства.

Первый вызов: беременная с болями в животе. «Твой клиент, Санек, – усмехнулся Влад. – Я в этом, как свинья в апельсинах». Осмотрев пациентку, мы диагностировали угрозу прерывания и доставили ее в гинекологию. «Ничего особенного», – подумал я, но Влад, видимо, ждал чего-то более экстравагантного.

Второй вызов: «Мужчина, 40 лет, плохо». «Плохо – это как?» – удивился Влад. «От чиха до смерти, – объяснил я. – Когда повод расплывчатый, значит, что-то не так». «Ага, – ухмыльнулся Влад, – сейчас мы твою теорию о психах опровергнем».

…Мы прибыли на вызов, в обычный частный дом, словно затерянный в эпохе ушедшего Советского Союза. У порога нас встретила женщина, представившаяся супругой больного, и сбивчиво поведала о причине вызова.

И тут наш юный эскулап, доктор Владислав, совершил опрометчивый шаг. Он, пренебрегая тревожными речами женщины, напрямую направился к пациенту. Больной, мужчина средних лет, худощавого телосложения, лежал на диване.

«Что вас тревожит?» – вопросил доктор, проводя поверхностный опрос.

«Да сам не пойму, – промолвил тот, – сердце словно кузнечик бьется, и голову будто тисками сдавило.»

«Хорошо, расстегните рубашку, я прослушаю ваше сердцебиение и сосчитаю пульс, а затем измерим давление,» – произнес Владислав, приступив к осмотру. Он выслушал тоны сердца, которые действительно звучали учащенно, и измерил артериальное давление – 160/100 мм рт. ст., что подтверждало гипертонию. «Об ЭКГ пока умолчим, – подумал он, – не каждая бригада оснащена электрокардиографом, чаще он встречается на БИТ или у врачей линейных бригад.»

«Итак, давление слегка повышено, и сердце бьется чаще, чем должно, но это, вероятно, следствие гипертонии, так что ничего особо страшного на первый взгляд нет. Сейчас я дам вам таблетку анаприлина, она снизит давление и успокоит сердце, а далее ваш участковый терапевт назначит курс лечения, и через неделю вы забудете о давлении,» – заключил Владислав, протягивая пациенту 40 мг анаприлина. «Диагноз – гипертоническая болезнь первой степени,» – пробормотал он себе под нос, заполняя карту вызова.

«Вот видишь, Александр, – с торжествующим видом произнес Владислав. – Не подтверждается твоя теория о психически нездоровых пациентах. Здесь обычный мужчина с банальным случаем.»

«Так ли ты уверен, Владислав?» – вопросил я, заметив его самонадеянность.

«Конечно, – ответил он, недоумевая. – А что не так?»

«А дело в том, что ты проигнорировал жену пациента, – объяснил я, – она, вызвавшая нас, явно что-то скрывает.»

Я подошел к женщине, стоявшей в углу комнаты со скрещенными на груди руками, и вопросил:

«А теперь поведайте правду, истинную причину вызова.»

Она разрыдалась, изливая свою боль и отчаяние. Оказалось, ее супруг злоупотребляет алкоголем, и после последнего запоя у него начались галлюцинации. Он убегает из дома, срывает цветы в саду и отправляется в аэропорт «встречать Аллу Пугачеву». Каждую ночь сотрудники полиции возвращают его домой и советуют ей либо присматривать за ним, либо отправить в наркологическую клинику.

В этот момент мужчина, внимательно слушавший наш разговор, внезапно вскочил: «А хотите, я вам сыграю и спою?» – воскликнул он, подбегая к пианино и начиная напевать хит Аллы Пугачевой: «Миллион, миллион алых роз…»

Я отвел женщину в сторону, пытаясь ее успокоить, и посоветовал ей вызывать психиатрическую бригаду при появлении бреда или галлюцинаций, чтобы его госпитализировали в состоянии острого психоза. Сейчас же наблюдается абстинентный синдром, который, как говорят в народе, «требует дозы». Но с этим нужно обращаться к наркологам, и только на добровольной основе, когда пациент осознает свою проблему.

…Владислав, приблизившись ко мне, тихо произнес: «Я кажется, все понял… нужно отсюда уходить.»

«Видишь, Влад, – сказал я, – у каждого безумия – своя мелодия».

К концу смены Влад был впечатлен. «Санек, – сказал он, – когда ты надумаешь уйти в запой, позови меня. Хочу посмотреть на твои галлюцинации». «Встретимся в дурдоме!» – ответил я, улыбаясь.

История вторая. «Притяжение ненормальности: хроники фельдшера и его особые пациенты»

90-е и начало 2000-х. Да, время было… колоритное. Романтика бандитизма, дефицит всего и вся, и у «скорой», знаете ли, свой персональный карнавал. Если в учебниках написано «сердце бьется, легкие дышат», то у нас в реалии был зоопарк, театр абсурда и цирк дю Солей в одном флаконе.

Помню, вызывают в старую коммуналку. Заходим, а там бабуля сидит на табуретке и… с кем-то разговаривает. «Они, – шепчет, трясясь, – они везде! В телевизоре, в розетке, в супе!» Выглядываю – а она на пустой суп смотрит, как на аквариум с пираньями. Оказалось, паранойя на фоне возраста. Спецслужбы, говорите? По сравнению с её «зелеными человечками» из супа, ФСБ – просто дети!

А был дед, звонит посреди ночи: «Помогите! Жена вампир, кровь пьет!» Приезжаем, а у него вся шея в красных пятнах. Я в ужасе, напарник крестится. Но оказывается, у него просто аллергия на её новые духи. Вампирша, понимаете ли. «А духи, – говорит дед, – с „ароматом могилы“.»

Однажды мчимся на вызов: «Мужчина, галлюцинации, бегает по крыше». Приезжаем, а он, как Карлсон, летает по крыше, кричит стихи Маяковского, и угрожает броситься вниз. Уговоры не помогают, пришлось мне его скрутить, а он, знаете ли, крепкий, хоть и псих. «Я, – кричит, – Ленин! Вы меня в ссылку отправляете!» Еле удержали, пока психбригада не приехала с галоперидолом. Ленин, понимаешь. А я – Сталин, наверное.

Еще случай: вызывают в элитный коттедж, там мужик в халате с пистолетом бегает и кричит: «На меня напали! Инопланетяне!» И ведь не притворяется – реально напуган. Оказывается, перенюхал чего-то забористого, и у него «контакт» с братьями по разуму случился. Звезды, видите ли, ему что-то напели не то.

Или помню вызов к пенсионерке, она жаловалась на постоянную слежку. «Соседи, – говорит, – за мной шпионят, камеры установили в вентиляции, в унитазе микрофоны.» Мы обыскали квартиру – чисто, как в операционной. Но для нее это – реальность. И вот сидишь, слушаешь этот бред, и понимаешь, что человек страдает не меньше, чем от инфаркта.

Хорошо если «шизики» тихие. А если агрессивные? Вот тут уже страшно.

Однажды вызываем к мужчине с «белой горячкой». Приезжаем – а он крушит все вокруг, вопит, как раненый зверь. На глазах пена, галлюцинации. Защищаться нельзя, колоть психотропы нельзя, остается одно – голыми руками скрутить. Я тогда чуть седым не вышел. На адреналине действуешь, адреналине успокаиваешь.

И смех, и грех.

Или как-то вызов к женщине: «Плохо, задыхаюсь». Приезжаем, а она сидит посреди комнаты и… хохочет. «Мне, – говорит, да так заливисто, – так смешно! Я умираю от смеха!» Никакой отдышки, просто истерика на нервной почве. Пришлось нашатырем в чувства приводить. Чуть не рехнулись. В прямом смысле.

Однажды вызвали к «аллергии», а там бабуля утверждает, что у неё крылья выросли. Ну, думаем, «шиза», а она спину поворачивает, а там два огромных отёка, как будто её пчёлы покусали! Оказалось, такая редкая форма аллергической реакции. Крылья, понимаешь.

Скорая помощь – это не только медицина. Это еще и цирк, и дурдом, и школа жизни. А фельдшер в 90-е – это психолог, переговорщик, борец сумо и, черт возьми, комедиант в одном лице. Весело было, страшно, но весело. И я ни о чем не жалею. Ну, почти.

_____________________________________________________________________

Многие не знают что делать, а порой просто теряются видя больных с острыми психическими расстройствами, для этого хочу привести несколько советов и рекомендаций, проверенных многолетним опытом:

При оказании помощи психически больному, находящемуся в состоянии возбуждения, с галлюцинациями и бредовыми расстройствами, до приезда скорой помощи необходимо соблюдать следующие правила и рекомендации:

Безопасность прежде всего:

– Обеспечьте безопасность: Уберите все потенциально опасные предметы, которые могут быть использованы для нанесения вреда себе или окружающим (ножи, ножницы, бритвы, веревки, лекарства, стекло и т.д.).

– Ограничьте пространство: По возможности изолируйте человека в отдельной комнате, чтобы предотвратить его побег или причинение вреда другим.

– Не оставляйте одного: Постоянно находитесь рядом с больным или обеспечьте его наблюдение другим спокойным человеком.

Правила поведения:

– Сохраняйте спокойствие: Говорите спокойным, ровным голосом, избегайте криков и резких движений. Ваше спокойствие поможет снизить напряжение.

– Будьте доброжелательны: Проявляйте сочувствие и понимание, но не потакайте бредовым идеям и галлюцинациям.

– Не спорьте и не разубеждайте: Не пытайтесь переубедить человека в том, что его видения или убеждения нереальны. Это может вызвать агрессию.

– Выслушайте: Дайте человеку выговориться, не перебивайте, но и не поддерживайте нереальные идеи.

– Избегайте прикосновений: Без необходимости не прикасайтесь к больному, так как это может быть воспринято как агрессия.

– Не давайте советов: Сосредоточьтесь на том, чтобы выслушать и успокоить.