bannerbanner
Невидимые объятия: Как теряют тех, кто любил нас молча
Невидимые объятия: Как теряют тех, кто любил нас молча

Полная версия

Невидимые объятия: Как теряют тех, кто любил нас молча

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Бахтияр Аслонов

Невидимые объятия: Как теряют тех, кто любил нас молча

«Мама не уходит —


она просто становится невидимой.


И если тишина обнимает тебя теплее, чем люди —


знай, это снова она рядом.»


– Бахтиёр Назири

Предисловие

Книга «Невидимые объятия: Как теряют тех, кто любил нас молча» – это проникновенная история сына, который прошёл через боль утраты, мучительную вину и тяжелые воспоминания о матери которую невозможно рассказать без боли. Это исповедь сына, который потерял самое дорогое – свою мать.


Не в одном конкретном моменте, а постепенно – в не услышанных словах, в отложенных звонках, в равнодушии и боли, которая копилась годами.


Каждый, кто читал эти страницы, может узнать себя – потому что любовь к матери есть в каждом из нас. И каждый может понять, как легко потерять её не телом, а душой.

Эта книга – не только рассказ о горечи утраты, но и призыв помнить, ценить и беречь своих матерей, пока есть время. Пусть она станет напоминанием о главном, что иногда, мы забываем в суете жизни о любви, которая всегда рядом. О руках, которые нас вырастили, и о сердце, которое прощает.

» – это проникновенная история сына, который прошёл через боль утраты, мучительную вину и тяжелые воспоминания о матери которую невозможно рассказать без боли. Это исповедь сына, который потерял самое дорогое – свою мать.


Не в одном конкретном моменте, а постепенно – в не услышанных словах, в отложенных звонках, в равнодушии и боли, которая копилась годами.


Каждый, кто читал эти страницы, может узнать себя – потому что любовь к матери есть в каждом из нас. И каждый может понять, как легко потерять её не телом, а душой.

Эта книга – не только рассказ о горечи утраты, но и призыв помнить, ценить и беречь своих матерей, пока есть время. Пусть она станет напоминанием о главном, что иногда, мы забываем в суете жизни о любви, которая всегда рядом. О руках, которые нас вырастили, и о сердце, которое прощает.

Глава 1. Когда руки пахли хлебом

Я помню её руки.

Сухие, потрескавшиеся, словно земля после засухи. Они всегда пахли хлебом – не свежим, тёплым, из булочной, а грубым, черствым, как будто прожившим вместе с ней сотни лет. Хлебом, за который стояли в очередях. Хлебом, который она резала тонко, почти прозрачно, чтобы хватило на всех.


Иногда мне казалось, что её ладони сами были замешаны из муки, воды и слёз.

Мы жили в домике, где зимой сквозняк шептал сказки смерти, а летом крыша трещала от жары. Стены были серыми, как её лицо по утрам, когда она не спала ночами, стирая в холодной воде, натирая до крови пальцы, чтобы утром мы надели чистую рубашку в школу.


Отец ушёл, когда мне было семь. Оставил нас с ней, и больше никто не приходил, чтобы сказать: "Ты не одна". Только тишина.

Я тогда был ребёнком. А она – камнем, на котором держался наш дом.

Я просыпался от стука. Это она колола дрова. Маленькая, хрупкая женщина с глазами, в которых давно умерла весна. Лицо её было в морщинах не от возраста – от страха, от бедности, от ночей без еды, когда она гладила меня по голове, ложась спать с пустым желудком.


А я жаловался.

"Мам, я не наелся", – говорил я.

А она улыбалась.

"Ты мальчик, у тебя аппетит растёт. Я потом поем".

Потом – это никогда. Потом – это был кусочек хлеба, который она крошила в воду и пила как суп.


Иногда я видел, как она вытирает губы подолом платья, чтобы мы не заметили, что её тошнит от голода.

Зима.


Холод пробирал до костей. Мы спали в одной кровати. Она прижимала меня к себе, как будто её тело могло быть печкой. Я засыпал под её дыхание, тяжёлое, уставшее.


Иногда мне казалось, что она перестаёт дышать. И я просыпался в страхе, прикасался к её щеке.


А она шептала:

"Я тут. Я живая. Спи, родной".

И я засыпал. Не зная, что рядом умирает святость, о которой я забуду, пока не станет поздно.

На базаре её толкали, оскорбляли, унижали. Она стояла в очередях, где другие такие же, как она, били локтями, чтобы вырвать пакет с крупой. Я помню, как однажды она пришла домой с синяком под глазом.


Я спросил, что случилось.

"Да ничего, подскользнулась", – сказала она и отвернулась.

А ночью я услышал, как она плакала. Тихо. Чтобы не разбудить меня.


Я притворился, что сплю. Я был трусом.

Её никто не обнимал.


Никто не говорил "спасибо", когда она мыла полы, стирала руками, варила похлёбку из луковой шелухи, добавляя туда надежду.


Иногда я мечтал о другом доме, о другой жизни, о другой матери. Бог простит меня за это.


Теперь я бы продал всё, чтобы ещё раз услышать, как она говорит моё имя.

Тогда я не понимал.


Я злился, что у нас нет игрушек, сладостей, у нас нет ничего.


Я злился на неё.


А надо было злиться на себя.

Она умирала каждый день, пока мы жили.


Потихоньку, незаметно. Как свеча, которую не замечаешь, пока она не погаснет.

Я вспоминаю её руки.


Пахнущие хлебом.


Теперь этот запах живёт в моих снах.


И вины уже не смыть.

Глава 2. Безымянная святость

«Пока мама жива – я не одинок,


после её ухода – потерял часть себя.


В этой утрате – моя вечная вина.»

Когда я был ребёнком, мне казалось, что мама была просто… мамой. Как будто она родилась, чтобы быть на кухне, стирать бельё, звать с улицы, умывать мне лицо перед школой. Я никогда не задумывался, кто она была до меня.


Как будто её жизнь началась с моим криком.

Я не знал, что у неё были мечты.

Я не знал, что она когда-то танцевала под музыку из старого радио, босиком, с распущенными волосами, смеялась так, что соседи стучали в стены.

Я не знал, что у неё была любовь. Первая. Настоящая. Которая умерла на войне или в тюрьме. Она мне никогда об этом не рассказывала.

Она была матерью. А матери не должны говорить о себе.

Иногда я находил в её шкафу старую тетрадь. Там были рисунки. Женские фигуры в платьях, деревья, птицы.


Я спрашивал:


– Это чьё?

Она говорила:


– Да так, ерунда. Была глупая. Думала, художницей стану.

И смеялась, как будто смеялась не над мечтой, а над собой.


А я – глупец. Я не сказал: "Мама, это красиво". Я просто пожал плечами и убежал играть.

Она жила в тени. Всегда.


Она не просила подарков. Не просила внимания. Не ждала благодарности.


Она просто была.

И всё делала, как будто сама собой:


Вода появлялась в тазу.


Еда – в кастрюле.


Одежда – чистая.


Я – целый.

И она – разбитая.

Когда к нам пришли из органов и хотели выселить нас за неуплату, она встала перед ними, как стена.


Угрожали. Давили. Говорили про закон.


А она, сжав кулаки, стояла, словно вся её кровь закипела от стыда.

Потом она продавала последнее золотое кольцо, чтобы оплатить долг.

Я спросил:


– Это твоё обручальное?

Она ответила:


– Оно мне ничего не принесло.

И я увидел в её глазах злость. Не на людей. Не на отца.


На судьбу.


На себя.

Иногда я слышал, как она разговаривает с Богом. Не молится. Не просит.


Просто говорит. Тихо, на кухне, пока думала, что я сплю.

– Если Ты есть, – шептала она, – не для меня. Пусть у него будет жизнь. Пусть он вырвется. Я всё стерплю.

Я вырвался.


Но не забрал её.

Она не имела имени.


Не было ни "Мария", ни "Зулайхо", ни "Анна".


Просто – мама.


Просто – женщина, у которой не было платья без заплаток, ботинок без дыр, и ни одного дня без боли в спине.

И я, взрослый мужчина, теперь не могу вспомнить, какое было у неё отчество. Я, её сын, помню цвет её платка, но не цвет её глаз.


Потому что всегда смотрел мимо.

Теперь, когда кто-то говорит "мама", я чувствую, будто нож входит в грудь.


Потому что я был рядом – и не видел.


Потому что я был любим – и не любил.

Она была безымянной святостью.


А я – живым предателем.

Глава 3. Шёпотом сквозь слёзы

"Я не ценил её при жизни,


а теперь живу с её тенью в сердце.


Мама – единственный человек, чей уход нельзя простить."


– Бахтиёр Назири

Я никогда не слышал, чтобы мама кричала.

Даже когда нас унижали, когда ей плевали под ноги на базаре, когда несли домой повестки, штрафы, угрозы. Она молчала.


Только однажды… я услышал.


Шёпот. Сквозь слёзы.

Это было ночью.


В комнате темно. Я проснулся от странного звука – будто кто-то плачет, но сдерживается. Не громко, не в голос, как кричит раненый – а тихо, как умирает человек.


Я приоткрыл дверь на кухню.

Она сидела на табуретке, спиной ко мне.


На столе стояла лампа с тусклой жёлтой лампочкой, рядом – кружка с холодным чаем, и серый платок, которым она вытирала глаза.

Я не пошёл к ней.


Я просто стоял и слушал.


Это было её исповедание… не мне – Богу? Себе? Тишине?

– Я не хотела так жить, – шептала она.


– Я не думала, что так выйдет. Я была девочкой. Мне было пятнадцать. Он пришёл – красивый, взрослый, в шинели. Сказал, что я особенная… А потом – уехал. Сказали, погиб. А я осталась.

Она замолчала. Потом снова – глухо:

– Мама меня избила. Сказала, позор. Сказала: "В роддоме брось. Зачем он тебе?" А я не смогла. Я увидела его – маленького, тёплого… Я не смогла.

Я знал – это про меня.


И в ту минуту мне стало страшно.


Страшно от того, что за мою жизнь она отдала свою.

– Я потом много лет боялась, – говорила она, словно читала из души дневник. – Ни работы, ни денег, ни мужика рядом. Вся деревня плевалась. "Шалава", "с тварью родила", – кричали. А я шла, опустив голову. А потом привыкла.

Она снова замолчала.


А потом – слова, которые врезались мне в кость:

– Я боялась, что он меня возненавидит. Что когда вырастет – скажет, что я ничего не дала ему. Только бедность, только стыд. А я… я ведь старалась.

Я упал на пол, не издавая ни звука.


Лицом в холодные доски.


Мне было стыдно дышать.

Когда она утром, как всегда, разбудила меня на школу – я притворился, что сплю.


Я не смог посмотреть ей в глаза.


Потому что вчера я сказал ей, что ненавижу нашу жизнь. Сказал: "Ты не смогла мне ничего дать".


И даже не понял, как глубоко ударил.

Иногда я думаю: может, она рассказывала это не раз – просто я не слушал?


Может, она пыталась поделиться болью, а я отмахивался?

Ведь она и правда никогда не жаловалась.


Только однажды, когда лежала после операции, с температурой под сорок, и я дал ей воду – она прошептала:

– Прости, что не смогла жить лучше. Прости, сынок.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Конец ознакомительного фрагмента
Купить и скачать всю книгу