Эхо забытого дома

Ten Parmon

Эхо забытого дома

Пролог

Пять лет назад. Частная реабилитационная клиника «Альпендорф», Санкт-Мориц, Швейцария.

Я не умирала – не в буквальном смысле. Но каждое утро, как только открывала глаза, внутри меня исчезал ещё один фрагмент надежды.

Комната была залита тихим светом альпийского утра, но даже солнечные лучи, прорывавшиеся сквозь лёгкую тюль, казались ледяными.

Тело ломало, разум тонул в сонной вязкости. Иногда я сидела часами, глядя в окно, как горы, будто равнодушные великаны, наблюдали за моей борьбой с самой собой.

Меня звали Элианна, и я оказалась здесь не по своей воле.

Воспитанная в доме, где всё зиждилось на эстетике, контроле и безупречном внешнем фасаде, я однажды посмела сломаться.

Меня спрятали, чтобы стереть мой позор. И дали ровно столько времени, сколько нужно, чтобы исправить «ошибку», – как будто я была испорченным экспонатом в фамильной коллекции.

В те дни я узнала, как звучит тишина, которая может сводить с ума. И я к ней привыкла. Я научилась дышать, не ощущая жизни.

Я писала письма – не кому-то, а просто в пустоту. О том, что чувствую. Что

помню. Что боюсь забыть. Я не знала, сохранит ли кто-то эти письма.

Но знала точно: когда-нибудь я вернусь. И тогда всё будет по-другому.

Глава 1

Настоящее время. Марсель, Франция.

В салоне автомобиля царила безупречная тишина. Только лёгкий аромат табака, кожаной обивки и тонкого цитруса напоминал мне о том, что я вернулась. Пять лет. Я смотрела в окно, где мимо медленно проплывали дома прибрежных кварталов, выстроенные в стиле старого Прованса. Цветочный шум площади, мягкий звон колокольни вдалеке – всё это было родным, но отстранённым, как сон, увиденный давно.

Рядом со мной за рулём сидел Реми, наш прежний водитель. Когда-то он возил меня в школу, на уроки музыки, в галерею к мачехе. Сейчас он молчал, не задавая лишних вопросов. И я была ему благодарна.

Машина свернула с шоссе и въехала на территорию старого имения Вальденов. Белый камень фасада, колонны, виноградные арки – за этим домом стояли десятилетия истории и целые поколения молчаливой власти.

Я вышла, и ветер с моря тронул мои волосы, словно напоминая, что мне не спрятаться.

На ступенях меня встретила Мадлен – управляющая. Строгая, сухая, но с тем светом понимания в глазах, который не сыграть.

– Госпожа Сарторис, – сказала она и слегка кивнула. – Ваши вещи уже в

комнате. Господин Вальден просил напомнить: ужин ровно в девять.

Я улыбнулась одними губами. Поднявшись в свою комнату, я поняла, что здесь многое изменилось. Вместо тяжёлых бархатных драпировок – лёгкие пастельные тона, скромная мебель, панорамное окно, открывающее вид на оливковую рощу. Комната словно ожидала моё возвращение. Но это было иллюзией. Ни один уголок этого дома по-настоящему не ждал меня.

Я отложила пальто и медленно пошла в сторону третьего крыла. Мне нужно было увидеть её.

За дверью, покрытой тонким слоем пыли, хранилась память.

Аннели Вальден, моя мачеха. Женщина, которая была мне ближе всех.

На стене – её портрет, покрытый тонкой тканью. Я сняла её, и сердце замерло. Она смотрела на меня с холста так, будто время не коснулось её.

– Вы на неё похожи, – раздался голос позади.

Я обернулась. Мадлен стояла у двери, не нарушая тишины. Я лишь кивнула. Потом – ванна. Джакузи, аромат лаванды, обжигающая вода, словно способная стереть воспоминания. Но они были крепче пены.

Когда я вышла из ванной, обернувшись в полотенце, он уже ждал.

Каспар Вальден – мой приёмный брат. Тот, кто однажды подписал бумаги о моём исчезновении из семьи.

Он стоял у окна, скрестив руки на груди, и молча смотрел на меня.

Холодный, как утренний гранит, красивый в той жестокой мере, когда черты лица будто вырезаны из мрамора.

– Ты вернулась, – сказал он. – И, похоже, всё та же. Я приподняла подбородок.

– А ты – всё так же не рад видеть меня.

Он скользнул взглядом по моей фигуре, задержавшись на мокрых прядях. Его глаза оставались ледяными, но в голосе проскользнуло нечто живое:

– Постарайся хотя бы вести себя достойно. Ради памяти Аннели.

Я не ответила.

– Ужин внизу. Через двадцать минут. Не опаздывай, Элианна.

Он вышел, не обернувшись. Я стояла, вцепившись в край комода, и дышала глубоко, чтобы унять внезапный дрожь. Я не позволю ему снова сломать меня. Когда я вошла в столовую, Винсент Вальден уже ждал. Его седые волосы были идеально зачёсаны назад, а в руке он держал бокал сухого вина.

– Элианна, – сказал он тепло, но глаза оставались безучастными. – Рад твоему возвращению. Он обнял меня формально, сдержанно. Каспар сидел напротив. Его лицо не выражало ничего. Во время ужина я рассказывала о своей учебе в Вене, об архитектуре, об изменившихся вкусах. Когда я упомянула, что теперь не люблю барокко, Винсент вдруг взглянул на меня внимательно:

– Твоя комната – твой выбор. Каспар занимался оформлением.

Я чуть не поперхнулась.

– Правда? – Я посмотрела на него. – Кто бы мог подумать.

– Не переоценивай, – спокойно ответил он. – Я просто не хотел, чтобы ты

начала с жалоб. Ужин прошёл под знаком натянутого равновесия.

Ни слов о клинике. Ни намёка на то, что когда-то я исчезла.

Это была не встреча семьи. Это было перемирие.

Временное. Хрупкое. Как тонкая грань между памятью и прощением.

Глава 2

Пять лет назад. Санкт-Мориц. Швейцария.

На террасе реабилитационного центра было тихо. Только ветер лениво шевелил края пледа, накинутого на мои плечи, и солнце тянуло золотую нить по стеклянной поверхности горного озера. Я сидела, подперев щёку рукой, и вертела в пальцах зелёное яблоко. Не потому, что хотела его съесть – скорее, чтобы помнить, что я ещё могу что-то держать.

Горы не говорили со мной. И тишина была не утешением, а напоминанием. Иногда появлялся он – юноша с растрёпанными светлыми волосами, с той странной ясностью во взгляде, которая была у людей, прошедших огонь, воду и самого себя. Он никогда не спрашивал, как я. Он просто садился рядом, как будто мы всегда были знакомы.

– Ты снова ничего не ешь, – сказал он в тот день, пододвигая ко мне поднос с паромящейся тарелкой и стаканом апельсинового сока.

Я посмотрела на него – и впервые за долгое время мне стало всё равно, что кто-то смотрит в глаза.

– А ты снова всё замечаешь. Он пожал плечами.

– Я не наблюдаю. Я просто рядом. Это разные вещи. Я тогда не ответила. Не хотела разрушать момент. В его кармане всегда была сложенная вчетверо бумага. Он писал письма. Не отправляя. Не подписывая. Просто писал. О себе. О страхах. О боли. О том, что завтра, может быть, будет легче. Или тяжелее.

– А ты когда-нибудь писала письма? – спросил он однажды.

Я только кивнула.

– Но не для кого-то. Просто… чтобы не забыть, что я существую.

Настоящее время. Марсель. Франция. Я стояла перед зеркалом в своей комнате и пыталась узнать в отражении себя.

Глаза – чуть глубже. Контуры – чуть резче. Взгляд – спокойный, но не

смирённый. Мне казалось, что этот дом вытягивает из воздуха кислород. Или это Каспар делает его таким? Я провела по коже пальцами – она была холодной. Вечер был тёплым, но внутри всё было стянуто невидимой пружиной.

Спустившись вниз, я встретила Мадлен, которая, как всегда, уже знала, что я выхожу.

– Машина подана. Господин Вальден велел напомнить, чтобы вы не забыли мобильный. И чтобы расходы были разумными. – Её губы дрогнули. Возможно, это был намёк на улыбку. Я усмехнулась.

– Разум – моё второе имя. Через полчаса мы с Реми были в центре Марселя. Его шум, колорит, провансальский говор и запах утреннего багета с кофе – всё это ударило в сердце, как первая нота любимой мелодии.

Я шла медленно, будто примеряясь к новой версии себя. Люди, витрины, велосипеды, собаки, уличные музыканты…

И вдруг – знакомый голос.

– Эли?. Это правда ты?

Я обернулась – и весь мой старый мир накрыл меня волной. Селеста.

Та же пронзительная улыбка, те же огромные глаза, как у героини французского кино. Мы когда-то вместе рисовали, прогуливали уроки литературы и мечтали открыть свою галерею. Она была моей подругой. Настоящей. Пока я не исчезла. Она обняла меня – крепко, по-настоящему. А я вдруг почувствовала, как во мне оттаивают замёрзшие участки души.

– Ты не изменилась. Только тише стала. – Она посмотрела на меня внимательно.

– Я скучала. Мы все скучали. Мы пошли в кафе на углу, с зелёными ставнями и глиняными кружками. Мы говорили почти без пауз. О её новой работе. О моём переезде в Вену. О том, как много она думала обо мне. Я слушала и боялась сказать, что всё это время я не верила, что меня кто-то ещё вспоминает.

– Почему ты мне не писала? – спросила она наконец. Я опустила глаза.

– Я не умела тогда отвечать на свет. Я была слишком погружена в темноту.

Она ничего не сказала. Только взяла мою руку.

Мы прошлись по бутикам – Селеста настояла. Я купила лёгкое платье из шёлка с рисунком оливковых ветвей. Взяла ей – в подарок – брошь в виде птицы с жемчужным глазом. Она засмеялась, как девчонка.

Когда мы вернулись к машине, Селеста обняла меня и прошептала:

– Не исчезай снова. Даже если будет тяжело. Просто пиши. Пусть и в никуда. Письма – это тоже способ дышать.

Вечером, вернувшись в имение, я заметила свет в кабинете Винсента.

Дверь была приоткрыта. Внутри – старинные часы, стопки книг, картина эпохи Третьей республики и… голосище Каспара. Он говорил с кем-то по телефону.

– Нет. Я не доверяю им. И пока я здесь, решения принимаю я. Пусть подождут. Он заметил меня, и его голос стал ниже.

– Позже перезвоню. – Он отключился. – Ты куда-то выходила?

– Прогуляться. Это ещё не преступление? Он подошёл ближе, изучая моё лицо.

– Ты встречалась с кем-то?

– А что, мне положено теперь отчитываться?

– Я смотрела прямо в глаза.

Он чуть наклонился.

– Всё, что касается этого дома, – под контролем. Ты под защитой, но и под

наблюдением. Не забывай.

Я сжала губы.

– А ты не забыл, кто именно выгнал меня пять лет назад?

В его глазах что-то дрогнуло. Но он быстро отвернулся.

– Сейчас другое время. Просто помни: я не прощаю ошибок дважды.

Позже, ночью, я лежала в своей комнате и долго смотрела в потолок.

Мне снилась мачеха – Аннели. Её голос был тёплым, как хлеб.

«Не бойся возвращаться», – говорила она. – «Некоторые дома зовут не потому, что ты им нужен, а потому что в них ещё осталась любовь».

Я проснулась. Открыла блокнот.

И написала первое письмо за пять лет: “Я жива. Я вернулась.

Я снова среди тех, кто когда-то меня изгнал. Но, кажется, это и есть начало.

Письма к себе. К тем, кто ушёл. К тем, кто остался. Если ты это читаешь – значит, я научилась снова дышать.”

Глава 3

Пять лет назад. Санкт-Мориц. Швейцария.

В библиотеке клиники было сыро и пахло заброшенными страницами. Я сидела между полками с томами на немецком, французском и латыни, в сером шерстяном свитере, будто исчезнувшая фигура из старинной фотографии. Он снова был рядом. На этот раз он держал в руках записку, сложенную вчетверо, как всегда. И смотрел не на меня, а на свет, скользящий по корешкам книг.

– Хочешь прочесть? – спросил он.

Я кивнула. Он передал мне бумагу, не разжимая пальцев. Только когда мои руки накрыли его – он отпустил.

“Я не знаю, что спасает меня: люди, книги или ты.

Но если однажды ты исчезнешь – я всё равно буду продолжать писать.

Потому что если я перестану – значит, перестану дышать.”

Я читала вслух, но голос мой дрогнул. Он не спросил, плачу ли я. Просто взял у меня бумагу обратно.

И остался рядом. Молчание стало языком доверия.

Настоящее время. Марсель. Франция. Я проснулась в доме, который всё ещё не чувствовал меня как свою. Ветер с моря бил в ставни, и комнату наполнял запах розмарина и соли. Я тянула время, лёжа под лёгким покрывалом, наблюдая, как ползут солнечные пятна по потолку.

Накануне я написала первое письмо – себе, прошлой. Сегодня мне хотелось написать второе – тому, кто ушёл. Тому, чьи глаза я помнила даже сквозь сны. Но письмо пока оставалось внутри. Не оформленное. Неподписанное.

Я оделась просто – белая рубашка, хлопковые брюки, волосы – в низкий узел. Сегодня я собиралась навестить место, где не была десять лет. Дом Аннели. Маленький павильон, где она когда-то писала свои картины.

Винсент не был дома. Мадлен лишь сказала, что он уехал в Экс-ан-Прованс на переговоры. Каспар – исчез, как всегда.

Я взяла ключ из старой шкатулки и направилась к саду. Павильон был зарос мятой и плющом. Замок скрипнул – внутри всё было покрыто пылью, но воздух… он не был мёртвым. Он хранил дыхание прошлого. Я прошла по деревянному полу, поцарапанному каблуками и краской. На мольберте – пустой холст. У стены – палитра. На подоконнике – засохшая ветка лаванды.

На столе я обнаружила тонкую коробку. Внутри – связка писем. Не моих. Её. Адресат: “К. В.” Дата: пять лет назад… четыре с половиной… ровно перед моим исчезновением. Я села, дрожа. Открыла первое письмо.

“Каспар. Я вижу, как ты закрываешься. Как сталь в тебе становится зеркалом. Но ты не железо, Каспар. Ты мальчик, который когда-то пел мне «Clair de Lune» на фортепиано и думал, что я не слышу.

Не отталкивай Элианну. Она – твоё спасение, даже если ты пока этого не

видишь.” Я читала, и сердце моё пульсировало громче, чем слова.

Аннели знала. Видела. Понимала. Я прочла три письма – и остановилась.

Не могла дальше. Я убрала их обратно, прижав к груди.

И только тогда услышала шаги. Каспар стоял в дверях.

– Что ты здесь делаешь? – его голос был резким, но тише, чем обычно.

Я выпрямилась.

– Я пришла к ней. И нашла письма. Он застыл. На мгновение – потерял всю броню.

– Отдай их, – сказал он наконец. – Они не для тебя.

– Они были спрятаны в её комнате. Сохранились. Может, именно для меня.

– Не считай себя центром её мира.

– А ты не пытайся снова всё спрятать. Она писала тебе. Потому что верила, что ты ещё живой. Не из камня. Мы стояли друг напротив друга, и воздух между нами был натянут, как тонкая нить.

Он сделал шаг ко мне, вырвал коробку, но не открыл. Просто держал в руке, словно доказательство, что он всё ещё может контролировать прошлое.

– Я не запрещаю тебе вспоминать, – сказал он глухо. – Только не делай из этого оружие. Я ушла, не сказав ни слова. Позже в тот же день я сидела в саду, у фонтана, когда подошла Селеста. Она держала в руках сумку с багетом и виноградом.