P.Ж. и Пигмалион. Смарт рассказы

– Так она уже уволилась, сынок, – словоохотливо ответила пожилая женщина за окошком.

–  Как уволилась, еще три месяца назад она к нам на вызов приходила.

–  Повезло тебе, она теперь к себе на родину уехала.

–  В деревню, что ли?

–  Не знаю куда, может и в деревню. Там прожить сейчас, может и легче. Все-таки свое какое, никакое хозяйство.

–  Так она же врач, классный врач, от Бога, заместитель Главного?

–  Так, а что, заместитель?! Даже Главный не знает, где копейку добыть. А дети, хоть и мало совсем, и в деревне есть.

Нетерпение сердца гнало Вована куда-то дальше, он шел машинально, и никак не мог понять, почему ему так не повезло. Одна шестая часть суши, и такая скотская жизнь. Постепенно он дошел до какой-то церкви.

Вован никогда не был верующим, он был обычным советским скептиком на этот счет. Но сейчас какое-то чувство заставило его зайти внутрь, купить восковую свечу и подойти к какой-то старушке с вопросом:

–  Скажите, пожалуйста, а за здравие, куда поставить нужно?

–  За здравие? – переспросила древняя с виду женщина, – сначала зажги, милок, вот об эту горящую, а потом вот сюда поставь, под Богородицу.

Выходя из церкви, Вован понимал всю глупость им сделанного, но как было еще отблагодарить Веру Олеговну?

РОМАРИО И ДЖУЛИЯ

Ни Уильям, ни Шекспир, и ни Джулия Робертс

На диване в комнате сидел немолодой, но и не старый мужчина. В позе, в которой он сидел, трудно было понять какова его фигура. Легкая спортивная майка не скрывала средней величины бицепсы и сильную грудь. Но животик как-то нагло выпирал из-под треников, и уж никак нельзя было понять стройность или кривость ног.

Лицо было не толстым, но и не худым, глаза непонятного серо-буро-малинового цвета, нос с горбинкой посередине, открытый широкий лоб, короткая стрижка на голове. Взгляд очень проницательный и добрый.

Ромарио впал в рассуждалки, держа на коленях ноутбук «Тошиба». Где грань между социально значимым в искусстве и просто самоудовлетворением от радости авторства? Вопрос Шекспира задел его как-то уж очень сильно.

Ромарио всю сознательную жизнь, будучи представителем клана «Коза Ностра», имел возможность часто предаваться творчеству. На жизнь ему хватало. Он сочинял музыку, при чем делал это очень профессионально, так как раньше учился у профессора Винера, также он писал музыкальные спектакли для сцены, но они нигде никогда не ставились ввиду того, что его клан не имел задачи выходить на широкую публику в силу их несколько специфической деятельности.

В последнее время он стал писать рассказы и романы. Все свое творчество он выносил на суд своей семьи и, даже часто, бывал приглашен в сам дом Дона Монтекки! Что еще нужно? А, действительно, что еще нужно? Вот в чем вопрос!

Когда Ромарио брал в руки, например, книгу Александра Дюма, то тут же представлял себе, что он-то Ромарио никому не известен. Только члены его семьи да сам Дон знают, что он интересный автор. Ну и что с того? Если он придет сейчас в любое издательство, то сможет издать тираж только на свои деньги, а зачем?

Ответ сам напрашивался, что издать тираж это значит всего-то лишь в будущем получить снова деньги. Деньги-Товар-Деньги! Карл Маркс! Бизнес, навар, если продал на большее, чем издал. Он не нуждается в деньгах. Но и сидеть в тиши семьи тоже тесно. А почему ему тесно? Значит не только деньги, значит и социально важно быть известным. Может быть, через эту тягу к социальной значимости сама Природа прорастает в умы всех людей мира и делает Мир другим.

Как можно не стать другим, если ежедневно читать и слушать бульварщину. И если нет ничего в альтернативу? Общество скатывается в примитивную безвкусицу и пошлятину, из которой вряд ли произрастут новые Ломоносовы и Фарадеи, Гендели и Бахи.

Ромарио вспомнил недавний разговор с Доном Монтекки.

– Дон, я хочу поставить свой спектакль в Ла Скала.

–  Зачем, Ромио? Тебе мало денег? Я дам.

–  А разве только деньги суть жизни?

– Нет, не деньги, но без них нет вкуса жизни.

–  Ну, вот увидеть свой спектакль на сцене и есть вкус жизни, Дон.

– Давай мы поставим твой спектакль на домашней сцене, у нас во Дворце?

– А кто о нем будет знать? Семья?

– А тебе мало? Если нужны деньги, то нужно ставить в Ла Скала, а так зачем?

–  Известность.

–  Семье не очень полезна известность, достаточно, что о нас излишне хорошо информированы правоохранительные организации.

–  А если мое имя будет ассоциироваться в умах людей не с кланом «Коза Ностра», а просто с Ромарио? Талантливым музыкантом и писателем-сценаристом?

–  Подумай сам, Ромио, ну что это тебе даст. Семье точно ничего не даст. А тебе?

–  Не знаю, Дон. Знал бы, действовал бы наверняка, а так не знаю.

–  Давай у нас во Дворце поставим, пригласим певцов из Ла Скала. За деньги любой, хоть Карузо, если бы был жив, споет любую галиматью. Не обижайся, я не о тебе, я вообще.

–  Я не обижаюсь. Я же не слепой и не глухой, я вижу, что члены семьи с интересом слушают и читают меня.

ΞΞΞ

В концертном зале Дворца семьи «Коза Ностра» собралось человек 200, практически все главные лица клана. На сцене была поставлена опера Ромарио «Деньги – это все?!». В главных ролях пели самые знаменитые певцы и певицы Ла Скала. После представления, успех был потрясающим, вызывали на бис, орали – «Браво, браво…»

–  Пиши еще что-нибудь, Ромио, – сказал после этого ему Дон Монтекки. – Снова поставим.

–  Спасибо Дон, я действительно очень тронут Вашей заботой о моем ощущении вкуса жизни. Но ведь то, что я показал в своей опере, должно стать известно и другим.

–  А им итак все это известно. Коррупция, предательство, убийства, что здесь не известно?

–  А зачем тогда огромное число художников, писателей, композиторов? Если всем все известно?

–  Я не философ, не знаю, Ромио. Пиши дальше, жизнь сама все решит.

ΞΞΞ

Джулия совершенно случайно была приглашена одним из сыновей членов «Коза Ностра» на премьеру оперы Ромарио. Постановка хоть и была приватной, семейной, но это же не был закрытый съезд семьи, на котором обсуждались сложные ситуации их бизнеса.

Джулия села со своим молодым человеком в середину. Она была очень складная, стройная, не высокая и не маленькая для женщины. Небольшие, но выпукло-остренькие груди, золотые кудряшки на голове, чуть с горбинкой, итальянский носик. Яркие, глубоко карие глаза, четкий овал лица с ясным ощущением, как эротичности, так и смелости натуры Джулии. Особенно привлекательной была та часть, что ниже талии – и не широкая, и не узкая, и фигуристая и не выпяченная, так и хотелось обнять эту молодую женщину вокруг талии, а ладонь положить чуть-чуть ниже и ниже…

Она была в клане «СИЭНЭН», но здесь на спектакле она не представляла телевидение, а была просто частно приглашенной.

ΞΞΞ

–  Чао, Ромио, я – Джулия, я в восхищении от твоей оперы, – сказала при встрече, после того как их познакомил тот парень из клана Дона, Джулия.

–  Мне очень приятно. Я тронут Вашим искренним чувством к моей работе.

– Знаете, я убеждена, Вам нужно выйти на арену.

–  Мне тоже так кажется, но я не знаю зачем?

–  Для удовлетворения чувства славы! Я обожаю славу. Сцена это как алкоголь и даже как наркотик.

–  Вы выступаете?

–  Да, на телеканале «СИЭНЭН», а Вы не видели?

–  Я не смотрю телевидение. Там сплошная бульварщина.

– А что плохого в бульварщине? Ее смотрят и потребляют миллиарды!!!

–  А зачем?

–  Я об этом не думаю. Я балдею от славы.

–  Ну, может мне и попробовать?

–  А чего пробовать, я представлю Вас своим менеджерам, у нас скоро будет идти прямой репортаж «Из-за стекла» и я могу с Вами там поучаствовать.

– Вы со мной? Да мы едва знакомы.

–  Вот прямо в программе и познакомимся. Вот мой сотовый, звоните, не пожалеете. Слава это прикольно! Чао.

ΞΞΞ

– Санто, на этот раз занавески закрой, а то этот Ромио скромняга, и мне будет трудно с ним. Когда к нему придет слава, тогда раскроешь. Снимай скрытой камерой, – давала указания Джулия своим операторам телевидения.

–  Сделаем, Джу.

…– Добрый вечер, дамы и господа, сегодня мы вновь продолжаем прямой показ спальни-гостиной Джулианы Комадо. – Она выводит на арену славы новое имя – Ромарио Монтекки Пятнадцатый!

Ничего не подозревающий Ромарио скромно зашел в большую залу, которая представляла собой все сразу. В середине стоял огромный письменный стол с дорогими письменными наборами, рядом с ним богатые кресла ручной работы, чуть поодаль стояла широкая, видимо мягкая, кровать с альковом. Рядом притулились зачем-то биде и унитаз, так ему показалось, но и вправду, они были отделены только стеклянной перегородкой от кровати. Это ему показалось несколько странным. Но так все было очень пристойно.

Внезапно зашла Джулия.

–  Ну, как готов к славе, Ромио?

–  Она что, как по заказу сюда приходит?

–  Да, мы из «СИЭНЭН» – боги, и легко делаем славу любому. Чуть позже нас, и, главное, тебя увидят не менее миллиарда человек.

ΞΞΞ

…Меня всегда удивляло желание людей смотреть такие безнадежно дебильные программы как «Окна», «Дом», «За стеклом» и тому подобное. Что здесь интересного? Зачем мне знать, что кто-то с кем-то нетрадиционно сочленяет свои половые органы, а кто-то кому-то изменяет, а еще кто-то кого-то сдает. Для опыта? А в чем опыт? Если я это вижу на сцене, в театре, в опере, читаю художественно написанную книгу, то, прежде всего на меня действует не схема, не остов, а то, как подано это сюжетное действие.

Если я слушаю оперу, то, прежде всего я слушаю музыку, а уже потом проникаюсь остовом сюжета, понимаю то, что, в действительности, я итак знаю. И каждый знает из своей жизни, что такое измена, подлость, секс, коррупция, убийство, смерть. Так что интересного в телешоу, в котором тупо показывают то, что и так каждый сам лично знает? Это бульварщина, это потакание низкопробным желаниям толпы, в которую сливается сидя у экрана телеящика каждая, в своей спальне, индивидуальность.

Ничего здесь нет, кроме желания сломить денег. В процессе показа этих шоу обильно идут реклама за рекламой, то есть деньги к деньгам! «Капитал» Маркса – в действии! А как же капитал доброты, капитал человечности, капитал интимности? Жизнь одновременно интимна и социальна. Разве можно выходить из равновесия в этом балансе. Только истинно художественное творчество не выводит нас из равновесия, а делает духовно богаче, а не бульварщина, которая фактически отбрасывает нас назад в дикость, если таковая когда-нибудь была…

ΞΞΞ

После длительного разговора Джулии с Ромарио об опере, премьера которой состоялась во Дворце семьи «Коза Ностра», просмотра видеозаписей отрывков из оперы, Ромарио стал все больше и больше удивляться, когда же их начнут снимать. Но Джулия постепенно присела к Ромио на опасно близкое расстояние.

–  Скажи, дорогой, зачем тебе, чтобы нас снимали? Разве тебе плохо со мной?

–  Нет, Джу, с тобой хорошо и интересно. Ты так внимательно посмотрела видеозаписи. Честно говоря, мне нужно в туалет.

–  Так вон унитаз.

–  Но все видно!

–  Я не буду смотреть. Отвернусь. А больше никого нет.

–  Отвернись. Я быстро.

Возвращаясь к столу, за которым они сидели, Ромарио вдруг увидел, как Джу влюблено на него смотрит:

–  Ты знаешь, Ромио, давай отложим славу. Ведь нам так хорошо вместе.

–  Хорошо, это точно. Я давно не любил женщин, которые бы мне так нравились.

–  Ты такой тонкий человек, такой душевный и интеллигентный, что мне так бы хотелось заглянуть в тебя еще глубже, может быть наша любовь станет такой же яркой, как и у Ромео с Джульеттой.

Она прильнула к Ромарио своей грудью. Ромарио не был женат, и поэтому его ничего не останавливало. Он быстрым движением расстегнул бюстгальтер и, сняв его, просто впился засосом в правую бледно-загорелую грудь с огромным коричневым кругом вокруг соска. Джу обвила его шею руками и стала целовать в лоб, в губы, в подбородок…

–  Но что дальше? Я так не могу, – неожиданно протрезвев, сказал Ромарио, отстраняя девушку.

–  Не бойся, сейчас я не могу забеременеть.

– Я не об этом, меня это не волнует. Если я тебя полюбил, то дети от тебя мое первое желание. Я хочу знать, как ты относишься к браку?

–  Я не замужем. Я свободна, как птица, по крайне мере, сейчас.

–  А раньше?

–  Ну что раньше, раньше это не интересно. Ты меня хочешь?

–  Да, но как мы будем дальше?

–  Дальше к тебе придет слава, и ты бросишь меня, так как она тебя уведет от меня, как это уже было не раз.

–  Ты что, многих прославила, а сама несчастна?

–  Почему несчастна, ты просто не смотришь телевидение, что крайне редко, а так бы ты не спрашивал кто я такая, я очень знаменита.

–  Чем?

–  Своими передачами «Из-за стекла».

–  Нет, я не буду участвовать в этой бульварщине.

–  Не будешь и не надо…

Она осталась в одних полупрозрачных трусиках, под которыми сразу появились эти видимые всегда только на одну треть острого треугольничка вертикальные складки на гладкой и нежной, по-видимому, коже. Ромарио быстро разделся до трусов.

–  Я сейчас, не смотри, – и Джу быстро направилась в прозрачную кабину с биде.

–  Я понял, – и Ромарио быстро лег в постель, но так, что он не видел из-за спины стеклянный туалет.

Теперь, когда он был готов к сексу, он уже не вспоминал, что туалет прозрачен. Мало ли, что бывает в этой жизни, да ничего особенного, если учесть, что комната явно для двоих, кругом все задрапировано и интимно. Ему уже расхотелось идти в студию для съемок, и он крикнул, не оборачиваясь:

–  Я не пойду на съемки, мне с тобой очень хорошо!

–  Конечно, милый. Слава подождет!

Джу, совершенно обнаженная, шла к кровати, тоже сделал и Ромарио. Все горело в нем, но он уже не был тем юнцом, который пылко набрасывается на «жертву» и кончает ее, как голодный волк. Нет, он понимал толк в этом интимном деле.

Они расположились на действительно мягкой и удобной для лобызаний кровати. Сначала стало прохладно, и они накрылись легким, но теплым, одеялом. Началась такая приятная в своем будущем продолжении любовная игра.

–  Не хочешь ли пить? – спросила Джу.

–  Можно.

–  Вон возьми что-нибудь в холодильнике.

Совершенно обнаженный, а кого теперь стесняться? Ромарио медленно прошелся к холодильнику, открыл его и долго изучая стоящие в нем напитки, достал пару баночек с Джином «Гордон».

–  Будешь?

– Да.

Обратный путь к кровати, уже пора переходить к делу. Джу тоже вся в огне. Одеяло уже мешает, он сбрасывает его на пол. Слышны пока еще только тихие, но так радующие его, стоны знаменитой, как она сказала, телеведущей. Волны шестого чувства постепенно начинают одолевать и его. Нужно передохнуть. Нельзя так сразу, Джу может обидеться.

–  Давай еще за питьем схожу? – останавливаясь, говорит Ромарио.

–  Только не долго, я уже не могу долго ждать.

– Конечно, Джу.

Не смотря на желание, Ромарио очень грамотно делает перерыв, ходя снова к холодильнику и обратно. Он медленно через соломинку потягивает джин из банки. Джу лежит на спине рядом. Она уже почти готова.

Все. Пора довершать начатое. Тело Джу извивается, как змея, под натиском Ромарио, она уже почти кричит от радости неизбежно приближающегося максимума. У Ромарио только одна мысль, успеть ее, Джу, завершить, не дай Бог все испортить своим ранним финалом. Но все хорошо, неожиданно ее тело обмякает, Джулия замирает и тихо-тихо говорит, пока он также быстро заканчивает свою работу:

–  Ничего подобного у меня в жизни не было, я просто счастлива!

… Они снова сидят одетые за столом и пьют лимонад.

–  Выходи за меня замуж, – говорит Ромарио.

–  А как же слава? С женой ты не сможешь. Слава это отсутствие всего личного, в том числе и жены.

–  Почему? На людях слава, а спальне – жена.

–  Ты ошибаешься. Слава будет и в спальне.

–  Как?

–  Очень просто, папарацци везде, они будут преследовать тебя даже в спальне, даже в туалете.

–  И что, никак нельзя добиться середины?

–  Можно, но для этого нужно умереть. Только мертвые срама неймут.

– Не может быть все так жестоко? Неужели негрязная слава только мертвым?

В это время, как по мановению волшебной палочки, открылись все-все драпировки и Ромарио вместе с Джулией оказались в центре огромного зала, в полностью прозрачном кубе. На них восхищенно смотрели сотни пар глаз, многие почему-то рыдали, не то от счастья, не то от зависти, что оказывается можно все-таки искренне наслаждаться любовью, а не имитировать это прекрасное чувство.

Толпа каких-то безумцев, а теперь все было отлично слышно, скандировала:

–  РО-МА-РИ-О и ДЖУ-ЛИ-Я!!!

Ромарио впал в шок. Такой подставы он никак не ожидал.

–  Они видели нас в постели?

Джулия загадочно посмотрела на него, и ловко улизнув от ответа, продолжила свой, как теперь стало очевидно, прямой репортаж «Из-за стекла» Спальни Джулии Комадо…

Ромарио вспомнил, что он не просто Ромио, он из клана «Коза Ностра», разве можно было так дать себя провести, как идиот клюнул на крючок телевидения, этого пошлого и очень вредного информационного нарыва. Как быть? Встреча с Доном ничего не сулила хорошего. Как был прав Дон, когда говорил ему, что сцена для шутов, и он теперь шут, а не знаменитый писатель и автор оперы, да, но ведь и с оперой знакомили зрителей. Он тоже об этом вспомнил? Теперь, если оперу поставят в любом театре мира, на нее просто будет не достать билетов. Опять «Капитал» Маркса?!

Разве ему нужно такая слава, а какая нужна? Ответа не было. Джу его не обманула, славу она ему сделала, при чем любую, только он не понял, зачем она ему теперь, когда он опозорил семью?

–  Джулия, где здесь выход?

–  Сейчас пойдем вместе, ты просто пупсик, я тебя люблю…

…Неожиданно свет стал гаснуть и сцена, на которой, как теперь понял, выступал Ромарио с Джу, медленно стала опускаться куда-то вниз. Потом остановилась, и они оказались в рабочем помещении, где суетились десятки людей, обслуживающих шоу.

К нему подошел сам Дон Монтекки:

–  Ну что, хлебнул славы?

–  Не беспокойтесь, Дон, я найду способ смыть позор…

– Да никакого позора, – перебил его Монтекки, – это я все устроил. Главное теперь, тебе переодеться и загримироваться. Иначе не выйдешь на улицу.

–  Почему?

–  Слава, это и есть слава, спроси у Джу.

–  Да, я уже привыкла, – в тон продолжила Джулия, – сейчас буду делать не то, что хочу, а то, что придется делать, некуда просто деться. Хочешь, присоединяйся?

–  Но мы же ведь, полюбили друг друга?

Джулия вспомнила, как ей было хорошо с Ромио, как он ее любил!!! Вдруг слава, которая уже не один год просто съедала все ее существо, стала такой ненужной и противной, как остатки соуса на рыбьем жире от очень вкусной тресковой печени в банке.

–  В гримерку! – скомандовала она.

ΞΞΞ

Двое счастливых и влюбленных, никому, слава Богу, не известных, вышли из служебного подъезда телестудии, около которой стояло просто море обезумевших фанатов, скандирующих: