Полная версия
Русский шлейф Шанель. Неизвестная история знаменитой француженки
Елена Гетьман
Русский шлейф Шанель. Неизвестная история знаменитой француженки
© Е.А. Гетьман, текст, 2025
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025
* * *Маме
Габриэль Шанель, октябрь 1936 года, Париж
«Каждый западный человек должен сам попробовать на вкус «славянский шарм» и понять, что это такое. Я уже покорена».
Коко ШанельЕсли мы откроем любую книгу-биографию Шанель, мы обязательно найдем там русскую главу. Русские друзья, русские мужчины Шанель, русская аристократия, «Русские сезоны», русские манекенщицы, «русские» платья-рубашки, и так далее, и так далее.
Но русское – не просто в отдельных эпизодах жизни Шанель. Русская тема – одна из самых ярких и важных, которую совершенно невозможно отменить или не заметить и которая пронизывает всю историю Шанель. И, конечно же, выходит за рамки одной главы. Русская тема Chanel стоит того, чтобы посвятить ей целую книгу.
Предисловие
То, что было до…
Вопреки общепринятым правилам повествования, начнем знакомство с самой знаменитой женщиной ХХ века с конца. Коко Шанель умерла 10 января 1971 года в возрасте восьмидесяти семи лет в своем скромном двухкомнатном номере на кровати с русской иконой в изголовье и строчеными по долу хлопковыми, словно монастырскими, простынями. Да и весь номер, где она провела последние годы жизни, больше напоминал келью, нежели апартамент шикарного парижского Ritz. Мансардный этаж, белые стены, минимум мебели – только самой необходимой, и стопки книг, некоторые – прямо на полу.
Но как же так, удивится читатель, ведь принято считать, что самая богатая женщина Европы, каковой слыла Габриэль Шанель в годы ее мировой славы, занимала фешенебельный люкс отеля с видом на Вандомскую площадь. Почему же в старости она изменила своим привычкам? Причина, может быть, в деньгах?
Разумеется, нет. И чтобы понять это, теперь уже необходимо вернуться к началу ее пути, к первым шагам величайшей self-made woman XX века, главной эмансипэ своей эпохи. К началу ее жизни, которую невозможно представить без русского влияния.
В этом повествовании мы с вами лишь слегка коснемся подробностей детских и юношеских лет Габриэль, безрадостно прошедших в сиротском приюте при монастыре Обазин. Вкратце ее печальная история общеизвестна. Оставшись без матери в двенадцать лет, она была отправлена в приют родным отцом, который тут же исчез из ее жизни в неизвестном направлении и навсегда. Участь брошенной всем миром сиротки грустна и понятна, но Габриэль уже в детстве была не из тех, кого можно надломить. А тот факт, что в одном приюте воспитывались еще девочки и из богатых благородных семей, вообще заслуживает внимания. Эти счастливицы отличались от брошенок тем, что их отправляли в монастырь всего лишь для обучения – так было принято в те годы. И платья у них были не монашеские, из грубой колючей шерсти, как у Габриэль, а из мягких дорогих тканей, отделанные тонкими кружевными воротничками. На фоне простушек, таких как Габриэль, они смотрелись настоящими аристократками.
Именно оттуда, из Обазина, ведет свое начало тяга Габриэль к высшему обществу и аристократии, к которым она будет стремиться особенно в начальные годы своего восхождения на вершину. Аристократии, которой она хотела стать ровней во всем.
Впрочем, ни первый мужчина Габриэль, сыгравший очень важную роль в ее жизни, – Этьен Бальсан (к нему вернемся в конце книги), ни второй – ее величайшая трагическая любовь и, можно сказать, ее Пигмалион Артур Кэйпел Бой, не являлись принцами крови. Хотя оба были из очень богатых семей и ни в чем не отказывали Шанель.
Выйдя из монастыря в обычную взрослую жизнь, Габриэль познакомилась с Этьеном Бальсаном, офицером-кавалеристом из семьи богатого фабриканта и землевладельца, бонвиваном и ловеласом. И провела несколько лет жизни в его поместье. Не как жена, а как любовница, украшающая бесконечный досуг ничем не занятого богача, любителя лошадей и шумных вечеринок.
Последовавшая через несколько лет встреча с Боем (так называли друзья Артура Кэйпела), богатым, но незаконнорожденным наследником английского сэра (его мать Берта Лорен, к слову, была француженкой), изменила и саму Шанель, и ее жизнь. Именно с Боем она начала заниматься самообразованием, обретать уверенность в себе и нащупывать желание создавать что-то самой. Именно любовь к Бою сподвигла ее стать независимой от него в деньгах и добиться своего собственного успеха.
Нужно сказать, что сам Бой, который был, безусловно, влюблен в Шанель, не то чтобы стыдился ее, когда не брал с собой на приемы и светские премьеры в Оперу, но и не стремился афишировать их связь. Они вообще нечасто куда-то выходили вместе, даже в ресторан порой приезжали по отдельности. Габриэль не могла не чувствовать этого. Она настолько любила Боя, что прощала ему все, но не была глупа, чтобы не понимать, что он не спешит демонстрировать ее как свою ровню, появляясь с ней в обществе.
Не будучи аристократом, Бой, как шептались многие за его спиной, а некоторые знали наверняка, был внебрачным сыном знатного англичанина (ходили слухи, будто он являлся бастардом самого короля Эдуарда VII, но по более вероятным данным – одного из богатейших английских банкиров) и именно поэтому был всячески опекаем высшим светом и вхож в него, хотя титула и не имел – незаконнорожденным он от отца не достается, как известно. Более того, он сам был всячески озадачен тем, чтобы титул обрести, женившись, например, на девушке благородных кровей. Поэтому Артур Бой никогда не обещал Габриэль замужество – это не входило в его бизнес-планы. Но и расставаться с ней не желал. В итоге он женился на Диане Листер, урожденной Рибблсдейл, ее близким родственником был лорд Ловат, шотландский аристократ, обладающий большим влиянием в Палате лордов, что было крайне важно и для Артура лично, и для его бизнеса. Ранив своей женитьбой Шанель в самое сердце, он все же умолял ее продолжить их отношения и дальше. И она согласилась.
На фоне этих любовных интриг и разочарований протекал главный период становления Габриэль Шанель как модельера и кутюрье. Бой, словно замаливая перед ней свою вину за невозможный ни при каких обстоятельствах брак, ни в чем не отказывал ей в материальном смысле. Даже больше. Он в нее поверил, как в личность – неординарную и способную достичь чего-то. Чего – решила сама Габриэль, начав изготавливать шляпки и открыв в 1909 году небольшую мастерскую на бульваре Мальзэрб в холостяцкой квартире своего прежнего любовника Этьена Бальсана, который ей любезно помог в этом. Затем уже при активной финансовой поддержке Артура Боя в 1910 году появился первый шляпный салон Chanel на улице Камбон, 21. Позже, в 1913-м – первый настоящий бутик в Довиле, на главном курорте парижской знати. И, наконец, в 1915-м – первое ателье haute couture в Биаррице, куда съезжались на отдых не просто богатые буржуа, но и аристократки из близлежащей, некогда монархической Испании. Они все заказывали себе платья у Шанель.
Улица Камбон, дом 31 – сердце и главный адрес Дома Chanel, где расположен не только легендарный бутик, но и ателье haute couture, личные апартаменты Мадемуазель и знаменитая лестница в зеркалах
Впрочем, главным символом успеха Габриэль стало приобретение ею в 1918 году уже на собственные средства огромного особняка в Париже на улице Камбон, 31, где расположился основной бутик Chanel с мастерскими, ателье, салоном haute couture и личными апартаментами Мадмуазель. Этот адрес и по сей день является сердцем империи, созданной когда-то Шанель.
Внезапная трагедия чуть было не разрушила устоявшийся status quo в жизни Габриэль. В 1919 году в автокатастрофе погибает Бой. И для Коко наступает черное время депрессии, в которую она впала, страдая от потери любимого мужчины. Какое-то время она оставалась в добровольном заточении на своей вилле «Миланез» близ Парижа, которую она сняла ранее специально для уединения там с Боем и которая хранила еще его запах – там они провели много счастливых дней и ночей. Это было их почти семейное гнездышко. Когда Боя не стало, она первым делом приказала затянуть все стены и даже потолок ее спальни черной тканью – так сильна была боль утраты главного человека в ее жизни.
Спасла ее от погружения во мрак полного безразличия Мися Серт, ее подруга. Вместе со своим мужем, известным эксцентричным художником из Испании Хосе-Марией Сертом, они увезли Коко в путешествие по Венеции в надежде развеять ее мрачные мысли. Именно там, в Венеции, и началась русская история Шанель.
Знаменитая лестница в зеркалах в главном бутике на улице Камбон, 31, в Париже – словно символ восхождения Габриэль Шанель, шаг за шагом, ступень за ступенью, в течение всей ее жизни, на самую вершину успеха
ДОВИЛЬ. ГРУСТНАЯ СУДЬБА ПЕРВОГО БУТИКА ШАНЕЛЬ
Моей школой был Довиль…» – писала Коко Шанель в своих воспоминаниях.
Действительно, как кутюрье Габриэль Шанель началась именно в этом прелестном курортном городке в двух часах езды от Парижа.
История самого Довиля тоже не обошлась без русского влияния. Слава этого небольшого, но самого буржуазного из всех городов Франции началась во второй половине XIX века, когда брат императора Наполеона III, герцог де Морни, по настоянию своей русской жены Софии Трубецкой вложил деньги в развитие города.
Сначала была проложена железная дорога до Парижа, следом построены казино и ипподром. И в это же время в городе началось бурное строительство вилл для отдыхающих, открылись лечебные ванны, была обустроена очень широкая и длинная набережная из знаменитых сегодня на весь мир planches – дощечек. Чуть позже, в 1911–13 годах, открылись фешенебельные отели «Нормандия» и «Рояль», в порту появились яхты богатых французов и англичан. И именно в это время в Довиле началась большая эпоха моды от Шанель. Здесь открылся ее первый бутик одежды в 1913 году…
Сюда на выходные и каникулы традиционно выезжала и продолжает выезжать вся парижская знать – Довиль до сих пор остается одним из самых респектабельных курортов Франции (его даже в шутку называют 21-м округом Парижа из-за близости к столице и из-за того, что у многих зажиточных парижан имеются здесь летние квартиры или дома, как у нас дачи). А тогда, более 100 лет назад, это был и вовсе центр загородной светской жизни богатых французов, приезжавших сюда из столицы на скачки и на прогулки по атлантическому побережью…
В центре города, на улице Гонто-Бирон, совсем рядом с казино и шикарным отелем «Нормандия», в котором Коко Шанель и Артур Кэйпел снимали апартаменты, летом 1913 года и появился первый бутик Gabrielle Chanel, где продавались не только шляпы, как прежде в крохотном ателье и маленьком шляпном магазинчике Шанель в Париже, но и созданные ею первые модели одежды.
Идея открыть здесь настоящий бутик принадлежала Бою, он верил в Коко и всячески ее поддерживал. Он и нашел это место. Средства тоже были его. Однако уже через год Коко смогла ему все вернуть сполна – так успешно шли ее дела. Потом, позже, Бой скажет ей: «Я думал, что дарю тебе игрушку, а подарил свободу…»
Первый бутик Chanel нарушал всякие правила и нормы магазинной торговли того времени. На его витрины были выставлены не только шляпки, но и коллекция тельняшек из непородистого джерси, полосатые рубашки, туники под пояс, брюки. Шанель, работая в бутике или гуляя по городу, сама носила эти же модели, как бы рекламируя их. Ее компаньонками и помощницами был верная подруга Адриенна (которая вообще-то была ей тетей, хоть и с разницей в возрасте один год) и младшая сестра Антуанетта. Они помогали управлять Коко бутиком и выполнять заказы клиенток. А их с каждым днем становилось все больше.
Так в наши дни выглядит первый бутик Chanel, который открыла Габриэль Шанель в 1913 году в Довиле
В 1914 году Шанель уехала из Довиля – ей нужно было возвращаться в Париж, оставив бутик на попечение своих доверенных. Однако в 1925-м магазин прекратил свою работу. Вероятно, потому что Шанель была слишком занята и изменениями в своей личной жизни, и своим главным бутиком и ателье на улице Камбон, 31 в Париже. А бутику в Довиле уделялось все меньше внимания, и, в конце концов, он был закрыт. Впрочем, возможно, тому были и иные, не известные нам, причины.
В 2017-м мне довелось побывать в Довиле, и, конечно, я не могла не пойти на улицу Гонто-Бирон, тем более что это самый центр города. И как же грустно и печально было увидеть первый бутик Chanel, который сегодня совсем неприметным теснится в ряду соседствующих с ним модных магазинчиков, с заколоченной наглухо дверью, и разве что нарисованная еще Карлом Лагерфельдом афиша-витрина с портретом Мадмуазель напоминает о том, где начиналась легенда.
Хотя сам город нет-нет да и навеет мысли о Шанель, которая вдохновлялась его набережной из тех самых planches; его рыбаками, выходящими в море в черно-белых полосатых джемперах, которые благодаря Шанель стали всеми любимыми тельняшками; его кафе, среди которых возьмет да и мелькнет название Gabrielle с огромной черно-белой фотографией Шанель внутри.
Жаль, что Довиль, именем которого названы духи и сумки, которому посвящаются коллекции одежды и о котором снимают фильмы, сегодня всего лишь прошлое, перевернутая страница в истории Шанель. Хоть и не перестает от этого быть частью великой эпохи легендарного кутюрье…
Глава 1
«Чему я научилась у русских»: Дягилев и его балет
«Когда я увидела дягилевский балет, я решила, что буду жить тем, что люблю»
Коко ШанельОни просто подсели за их столик. Коко, Мися и ее муж Хосе-Мария случайно увидели на террасе венецианского кафе Сергея Дягилева и великую княгиню Марию Павловну Романову за дружеским завтраком. И решили к ним присоединиться. Мися была знакома с Дягилевым уже давно, с 1908 года, с его первых появлений в Париже в качестве импресарио русского балета. К моменту их случайной встречи в Венеции «Весна священная» на музыку гениального Стравинского уже была поставлена в Париже, уже прогремела, уже была освистана, а затем обоготворена публикой. Париж уже видел на сцене неподражаемую русскую балерину Анну Павлову, афиши к выступлению которой рисовал Жан Кокто.
Шанель с Дягилевым прежде знакома не была, но, конечно, была наслышана о том, что он творил своими «Русскими сезонами». Об этом гудел весь Париж. Она даже кое-что видела из его гениальных творений. Это было еще во времена их романа с Боем. Он привел Коко на спектакль «Шехерезада», который поразил ее совершенно: не только музыкой и новым танцевальным рисунком, но и декорациями. Их к тому балету создал художник Лео Бакст – еще один известный русский, к нему мы вернемся чуть позже.
Но по-настоящему ошеломил ее Вацлав Нижинский – главная звезда русских дягилевских балетов. В нем была заключена неистовая, почти таинственная сила, сводившая с ума тех, кто видел его в танце – безудержном, сильном, до последнего издыхания. За кулисами его в прямом смысле отливали холодной водой, чтобы он приходил в себя – так он отдавался целиком и полностью балетной роли. Его знаменитый прыжок на розово-лиловых афишах Кокто, казалось, знал наизусть весь Париж. И все – благодаря Дягилеву, у которого не было другой цели в жизни, кроме как заставить всех, весь Париж, а значит, весь мир полюбить русский балет.
Мися не раз помогала Дягилеву финансово, поскольку и сама была далеко не из бедной семьи, а выйдя в раннем возрасте замуж за финансиста Таде Натансона (правда, этот брак не был последним в ее жизни), стала до неприличия богатой и могла позволить себе меценатство как одно из развлечений. Другим развлечением в ее жизни было издание журнала La Revue blanche, где печатались культурные новости Парижа, ни одна из которых не обходилась без ее участия – Мися была звездой светской жизни тех лет. Другим удовольствием Миси было обращение в чью-либо музу – то Тулуз-Лотрек, то сам Ренуар восхищались ею, создавая ее портреты, которые впоследствии будут признаны шедеврами и которые сегодня знает весь мир. Каждую неделю она собирала в своем доме невероятно роскошные вечера, куда почитали за честь быть приглашенными все парижские светские личности и представители золотой богемы.
Но главной страстью Миси были нужные знакомства со всеми нужными, важными и богатыми людьми Парижа. Казалось, она знала абсолютно всех, она знала все сплетни и тайные истории Парижа, была посвящены во все секреты и интриги самых влиятельных людей города. И если уж не сама помогала Дягилеву, когда в очередной раз ему требовались средства на новый проект, то всегда знакомила его с теми самыми нужными людьми – богачами, готовыми стать постоянными меценатами или просто разово пожертвовать крупную сумму на искусство. А Дягилев все заработанные и полученные деньги, собранные по сусекам, по щедрым друзьям и благотворителям, тут же спускал на балет, на костюмы, на оплату декораций, на гонорары артистам и новые постановки и снова оставался без денег, да еще и должным кредиторам, арендаторам, поставщикам и так далее и так далее. Дягилев был абсолютно одержим делом всей своей жизни – русским балетом, расходуя на него все свои возможности, средства и силы.
В Венеции началась русская история Шанель
Портрет С. П. Дягилева с няней, Лев Бакст, 1906 год, Государственный Русский музей
Картина признана вершиной портретного творчества Льва Бакста. Художник писал портрет более двух лет, потому что Дягилев постоянно был в разъездах и, кроме того, по словам самого Бакста, «отвратительно позировал» – об этом он жаловался в письме своей жене.
Работа была начата в апреле 1904 года в Петербурге. Следующие сеансы проходили летом в Финляндии, где дописывались голова и часть фигуры.
Заканчивался холст в начале 1906 года снова в Петербурге, тогда и появились интерьер квартиры Дягилева и фигура няни на заднем плане как метафора его прошлой жизни, детства в Перми, резко контрастирующего с последовавшим блистательным петербургским периодом.
А потом был Париж, объединивший узами дружбы и Бакста, и Дягилева, и Коко Шанель, ставшую до конца жизни великого русского импресарио его лучшей подругой.
И теперь, в дни того случайного знакомства Шанель с Дягилевым за столиком венецианского кафе, импресарио снова был на мели, по старой привычке перебирая в разговоре с Мисей всех богатых друзей в поисках тех, кто мог бы вложиться в новую постановку «Весны священной», которую он задумал.
На молчаливую портниху, подругу Миси, Дягилев почти не обратил внимания во время той встречи. А вот ее он поразил с первой минуты. Особенно его глаза, как писала позже Шанель в своих воспоминаниях: «Умные, полные восторга и тоски. Ни у кого, даже у русских, которым вообще свойственно несочетаемое, я больше таких глаз не видела. Он словно умолял и насмехался одновременно, смеялся и плакал, гнал и звал к себе».
Красивый, слегка вальяжный, со своей фирменной седой прядью на фоне смоляных волос, он сразу покорил Коко, но навсегда остался для нее просто другом, зато каким! Его же личную жизнь она никогда не обсуждала, для нее он был лишь феноменальный гений, прославляющий и продвигающий русский балет. Впрочем, Дягилев был не просто гений в своем деле. Кроме одержимости балетом он обладал даром собирать вокруг себя всю богему тех лет. Пикассо, Жан Кокто, Лео Бакст, русские аристократы в эмиграции, да и весь русский свет, оказавшийся так или иначе в Париже в те годы, крутился вокруг Дягилева.
И вот Дягилев снова, как, впрочем, и всегда, искал деньги, пока без особых успехов, на новую постановку «Весны священной». Шанель решила для себя, что поможет ему поставить новую «Весну…». Для кого она это сделает? Для Дягилева и русского балета или больше для себя? Чтобы почувствовать себя меценатом чего-то грандиозного и масштабного? Позже, в своих воспоминаниях, она признается, что, скорее всего, тогда это было важно, в первую очередь, для нее самой.
Через некоторое время после их знакомства и возвращения в Париж, не говоря никому ни слова о своем решении, даже близкой подруге Мисе, Габриэль предстояло вручить Дягилеву чек на триста тысяч франков. Баснословная сумма по тем временам. Он даже чуть опешил и будто бы не верил в такую щедрость, пока не обналичил деньги в банке.
А что же Коко попросила взамен? Всего лишь его молчание. Никто не должен был знать, откуда средства на постановку. Впоследствии от ближайшего друга и Дягилева, и самой Коко, танцора балета Сержа Лифаря она узнает, что именно это и настораживало и даже пугало Дягилева – что Шанель ничего не просит взамен и, более того, настаивает на анонимности своей помощи.
Правда о колоссальных суммах, которые она жертвовала на русский балет, всплыла много лет спустя. Борис Кохно, личный секретарь Дягилева, вел все записи, в том числе о поступивших средствах. После его смерти дневники были выкуплены с аукциона, тогда-то и обнаружились эти сведения. Но не раньше, как и обещал Дягилев, ставший впоследствии для Коко настоящим искренним другом. Она ласково звала его Дяг, или просто Серж. И в дальнейшем всячески пыталась помогать и лично ему тоже. Хотя он упорно сопротивлялся, норовя все имеющиеся в его распоряжении средства снова спустить исключительно на балет.
Известен забавный случай, когда Шанель решила подарить Дягилеву шубу. Его прежняя была такой изношенной, что годилась только моли на съедение, как шутила острая на язык Габриэль. Тем более, что импресарио русского балета должен выглядеть презентабельно, считала она совершенно серьезно. Но Дягилев категорически отказался от шубы в качестве подарка и отдал Коко за нее деньги. Которые она сразу же передала как очередной взнос на русский балет.
Впрочем, Шанель помогала русскому балету не только деньгами. Она шила костюмы для постановок. Так, все костюмы к балету «Голубой экспресс» были изготовлены Шанель. Премьера его состоялась в июне 1924 года на одной из самых элегантных сцен Парижа в театре «Шанз-Элизе». Спектакль был показан в рамках театральной программы VIII Олимпийских игр, проходивших в тот год во Франции, и стал важнейшим ее событием, на котором присутствовал даже барон де Кубертен, возродивший современную Олимпиаду.
Парижанам не нужно было объяснять название балета. Все знали, что «Голубой экспресс» – это новый роскошный поезд, курсировавший между столицей и Лазурным побережьем и привозивший туда богатых курортников в поисках шикарных летних развлечений. «Голубой экспресс» стал в своем роде актуальной модной сатирой на прожигателей жизни. В этом новаторском балете словно не артисты танцевали в костюмах Шанель, а настоящие спортсмены и спортсменки – в спортивных трико и туфлях для тенниса или гольфа. Например, персонаж «Красавчик» выступал в костюме, неотличимом от майки атлета, а «Игрок в гольф» носил твидовые брюки, пуловер и носки в полосочку – как у обычных гольфистов тех лет.
Хотя артисты балета, конечно, были самые настоящие. Главную женскую партию исполняла Бронислава Нижинская, родная сестра Вацлава Нижинского, до революции выступавшая в Мариинском театре и получившая вместе со своим братом Вацлавом классическое балетное образование в санкт-петербургском Императорском театральном училище (ныне имени Вагановой). К слову, Нижинская была и первой в истории балета женщиной-хореографом, начав с этой постановки, а затем поставив на балетной сцене еще много спектаклей.
Другую партию танцевала Лидия Соколова. Балерина с русскими именем и фамилией, на самом деле, была английской танцовщицей по имени Хилда Маннингс. «Русской» ее сделал Дягилев – одним своим решением, просто заявив ей перед началом премьерных спектаклей: «Я написал на ваших карточках «Лидия Соколова». Надеюсь, вы окажетесь достойной этого имени, которое принадлежит одной великой русской балерине. И вот что еще важно. Усвойте, пожалуйста: отныне вы – русская и всю жизнь были русской».
И тема спорта – главная в этом спектакле, которая тогда, в эпоху возрождения Олимпийских игр, была очень остра и своевременна, и костюмы танцоров – на грани воображаемого и реального, как бы и не балетные костюмы вовсе, а самая обычная спортивная одежда из джерси – все это в очередной раз сделало балеты Дягилева сенсацией. Использование бытового, светского костюма почти в неизменном своем виде в балете стало очередным прорывом – и в моде, и в танце. Именно после этой постановки «отношения между балетом и модой узаконились», как писали тогда журналисты.