Человек All-inclusive

Анна Ивашкина

Человек All-inclusive

Свободен лишь тот, кто может позволить себе роскошь не лгать.

Альбер Камю

Пролог

Дым над Босфором

Предзакатный холодок цеплялся за каменные громады Стамбула, смешиваясь с соленым дыханием Мраморного моря. Над бухтой Золотой Рог висела дымка, окрашенная в нежные, почти прозрачные персиковые тона заходящим солнцем. Огоньки на минаретах Сулеймание, первые стражи ночи, медленно гасли, растворяясь в этой влажной пелене.

У перрона вокзала Сиркеджи, будто сошедший со страниц старого романа или пожелтевшей гравюры, замер легендарный «Восточный экспресс». Его вагоны, выкрашенные в глубокий, почти ночной синий цвет, отполированы до зеркального блеска, казалось, впитывали и хранили вековые тайны.

Пронзительный, тоскливый свисток паровоза разрезал сырой воздух, эхом отдаваясь под каменными сводами вокзала. Это был не просто сигнал отправления; это был зов в путешествие, пересекающее не только страны, но и границы человеческих представлений о свободе и ее иллюзиях, о роскоши и ее истинной, порой горькой, цене.

На перроне царила предотъездная суета. Носильщики в чуть потертых, но не потерявших своего изящества ливреях ловко управлялись с дорожными сундуками и саквояжами. Пассажиры – мужчины в дорогих пальто, женщины в мехах, в ногу с сезоном и модой, – торопливо прощались или нетерпеливо поглядывали на вагоны. Провожающие – их взгляды были сложной смесью зависти, облегчения и легкой грусти.

Здесь собрались те, кто мог позволить себе билет на поезд-легенду, в эту «золотую клетку» на колесах, где мир, казалось, был подан к их ногам с табличкой «все включено». Но если оторвать взгляд от блеска вагонов и сверкающих пуговиц ливрей, за оградой вокзала проступал иной мир: мир простых людей и офисов, смутные очертания ночлежек, ржавые скелеты заброшенных товарняков, силуэты людей, начинавших свой тяжелый день задолго до рассвета.

Два мира, разделенные лишь полосой асфальта и толщиной кошелька, смотрели друг на друга через призму мучительного парадокса: как роскошь, изобилие, гарантированный комфорт могут ощущаться тюрьмой? И как нужда, борьба за существование, могут нести в себе смутное, но упрямое подобие свободы? И есть ли чистая свобода, отделенная ото всего, что ее определяет или ограничивает в обыденном, простом мире людей и вещей?

С глухим стуком сцепились вагоны.

«Восточный экспресс» медленно, словно прогуливаясь по бульвару, тронулся с места.

В купе первого класса, затянутом в теплую полутьму предзакатного часа, Мэри, закрыв глаза, прислонилась лбом к прохладному стеклу.

Весь долгий путь из Петербурга ее не отпускала навязчивая мысль о странном, почти абсурдном противоречии современного бытия.

Мир предлагал невиданное, немыслимое ранее изобилие – больше, чем человеку объективно нужно для выживания, комфорта, даже для определенного уровня счастья. Но вместо ожидаемой легкости, радости, ощущения полета, люди все чаще чувствовали себя загнанными в угол, опутанными невидимыми, но прочными нитями обязательств, тревог, социальных ожиданий, страха потерять накопленное. Как те несчастные обитатели пятизвездочных отелей «все включено», которые могли лить слезы у открытого бара только потому, что виски оказался не того года выдержки, а омар на шведском столе – недостаточно крупным. Изобилие оборачивалось новой, изощренной формой рабства.

Бесшумно, словно тень, возник проводник. На серебряном подносе он нес всякие милые дополнения, что традиционно подаются к кофе в Турции и две крошечные фарфоровые чашечки с густым, черным турецким кофе, от которого тянулся ароматный пар. Проводник поставил чашечки с кофе, вазочки со сладостями и стаканы с чистой водой на стол и также бесшумно удалился.

Мэри открыла глаза. Она заметила, что у нее появилась попутчица. Это была молодая женщина, с лицом, отмеченным усталостью, но с живым, наблюдательным взглядом. Она, не дожидаясь помощи проводника, завершала укладывать в багажный отсек средний по объему кожаный чемодан со складной ручкой и маленькими колесиками, который был щедро, почти вызывающе, оклеен яркими наклейками: «Не тормози!», «Свобода внутри», «Дорогу осилит идущий». В ее точных, размеренных движениях чувствовалась привычная деловая собранность.

– Яна, – улыбаясь, представилась она и протянула руку для приветствия.

Голос был знакомым, с петербургским прононсом. – Юрист-медиатор. Еду в Париж… как это ни парадоксально звучит, отдохнуть от людей. Точнее, от тех, кто яростно, до ненависти, сражается друг с другом за квадратные метры. Устала быть вечным арбитром в их бесконечных битвах за обладание. – Она внимательно посмотрела на Мэри. – Мы ведь знакомы? Семинар по конфликтологии в СПбГУ… года три назад?

Мэри широко улыбнулась, мягко пожала Яне руку. Узнавание было приятным и неожиданным.

– Мэри. Да, точно! И я юрист! Какая встреча! И я из Питера – в Париж. – Мэри слегка смутилась и отвела взгляд в сторону.

Она кивнула на чемодан с наклейками. – «Свобода внутри»? Интересный девиз».

Яна улыбнулась, маленькие лучики разошлись от уголков ее глаз:

– Чемодан – наследство от старшей сестры. – Она сделала глоток крепкого кофе. – Мы с тобой, кажется, купили билеты в одну золотую клетку, не сговариваясь. Из одного города, в один поезд, в одно купе.

Случайность? Или знак?

Глава 1

Билет в золотую клетку

Мэри провела пальцами обеих рук по бархатистой обивке кресла, ощущая подушечками микроскопические трещинки – свидетельницы бесчисленных путешествий. Ее взгляд упал на билет, лежащий на столике – тот самый, который она получила вместе с наследством дедушки. Он был не просто дорогим, он был последним подарком человека, заменившего ей родителей.

«Мари, – писал дедушка в письме, которое она перечитывала уже десятки раз, – жизнь слишком коротка, чтобы копить деньги и бояться их потратить. Часть наследства ты должна использовать на путешествие. Не на что-то полезное, а на то, что заставит твое сердце биться чаще. Возможно, это будет твой единственный шанс увидеть мир без оглядки на счета и обязательства».

Мэри долго выбирала, куда отправиться. И когда она увидела рекламу путешествия на поезде «Восточный экспресс», то поняла – это оно. Поезд, который когда-то вдохновил Агату Кристи, символ роскоши и тайн. Дедушка одобрил бы ее выбор.

Напротив, Яна устроилась с привычной деловой собранностью, но в ее глазах читалась усталость. Она собрала билет, паспорт, рекламные проспекты, полученные при посадке в поезд, аккуратно сложила их в папку для бумаг, закрыла на молнию и убрала на полку. В руках у Яны остался чуть помятый конверт – письмо от отца, которое было доставлено вместе с билетом, практически накануне ее отъезда: «Верно, чтобы не успела передумать». – поняла Яна.

«Яна, ты всегда была рациональной. – писал отец. Но даже самый прочный корабль нуждается в порте. Этот билет – мой подарок тебе. Отдохни. Хотя бы раз в жизни – без планов, без дел. Твой отец».

Яна не хотела ехать. Она привыкла все контролировать, а здесь – полная зависимость от маршрута, расписания, услуг. Но отец настоял. «Завод не рухнет без тебя», – сказал он.

И вот она здесь, в купе первого класса, с чемоданом, оклеенным бунтарскими наклейками сестры, и с ощущением, что сделала что-то не по правилам.

– Ты тоже не сама покупала билет? – спросила Мэри, заметив, как Яна прячет письмо.

– Отец. Сказал, что я «перегораю». А тебе кто?

– Дедушка. Вернее, его наследство. Он завещал мне потратить часть денег на путешествие.

Яна улыбнулась:

– Значит, мы обе здесь по чужим указаниям. Ирония в том, что нас заставили купить и принять свободу.

– Или дали шанс ее почувствовать, – добавила Мэри.

– А что, если этот поезд – не про свободу, а про очередную клетку? – спросила Яна, глядя на золотые буквы меню с «гарантированными» блюдами. – Мы заплатили (или за нас заплатили) за то, чтобы нас обслуживали. Но разве это не форма зависимости?

Мэри задумалась:

– Созвучно моим ощущениям. Но может быть дело не в обладании чем-то, а в том, как ты распоряжаешься возможностями? Дедушка мог оставить мне квартиру или акции. Но он выбрал путешествие. Он хотел, чтобы я ощутила жизнь, а не просто владела чем-то.

– Мой отец, наверное, думает так же, – вздохнула Яна. – Но я не уверена, что смогу просто «наслаждаться». Я всегда ищу подвох, скрытые условия.

– Потому что привыкла все контролировать.

– А ты нет?

Мэри склонила голову набок:

– Профессия. Всех подозревать, все проверять. Но мне повезло, я выросла с дедушкой, который коллекционировал моменты, а не вещи. Он говорил: «Свобода – это не счет в банке, а умение потратить себя на что-то настоящее».

Яна посмотрела на свой чемодан с наклейками «Свобода внутри»:

– Моя сестра говорила то же самое. Но она уехала в Южную Америку с рюкзаком, а я осталась «управлять активами». Кто из нас свободнее?

– Ты здесь, – улыбнулась Мэри. – Значит, шанс еще есть.

Пока они разговаривали, мимо купе прошел мужчина в безупречном костюме, с презрением разглядывающий других пассажиров.

– Вот кто сам купил билет, – шепнула Яна. – И теперь требует, чтобы все соответствовало его ожиданиям.

– Потому что он заплатил, – кивнула Мэри. – А мы… Мы получили подарок. Может, поэтому нам проще увидеть за блеском что-то еще?

Яна задумалась:

– Интересно, много ли здесь таких, как мы? Тех, кто не купил билет, а получил его?

Поезд набирал скорость. За окном промелькнули унылые окраины. Низкие, облупившиеся дома, кучи мусора у заборов, ржавые остовы брошенных товарных вагонов, похожие на скелеты гигантских чудовищ. Дети в потрепанной, не по размеру одежде гоняли обшарпанный мяч по пыльной, вытоптанной земле. Их смех, звонкий и беззаботный, не был слышен сквозь мерный гул поезда. Немая картинка, болезненный контраст с уютом, тишиной и предсказуемым комфортом их купе.

Мэри указала пальцем на противоположный берег пролива, где в последних лучах заходящего солнца сверкали стеклянные громады небоскребов, символы нового богатства.

– Смотри. Вот он, идеальный «all-inclusive» по-турецки. С этой стороны – реальность, неприкрытая, грубая: нищета, ежедневная борьба за кусок хлеба. А с этой – искусственно созданный рай: бескрайние бассейны с шампанским, мир, где каждая мелочь, каждая прихоть уже оплачена… кроме, пожалуй, чего-то самого главного. Кроме души.

Яна кивнула, ее взгляд скользнул по пейзажу за окном.

– Знаешь, кто, по моим многолетним наблюдениям за клиентами в роскошных резортах, самые несчастные люди в таких вот отелях «все включено»? Не те, кто копил на эту поездку годами, отказывая себе во всем. И уж точно не те, для кого такой уровень – привычная обыденность.

Самые несчастные, вечно недовольные – те, кто получил этот «все включено» случайно. Выиграл в лотерею, например. Получил в качестве корпоративного бонуса или щедрого, но нежданного подарка судьбы. Они целый день ноют, что икра недостаточно зернистая или несвежая, что шампанское недостаточно холодное, что солнце слишком яркое или, наоборот, тень от пальмы падает не туда, куда им хочется. Они купили, или им вручили, билет в золотую клетку. Но они не знают, не понимают, что с этой золотой, навязанной свободой делать. Она не приносит радости, она сжигает их изнутри, как непосильная ноша.

Поезд с глухим грохотом нырнул в темный зев тоннеля под стамбульскими холмами. Внезапная, абсолютная темнота поглотила купе. В этой непроглядной мгле экран ноутбука Мэри вспыхнул ярким, холодным прямоугольником, высветив сохраненную цитату, которая казалась сейчас особенной, пророческой: «Обладание всем убивает желание жить».

Слова висели в темноте, как неумолимое обвинение, как внезапно обретенный ключ к той загадке, которую представится разгадать на долгом пути в Париж.

Когда поезд с шумом вырвался на свет заходящего солнца, цитата исчезла, словно растворилась. Но вопрос, который она подняла, остался, витая в воздухе купе, смешиваясь с густым ароматом кофе и респектабельности.

Две женщины из Петербурга, знакомые, но не близкие, случайно сошедшиеся в купе этого синего поезда, смотрели друг на друга. Путешествие в золотой клетке только начиналось, и никто из них не знал, что оно станет не просто трансграничным перемещением, а глубоким, порой тревожным расследованием самой природы того, что люди называют свободой. И что на полустанках и в купе этого поезда их ждут не только меняющиеся пейзажи Азии и Европы, но и тени прошлого, загадочные послания, и жесткое столкновение с иллюзией, мастерски упакованной и проданной под маркой «all-inclusive».

Солнце, окончательно провалилось в персиковую дымку над Босфором. Зажегся свет. Огни настольных ламп залили купе мягким, почти желтым светом.

Стамбул остался позади – не город, а смутное воспоминание о минаретах, сладостях и шуме, растворенное в ритмичном грохоте колес.

«Восточный экспресс» набрал скорость, мчась через холмистые пригороды, оставляя за окном мелькающие лоскуты жизни: чахлые сады и стройные рощи, виллы и покосившиеся заборы, выцветшее белье на веревках и бесконечные разноцветные ковры бурной растительности.

Мэри все еще сидела, прислонившись лбом к прохладному стеклу. Первый глоток турецкого кофе, поданного бесшумным проводником, разлился внутри теплой, горьковатой волной, но не прогнал остатки дорожного оцепенения.

Воздух в купе был насыщенным, почти осязаемым: терпкий дух вековой кожи кресел, сладковато-пряный аромат полированного красного дерева панелей, едва уловимый металлический привкус пыли бесчисленных миль. Это был не просто запах роскоши; это был запах законсервированного времени, истории, запертой в этом движущемся синем футляре.

Яна удобно устроилась на своем диване, подложив под спину подушку и вытянув ноги. В руках она держала тонкий планшет, его экран был погашен. Ее взгляд, острый и оценивающий, скользил по деталям купе: изящной бронзовой ручке двери, матовому стеклу плафонов настольных ламп, безупречной полировке деревянных панелей. Это был взгляд не туриста, а ревизора, привыкшего замечать нюансы.

– Ну что, – нарушила молчание Яна, ее голос звучал уже ровнее, но все еще с легкой хрипотцой. – Наша «золотая клетка» отправилась в путь. Ощущения, коллега? – Вопрос был скорее риторическим, попыткой разрядить тишину, ставшую слишком плотной после всплеска эмоций от встречи и кофе.

Мэри оторвалась от стекла, встретив взгляд Яны.

– Пока только… осознание собственной добровольной изоляции. – Она позволила себе легкую усмешку. – И запах. Сильный запах истории и денег. – Ее взгляд скользнул к багажному отсеку. – Твой чемодан… он здесь как диссидент на партсобрании. «Свобода внутри». Ирония судьбы, да? Особенно в этом контексте.

Яна проследила за ее взглядом и улыбнулась – не широко, а скорее уголками губ.

– Аня. Старшая сестра. Вечный бунтарь, вечный искатель приключений за гранью комфорта. Этот чемодан – ее реликвия. Она не приемлет границ и условностей, постоянно в движении. Для нее свобода – это не количество открытых дверей, а состояние души, когда тебе достаточно самого себя за любой дверью. При этом, ей все интересно. Мы ее зовем ртутным шариком. – Яна улыбалась, но в глазах угадывалась грусть или сожаление. – Я всегда была за правила игры. За договоренности. За предсказуемость. Юрист, что поделать. Но сейчас… Мне не хватает ее непосредственности. Когда она была рядом, мы дополняли друг друга. Теперь вот ее чемодан…

Поезд миновал последние стамбульские пригороды, и за окном развернулась более однообразная, но не менее контрастная картина. Бескрайние поля, подернутые дымкой вечернего тумана, чередовались с промзонами, чернели трубы, мелькали крошечные деревушки с квадратными домами-мазанками с соломенными и черепичными крышами.

Яна смотрела в окно. Дорога, уходящие в ночь пейзажи завораживали, успокаивали.

Мэри задумалась. Мысли унесли ее далеко. Ей 7 лет. Она стоит на перроне большого вокзала. Рядом – маленький кожаный чемодан на двух застежках. В руках у нее книга и большой синий заяц. Уже давно приехал ее поезд, а попутчики разошлись по домам. Одиноко. Холодно. Легкое платьице из белого ситца запылилось. Ощущение одиночества и брошенности накрыло ее, проникло в горло и вот-вот готово было вырваться наружу. Но зареветь не получилось. Большие теплые сильные руки подхватили ее, закружили и притянули к себе: «Здравствуй, Солнышко! – проговорил знакомый голос. «Дедушка! Дедушка, ты?!» – не поверила Мэри.

– Я. – коротко ответил дед – мужчина средних лет, подтянутый, крепкий, в дорожном твидовом костюме.

Они были очень похожи: кудрявые русые волосы, высокий открытый лоб, большие глаза, красивые, изогнутые словно немного удивленные брови, немного вздернутые носы и красивые яркие губы.

– Замерзла? Прости. Сломался автобус. Пришлось на перекладных добираться. Но сейчас я взял такси. Полчаса, и мы дома.

***

Бесшумно, словно материализовавшись из воздуха, возник проводник. На серебряном подносе – две новые порции густого турецкого кофе в крошечных фарфоровых чашечках, два стакана кристально чистой ледяной воды и две миниатюрные шоколадные конфеты в золотой фольге. Молча, с едва заметным профессиональным поклоном, он забрал со стола все лишнее и исчез так же бесшумно.

– Пункт второй расписания «все включено», – засмеялась Яна, беря свою чашку. – Гарантированный кофе по часам. Единственная свобода выбора здесь – пить его сейчас или дать остыть – вот в чем вопрос! – Она сделала глоток, поморщилась от горечи. – Крепкий. Настоящий. В этом точно иллюзии нет.

Мэри последовала ее примеру. Яркий, горький, обжигающий вкус взбодрил.

– Выбор между «пить сейчас» и «пить позже». Не слишком ли узкие границы? – Она развернула конфету, наблюдая, как блестит фольга. – Даже шоколад гарантированно люксовый. Без сюрпризов.

– Без сюрпризов – ключевое слово, – подхватила Яна. – Сюрприз – это угроза системе. Риск. А здесь все просчитано, взвешено, упаковано и гарантировано. Как наши юридические контракты, – она усмехнулась, – только красивее и пахнет.

Их разговор прервал резкий, раздраженный голос, доносившийся из коридора. Дверь в соседнее купе была приоткрыта, и оттуда доносилось:

– …абсолютно неприемлемо! Я платил за премиум-пакет! В описании четко сказано: высокоскоростной Wi-Fi по всему маршруту! А эта черепашья скорость! Я не могу загрузить презентацию! Не могу провести конференцию! Это срыв сделки! Я требую немедленно устранить неполадку! Немедленно!

Голос принадлежал тому мужчине, в безупречно сидящем дорогом костюме, с седеющими висками. Его лицо было багровым от гнева. Перед ним, сохраняя ледяное спокойствие, стоял тот же проводник, который только что принес кофе Мэри и Яне.

– Господин Волков, – голос проводника был ровным, почти монотонным, – я уже докладывал инженеру. Мы пересекаем зону со сложным рельефом, связь может быть нестабильной. Как только выйдем на равнину, скорость восстановится. Прошу проявить терпение.

– Терпение?! – взорвался бизнесмен. – Я заплатил не за терпение, а за конкретную услугу! Ваш «Восточный экспресс» позиционирует себя как образец сервиса! Это безобразие! Я напишу жалобу! Потребую компенсацию!

Дверь в купе прикрыли изнутри, приглушив поток возмущенных тирад.

– Вот он, живой экземпляр, – тихо сказала Яна, кивнув в сторону стены. – «Человек All-inclusive» в миниатюре, сейчас ему не хватило Wi-Fi. Его золотая клетка дала трещину в виде медленного интернета. И для него это конец света. Его свобода передвижения, его роскошное купе, его «все включено» – все обесценилось из-за одной нереализованной «гарантии». Он – идеальный продукт системы. Пленник собственных ожиданий, купленных за большие деньги.

Мэри слушала приглушенные ругательства за стеной.

– Страшно, – прошептала она. – Страшно, когда ты, твое благополучие, твоя жизнь зависят от таких хрупких вещей, как скорость интернета или свежесть икры. Когда потеря маленькой части этой системы благополучия равносильна катастрофе. Это не свобода. Это высшая степень зависимости. Зависимости от комфорта, который должен быть идеальным.

Поезд мчался вперед, унося их вглубь Фракии. Пейзаж за окном стал более однообразным – бескрайние, слегка всхолмленные равнины, редкие перелески, далекие стада овец. Шум колес превратился в монотонный гул, навевающий дремоту или погружение в себя.

Мэри откинулась на спинку кресла, закрыв глаза. Обрывки мыслей крутились в голове. Образы детства, багровое лицо бизнесмена. Дед и этот мужчина – они практически ровесники: дед тогда в тот раз, и сейчас – сосед по купе. И слова. Ее собственная навязчивая мысль о парадоксе изобилия, превращающегося в рабство. Цитата на экране ноутбука: «Обладание всем убивает желание жить». Как это соотносилось с ее собственной жизнью?

Петербург. Офис с видом на Неву. Стабильная, высокооплачиваемая работа в престижной фирме. Квартира в центре. Гарантированное будущее. Все включено в пакет успешного юриста. Все понятно, более-менее предсказуемо. Хотя, конечно, элемент ожидаемой неожиданности всегда присутствует.

Но в какой-то момент эта стабильность, эти маркеры успеха, за которые она так боролась, начинали казаться тесными, чуждыми, чем-то поверхностным, нестоящим каких-либо усилий вообще. Как тот клиент, которого она вела полгода назад – богатый наследник, запутавшийся в паутине своих же активов, доведенный до паники страхом потерять хоть кроху из своего «все включено» наследства. Он плакал в ее кабинете не из-за потери денег, а из-за потери контроля, из-за трещины в идеальной картине привычно обеспеченной жизни. Она тогда смотрела на него с профессиональным спокойствием и внутренним ужасом. Узнавала ли она в нем что-то свое?

Она открыла глаза. Яна сидела, устремив взгляд в окно, но ее лицо было сосредоточено, губы слегка поджаты. Она тоже была погружена в свои мысли.

Конфликтология. Суды. Медиация. Десять лет работы. Сколько раз она сидела между людьми, яростно делящими квадратные метры квартиры, акции компании, антикварный сервиз? Сколько раз слышала: «Это мое! Я имею право! Я заплатил!». Право собственности. Или нет: право собственника. Оно превращалось в навязчивую идею, в оковы, из которых они, собственники, не могли и не хотели выйти.

Они дрались не за вещи, а за иллюзию контроля, за обещание своего места в мире, купленное этими метрами, акциями, фарфором. Они были как пассажиры этого экспресса, готовые устроить скандал из-за Wi-Fi, потому что это нарушало их оплаченный миропорядок.

«All-inclusive» мышление-капсула. И она, Яна, была арбитром в этой битве за обладание, за сохранение их крошечных золотых клеток. Устала. Устала от этой бесконечной возни в клетках. От себя в том числе? От своего собственного стремления к порядку, к предсказуемости, к тем самым «гарантиям», которые теперь казались сомнительными?

– Знаешь, – неожиданно для себя сказала Яна вслух, не отрывая взгляда от мелькающих за окном телеграфных столбов, – иногда мне кажется, что вся наша цивилизация – это гигантский проект «all-inclusive». Мы строим все более надежные клетки: социальные гарантии, страховки, пенсии, системы безопасности, предсказуемые карьерные лестницы. Клетки из законов, правил, кредитов, ипотек. Мы платим за них все больше – деньгами, временем, правами, кусочками души. И называем это комфортом, стабильностью, прогрессом. А потом… – она повернулась к Мэри, – потом мы ноем, что Wi-Fi медленный, что икра не той зернистости, что тень от пальмы падает не туда. Как дети, которым купили самую дорогую игрушку, а они плачут, потому что она не того цвета. Мы разучились цвести там, где посажены. Разучились быть счастливыми без гарантийного талона на счастье.