Любовь с привкусом соли

Валерия Брайт

Любовь с привкусом соли

Глава 1

Всё, что останется после загара

Яна не любила море. Вернее, раньше не любила – до этой поездки, до этого странного, почти нервного решения, принятого внезапно, между двумя глотками дешёвого вина и бессонной ночью. Она купила билет в один клик, с дрожащей в пальцах картой и сердцем, в котором вместо крови пульсировал пепел. Всё казалось чужим, не своим – её тело, её квартира, её жизнь. После двух лет без отпуска, после громкого хлопка двери и такой звонкой, звенящей тишины, которую он оставил за собой, мужчина, с которым она почти построила дом, почти вышла замуж, почти стала счастливой.

– Нет, Ян, я тебя люблю. Просто… пока не время. Давай ещё чуть-чуть подождём.

Она слышала эту фразу снова и снова, будто заело пластинку. Его голос был мягким, как одеяло, но под ним всегда скрывался холод – отстранённость, которая годами подменяла настоящую близость. Но теперь… она больше не хотела ждать. Не видела смысла в будущем, которое вечно переносили «на потом». И больше всего её добила случайность. Та самая. Когда, спустя три месяца после их расставания, она встретила его на парковке у торгового центра – обнимающегося с наигранно смеющейся девицей в топе и с уже округлившимся животом. Он заметил её взгляд, отпрянул, но было поздно. «Не время», конечно. Не для неё.

Так Яна и оказалась здесь. На Кипре. Одинокой. Без плана, без запроса на счастье. Только с электронным ваучером, чемоданом, набитым летними платьями, которые до сих пор пахли тоской, и желанием просто исчезнуть. Исчезнуть из прошлой жизни, раствориться в шуме волн, в шуме чужих разговоров, в тепле, которое не требует взаимности.

Сегодня был третий день. Кожа уже слегка обгорела приятно тянула в области плеч и носа. На шее остался розоватый след от бретелек купальника, под которыми пульсировало солнце. Волосы пахли солёной водой и шампунем с нотками ананаса и ванили. На шезлонге, босиком зарывая пальцы в тёплый, почти горячий песок, она держала бокал розового вина, медленно покачивая им на уровне груди, как будто в этом медленном вращении могла раствориться боль. Рядод, раскрытая книга, которую она не читала. Буквы сливались, глаза скользили по строчкам, но не цеплялись ни за одну. Мысли упрямо возвращались назад, в дом, в кухню, где она когда-то мечтала повесить полку под специи, и в мужчину, который обещал быть, но был только тенью.

На ней было белое кружевное платье, лёгкое, почти воздушное, одно из тех, в которых чувствуешь себя другой. Не женщиной с разбитым сердцем, а кем-то более лёгким, чуть-чуть счастливым. Пусть даже ненадолго. Платье ласкало кожу, ветер скользил под подол, дразня бёдра. Солнце тем временем медленно опускалось в море, оставляя на воде золотисто-медные отблески. Воздух был плотным, насыщенным солью и жаром, пахнущим отдыхом, загаром и какой-то неуловимой свободой. Было тепло. Почти жарко. Но не снаружи, внутри. Там, где всё ещё оставалась боль. Она уже не жгла, не резала, просто пульсировала, как старая рана, затянувшаяся неровно. И с каждой волной, набегающей на берег, казалось, что сердце сжимается чуть сильнее.

Яна сделала глоток, не отрывая взгляда от горизонта. Где-то за спиной звучала музыка из пляжного кафе, лёгкая, попсовая, но сейчас казавшаяся почти утешительной. С каждой секундой вечер накрывал пляж бархатным пологом, и в этом моменте, между светом и тенью, между прошлым и будущим, Яна почувствовала: что-то обязательно должно измениться. Ведь сегодня она впервые не плакала ночью. Сегодня ей впервые стало чуть легче дышать.

– Свободно?

Голос прозвучал сбоку, тёплый, низкий, с лёгкой хрипотцой, вкрадчивый, но без приторной курортной лести. В нём не было ни того наглого самодовольства, которым обычно открывают диалог одинокие мужчины на пляже, ни наигранной вежливости. Просто спокойный голос человека, которому, похоже, действительно интересно, свободно ли место, а не её номер телефона.

Яна подняла взгляд. Рядом стоял высокий мужчина лет тридцати с небольшим. Тёмные волосы, небрежно зачесанные назад, как будто он провёл пальцами по ним, не заглядывая в зеркало. Белая рубашка из тонкого льна, закатанные рукава, лёгкий загар на предплечьях, солнцезащитные очки с прозрачными линзами, в них отражалось небо и немного её. Он не изучал её тело. Не сканировал взглядом грудь или ноги, как делали другие. Он смотрел ей прямо в глаза, уверенно, спокойно, без игры.

– Если ты не начинаешь разговоры с «а ты тут одна?», то да – свободно, – сказала она, чуть прищурившись от солнца, но с лёгкой полуулыбкой.

Он усмехнулся уголком губ, не нагло, а чуть иронично, будто почувствовал тонкую границу, на которую ступил.

– Хорошо. Я как раз сегодня решил не быть банальным.

Он аккуратно опустился на соседний шезлонг, не нарушая её пространства, но достаточно близко, чтобы она почувствовала его запах: смесь моря, древесного лосьона и чего-то едва уловимого, свежего, как утро после грозы.

– Алекс. Из Варшавы. Устал от людей, решил сдаться морю.

– Яна. Из Москвы. Сбежала от людей и от себя, – ответила она спокойно, как будто представлялась, а повторяла себе.

Они обменялись взглядами, и что-то в этом моменте защёлкнуло, как пазл, как щелчок фотоаппарата, как короткий ток по коже. Молчание, которое повисло между ними, не было неловким. Оно было… ровным. Наполненным. Будто каждый из них в последние месяцы говорил слишком много ненужного и теперь, наконец, мог просто быть рядом в тишине, и этого было достаточно.

– Что читаешь? – спросил он через минуту, жестом кивнув на книгу на шезлонге.

Яна опустила взгляд, как будто только сейчас вспомнила о ней. Титульная обложка с золотыми буквами казалась нарочито красивой, слишком глянцевой, чтобы быть честной.

– Книгу, которую выбрала из-за красивой обложки. Как и парня в прошлом, кстати, – бросила она, иронично, но без горечи, скорее с усталостью.

Он засмеялся. Не громко, грудным, бархатистым смехом, который вибрировал, будто камешек, брошенный в гладкую воду.

– Ты выбираешь мужчин по обложке? Хорошо. И как тебе моя? Хотя… нет, не отвечай. Я сам знаю, что идеален, – сказал он с самоуничижительной улыбкой, которая совершенно не звучала как попытка впечатлить.

Яна усмехнулась, искренне, по-настоящему, впервые за последние дни. Улыбка тронула её губы медленно, как распускающийся бутон, и она вдруг поняла, что не чувствует тяжести. По крайней мере, сейчас.

Они болтали до заката. Легко, без надрыва. Он рассказывал, что работает в IT, проектирует интерфейсы, живёт где-то между Варшавой и Лиссабоном, потому что давно работает удалённо, но все равно часто в разъездах. О любимых фильмах, о джазе, который она не слушала, но пообещала попробовать, о любимом кофе: чёрном, без сахара, как у неё. Они обсуждали еду, вино, даже бывших, мимолётно, без имён, без драмы. Просто как два человека, которых жизнь потрепала, но не сломала.

– Я больше не ведусь на сладкие обещания. Ни в отношениях, ни в отелях с видом на море, – сказала Яна, оглаживая край бокала кончиками пальцев.

– А я больше не обещаю. Только делаю кофе и не исчезаю без объяснений, – ответил он, не глядя на неё, а в сторону прибоя, словно это было самым простым и честным, что он может предложить.

И, может быть, именно это, отсутствие давления, играющих ролей и ожиданий, делало этот вечер удивительно спокойным. Убаюкивающим. Как будто весь мир с его болью и сложностью остался где-то позади, а здесь, на краю воды, всё стало легче.

Когда солнце почти скрылось за горизонтом и на пляже начали загораться лампы, Алекс обернулся к Яне.

– Хочешь, провожу до отеля?

– Проводи, – ответила она тихо, почти шёпотом, не с флиртом, не с надеждой, а с чем-то вроде согласия жить сегодняшним вечером.

Они шли молча. Его рука ни разу не коснулась её, и именно этим жестом он сказал больше, чем любые прикосновения. Он не торопил. Не намекал. Просто шёл рядом. Но когда они подошли к отелю, и он, прощаясь, коснулся её плеча, кратко, почти незаметно, по её телу пробежала дрожь. Не от страха. Не от смущения. А от того, как давно никто не прикасался к ней так бережно. Как к чему-то хрупкому, заслуживающему уважения. Без спешки. Без вторжения. Просто был рядом. Он попросил ее номер телефона, а Яна, сама не зная зачем, продиктовала его.

Когда она поднялась в номер, села на край кровати, уткнулась лицом в ладони и глубоко вдохнула, на губах всё ещё оставался вкус… чего-то неуловимого. Морской соли. Закатного воздуха. Или, может быть, чего-то, что могло – только могло – случиться.

И впервые за долгое время она не хотела ни плакать, ни убегать. Только закрыть глаза… и вспомнить.

Глава 2

Соль на губах

Утро пришло слишком рано и слишком красиво. Сквозь открытую балконную дверь в комнату проникал рассвет, мягкий и золотистый, окутывая постель теплом, которое не жгло, а ласкало. Воздух был особенным влажный, солоноватый, с примесью жасмина, кофе и чего-то ещё… ускользающего. Как ощущение, что ты ещё спишь, но уже улыбаешься. Лёгкие занавески шевелились от ветерка, будто танцевали в такт тишине, и Яна лежала, вцепившись взглядом в потолок, ощущая, как впервые за многие месяцы внутри не тревожно. Не пусто. Просто ровно. Спокойно.

Она взяла телефон с прикроватной тумбочки. Одно новое сообщение. От Алекса. Никаких смайликов, восклицательных знаков и глупых добрых утречков. Просто его слова. «Доброе утро. У моря сегодня штиль. Как и у меня внутри. Если ты не против – завтрак внизу».

Она не ответила. Не стала обдумывать. Просто поднялась с постели, закрепила волосы в небрежный пучок, умылась прохладной водой, провела пальцами по лицу вместо макияжа. Накинула тонкий хлопковый сарафан светлый, простой, но в нём тело дышало. И этого было достаточно. Сегодня ей не хотелось быть кем-то другим. Ни идеальной. Ни сильной. Только собой.

Когда она вошла в кафе при отеле, солнце уже струилось через полупрозрачные шторы, окрашивая скатерти в кремово-золотистый. Алекс сидел у окна, лицом к залу, с чашкой чёрного кофе в руке и тем самым взглядом: не жадным, не оценивающим, а сосредоточенным, будто она была не просто женщина, а момент, который хочется сохранить. Он посмотрел на неё и не улыбнулся сразу. Просто замер на секунду, будто проверяя, точно ли это происходит. А потом улыбнулся. Медленно, искренне, всем лицом.

– Я всё ещё рад, что ты не сказала мне «занято» вчера вечером, – тихо сказал он, когда она подошла.

– А я всё ещё не уверена, что стоило говорить «свободно», – ответила она, опускаясь напротив и пряча взгляд за тонкой стенкой чашки с кофе, который он уже успел ей заказать.

Алекс не стал спорить, не стал убеждать. Только чуть кивнул, склонив голову, как будто принимал её сомнение как часть неё самой.

– Знаешь, мне нравятся твои сомнения, – сказал он, опираясь локтями на стол, глядя на неё серьёзно и очень мягко. – В них есть честность. И настоящая женщина. Без масок. Без «всегда уверена». Мне это ближе, чем «всё хорошо».

Яна ничего не ответила. Просто посмотрела на него дольше, чем обычно позволяет себе женщина, которая привыкла защищаться. И вдруг поняла, что ничего не нужно доказывать. Ни ему. Ни себе.

После завтрака они гуляли весь день. Город, привычный, курортный, будто преобразился. Он дышал. Он шептал старой плиткой мостовых, ароматами пряной еды с уличных лавок, лайками местных собак, запахом моря, горячим воздухом, от которого кожа на плечах чуть влажнела. Они шли медленно, не обсуждая, куда и зачем. То по аллее пальм, то по тенистым кварталам с выбеленными стенами, то по кромке воды, где её подол едва не касался пены. Он не отпускал её руку, но и не держал крепко. Просто был рядом. Как опора, которая не давит, а просто есть. Его ладонь тёплая, уверенная. Без пота, без напряжения. Как будто он держал не руку, а её сердце, обнимая не тело, а пространство между ними.

Яна смеялась, не громко, но часто. Иногда просто закрывала глаза и вдыхала воздух, как будто боялась упустить этот день, который с каждой минутой становился всё более её. Не их – её. Потому что в ней просыпалась та Яна, которую она почти потеряла: спонтанная, живая, чуть ранимая, но не сломанная. А он будто чувствовал это. Не спрашивал, не расспрашивал, не тянул за ниточки прошлого. Просто смотрел так, как давно никто не смотрел. Как будто она не нужна ему для чего-то. А просто нужна.

Они сидели на лавочке возле старого кипариса, в руках по рожку тающего мороженого, которое липло к пальцам, оставляя сладкие капли на коже. Алекс негромко читал строки из польской поэзии, с лёгким акцентом, с тем особым тембром, от которого у Яны где-то под рёбрами начинало пульсировать странное тепло. Она смеялась, сначала сдержанно, будто проверяя, можно ли. Потом по-настоящему, искренне, с этим хрипловатым оттенком, который он, кажется, начал уже запоминать. Панцирь, вылитый из боли, из старых обид, из фраз, сказанных в сердцах и услышанных не вовремя, начал плавиться. Не сразу. Не стремительно. Но неумолимо. Как будто его голос, его шутки, его взгляд делали трещины в стене, которую она так упорно строила вокруг себя.