Западный журнал

Томас Вулф

Западный журнал

Примечание к «Западному журналу» Эдварда К. Асуэлла

Когда Томас Вулф отправился на Тихоокеанский северо-запад в начале лета 1938 года, его побудило к этому сочетание сильных мотивов. Он только что сдал издателю рукопись объемом двенадцать миллионов слов. Он устал и хотел отдохнуть. Тихоокеанский северо-запад был единственной частью Соединенных Штатов, которую он никогда не посещал. Наконец, он не утратил чувства удивления, свойственного маленькому мальчику, и хотел прокатиться на поезде с обтекаемой формой.

Приехав в Портленд (штат Орегон), он познакомился с двумя газетчиками, которые планировали совершить автомобильное путешествие по всем национальным паркам Дальнего Запада. Они пригласили Вулфа, который сам не умел водить машину, поехать с ними. Он всегда стремился узнать о своей Америке все, что только можно, и мог опьянеть от новой географии, как от крепкого спиртного. Поэтому, забыв о своей усталости, он отправился с двумя новыми друзьями.

4 июля 1938 года поездка закончилась, и Вулф был в Сиэтле. В этот день он написал мне письмо, в котором в первый и единственный раз рассказал о «Западном журнале»:

«Я уже чувствую себя гораздо лучше, хотя проехал десять тысяч миль, пять тысяч за последние две недели, и увидел сотни новых мест и людей. Пальцы чешутся, чтобы снова писать. В этом путешествии я уже написал пятьдесят тысяч слов. Я предлагаю задержаться здесь еще на пару недель и пересмотреть эти заметки, дополнить их и напечатать в более полном виде. Всю запись я называю просто «Западный журнал». Это действительно своего рода огромный калейдоскоп, в котором, как я надеюсь, удастся запечатлеть целое полушарие жизни и Америки».

Это была часть последнего письма, которое мне довелось получить от Вулфа. Через два дня у него началась пневмония, от осложнений которой он должен был умереть в больнице Джона Хопкинса в течение девяти недель.

Там, в Балтиморе, в то печальное пятнадцатое сентября, через несколько часов после смерти Вулфа, я сидел в больнице и беседовал с членами его семьи. Зашла речь о его неопубликованных рукописях. Я спросил, известно ли им что-нибудь о «Западном журнале». Его мать взялась порыться в его сумках. И вот она – переплетенная бухгалтерская книга, из тех, что используются в простой бухгалтерии; именно в таких книгах Вулф писал свои первые рукописные черновики. Книга была заполнена до последней страницы его почти неразборчивыми карандашными каракулями, а в начале стояло название «Западный журнал». Там не было ни пятидесяти тысяч слов, ничего подобного. Вулф всегда оперировал круглыми цифрами. Когда он говорил: «Я написал миллион слов», он имел в виду: «Я написал много». Когда он говорил: «Я написал пятьдесят тысяч слов», он имел в виду: «Я написал совсем немного; на самом деле я только начал». Это была последняя рукопись, которую написал Томас Вулф.

Журнал «Virginia Quarterly Review», лето 1939 года

Западный Журнал

Ежедневный журнал путешествия по великим паркам.

Стада громогласных Сиу проносятся мимо в беспросветной пустоте. Давным-давно, в анодах безвременного запада человек чувствовал, видел, слышал, думал – или видел их – эти вещи – О время.

Понедельник, 20 июня. Крейтер

Выехали из Портленда ровно в 8:15 понедельника, 20 июня, с Миллером и Конвоем на белом Форде. Проехали с юго-восток на восток по фермерским полям верхней части Уилламетта, огибая гору Худ, которая сияла в лучах яркого солнца. Затем поднялись и пересекли Каскады, и с внезапностью ножа спустились в сухие земли восточного склона. Затем по высокогорному плато, через голые холмы, каньоны и фермы, то тут, то там, и в 12:45 были в Бенде – 200 миль за четыре с половиной часа.

Потом поднялись до Пилот-Батта вдоль города – великая равнина, простирающаяся бесконечно далеко, и неприступная линия Каскадов с их скорбными часовыми: Худ, Адамс, Джефферсон, Три Сестры и все остальные. Выехали из Бенда в три часа дня и проехали по обширным и ровным сосновым лесам более ста миль. Затем спустились в обширную равнинную долину реки Кламат, снова земля Ханаана – дальние хребты бесконечны – Орегон и Земля Обетованная. Мимо индейской резервации – огромные деревья на подходе к парку – затем подъем вверх, вверх и еще раз вверх, и, наконец, невероятный кратер озера. Отель и некая жизнерадостность, несмотря на радушие, – коттеджи, мальчики и девочки из колледжа, которые обслуживают и ждут, – и огромный кратер, холодно мерцающий в невероятном холодном свете. Наконец снова выезд на белом Форде – и лесные рейнджеры внизу. Потом темнота, огромные темные просторы озера Кламат, и, наконец, решение остаться здесь на ночь. Пишу это в 1:30 ночи – и сразу в постель!

Первый день: 404 мили!

Вторник, 21 июня. Йосемити

День гнева: Проснулись в 05:30 – перетащили уставшие кости, и мы снова в пути. Едем из Кламата и примечательна пустыня: шалфейный кустарник, и голые, голые холмы, величественно-вылепленные, кратерообразные, купоросные, лощеные – разнотравье с зарослями великой сосны, и вулканическое оледенение, дьявольское, пустынное, взрывчатое. Развалины усадеб старых поселенцев, города-призраки и мрачные фасады давно забытых почтовых отделений прекрасны в лучах восходящего солнца. Затем пинеленды, каньоны, реки и подъемы, голые кратерные холмы и массы вулканической лавы, вездесущая гора Шаста – гора Шаста все время, всегда гора Шаста – и, наконец, город под названием Уид.

Завтрак в 7:45 в Виде (названным с дорогой радостью), а затем отъезд от возвышающейся Шасты в 8:15 – и подъем, и подъем, и в конце концов – перевалы прекрасных лесистых Сискиус. Теперь вниз, в каньон Сакраменто, и все утро вниз, вниз, вниз, вниз по каньону, и железная дорога змеящаяся, змеящаяся всегда с тысячью маленьких пунктуальных разрывов, и товарные поезда, и локомотивы с кабинами впереди, все внизу, вдоль прекрасного Сакраменто змеящегося, змеящегося, змеящегося. Наконец, город Реддинг и исчезающий лес, исчезающие холмы, исчезающие купы лавы – и почти сразу могучая долина Сакраменто – твердая, как континент.

Все утро мы едем по огромному дну этой равнинной долины. Бескрайние поля заросли соломой, более светлой, чем волосы шведов, и бесконечно далекие и неприступные города, прижавшиеся к горам с обеих сторон, и огромные стада тучных коричневых бычков, пасущихся на светлых от соломы полях. Это сухая земля со странным, жарким, пьянящим ароматом и плодородием. Наконец, гор нет совсем, а есть только огромная, залитая солнцем и жаром, соломенно-светлая равнина и прямое чудо дороги, по которой машина мчится как по волшебству, не чувствуя скорости в шестьдесят миль в час.

В 11:30 короткий привал, чтобы посмотреть на отель – и большие пальмы, и испанская плитка, и арки, и внутренний дворик в отеле, и бассейн. И так снова и снова по огромной, жаркой, светящейся соломой равнине, и огромные поля, скошенные сейчас и разбросанные бесконечными пучками сена, и океанские капли зелени, и дома, и сараи, где есть вода. По мере приближения к Сакраменто земля становится немного зеленее, больше запаха, и дома теперь лучше, и огромные тучные стада бычков неизмеримо больше, и все кажется светлее и больше солнца. Наконец сквозь знойную дымку мы видим склоны Сакраменто. Мы проезжаем по огромному виадуку, затем мимо разбросанных вдали заправочных станций, магазинов с хот-догами, «три маленьких поросенка» и барбекю калифорнийского городка. Потом сразу город, и уже дома, и могучие пальмы, и деревья, и гуляющие люди, и Дом штата с золотым куполом.

Мы едим спагетти в первом попавшемся греческом ресторане и тут же снова выезжаем на дорогу, проезжая улицу за улицей с лиственными деревьями, пальмами и приятными домами. Потом мы выезжаем из города, но теперь мимо нас проносится поток машин, груженых грузовиков и проносящихся с жужжанием легковых автомобилей, и нет больше этих прекрасных пятидесятимильных участков и шестидесяти миль в час. Но мы едем дальше, вниз, через весь хребет штата, с коровами, городами, коровниками и людьми, проносящимися мимо. Сейчас мы находимся в долине Сан-Хоакин, наполненной Божьим изобилием: фруктовые сады, персики, абрикосы, виноградники, апельсиновые рощи, светящиеся маленькие городки, засеянные домами-фруктами, сверкающие в жарком и сияющем воздухе, город за городом, каждый из которых находится в центре Божьего изобилия.

Наконец поворот в Мерседе на Йосемити и снова холмы, кратерные, вулканические, изрытые взрывами холмы. Но знаки говорят нам, что мы не сможем попасть в парк по размытой дороге, если не возьмем гида; и теперь уже слишком поздно, уже пять, а последняя экспериментальная машина уходит в шесть, и мы все еще в пятидесяти милях от нее. Телефонные звонки рейнджерам, суперинтендантам и так далее, заправочная станция и горячие кабины, и конец дня, когда наступила изнуряющая жара, и ветер колышет скверы вокруг кабинок. И вот, наконец, снова в путь. Почти сразу же разбитая земля, соломенно-яркие формочки, подъем на кратерные холмы и вскоре среди них – подъем, подъем, подъем, и вниз, вниз, вниз в приятные лесистые горные складки с маленькими холмистыми городками то тут, то там. Подъем, подъем, подъем, подъем, теперь уже в потрясающие горные складки, тесные, набитые, обрывистые, наложенные друг на друга, вниз и вниз, потом снова вниз по захватывающим дух изгибам, крутизнам и отвесным скалам в каньон, прорезанный на милю ниже огромными лезвиями ножей. Потом внизу закрытые ворота, маленький магазинчик, снова звонки по телефону, темнота и, наконец, успех: под свою ответственность мы можем войти в парк.

И вот, медленно поднимаясь вверх и вверх по размытой дороге, обнаружив, что она не так опасна, как мы опасались, и, наконец, миновав плохой конец, поднялись вверх, теперь уже чисто, и шум могучих вод в ущелье, и отвесная чернота вздымающихся масс, и звезды. Вскоре въезд и домик егеря – и все выше и выше – и сучья деревьев, и скалы над дорогой и над нами, и головокружительные массы, черные как тучи, и ощущение неизбежного ужаса. Наконец, долина Йосемити: дороги темнеют, но теперь уже запах дыма и гигантские палатки, и огромные деревья, и гигантские стены скал, черные как туча, и над небом звездная ночь. Потом лагеря, лодж, сотни молодых лиц и голосов – офисы, здания, магазины, сотни палаток и домиков [Лодж – охотничий домик, часто встречается на западном побережье Америки]. Танцплощадка, переполненная усталыми сотнями – 1200 маленьких продавщиц и стенографисток, школьных учителей и мальчиков, все они, благослови Господь их маленькие жизни, шеи, танцы, поцелуи, чувства и вдохи в кромешной тьме огромных красных деревьев. Шум темного гигантского водопада – и в постель!

535 миль сегодня!

Среда, 22 июня

Проснулись в 7:00 под шум водопада, голоса девушек и суету просыпающегося лагеря. Завтрак в столовой, и снова в путь – на выход из Южной Вавоны, вниз через лесистую местность к предгорьям: блестящая листва кустарниковой сосны, затем синевато-яркое золото лесистого бархата, затем сине-золотая равнина и сине-золотая жара. Но дорога в долину забита транспортом, когда мы поворачиваем и снова едем в горы. Потом генерал Грант, и огромные деревья, и красивые маленькие девочки у дороги. Затем 30 миль по хребту к Секвойям – и генерал Шерман. Потом прямо к другому входу, потом вниз по ужасно извилистой дороге: измученный вид на одиннадцать хребтов, потом низины и Висалия. Затем, уже в темноте, прямо по долине до Бейкерсфилда. Затем на восток и в пустыню через хребет Техачапи – яркий блеск огромных цементных заводов – и вот в 1:30 в Мохаве на краю пустыни. И вот мы уже в постели – и проехали сегодня около 365 миль.