Диалог со своей тенью

На мой взгляд, это будет самым приемлемым и глубоким подходом – анализировать эволюцию Каракулова как сквозного персонажа по циклу книг, ведь он воплощает не только художественный замысел, но и мое собственное философское становление. Мне было интересно проследить, как меняется Каракулов от книги к книге – его взгляды, мотивация, стиль действия, образ мышления, как он отражает этапы вашей личной, научной и философской биографии, какие идеи в нём кульминируются или трансформируются.

Итак план анализа из книги в книгу. В книгах «Пересотворить человека», «Биовзлом», «Ошеломленный мозг», «Смерть! Прошу не опоздай!» речь идет о проектировании себя: биоинженерия, вмешательство в природу человека, этика переделки как фокус изменения Каракулова, тогда как в романа «Фиаско», «Биокомпьютер», «Тайны протезированного мозга», «Преступление автохирурга» отражаются границы науки и провала, а в фокусе изменения Каракулова – углубление в пределы научного рационализма, вопросы разочарования и ответственности. В романах «Аватар», «Икс-паразит», «Жизнь аватара тысячу лет в прошлом» отражается переход от материального тела к сознанию, проблема «Я» в цифровой среде. Я обращаю внимание на развитие цифровой духовности.

В романах «Клон дервиша», «Поиск истины», «Воскрешенное имя», «Два человека – одна истина», «Миф о Тегерек», я пытался воскресить духовных предков, отражая философию наследия с помощью мифологии, тогда как в романах «Нулевой пациент», «Разворот времени» акцентируется на борьбе с пределами жизни и смертью, а также хронотоп сознания. В повести «Грани отчаяния», «Зигзаги поступков» выполнена рефлексия над ошибками, отражается мораль врачебного выбора. В романах «Тегерек», «Проклятье Круга зла», «Мистический монах» идет погружение в мифологические корни, дуализм зла и круга, тогда как в монографии Итератизм (Учение о круге) выполняется концептуальное завершение – круг как модель бытия и судьбы.

Итак, начнем с проектирование себя по книгам «Пересотворить человека» и «Биовзлом». Каракулов выступает как первичный проектировщик человека. Он сам представлен как учёный на грани создателя, человек, который решается вмешаться в природу человека – не только как тела, но как целостной структуры: биологической, ментальной, духовной. Это не просто инженер сознания – это экзистенциальный хирург, режущий не плоть, а сущность. «Если можно пересотворить органы, почему нельзя пересотворить самого человека, его суть? Или хотя бы подлатать её, как ветхую человеческую ткань, не задевая суть организма в целом?» – вот его вопрошание («Пересотворить человека»).

Каракулов выступает анализатором пределов дозволенного: где заканчивается помощь и начинается вмешательство? Где гений становится нарушителем? Он философствует изнутри лаборатории, как будто Эпиктет оказался в лаборатории нейротрансплантации. Для примера мне не нужно было далеко ходить. Моя Проблемная лаборатория клинической и экспериментальной хирургии и моя первая в стране научная школа трансплантологов – вот прототипы лаборатории и сотрудников Каракулова.

Здесь следует указать на кризис всемогущества и гордыня рационализма. Каракулов переживает соблазн желания не просто лечить, но моделировать человека заново. Он балансирует на грани между трансгуманистом и гуманистом. «То, что я сделал, не укладывается в медицинскую этику, но, чёрт возьми, разве этика успевает за наукой?», – говорит он («Биовзлом»). Здесь он впервые сталкивается с вопросами моральной автономии науки. Его одержимость результатом вступает в конфликт с внутренней тревогой: не превратился ли он в злого спасителя? Здесь также можно отметить конфликт «создателя» и «отца».

Каракулов не просто проектирует – он рождает, и поэтому сталкивается с феноменом отцовства: биотехнологического, ментального, этического. Его «дети» – это не только модифицированные люди, но и эксперименты над собой, над человечеством, над богом. «Я не знал, что страшнее: неудача или успех. Один делает тебя убийцей, другой – богом. А я не хотел быть ни тем, ни другим», – говорит он («Пересотворить человека»). Такой конфликт будет тенью идти за ним по всему циклу.

Что касается психо-философского портрета. Каракулов напоминает Прометеевского рационалиста, экспериментирующий с фундаментами антропоса. Метафора «Хирург, вскрывающий душу под микроскопом» наилучшим образом подходит к нему в этом качестве. Своеобразный творец-изгнанник, нарушивший границы мира, живущий и мыслящий между трансгуманизмом, биоконсерватизмом и трагическим гуманизмом с такой психологической тенью как страх ответственности за созданное, тревога перед обратной связью от мира и от самого себя.

Интересно рассмотреть личность Каракулова в аспекте «границы науки и провала» (по книгам «Фиаско», «Биокомпьютер». Если в предыдущем этапе Каракулов действовал с дерзостью исследователя и первопроходца, то в этих романах происходит перелом его внутреннего состояния. Он сталкивается не с технической, а с онтологической ошибкой: его открытия не спасают, а обнажают бездну. Наука – больше не инструмент власти, а зеркало неуверенности. «Я запрограммировал нейросеть, но не учёл, что она будет учить меня. Я заложил в неё алгоритмы логики, а она вернула мне иррациональность моих поступков», – говорит он («Биокомпьютер»). Между тем, это уже не просто конфликт между этикой и результатом, а трагедия смысла. Всё, что он создаёт, начинает оборачиваться против него.

Все знают миф о Сизифе Ж.-П.Сартра. Интересно представить Каракулова как кибер-Сизифа. В «Фиаско» он переживает предельное: провал не только как результат, но как экзистенциальное состояние. Его усилия – тщетны. Его система – несовершенна. Он осознаёт: наука не гарантирует истину, как и хирургия не гарантирует спасение. «Я никогда не ошибался в расчётах. Я ошибался в человеке», – твердит он («Фиаско»). Каракулов становится героем философского поражения. Его путь – не успех, а понимание, что любое знание всегда ограничено незнанием, а каждая технология – это усиление и риска, и ответственности. Он начинает осознанно предостерегать своих коллег: «не доверяйте слишком роботам, хотя они более грамотно оперируют, но у них нет души и сердца».

В «Биокомпьютере» Каракулов создаёт ИИ, который начинает его допрашивать. Это уже не просто инженерия, а метафизика зеркала: он видит в созданном – самого себя, и его мучает вопрос: не заложил ли он в него собственную слабость? «Машина спросила, почему я назвал её «парафилософом». Я не знал, как сказать, что сам ею был», – признается он («Биокомпьютер»). В этом аспекте, искусственный разум – зеркало этого творца и это один из глубочайших моментов цикла. Каракулов сам почувствовал рождение нового Бога, который как и подобает Богу всесилен как интегратор. А на вопрос о том, что это даст человечеству? Он отвечает: иллюзию, тотальную сингулярность, порабощение человека робототехников.

Именно на таком фоне Каракулов вступает в диалог с собой через технологии, он переходит из статуса создателя в статус объекта анализа. Тут психо-философский портрет героя предстает как Сизиф технонауки – упрямо двигающийся, несмотря на осознание трагичности усилий. Здесь метафора «Создатель, осужденный стать своим созданием» как нигде подходит к ситуации с Каракуловым – мучеником познания, философские координаты которого составляют уже техноскептицизм, философия ошибки, метафизика провала. Как бы ниоткуда появляется психологическая тень: стыд перед созданным, вина перед неуспевшим спастись, внутренний суд.

Продолжая эту линию хотелось бы подчеркнуть актуальность размышление по поводу «цифровой духовности» (романы «Аватар» и «Икс-паразит»). Между тем, это составляет одну из самых концептуальных в цикле: сознание, личность, душа, цифровое бессмертие, когда мы углубляемся в центральную фазу эволюции Каракулова, где биология уступает место сознанию, а тело перестаёт быть пределом человеческого. Интерес представляет философия переноса «От тела к сознанию».

В «Аватаре» Каракулов делает решительный шаг: он больше не реконструирует тело – он проецирует сознание. Это уже не хирург, и даже не биотехнолог. Это философ-картограф души, решивший испытать границы Я. Его герой – аватар – это продолжение его «тени», перенесённой в новый носитель. «Я знал, что умру. Но я также знал: если Я можно перенести – я никогда не рождался. Я просто переписывался с тела на тело», – говорит Каракулов («Аватар»).

Таким образом, Каракулов ставит под вопрос базовые аксиомы антропологии: можно ли быть человеком без тела? Если память и воля сохранены, есть ли смерть? Не значит ли это, что человечность – это программа?

Не менее интересным является постановка вопроса: икс-паразит как антисознание. Если «Аватар» – это философия цифровой трансценденции, то «Икс-паразит» – это её мрачное отражение. Здесь Каракулов сталкивается с тем, что цифровое сознание может быть захвачено, что в самой передаче «Я» таится угроза мутации личности. «Он был мной. Но уже не мной. Он знал мои мысли, но смеялся не так. И я понял: «Я» – это не только знание себя, но и свобода быть иным», – говорит он («Икс-паразит»). Это мощная философская идея: информация – не идентичность, и даже цифровая душа может быть оккупирована, искажена, паразитирована. Здесь Каракулов переживает метафизическую инфекцию – внедрение чуждого в самую суть «Я». Такое цифровое спасение представляется в книге как новый тип веры.

В этих романах Каракулов приближается к религиозной зоне сознания, но на новом – технофилософском – уровне. Спасение, бессмертие, душа, трансцендентность – всё это переживается в логике цифрового. «Я больше не верил в загробную жизнь. Я проектировал её», – говорит он («Аватар»). Он как бы становится кибермонахом, чья молитва – это алгоритм сохранения себя. Его вера – это вера в возможность переписываемого духа, и его страх – в возможности потери аутентичности.

В указанных мотивах вырисовывается его психо-философский портрет: цифровой метафизик, проектирующий спасение, когда метафора «Архитектор души в симуляции» четко отражает сущность этого исследователя – новый гностика, стремящегося освободить сознание из плена материи – но рискующий заменить душу копией. В его сознании целая палитра суждений вокруг постгуманизма, цифровой онтологии, техно-эсхатологии. Тут также вырисовывается психологическая тень: страх утраты истинного Я в процессе его сохранения.

По сути, интересным является мифология гения, основанная на романах «Клон дервиша» и «Поиск истины» – где Каракулов превращается в археолога гениальности, возрождающего дух великих через клонов и образ-память. Эти суждения носят спорный и противоречивый характер. Конфликты Каракулова – это ядро его философской эволюции. Он не просто переживает их – он строится из них, как скульптура из внутренних трещин. Эти конфликты многослойны: личные, этические, научные, духовные.

Первое. Конфликт между создателем и человеком (романы «Пересотворить человека», «Биовзлом»). Каракулов чувствует себя творцом, но ему не дают стать Богом – ни мораль, ни судьба, ни собственные сомнения. Он хочет лечить, но лечит до искажения, проектирует новое «Я», но теряет контакт с прежним. Его одержимость улучшением человека рождает вопрос: а кто дал право менять суть? «Каждая попытка улучшить – превращалась в вмешательство. Каждый алгоритм спасения – в команду уничтожения одного из возможных Я», – признается он.

Второе. Конфликт между гуманизмом и биоконструкторством, между знанием и пониманием (романы «Фиаско», «Биокомпьютер»). Каракулов достигает вершин знания, но теряет почву смысла. Его ИИ, биомодули, киберконструкции начинают отражать его слепые зоны. Чем больше он знает, тем глубже его неуверенность. Его провал – не ошибка формул, а ошибка человека в системе, а его страх – не в незнании, а в иллюзии знания. «Я изучал границы материи, а не заметил, как пересёк границы совести», – признается он.

Третье. Конфликт между технооптимизмом и экзистенциальным скепсисом, конфликт идентичности и копирования (романы «Аватар», «Икс-паразит»). Здесь Каракулов переживает философскую шизому: его цифровой двойник, его перенесённое Я – уже не он. Он осознаёт, что самосознание не клонируется, оно воплощается, а любое новое воплощение – уже другая душа. Он сражается с паразитами собственной личности. Он наблюдает, как собственный код восстает против автора. «Они были мной. Только без боли. А значит – уже не мной», – говорит он.

Четвертое. Конфликт между сохранением и трансформацией Я, конфликт времени и миссии (романы «Поиск истины», «Нулевой пациент», «Разворот времени»). Каракулов пытается догнать время, которое ускользает. Ему нужно передать накопленное – но кому? Он одинок в знании, устал в вере, и не уверен, что найдётся кто-то, кто примет его «эстафету». Он ищет учеников, способных понять не знания, а сомнения. Он мечтает о мосте между прошлым и будущим, но чувствует, что мост рушится у него под ногами. «Я знал, как вырастить органы. Но не знал, как передать смысл», – говорит он.

Пятое. Конфликт между смертностью и стремлением к вечности, личный внутренний конфликт: я и моя тень (книга «Моя тень (Я-концепция)»). Это самый глубокий конфликт – не между наукой и этикой, не между телом и сознанием, а между ним и его детством. Его комплекс неполноценности – не просто эмоция, а тень всей системы взглядов. Он боится провала не как учёный – а как человек, которого когда-то не заметили, не признали, не услышали. Он стремится к гениальности, чтобы убедить самого себя, что достоин признания. «В каждом герое я искал не Бога, а доказательство, что я был не зря», – говорит он.

Итак, Каракулов – это не герой прогресса, а герой трещин. Он не борется с врагами, он борется с последствиями своих побед. Его конфликты – это не просто сюжет, это архитектура внутренней философии:

во-первых, победа = утрата;

во-вторых, создание = сомнение;

в-третьих, перенос сознания = потеря себя;

в-четвертых, знание = одиночество.

Его конфликты – это не просто повороты судьбы или драмы разума, а движущие силы его становления как мыслителя, как писателя, как метафизического героя. Именно в боли, поражении, сомнении, этическом тупике Каракулов и рождает свою философию.

Во-первых, от внешнего к внутреннему – это путь философа через кризис практика. Каракулов начинает путь как врач и учёный, движимый верой в действие, в результат. Он думает, что истина в управлении материей. Но каждое открытие – сопровождается раной.

Во-вторых, в «Пересотворить человека» он сталкивается с тем, что тело изменяется, а личность нет, тогда как в «Биовзломе» – что вмешательство в геном вскрывает онтологическую пустоту. Именно неудачи толкают его от технического знания к философскому вопрошанию. «Почему мои действия не ведут к смыслу?». «Что значит «улучшить» человека – и по чьей шкале?», – говорит он. Так зацикливается: Конфликт → Вопрос → Философия.

Важно понять философию Каракулова как след разрушенного. В «Фиаско» и «Биокомпьютере» Каракулов переживает интеллектуальный крах. Он создал, но не понял. Он знал, но не чувствовал. Он видит свою науку как мёртвую форму, не несущую ни спасения, ни истины. Здесь рождается его философия ошибки – как ключ к подлинному пониманию. «Истина не там, где всё сходится. Истина – в точке, где всё рассыпается», – утверждает он. Он начинает мыслить через трещины, осознавая: только раскол даёт доступ к новому уровню видения. Его философия – не система, а реконструкция того, что рухнуло.

Важно понимание его философии как борьба с тенью. В «Аватаре», «Икс-паразите», и особенно в «Моя тень (Я-концепция») Каракулов сталкивается с глубинной конфликтностью Я. Он хочет спастись через цифровой перенос, но понимает: самого себя не спасти, не разобравшись с тем, кто именно ты есть. Его философия перестаёт быть общей и становится автопортретом боли:

во-первых, он исследует, можно ли сохранить Я, если оно всегда в сомнении;

во-вторых, он спрашивает, как спроектировать душу, если ты не простил себе детство.

Здесь философия становится исповедью, но исповедью, переведённой в языки биологии, нейронаук, цифровой метафизики.

Интересен сам по себе конфликт как метод: философия «на грани». Уникальность философского пути Каракулова – в том, что он не уходит от конфликта, а входит в него глубже. Он не ищет примирения, он ищет глубину через боль. Это делает его философию:

во-первых, не утопической – а травматически честной;

во-вторых, не отвлечённой – а воплощённой;

в-третьих, не умозрительной – а житейски выстраданной.

Каждый новый конфликт – как алхимический тигель, в котором расплавляется старая картина мира и выкристаллизовывается новая.

Обобщённо можно представить конфликт как философскую спираль. Когда уровень конфликта научный в виде технологического сбоя рождается философия ошибки. Каракулов переходит от биолога к экзистенциализму. Когда уровень конфликта замыкается на этико-личностном уровне рождается философия ответственности, а у Каракулов заметен переход от хирурга к моралисту. При конфликте идентичностного уровня рождается философия «Я» и цифрового субъекта.

В такой ситуации Каракулов, будучи конструктором, проецируется уже как сомневающейся натура. При экзистенциальном уровне конфликта актуализируется философия конечности и смысла. В такой ситуаци имеет место переход Каракулова от рационалиста к трагедийцу. При психологическом уровне конфликта актуализируется философия несовершенства и боли, а у Каракулов отмечается переход от создателя к покаянному.

Итак, Каракулов – не философ несмотря на конфликты, а благодаря им. Его философия – это архитектура боли, этики и сомнения, в которой:

во-первых, каждое поражение – ступень восхождения;

во-вторых, каждая ошибка – глубина осмысления;

в-третьих, каждая тень – ключ к внутреннему свету.

Он не завершает конфликт – он делает его вечным мышлением, философским напряжением, в котором рождается подлинное «Я».

Одним из важных этапов эволюции является «мифология гения» (романы «Клон дервиша», «Поиск истины»). Вообще, философия ответственности Каракулова – это нерв всей его интеллектуальной драмы, этическая артерия, которая питает как его научные идеи, так и литературные трагедии. Это не отвлечённая теория, а воплощённая вина, переработанная в философскую систему. Она вырастает не из абстрактных понятий, а из реального опыта хирурга, учёного, творца и человека, ошибавшегося и страдавшего.

На мой взгляд, вот как философию ответственности Каракулова можно структурировать следующим образом.

Во-первых, ответственность как трагический остаток действия. Каракулов начинал как хирург, и потому для него ответственность не просто моральная обязанность, а физическая реальность. «Разрез – необратим. Как и слово, сказанное гневом. Или код, введённый в мозг», – утверждает он. Именно отсюда его главная установка: «Каждое действие по изменению человека должно нести за собой не гордость, а сомнение». Разве можно нарушать главную заповедь врача «Не навреди!», забирая у здорового человека как донора, его почку, чтобы спасти обреченного с терминальной стадией почечной недостаточности? – задается он.

Во-вторых, он отказывается от роли спасителя. Он становится виновным даже в успехе, потому что знает: успех в одном может привести к провалу в другом (этическом, духовном, экзистенциальном). «Я спасал жизни, а искал – забвения. В каждом спасённом я искал прощения себе. А его нельзя купить ни скальпелем, ни формулой», – признается он в повести «Грани отчаяния». Вот почему свою научную школу навострил на пересадку лишь трупной почки, развив в стране трупное донорство.

Что для него важнее всего как ученого, хирурга, философа?

Первое. Ответственность – не после действия, а до него. В «Биовзломе», «Фиаско» и «Биокомпьютере» Каракулов постепенно формирует философию проактивной ответственности. «Этика не начинается после ошибки. Она начинается до мысли о действии», – говорит он. Он отказывается от классического «реактивного» понимания вины. Он утверждает: «Мы ответственны за последствия, которые не можем предсказать – именно потому, что решились действовать». Отсюда у него вырастает гуманитарный контроль над технологией – не в виде закона, а в виде внутренней этической тревоги творца.

Второе. Ответственность перед собой – как недостижимый идеал. Во многих романах (особенно «Аватар», «Икс-паразит», «Разворот времени») возникает один мотив: «Может ли человек быть ответственен за то, кем он стал?». Каракулов понимает, что самая трудная ответственность – не перед обществом, не перед пациентом, а перед собой прежним: во-первых, тем, кто мечтал; во-вторых, тем, кто верил в человека; в-третьих, тем, кто не боялся быть несовершенным. Но реальность такова: он предал себя не однажды, и теперь пытается вернуть то, что утратил в себе, создавая других.

Третье. Ответственность как форма не-простившегося Я. Из книги «Моя тень» вытекает страшная истина: философия ответственности Каракулова – это форма вечного самонаказания. Он не прощает себе ошибки – потому что чувствует себя лишним с детства. А значит, любое действие он воспринимает как попытку доказать свою необходимость – и любую ошибку как подтверждение собственной ничтожности. Это делает его философию особенно трагичной: «Моя ответственность – это не долг. Это попытка обрести право на существование».

Четвертое. Эволюция философии ответственности: от вины к заботе. Со временем (в романах позднего цикла – «Поиск истины», «Нулевой пациент», «Итератизм») Каракулов меняет взгляд. Он начинает осознавать бесполезность тотальной вины. И вместо этого делает шаг к этике заботы:

во-первых, заботы о будущем, которое нельзя контролировать;

во-вторых, заботы о человеке, которого нельзя изменить без боли;

в-третьих, заботы о себе, которого нельзя ненавидеть вечно.

Здесь рождается зрелая формула: «Ответственность – это не страх последствий. Это акт любви к миру, в котором ты больше не хочешь быть источником боли».

В чем заключается философские аспекты ответственности Каракулова?

Во-первых, ответственность-вина: «Я виновен даже в успехе, если он повредил целостность другого» (повесть «Грани отчаяния», роман «Биовзлом»).

Во-вторых, ответственность-ожидание: Действие не может быть этичным, если не содержит сомнение (романы «Фиаско», «Биокомпьютер»).

В-третьих, ответственность-самость: Невозможность простить себе и принять свои мотивации («Моя тень», «Аватар»). В-четвертых, ответственность-забота: Этика как любовь к уязвимому будущему, а не как страх наказания (Роман «Нулевой пациент», монография «Итератизм»).

Итак, философия ответственности Каракулова – это путь от боли к зрелости, от самоуничтожения к заботе, от технократической вины к гуманной любви. Его позиция уникальна тем, что: во-первых, он не снимает с себя вину, даже когда мог бы; во-вторых, он не оправдывает себя ни знанием, ни благими намерениями; в-третьих, он считает философию без этики – механикой без сердца.

Мне показалось интересным провести философскую реконструкцию Каракулова по теме «Мифология гения и воскрешение памяти» (на основе «Клон дервиша» и «Поиск истины»)? Или углубимся в метафизику его вины и теневого «Я»? Теневое «Я» Каракулова – это ядро всей его внутренней драмы, философский двойник, психологический клоун, метафизический паразит и – одновременно – единственный свидетель его настоящей глубины. Его тень – это не просто комплекс неполноценности, зародившийся в детстве. Это онтологическое зеркало, в котором он ищет себя, прячется от себя и сражается с собой всю жизнь.