Полная версия
Эпоха Обнуления
Артем Новопашин
Эпоха Обнуления
Пролог.
Желтая листва стелилась ковром по тихой глади Славутича. Сменив зеленое платье на золотое, природа готовилась к финальному балу, за которым следовало белое колючее забвение. Никто не стремился помешать ей в праве спокойно приготовиться к последнему празднику красок. Мелкие зверушки собирали опавшие шишки, желуди, и деловито тащили их в свои норы, готовясь к продолжительной зимовке. Стаи птиц клином проплывали по небу, уносясь в края, где неведома зимняя стужа и люди с мистической черной кожей, облаченные в причудливые наряды, занимаются своими делами.
Спокойствие водной глади внезапно пошатнулось. Небольшие волнения на реке сменились громким боем весел. Три ладьи следовали в противоположном птичьим клинам направлении. Громкие, зычные команды, доносившиеся с первой ладьи, моментально исполнялись на других судах. Кроме надсадного стона гребцов, слившихся с корабликами в единое целое, ставшими их ногами, перебирающими по водной глади, кругом не было слышно посторонних звуков. Все на ладьях были напряжены. Казалось, что любой посторонний звук взорвет окружающее спокойствие и приведет в движение застывшую окованную в металл людскую массу.
Василь налегал на весло, заставляя старого Олафа поспевать за собой. Опытный варяг еле сдерживал пыл молодого воина, стремившегося вложить весь свою юношеский пыл в доверенное ему воеводой дело. Рассинхронность в движении весел из-за необузданной силы юнца грозила потерей управляемости ладьи. Потому периодически старый варяг прикрикивал на юношу, что позволяло сбавить его энтузиазм на некоторое время.
"Весь в отца. Такой же шебутной" – думал старый воин. В составе дружины, возглавляемой дедом Василя – Свенегом, он пришел в Гардарику. Правивший тогда родственник Свенега, Святослав, собирал могучее войско, желая покорить Царьград. Город, о богатстве которого слагались легенды. Огромная дружина на ладьях вторглась в земли соседних болгар и покорила их. Святослав вместе с воинством осел в тех землях, планируя завоевание Царьграда. Однако вести о том, что столица его державы – Киев, находится в осаде новой степной погани, именуемой печенегами, заставили его вместе с дружиной отправиться на спасение стольного града. Получивший ранение руки стрелой, измазанной конским дерьмом, Олаф остался в Киеве. Дружина ушла. Княжеский волхв дни и ночи мазал, скреб, поил его всяческими настоями, вкус которых напоминал ему аромат яда, ставшего причиной бедственного положения варяга. Когда злая колючая старуха зима окутала всё вокруг своим белым игольчатым одеялом, он наконец смог питаться. Волхв все реже мучал его отварами, однако еще запрещал пировать вместе с княжьими дружинниками, оставшимися для защиты столицы. Магнус, сын Свенега, был единственным собеседником Олафа в те дни. В ту пору Магнус вступал в своё совершеннолетие – ему исполнялось тринадцать лет, и он должен был уйти на месяц в лес, чтобы показать, что стал мужчиной и может самостоятельно прожить, имея при себе лишь огниво, нож и верёвку. Магнус основательно готовился к предстоящему событию. Он расспрашивал Олафа обо всех тонкостях охоты на мелких грызунов, ночевке в занесенном снегом лесе, умение ориентироваться по звёздам. Всё чем мог поделиться более опытный викинг с молодым, он передал ему.
Магнус вернулся из лесу спустя полтора месяца. На исхудалом лице красовался рваный шрам, проходящий от левого уха до кончика носа. На плечах висела волчья шкура. Наивный детский взгляд сменился на хищный взор зверя.
С тех пор Олаф, медленно шедший на поправку, занимался с Магнусом ратным делом. Он обучал мальчишку битве на мечах, умению использовать щит во время обстрела кочевников, умению держаться в седле.
К лету до столицы дошли вести, что повелитель Царьграда пошел войной на Святослава, сидевшего со своей дружиной в болгарских землях. Воеводы собирали лучших воинов со всех земель, чтобы выйти походом на помощь князю. Однако Олаф еще не поправился, чтобы сражаться. Его оставили обучать дворовых мальчишек, которые должны были сменить своих родителей, ушедших за славой и богатой добычей, ждущей их в Царьграде.
Остался и Магнус. За год обучения он возмужал, стал шире в плечах. Зарубцевавшийся на его лице шрам вводил в заблуждение противников, считавших, что против них стоит бывалый в битвах воин.
Спустя год дошло сообщение, что князь Святослав, победив войско вероломного правителя Византии, своей милостью решил не продолжать кровопролитие и возвращается в киевские земли. Вместе с войском он разбил зимний лагерь на порогах Днепра. Тут то и случилось вероломное нападение на его воинство обезумевшей от ярости многотысячной орды печенегов. Князь пал, сражаясь в окружении сотен врагов. Он рубил их, становясь все выше и выше от тысяч трупов, падавших перед его мечом. Лишь вероломно пущенная в спину из невиданной пращи стрела, толщина которой была с человеческую руку, сразила Князя.
Свенег пал вместе с ним.
Именно рядом с этим местом сейчас тихо проходили три ладьи, до верху гружённые добычей, завоеванной в результате похода в греческие земли небольшой дружиной муромского воеводы. Никто не хотел быть застигнутым врасплох алчными степными собаками.
Казалось, сужение реки остается позади и скоро все вернутся в безопасное русло, как вдруг раздался звон струны, после которого последовало утробное хрипение кого-то спереди Олафа.
Дальнейшие события развивались стремительно. Небо потемнело от града стрел, сыплющихся на укрывающихся щитами воинов. Ладьи поспешили уйти подальше от берега, представлявшего опасность, но течение и камни не позволяли этого сделать. И тогда с головной ладьи последовала команда причалить к берегу.
Олаф нащупал под скамьёй свой щит и топор. Старый викинг всегда был готов сменить весло на секиру. Он посмотрел на Василя. Семнадцатилетний воин достойно проявил себя в своем первом походе. Он не посрамил чести отца – лучшего воина дружины киевского князя Владимира. В глазах молодого воина мелькнули спокойствие, уверенность и звериная жажда крови. Он знал этот взгляд. Впервые он увидел его у тринадцатилетнего мальчика, вышедшего из леса со шрамом на лице и укутанного в волчью шкуру.
Как только ладьи причалили к берегу из них стали вываливаться облаченные металлом посланники смерти. Степные собаки сами загнали себя в ловушку, увлекшись преследованием. Лошади завязли в прибрежном иле и не смогли спасти жизни своих хозяев.
Василь рассекал головы врагов умело орудуя боевым топориком, подаренным ему отцом в тот день, когда он стал взрослым. Если хитрый пёс умудрялся увернуться от разящего удара, то своё дело знал острый клинок, разрезавший тонкие кожевенные доспехи кочевников и скрывавшиеся под ними набитые степной травой и мышами животы. Конечно же травой и мышами, что еще могут есть эти дикие псы, справляющие нужду, не слезая с коня.
Танец смерти, в который погрузился Василий, достиг своего апогея. Перемолотые конечности, уши, располовиненные черепа, дымящиеся на свежем утреннем воздухе кишки, устилали путь кровавого исполнителя.
Это священное состояние берсерка, которым были славны воины из рода Свенега, унаследовал и юноша.
Олаф знал, что когда парень в таком состоянии, то лучше держаться от него подальше. Чем он злее, тем хуже себя контролирует. Чем больше падали убьет, тем быстрее вернется в человеческий облик.
Вокруг не осталось живых врагов. В отдалении доносился визг кобыл, которых зарубали, чтобы запасти мясо в дорогу. Вдали послышался предсмертный всхлип неудачливого кочевника, потом послышались два глухих удара о землю. "Вероятно Василь разрубил напополам последнего бедолагу", подумал Олаф.
Он присел на камне и чистил свою секиру. Металлическое оружие в этих краях очень большая и дорогая редкость. Оно должно быть всегда в идеальном состоянии, потому что может пригодиться не только как оружие, но и как товар на обмен, если вдруг других ценностей для торговца не будет. Конечно, потом Олаф вернётся за своим, он уже не раз так делал, но чем лучше выглядит оружие – тем больше можно за него сторговать.
Металлический привкус крови, витавший в воздухе, усиливался с каждым разом, чем ближе становилось дыхание запыхавшегося воина.
Василий, пошатываясь на ногах, подошел к Олафу.
– Иди помойся – проворчал старый викинг и кинул сухое тряпьё для обтирания.
– Сейчас, только дыхание переведу. Последний больно шустрый оказался, представляешь! Сдаваться не хотел!
– Наверное видел судьбу других, сдавшихся тебе.
– Да не… Я уже к тому времени того… Отошел. Хотел спросить у него, где здесь бабы поблизости.
– Ну и как? Дознался?
– Нет, вспомнил что на ихнем собачьем языке ничего не понимаю. А когда начал ему жестами объяснять, – сопровождая свои слова планомерными движениями таза взад-вперед, говорил Василь, – он глаза вытаращил, головой закрутил и зарезался.
Они громко захохотали, высвободив напряжение, которое сковывает мужчину во время битвы и не дает расслабиться после нее.
Вода около их берега была бурой от крови и не годилась для умывания. Василь поворчал на судьбу, встал и пошел вверх по течению искать удобное место для купания. Найдя подходящее место, Василь скинул латы, рубаху и нырнул в воду. Освежающая прохлада разлилась по телу, расслабляя мышцы воина. Тщательно соскребя с себя остатки вражеской крови, кишок и каких-то других мелких элементов, которые раньше были человеческой плотью, он довольный вывалился на берег. Переведя дыхание, он лежал на теплой траве. До того, как деревья покроются золотом, а земля станет остывать, оставалось немного времени и тем приятнее было лежать и наслаждаться последними днями тепла.
Он, сын лучшего воина дружины князя киевского Владимира, внук главы дружины князя киевского Святослава, показал себя в завершающемся походе достойным имени своих предков. Воевода не раз отмечал его доблесть в бою. А когда однажды он очнулся в горячке боя весь в крови в окружении кусков изрубленных тел противников, опытные воины заговорили о нем с уважением, с мелькавшими нотками страха. Великие предки их Рода славились способностью во время схватки сливаться со злостью богов, предаваясь непобедимой кровавой пляске металла. Однако Василь даже не думал, что такое умение есть у него. Ведь боги его предков остались далеко на севере, откуда пришел его дед. Василь же, как и все, кто был при дворе князя киевского Владимира, был обращен в веру греческую. А греческий Бог мало того, что один, так и наоборот запрещает зло. "А может это антипод его – антихрист вселяется в меня? – размышлял Василь – ну да и ладно, до того, как предстану перед смертным судом ещё долго. Много добрых дел свершить успею. А сейчас главное место в дружине получить и славу заработать". Такие мысли крутились в голове семнадцатилетнего юноши между моментом, когда что-то тяжелое огрело его по голове и падением в темную бездну.
Олаф проснулся среди ночи. В силу возраста просыпаться приходилось все чаще. Отойдя подальше от лагеря, он облегчался, слушая стрекот стрекоз и кузнечиков, копошащихся в летней траве. Надсадное гудение комаров, жаждущих напиться крови, уже давно не раздражало старика. Он родился в краях, где помимо этих тварей есть еще насекомые и поменьше, стремящиеся найти любой открытый кусок человеческого тела, чтобы устроить кровавый пир. Да и что для него, воина, проливавшего кровь в боях с данами, эстами, хазарами, болгарами, печенегами, русами, укус мелкой букашки? Будучи молодым Олаф считал, что каждая успешная битва должна быть отмечена на его теле рубцом от клинка врага. С годами тяга к крови сменилась любовью к спокойствию и комфорту. Его уже не прельщали битвы ради славы. Она была у него в избытке. Но она же не приносила хлеб в его дом. Он слыл свирепым воином, но так и не обрел счастья с женщиной, которая родила бы ему наследника. Когда очередная женщина не смогла понести от него, а вера, в которую его обратил князь киевский Владимир, запрещала оставлять жену без воли божьей, Олаф стал заниматься воспитанием детей, готовя их к ратной службе. Многие дружинники видели, как старый викинг возился с Магнусом и какого могучего воина воспитал он из него. Они приводили к нему своих сыновей. Олаф тщательно вбивал в детей военную науку. Многие из его воспитанников впоследствии стали дружинникам в княжеских детинцах. Лучшие из них возвращались в детинец князя Владимира. Лучшим из лучших был Магнус. Он женился на местной девке, родившей ему четырёх дочерей и одного сына. Воспитанием Василя Олаф занимался с тех пор, как мальчик научился сам ходить. Он воспитывал малыша вместо отца, который был в постоянных походах, то против кочевого войска, то помогая греческим царям, то воюя с ними. Мальчик вырос в видного, крепкого воина. Он не был высок, у него была мощная грудь, широкая спина, крепкие ноги. Переливавшие из ледяной серости в небесную голубизну глаза зачаровывали собеседников, наводя на них мистический страх. Мужественное лицо с выделявшимся волевым подбородком говорили о том, что этому ребенку уготована роль лидера, роль завоевателя, роль победителя.
Так придаваясь мыслям, Олаф вернулся к костру. Он окинул взглядом место, где должен был спать Василь. Однако оно было пусто. Осмотрев вокруг, Олаф не увидел своего подопечного.
"Вероятно заснул там, где мылся", подумал Олаф и побрел в сторону, откуда на закате раздавалось всхлипывание воды. Олаф быстро нашел место, где отмывался после боя Василь. Мокрая ветошь валялась на берегу, недалеко была примята трава, где вероятно обсыхал молодой воин. Подойдя поближе Олаф увидел след волочения, ведущий в сторону камышовых зарослей. Судя по размеру следа, тащили явно взрослого крепкого мужчину. Сомнение кто это был у Олафа не оставалось. Проследовав по следу, он дошел до плотных зарослей. Слегка раздвинув их ему открылась деревня. Деревня состояла из нескольких хижин, возведенных на деревянных сваях прямо посреди болотца, образовавшегося в застоявшейся речной воде. Маленькие уродцы, отдаленно напоминавшие человека, деловито бегали по деревне, готовясь к какому-то важному событию. Они были едва в половину роста Олафа. Их серая кожа была покрыта слизью. Длинные тонкие ручки не органично смотрелись на фоне маленьких телец с выпирающими грыжами в районе живота и коротенькими ножками. Лица их были спрятаны за масками странных зверьков с выпученными из орбит глазами, баклажанообразными носами и широкими ртами, обрамленными тонкой красной полоской губ, не способных прятать гниющие зубы. "Хорошо, что такое чудо-юдо не обитает в мире", подумал Олаф, наблюдая за копошащимися жителями деревни.
Вскоре суета успокоилась. Уродцы, как их окрестил Олаф, собрались на мосту, соединявшем два крайних со стороны реки дома. Откуда-то появился огромный плот. На нем что-то агрессивно извивалось, подбрасывая суденышко, к которому оно было привязано. Олаф подкрался поближе. Он уже был в десяти шагах от строений, где скопились уродцы. Лишь прикованное к плоту внимание и заросли камыша делали старого викинга незаметным от взглядов аборигенов. Уродец в зеленной рубахе из странного материала, отталкивающего капли дождя, моросившего над деревней, засунул руку куда-то за пазуху.
Олаф с интересом изучал платье главаря. Оно плотно облегало тело и, казалось, составляло единую конструкцию со штанами и сапогами. Достав руку из-за пазухи, главарь что тихо пробухтел, в его руке вспыхнули искры. Раз-другой и вот уже маленький огонек плясал в руках уродца. Он поднес его к факелу. Зажженный факел осветил пространство вокруг. Пересиливая себя Олаф отвел взгляд от мага, переведя его на плот. Как он и ожидал, на плоту крепко обвязанный веревками лежал Василь. Василь продолжал безуспешные попытки освободиться от пут, чем только раззадоривал собравшуюся вокруг толпу.
Внезапно вода под плотом начала менять освещение. Темные обволакивающие сознание воды вдруг стали ярко голубыми, переливались в зеленый цвет. Толпа сверху боязливо затараторила на непонятном языке. Маг поднял руку, и все вокруг стихли. Он громко произнес какие-то странные слова, из которых Олаф уловил: "Жертва Абнульнуль!…". После сказанного колдун бросил факел в светящуюся воду. Она забурлила, интенсивно переливаясь цветами радуги. Водяная пена поглощала плот.
Дальше думать времени не было и Олаф бросился в бурлящую пучину, спеша спасти Василя. Он захлебывался, боролся с чем-то, что пыталось забрать, оттянуть его от плота. Это что-то он сгрёб левой рукой и с ним зацепился за верёвки, удерживавшие молодого воина. Их крутило, швыряло, било о стены водяного колодца, в который проваливался плот, унося с собой старого викинга и молодого воина. Потом всё померкло.
Глава 1
Яркое теплое солнце припекало лицо и игриво проникало сквозь сомкнутые веки, сообщая Василию, что пора просыпаться. Он приоткрыл привыкшие к темноте глаза и на мгновение ослеп. Запах мокрой травы наполнял его грудь. Как только зрение восстановилось, он огляделся. Его окружали высокие деревья, плотно растущие вокруг луга, на котором находился он. Рядом кто-то прокряхтел. Василий повернулся и увидел Олафа. Старик весь во влажной, еще не просохшей от солнечного тепла, одежде, с секирой в руке, приходил в себя, оглядываясь по сторонам.
– Диво какое, – промолвил он и зашелся кашлем, отплевывая набившуюся в легкие воду. – А где река? Где дома этих уродцев?
– Не увидел, – ответил старику Василий, – ты как? Можешь идти? Пойдем наших искать.
Они встали и пошли в направлении, откуда, как им казалось, они пришли вчера к берегу реки. Какой-то непонятный шум раздавался из-за леса. Быстрый, урчащий, рычащий. Таких зверей ни одному из них видеть не доводилось. А на двоих из оружия всего одна секира. Олаф первым вышел за пределы не большого леса. Его взору предстала прямая, гладкая, как стекло, серая дорога. По ней на невиданной скорости неслись странные животные различных форм, размеров и цветов. Они не успевали их разглядеть, но именно от этих неведомых ранее зверей исходили громкие звуки. Завороженные видом мельтешащих тварей, товарищи сами не заметили, как вышли на дорогу. В ответ на это звери начали истошно визжать, приближаясь и огибая их, как будто старались выгнать со своего пути. Наконец одно из животных с диким визгом замедлило свой бег, явно готовясь напасть на воинов. Олаф встал в боевую позицию с секирой наизготовку, готовясь первым принять удар. Позади стоял Василий, держа в руках самодельную пику, приготовившись атаковать животное сзади, как только оно отвлечется от его старшего товарища. Зверь остановился. Он был выше них на 10 вершков. Глаза были круглыми, низко посаженными и горели желтым цветом. Он тихо рычал. Горб его был черным и, казалось, что кожа настолько гладкая, что блестела на солнце, как металлическая. Вдруг он издал мощный, пробирающий до глубины души вой. Потом еще несколько раз. Он явно собирался идти в атаку и своим воем пытался парализовать двух воинов. Внезапно, с правой стороны от друзей, из бока зверя выросла рука, слегка напоминающая крыло. Потом из чрева зверя выпрыгнул человек, ростом с Василия.
– Чего встали, придурошные? Ехать мешаете! – Сказал мужчина. Он был одет в причудливые синие штаны из непонятной ткани и белую сорочку, которая была настолько короткой, что еле прикрывала пояс штанов.
Его речь отдаленно напоминала их, но не была понятна ни Василию, знавшему язык муромских, киевских, древлянских и новгородских земель, ни Олафу, владеющего, помимо языков народов князя Владимира, еще датским, свейским и немного хазарским.
– Говоришь ли ты на языке князя киевского Владимира, – вступил в разговор Олаф.
Мужчина стоял и смотрел на Олафа, потом перевел взгляд на Василия.
– Чехи что ли? Сейчас! – Снова что-то непонятное сказал он и залез в чрево зверя. Спустя мгновение он появился, держа в руках какую-то маленькую блестящую коробку.
– Вы меня понимаете? – сказал он, коробка повторила за ним на языке, отдаленно напоминавшем моравский. Олаф слышал его, когда в походе на Царьград они сталкивались с наемными воинами из этих земель.
Они совершенно забыли, что стоят посреди дороги, где несутся звери, но те дали о себе знать, несколько раз издав истошный вопль, отгоняющий их. Мужчина посмотрел по сторонам и отвел друзей к краю дороги, жестами показав ждать его на этом месте. Сам он залез в чрево зверя и тот пошел медленно в их сторону, остановившись чуть впереди.
Олаф и Василий стояли, наблюдая за мужчиной, готовые в любой момент отразить его нападение. Хотя как отразить, если он способен укротить такого зверя и заставляет бездушную коробку говорить людским голосом. Это явно сильный маг, против которого их жалкие секира и кое-как заточенная палка будут бесполезны.
– Аркадий, – указав на себя, сказал мужчина, затем он показал рукой на Олафа, понявшего, чего тот хочет.
– Олаф.
– Василь.
Друзья представились, пытаясь наладить контакт.
– Олаф – это скандинавское имя, что, если попробовать так, – с этими словами он постучал пальцем по стеклянной коробочке. – Вы меня понимаете?
Поднесенная коробочка заговорила на знакомом Олафу языке свеев. Конечно было несколько странных слов, но суть он уловил. В знак согласия Олаф кивнул головой.
– Вы заблудились? Откуда вы пришли? – Произнес Аркадий, и коробочка принялась переводить.
Олаф не понял первого вопроса, но на второй он быстро ответил короткими рубленными фразами:
– Мы плыли по Славутичу. На нас напали печенеги. Мы победить. Когда мы отмывались от битвы на нас напали уродцы. Они отправили нас в водоворот, и мы очнулись на поляне в лесу. Мы ищем реку и свою дружину.
Аркадий с интересом читал высветившийся на смартфоне перевод:
"Мы плыть Славутич. На мы атаковать слово не известно. Мы мылись после битва мы атаковать маленькие слово не известно. Они отправить слово не известно, и мы встать луг лес. Мы искать река и своих слово не известно".
"Какая-то белиберда "– размышлял Аркадий переводя взгляд с одного мужика на другого. Оба были с него ростом, мышцы буграми вздувались на их телах, на лицах обоих виднелись шрамы от холодного оружия. Они были одеты серые сорочки из непонятной ткани, длиной до колена, штаны, грязные настолько, что не определить ни цвет, ни материал, из которого их изготовили. Весь этот стиль венчали высокие сапоги, непонятно из чего сделанные. В руках мужика лет шестидесяти, говорившего на ломанном шведском, был топор, красоту которого можно было отметить и не профессиональным взглядом. Стоявший чуть сзади Василь, парень двадцати лет, держал в руке длинную, заостренную ветку.
Он не знал, что с ними делать. Сдавать мужчин в полицию – только терять драгоценное время. Мир уверенно катился в пропасть. Дипломаты сверхдержав не смогли разрешить накопившиеся за последнее время претензии государств друг к другу и их ошибки готовились исправлять военные. Жители мегаполисов старались покинуть города, понимая, что их города являются основными целями ракетных ударов. Аркадий не был исключением. Он ехал в поселок, жители которого давно готовились к такому развитию событий.
– Поедете со мной, – произнес он слова, переведенные смартфоном, и указал жестом на свою Ниву, приобретённую недавно, на случай катастрофы.
Олаф и Василь переглянулись. Они поняли, что могущественный маг приказывает их залезть в чрево зверя. Выбора особого не было, они понимали, что если не последуют его требованию, то могут разозлить мага и быть уничтоженными прямо на месте. Стараясь не показывать страха, товарищи проследовали к зверю. При рассмотрении зверь оказался не живым организмом, а какой-то странной машиной. Четыре колеса, принятые изначально за ноги, свидетельствовали о том, что это какая-то телега, двигающаяся без помощи быков или лошадей. Зайдя внутрь, они уселись на роскошные сиденья, богатством своей отделки и удобством превосходящие трон Киевского Князя Владимира. Внутри телеги говорил невидимый женский голос. Значит телега мага сопровождается духами или он едет с невидимым попутчиком. Вдруг невидимый попутчик перестал говорить и заиграла громкая музыка. Невидимые музыканты заиграли странную, музыку, не имевшую души. В ней не было мелодии, она была мертва.
Олаф первым сообразил кого они встретили:
– Это Чернобог, Василь. Он везет нас на своем вороном коне в царство мертвых.
– Значит нас убили? Эх… Жалко… Всего в один поход сходить успел.
– Так суждено. Когда встретим Морану – поклонись ей и веди себя почтительно. Будет тебя ругать за то, что греческому Богу молишься, не перечь.
Телега везла их в сторону заходящего за горизонт ярко красного солнца, словно пытаясь его догнать. За окном мелькали деревья, сменяясь избами необычных конструкций или исполинскими строениями, уходящими высоко вверх, предназначения которых были им неведомы. Чернобог молчал. Да и что он мог говорить? Он уже объявил свою волю и теперь просто вез их к своей жене Моране, что бы та определила их занятие среди мертвых. Олаф не думал о своей кончине, он пожил очень долго, поучаствовал во множестве битв. Он ходил в походы на земли сарацин, франков, бритов, эстов. Он жил в землях русов и сражался против подданых греческих императоров. Он воспитал много славных воинов. Его жизненный путь был богат и разнообразен. Он искренне жалел Василия. Из парня должен был вырасти отличный воин, способный овеять себя славой и когда-нибудь возглавить дружину киевского князя. И как же нелепо он погиб – утопленный мелкими уродцами в болоте. Глядя на сидевшего рядом ученика, он понимал, что тот думает об этом же.
