Голос за пределами тьмы

Марк Цукерштейн

Голос за пределами тьмы

Голос за пределами тьмы

Ребята сидели у костра и ели сосиски, только-что приготовленные на огне. В их маленьком отряде было всего шесть людей: пять детей и один взрослый. Прием пищи был для них ужином, после которого они должны были лечь спать, ведь время шло уже за десятый час, и на лагерь опустилась холодная, непроглядная тьма.

– Так по мне, Бенедикт, смысл жизни в том, чтобы есть сладкое и целыми днями делать все, что захочется!

– Нет! – перебила Ка́йла Фрида. – Смысл в том, чтобы добиться всех тех целей, которых ты поставил перед собой. Какой смысл целыми днями есть одно сладкое? Это же глупо.

– А если это – моя цель в жизни, тогда что? Или это за цель не считается?! – возразил Кайл.

Тут Фрида призадумалась и покасила глаза на свой нос, как она всегда это делает, когда думает над сложной школьной задачей.

Найдя секунду тишины среди спора друзей, Шон сказал:

– А я думал, что смысл заключается в том, чтобы найти хорошо оплачиваемую работу, построить семью и дом… Нет?..

Споры о смысле жизни шли еще долго, и за это время каждый из ребят придумал по несколько смыслов и успел столько же раз их сменить.

Бенедикт даже предположить не мог, какую дискуссию вызовет у ребят, задав такой непростой, но кажущийся на первый взгляд элементарным, вопрос. Он слушал и слушал детей, не смея прерывать или вклиниваться в их дискуссию.

В конечном итоге, уставший от споров Кайл спросил у Бенедикта:

– Дядя Банедикт, а что, по-вашему, такое смысл жизни? Вы вот уже долго живете и точно разобрались в этом!

На заданный вопрос Банедикт лишь рассмеялся и пошевелил палкой угли в костре.

– Знаете, ребятки… – тут старик призадумался – Давайте, я расскажу вам одну историю, которая приключилась со мной давным-давно, когда я выпустился из ВУЗа и уже проработал учителем истории лет так, наверное, десять… История эта необычная, и вам она может показаться какой-то сказкой, но она была, и я знаю это точно.

Бенедикт опустил взгляд и долго смотрел на языки пламя.

Все ребята были охвачены волнением перед очередной захватывающей историей и ждали, затаив дыхание. Сейчас все взгляды были устремлены только на старца. Наконец, Бенедикт начал свой рассказ…

***

Это было весной, перед летними каникулами. Тогда я с моим коллегой – которого вы знаете – Фридрихом, готовились к важному мероприятию, посвященному последнему звонку. Мероприятие должно было состояться через пару дней и поэтому мы усердно занимались подготовкой. Как часто это бывает, неравнодушные ученики решили помочь нам в приготовлении и взяли часть работы на себя, за что я им по сей день очень благодарен. И среди них, учеников, был обучающийся двенадцатого, если память не изменяет, класса – Адриэль. Это очень умный и самое главное – невероятно добрый и отзывчивый человек. Он всегда всем помогал. Бывало, придешь на работу без настроения, а у тебя первый урок в его классе: так эта лучезарная улыбка и добрые глаза наполняли энергией и позитивом. Чудесный человек, ей Богу чудесный! Вся школа его знала и любила.

Но вот что важно отметить: в последние месяцы Адриэль в школе не появлялся от слова вообще, что для него не характерно, ведь тот никогда не отсиживался дома, и пришел только на помощь подготовки к мероприятию со своими друзьями. Мы с другими учителями списывали отсутствие Адриэля на экзамены, ведь они уже совсем скоро; вот человек и ушел с головой в подготовку, тогда все так делали. Да и сейчас тоже… Но… – тут старик сделал невероятно долгую паузу, будто что-то вспоминая – когда он зашел в актовый зал, – где я с Фридрихом подготавливались – мы увидели совершенно другого человека, незнакомого нам: вся кожа белая, как офисная бумага, под глазами страшные чёрные, как космическая материя, круги, а все тело еле ходит, опираясь на трость, то и дело дрожа при каждом движении от слабости. Даже от улыбки ничего не осталось: вместо нее были плотно сжатые, высохшие губы, выражающие нескончаемые страдания…

*

Бенедикт замолк. Не моргая, он смотрел на языки пламени, танцующие на раскаленных углях. Ребята впервые за столько лет знакомства с Бенедиктом не увидели на его лице весёлой улыбки, присущей этому старику. Тут он вновь взял палку и, совершенно без всякого смысла, пошевелил угли в костре. После минутного молчания продолжил:

*

Я, пораженный увиденным, не мог сказать и слова… И Фридрих тоже… Мы, естественно, запрещали парню чем-либо заниматься и говорили, чтобы тот пошел домой и отдохнул там, мол, так будет лучше. Но он отмахиваясь отвечал, что все в порядке.

– Все будет хорошо, Адриэль. Обещаю, что летом мы всей нашей компанией отправимся в поход – мечтательно говорила Диана – С ночевкой! На Хрустальные Пороги! И прекрасно проведем время! – с неподдельной улыбкой и радостью в голосе продолжала она.

Адриэль оторвал взгляд от деревянного пола и посмотрел совершенно обреченными, стеклянными глазами на Диану. По его щекам текли слезы… Но слезы эти не были слезами тоски или печали, это были слезы сильнейшего гнева:

– Ты же была там, когда мне ставили диагноз! – прошипел, хрипя голосом и скрипя зубами, Адриэль – Ты же знаешь, что это такое! Ты же знаешь, что не доживу, может, уже до следующего дня! Так почему же ты тогда говоришь всю эту брехню?!

– Почему брехню? Это – не брехня! – искренне ответила она, взяв папку с бумагами со стола у зеркала.

– Брехня! – прошипел больной.

– А вот и нет. Посмотри на себя! В тебе еще много сил! Да и мы все рядом! Уж мы тебя просто так не отпустим! – подмигнув сказала Диана и улыбнулась.

Адриэля, судя по всему, очень раздражал такой позитивный настрой его подруги.

– Ты будто издеваешься надо мной! Все вы так говорите лишь для того, чтоб успокоить меня! А я же вижу, вижу как вы смотрите мне вслед! Только что и слышу за спиной “Бедняжка”, “Жаль, что не можем помочь ему”!

После они еще минут десять о чем-то спорили, и Диана, уже не выдержав, развернулась лицом к другу и сама прошипела полная злости:

– Прекрати! Верить, Адриэль, верить! Вот, что главное! Бороться, несколько бы плохо не было!