Графоман в реальности

Рустам Азизов

Графоман в реальности

Пролог

Я просыпаюсь в обед, пахну дешёвым пивом и бессмысленными снами. Голова гудит, как старый холодильник. Открываю телефон – пять уведомлений.

Три рекламы, один банк угрожает мне, и мать скинула стикер.

Всё.

Походу никто даже не читал и даже не ждёт моих стихов.

Иногда мне кажется, что я родился в неправильное время. Поэты нынче – как продавцы антиквариата на помойке. Никто не берёт. Никто даже не смотрит.

Я открываю ноутбук. Строки лезут в голову, как тараканы на кухне. Пьяные, бессмысленные, но живые.

Плевать, что это никому не надо. Слова – единственное, что у меня ещё осталось.

Я допиваю вчерашнее пиво. Оно тёплое, горькое, как воспоминания о первой публикации или любви. Тогда мне казалось, что я – новый Блок или еще кто-то там известный. Но все оказалось гораздо проще, я понял: я – старый никто.

Иду в магазин. Продовщица так часто меня видела, что запоминала мое имя. Иногда кажется, что только она и читает мои стихи и всю ту бурду, что я пишу. Правда, читает взглядом «опять нажрался, поэт хренов».

Возвращаюсь домой. Пишу строчку давно начатого, но не законченного стиха:

Когда я умру, вы напишете в чат:

«Он был неплохим. Иногда интересным».

Вечером я сяду за стол. Налью дешёвую водку в гранёный стакан. Открою ленту. Там все такие красивые и успешные.

А я – как смятый чек. И мне это даже нравится. Хотя, это тоже как сказать.

Вечером город превращается в декорации к плохому фильму.

Фонари – как старые зубы. Люди – как тени, которые ненавидят собственную плоть, хотя у теней нет плоти.

Я иду в бар. Где-то внутри себя я понимаю, что мне туда нельзя.

Но мне плевать. Буковский бы одобрил.

Бар называется «Весенняя капель», хотя на улице январь, и запах внутри такой, будто здесь умерли все музы эпохи модерна. Я сажусь за стойку.

– Эй бармен, пива мне!

Без вопросов.

Бармен молчит. У него лицо человека, который тоже пытался заиметь свое место в жизни, но его взяли в армию.

Я достаю телефон. Открываю ленту.

Все пишут: «живи моментом», «будь благодарен», «не трать время зря».

А я трачу. Сознательно. Как будто за это дают баллы или какой-то особый приз.

Я открываю черновик.

Я к вам протянулся: «Послушайте ж вы!»

Но ваше “пролистать” громче всякой беды…

Отложил ручку и сделал еще один глоток хмельного напитка. Взгляд скользит по пьяным лицам.

Кто-то смеётся, кто-то орёт, кто-то живёт.

А я просто фиксирую этот момент в своей голове, как фотограф без камеры.

– Ещё пива!.

Я знаю, зачем я пишу. Я знаю, зачем я пью.

Это одно и то же. Сначала проглотить яд, потом выдохнуть слово.

Бармен подаёт стакан с видом хирурга на пенсии.

Я улыбаюсь. Впервые за день.

– Знаешь, – говорю я ему, – поэты сегодня – как кнопка «лайк». Все помнят, но никто не нажимает.

Он посмотрел на меня, на его лице четко читались его мысли "что за бурду несет эта пьянь, Хотя, чему я удивляюсь". Он не отвечает. И правильно делает.

Я выхожу в ночь.

Воздух режет лёгкие. Кажется, даже асфальт надо мной смеётся.

Но я уже не чувствую злобы. Только усталость и легкое пошатывание.

Пьяная, тёплая усталость человека, который пишет для того, чтобы остаться живым, ну, или хотя бы не потерять стимул выживать.

В телефоне мигает сообщение.

«Классный стих. Лайк».

Один. За весь день.

– Чёрт, может, я всё-таки не зря этим занимаюсь?

Эта мысль заставила меня задуматься, хоть и не надолго. Мысль довольно быстро ушла и ее заменил легкий втер в голове.

Глава 1.

Есения, или то, как Звезды решили иначе.

На следующий день, как ни странно, я вошел в бар.

Почему то, первым, кого я увидел, был не грустный бармен и помутненный рассудок посетителей, а девушку. Это уже было довольно странно, но что было еще страннее, так это то, что мне, по каким-то причинам, показалось, что ее зовут Алина.

И нет, конечно, не случайно, наверное. У всех грустных женщин такое имя. Это как пароль в мир вечной недосказанности. По крайней мере, мне так казалось на тот момент.

Как позже выяснилось, ее зовут Есения.

Она сидела у окна, листала книгу, я не мог разглядеть кто автор, но по обложке понял, что это был Буковский.

И ведь читала настоящую книгу, бумажную.

Я не поверил глазам. Казалось, таких людей уже нет.

Но вот она – живая. – Ты читаешь Буковского? – спросил я, как полный идиот.

– Нет. Я его ненавижу. Просто книжка красивая. – И она улыбнулась так, будто это в порядке вещей, хотя, с учетом того что в ее рука настоящая книга, это можно простить.

Мы разговорились.

Оказалось, она – копирайтер. Пишет тексты для интернет-магазина кастрюль.

Каждое утро – описание новой сковороды. Каждую ночь – бутылка дешёвого вина и мечта о том, что кто-то прочтёт её собственные рассказы. Если вкратце, я подумал, что мы довольно похожи.

– Сковороды популярнее поэтов, знаешь?

– Знаю. Я проиграл лайки даже варочной панели.

Она смеялась так, будто давно этого не делала. И я впервые за долгое время не чувствовал себя мусором. Довольно необычное чувство.

Мы начали встречаться.

Не по-дурацки, без пафоса. Просто вместе пить кофе, читать стихи и рассказы друг другу, спорить про Хармса и про то, почему Серебряный век мёртв.

С ней даже грязные улицы начинали светиться.

Бар превращался в театр. Город – в сцену.

А я снова с желанием начал писать. Ради неё.

Всё было слишком хорошо. И это немного настораживало.

Но как оказалось, беда не заставила себя долго ждать.

Однажды утром она сказала:

– Ты знаешь, у нас с тобой проблема.

– Опять про деньги? У меня их всё равно нет.

– Нет. Гороскоп.

– …

– Я Рыбы. Ты – Близнецы. Мы несовместимы. Понимаешь? Это звёзды так решили.

В тот момент я понял, что ничего не понимаю.

Сидела передо мной живая, умная, тонкая женщина – и убивала всё наше «вместе» потому что Марс не так встал.

– Подожди, ты серьёзно?

– Серьёзнее не бывает. Прости.

И ушла.

Не было ни сцен, ни слёз.

Просто ушла.

Как будто её выдернули из моей реальности пинцетом.

После этого я больше не писал.

Не пил так, как раньше – уже без вкуса.

Просто существовал.

Грязная комната. Телефон, который молчит.

Бармен, который устал меня жалеть.

Да плевать. Теперь уже плевать.

Гороскоп, мать его.

Писать стало бессмысленно. Каждое слово вонзалось, как тупой нож.

Я закрыл все черновики. Заблокировал себя.

Даже музыка больше не помогала.

Жизнь снова стала серой. Но теперь – окончательно.

Глава 2. Один читатель

Прошло примерно полгода.

Я больше не писал.

Не потому что не мог. Просто не видел смысла.

Как будто каждое слово теперь – просто звук, а звуки никого не спасают.

Есения исчезла так же, как и появилась.

Никаких сообщений. Никаких объяснений.

Только иногда всплывает в рекомендациях какой-нибудь её текст про «5 лучших крышек для сковородок».

Я смеюсь. Горько.

Сковородки, сука, всё-таки победили.

Жизнь стала как низкосортный сериал без сюжета:

Дом-работа-дом.

Бар стал слишком дорогим. Пить стал реже, но качественнее. Чувства – те же.

И вот однажды я иду по улице.

В руках обычный пакет с продуктами. В кармане – телефон с мёртвой лентой.

И тут меня догоняет парень. Молодой. Худой, как мои черновики.

– Эй, это ведь вы писали эти странные стихи про ленты и лайки?

Я ошарашен.

Я вообще не помню, чтобы их кто-то читал.

– Ну… наверное, я.

– Я читал вас года два назад. Вы тогда в паблике выкладывали. Меня тогда так торкнуло… Короче, я тоже начал писать.

– Ну и зря.

– Может быть. Но благодаря вам я понял, что писать нужно даже когда всем пофиг, да и не только писать, в принципе стараться.

Парень улыбается, пару раз благодарит меня и уходит.

А я стою с этим дурацким пакетом и меня как в новую ударило. Жизнь – это не про лайки.

Не про гороскопы.

И даже не про стихи.

Жизнь – это вот этот случайный разговор.

Это один человек, который почему-то не пролистал тебя.

Я не стал великим поэтом.

Я не стал счастливым человеком.

Но в этот момент я почувствовал, что я есть.

Я вернулся домой.

Открыл ноутбук.

И написал короткое стихотворение:

Иногда достаточно одного читателя,

чтобы не исчезнуть совсем.

И этого было достаточно, чтобы закончить эту историю не на морально волевых, а под настоящим и довольно сильным стимулом, что тогда, было для меня в новинку.

Глава 3. Черный кофе без всего.

Я лежал на кровати, с пустыми мыслями о будущем. Думал о том, что скоро нужно платить за квартиру и что надо бы найти работу, так как стихи никто не хотел покупать, да что уж там, их никто даже не читал.

Я потерял абсолютно все: любимую девушку, интерес к людям, к словам, к себе.

Не было даже трагедии – было просто ничего.

Просыпался потому что не мог спать.

Ел потому что не умер.

Смотрел в потолок потому что экран даже не хотел трогать.

– Все таки придется искать работу.

Выбирал не по интересам, а по фразе «берут без опыта».

Нашёлся кофе-бар в спальном районе.

Название – как у модного инстаграм-фильтра: «Эспрессо и точка».

Туда и пошёл.

Меня встретила довольно молодая девчонка с зелёными волосами и чётким, но нежным голосом. Звали её Рита.

Она с улыбкой обратилась ко мне, что было странно, так как со мной даже хамы редко общались, а тут с улыбкой. Все с той же, как я понял, наигранной улыбкой, она спросила:

– Вы пришли на должность бариста?

– Да. А вас уже предупредили о том что я приду?

Глупый вопрос, конечно ее предупредили, раз уж она спросила меня об этом.

– Ага, и даже больше, когда вы звонили по поводу трудоустройства, вы говорили со мной.

А ведь и вправду, голос довольно похож, как я сразу не понял? Неужели я волнуюсь? Хотя с чего бы это?

Я молчал примерно минуту, и Рита решила разбавить это неловкое и странное молчание.

– Что умеешь?

– Ничего. Но могу научиться. Если надо.

Она смотрела на меня с минуту. Потом кивнула:

– Ну, по глазам видно, что не дебил. Остальное – фигня. Думаю быстро научишься, так что вставай за стойку.

Так я и стал бариста.

Кофейня находилось между шиномонтажом и аптекой. Там всегда пахло: то бензином, то валерьянкой. Иногда – и тем и другим.

Утром приходили люди в костюмах. Днём – студенты. Вечером – те, кому больше некуда было идти. Я был из последних

Был конец октября. Всё было серое. Даже небо – как асфальт.

Я вспоминал, как же я давно писал стихи, отправлял их в журналы, мечтал.

Теперь я просто учился не обжигать руки паром.

Первые дни были как похмелье от жизни.

Кофе – просто горькая жижа.

Люди – поток звуков.

Слова типа «латте» или «раф» звучали как диагнозы.

Я держался только потому, что боялся снова остаться с пустым холодильником.

И потому, что Рита никогда не смотрела на меня жалостливо.

Только говорила:

– Ты живой – значит, можно работать.

Сначала я просто подносил чашки и мыл посуду.

Потом начал замечать детали:

Как одна женщина всегда берёт капучино с корицей и смотрит в окно, пока оно остывает.

Как старик с дрожащими руками просит «кофе как у дочери» – и улыбается, будто мы ему родня.

Как парень в толстовке каждый вечер пишет в блокноте, пока пьёт американо.

Истории начали капать мне в голову, как вода из неисправного крана.

И вдруг – я стал слушать.

Просто слушать.

Спустя неделю работы, я перепутал капучино с рафом.

Одна девушка посмотрела на меня с такой ненавистью, будто я облил её кота кипятком.

Я просто сказал:

– Хотите, сделаю ещё раз.

Она ушла, не отвечая.

А я налил себе чёрный кофе и сел на подоконник. Смотрел, как дождь бьёт по стеклу.

Прошло пару месяцев.

Я уже умел готовить флет-уайт, знал, кому дать лишнюю порцию сиропа, а кому – просто помолчать.

Ко мне стали возвращаться.

Однажды женщина с капучино (в этот раз я не перепутал) сказала:

– Вы делаете самый человеческий кофе. Наверно это звучит странно.. Не знаю, как объяснить… Но у вас внутри – тишина. Это приятно.

Я не ответил. Только кивнул. Но внутри что-то дернулось.

Тихо.

Не как фейерверк.

Скорее как свет в подъезде, который не загорался месяцами.

Я снова начал записывать.

Не стихи. Не дневник. Просто обрывки фраз. Лица. Ощущения.

Писал на салфетках, на кассовых чеках, в телефоне.

Не ради книги. Не ради лайков.

Просто потому что – хотелось.

Иногда Рита приносила мне кофе в конце смены и спрашивала: