Панночка

Мила Менка

Панночка

Панночка

I часть.

Засушливое лето выдалось в тот год в Малороссии. Поля сохли без дождя. Сотник Горовой отбыл по делам в Киев, но вскоре вынужден был вернуться: ему доложили, что его молодая жена Ганна таинственно исчезла. Ушла и не вернулась.

Проклиная слуг, приставленных к жене, сотник гнал свою лошадь, пока та не упала замертво. Дальше Горовой шёл пешком, благо до хутора было рукой подать. Да что там шёл. Бежал! Но всё одно: пока добрался до родного дома, уж стемнело.

– Где, где она, моя горлинка? Не воротилась ли? Да как же вы эдакое допустили?! – с досады сотник смахнул все глиняные кружки и тарелки, что стояли в горнице на столе.

– Вот что, пан, выслушай, не серчай. – подал голос за всех козак Явтух. Панна Ганна не терпит, чтобы кто-то следил за нею. Ходила она всюду одна, редко брала с собою и Одарку.

– Одарку! Где Одарка? Привести её! – взревел Горовой.

Вскоре бедную девушку, совсем обезумевшую от страха, привели пану. Неожиданно для всех, суровый сотник рухнул перед ней на колени:

– Милая! Ты только скажи, где твоя хозяйка? Озолочу.

– Эх, пан, кабы я знала, сказала бы вам без утайки. Меня ужо вон – она бросила горящий взгляд на козаков, стоящих в дверях – "озолотили". Да так, что долго ещё на спине спать не могу… но пуще боли, не даёт мне покоя мысль о хозяйке! Я же тоже небось, глаз не смыкаю, всё думаю: где она, сердешная? – заплакала Одарка.

– Что ты знаешь? Прошу тебя, не бойся, говори. Я награжу тебя за обиду, что нанесли тебе мои козаки!

Одарка, хлюпая носом, начала рассказ:

– В тот день панна меня прогнала с глаз. "Жди меня, Одарка, дома. Теперь я одна хочу побыть". Я не обиделась, но на душе было неспокойно. Весь день с утра хозяйка была молчалива и задумчива. Обычно шутит, разговаривает со мною, а тут, за целый день ни словечка. И я, простите, пан, ослушавшись, пошла за нею в лес.

– Ну! Ну! Не томи…

– Шла панна к лесному озеру. И я за нею… а после…

– Что, что после?! – схватил и начал трясти её Горовой.

Девушка вжала голову в плечи:

– Ветка сломалась. Панна обернулась, я спряталась, но дальше идти забоялась. Кабы она меня приметила, пришлось бы мне несладко. Ведь хозяйка не любит, коли ей перечат.

– Корова неуклюжая! Надо ж было потихонечку идти! – Горовой ещё сильнее потемнел лицом.

Тут к нему подошёл хлопчик и шепнул что-то на ухо.

– Пусть дожидается, я сейчас. – тихо ответил ему сотник. Он погладил по плечу рыдающую Одарку и дал ей рубль, после чего, не говоря ни слова, вышел из избы и зашагал в сторону заброшенной бани. За ним семенил казачок.

– Ты ступай, Микитка, назад. Я сам поговорю с ней. – сказал вполголоса сотник мальчику. И тот с большой неохотой повернул обратно.

В бане было темно. Лишь посередине лунный свет светлым квадратом лежал на дощатом полу.

– Здравствуй, Дмитро! – услышал он голос, который при обычных обстоятельствах нипочём не хотел бы слышать.

– Ну, здравствуй, Марьяна. Я же приказал тебе обходить хутор стороной!

– Таки я пойду?

– Обожди. Мне сказали, ты знаешь, где моя… – начал он, но старуха перебила его:

– Знаю. Травы я собирала, и … – она замолчала.

– Говори, окаянная!

– Десять червонцев!

– Будут тебе твои червонцы.

– Нет. Ты червонцы мне сию минуту давай. А я тебе – это!

– Что?

В темноте она легко нашла его ладонь и сунула в неё что-то прохладное. То были серьги Ганны.

Сотник снял с уха тяжёлую золотую серьгу, перстень с пальца. Помявшись, добавил золотые серьги Ганны. Порывшись в широких шароварах, присовокупил к золоту три червонца.

– Вот, всё бери. Говори… Может статься, твои слова и не стоят ничего ?! Коли узнаю, что ты меня обманываешь – мои хлопцы тебя насмерть канчуками засекут!

Ведьма взяла золото, и шурша юбками, сказала:

– У лесного озера, в заброшенном охотничьем домике она.

– Это за поганой рощей? – спросил сотник, но ответили ему лишь скрипнувшие петли. Явтучиха растворилась в ночи.

Через четверть часа сотник, взяв с собой четверых самых верных людей, мчался к лесному озеру, где в старом заброшенном доме и должна была находиться его Ганна.

Озерцо называлось Змеиным – по берегам его всегда было много ползучих гадов. Оттого и охотничий домик был давно заброшен. Сотник первым ворвался в избушку, снеся хлипкую дверь и обомлел:

На столе, в грубом, кое-как сколоченном гробу лежала его Ганна. Обезумев, козак бросился к ней. Он нежно провел по лицу молодой женщины.

– Очнись, голубушка моя. Это я, твой Дмитро! Она что, спит? – обернулся он к товарищам.

Но те, сняв шапки, смотрели в пол, избегая его взгляда.

Тогда он, взяв Ганну на руки, понёс её домой. Ни разу не присел отдохнуть. На хуторе он приказал девкам омыть белое тело хозяйки, и уложить в кровать.

Ганна не подавала признаков жизни, однако и следов разложения не было. Она словно спала, хотя грудь её не вздымалась. Сотник послал за ведьмой. Ему нужны были разъяснения.

Её доставили не особо церемонясь: злой на неё Явтух здорово приложил её за старую обиду. И теперь, плюясь кровью, Марьяна скалилась в лицо пану и требовала Явтуха на растерзание.

– Я не за тем тебя звал. – сказал Горовой как можно мягче. – А друга моего прости: он маленько не рассчитал! – и сотник показал козаку кулак. – Я с тобой добром хочу…

– Знаю я ваше панское добро! – криво усмехнулась ведьма, держась за щёку и сплёвывая кровь прямо на расшитый половик.

Увидев это, Горовой поморщился, но тут же, словно опомнившись, посмотрел на неё почти ласково:

– Что с моей женой?

– Этого, пан, я знать не могу. Кто чары наложил, тот и снять их может. Я тут не при чём. Отпусти меня… всё тело болит. Вот проклятый Явтух, чтоб ему…

– Эээ, давай без этого. Скажи, как мне разбудить жену и я ничего не пожалею.

– Нет. Не можно! Не я чары наложила, не мне и снимать…

С полчаса помучившись, сотник велел бросить её в темницу.

Ведьму бросили в амбар, приставили охрану. Сотник распорядился не давать ей ни еды, ни питья. Днём шпарило так, что даже птицы молчали. Сотник приходил дважды, но каждый раз ответ был один и тот же: "Не можно."

– Отнеси ей воды, Голопупенко! А то неровен час помрёт, чёртова полюбовница. – распорядился сотник через два дня.

Когда вернулся Голопупенко, сотник сидел у постели жены, и глядел неотрывно на её лицо.

– Ну что там наша ведьма? Не образумилась?

– Померла она…– снял шапку козак.

В тот же момент ресницы Ганны дрогнули. Она открыла глаза, и удивлённо посмотрела на мужа.

– Ганна! Любовь моя! Наконец-то! – вскричал козак. – Да если бы я знал, что ты очнёшься, сам бы прикончил эту Явтучиху!

По лицу молодой жены пробежала тень.

– Дмитро… – улыбнулась она мужу. – О ком это ты?

– Да ведьма Марьяна, что помогла тебя разыскать, но не хотела будить, померла только что!

– Обещай, что её похоронят, как знатную женщину. Она жизнь мне спасла. – тонкий пальчик скользнул по обветренной щеке Дмитро.

– Как скажешь, моя горлинка! – сказал счастливый муж, беря её руку и покрывая поцелуями. – Всё будет исполнено!

II часть.

При хуторе была небольшая, очень древняя церковь. По праздникам служил там поп Парамон. Стало быть, и отпевать новопреставленную предстояло ему.

Ночью поп видел странный сон: будто служит он литургию, и вдруг смотрит, среди прихожан то тут, то там мелькают бесовские рыла. Покрутил батюшка головой, да всё одно, мерещатся. Слово божье в горле застряло. Растерялся он, машет дьячку, чтоб читал пока Псалтирь а сам в алтарь удалился, дух перевести. Вроде как полегче стало. Вышел Парамон из алтаря, глядь, а Церкви-то и нет. Стоит он посреди чистого поля, и в руках его вместо креста осиновая ветка.

Проснувшись, отец Парамон перекрестился и совсем было тот сон забыл, да один из приживал шепнул, что мол, пан Дмитро прислал за ним одного из своих людей. И тот, мол, в трапезной дожидается.

Помолившись Богу, батюшка вышел в трапезную, предчувствуя недоброе. Он слышал об исчезновении жены сотника, знал, что ведьма указала, где найти её. И потом, у отца Парамона всегда перед отпеванием сердце ныло. Сам не зная отчего, но он чувствовал покойника.

Войдя в трапезную, он кивнул попадье, чтобы шла к себе. Тем более, что та успела накрыть стол: в центре его дымился самовар, а по сторонам от него стояли различные блюда с пирожками, сырниками и прочей свежей выпечкой.

– Утро доброе, мил человек! – сказал батюшка гостю. – С чем пожаловал?

– Сотник наш прислал меня за тобой, отец. Собирайся, поедем на хутор.

– Выпьем прежде чаю? – сказал Парамон, разливая кипяток в расписные кружки. – Неужто панна отдала Богу душу?