Дом под чужим небом

Катерина Нован

Дом под чужим небом

Дом под чужим небом

Глава 1 Свобода на грани.

Все началось 24 февраля 2022 года. Россия вторглась в Украину, и началась война. В первую ночь было сложно поверить в происходящее. Страх и неуверенность охватывали, мысли путались, а страх перед тем, что будет дальше, растирал всякую надежду на то, что всё это какой-то кошмар. Наступающее утро не принесло облегчения. Чувство тревоги не отпускало, оно висело в воздухе, и я не могла избавиться от него в течение всего дня.

Многие знакомые покинули страну в первые дни войны. С семьей, друзьями, близкими – все разделились на тех, кто поддерживал политику властей, и тех, кто был против. Те, кто уехал, искали спасения от ужаса, хаоса и несправедливости войны.

Наш побег пришел спустя семь месяцев. 21 сентября, когда была объявлена частичная мобилизация, утро началось как обычное. Мы с детьми ехали в школу, и по радио передали новость о мобилизации. Это сообщение стало той точкой невозврата, после которой наша жизнь изменилась навсегда. Из уютного, спокойного дома, где все было под контролем, нам нужно было бежать в неизвестность – без плана, без денег, с двумя детьми.

Возвращаясь домой после того, как отвезла детей в школу, я не знала, как сообщить эту новость мужу. Открыв дверь в комнату, я увидела, что он уже читает новости. Лицо его было бесстрастным, а взгляд – каким-то пустым, как будто он потерял способность верить в происходящее.

Весь следующий день прошел в мыслях и переживаниях. Единственная тема разговоров – что нужно уезжать. Муж был офицером запаса и имел военный билет. Если бы пришла повестка в военкомат, его уже не выпустили бы из страны. Главный вопрос был только один: куда ехать? На тот момент мы знали, что на границах с Казахстаном и Грузией образовались многокилометровые очереди.

Я не могла поверить в происходящее, до последнего пыталась сопротивляться. Как можно собрать вещи и уехать, когда мой сын только что пошел в первый класс? Как оставить всё, что казалось нормой, и вдруг оказаться в другой реальности? Все внутри меня сопротивлялось, не верилось, что уезжать нужно немедленно.

Ночью с двадцать первого на двадцать второе сентября муж проснулся от кошмара. Ему снилась война и то, что ему нужно убивать. Все новостные каналы сообщали, что для мужчин призывного возраста границы будут закрыты, и это стало последней каплей, которая подтолкнула нас к решению действовать. Мы начали спешно собираться. В голове – полный хаос. Но нужно было быть практичными, учитывать, что может понадобиться в дороге, особенно с двумя маленькими детьми. Никите 7 лет, а Дане – 4.

Мы приняли решение поехать на нашей машине до границы с Грузией, надеясь, что там мы сможем найти путь к безопасности.

22 сентября. На улице пасмурно, холодно, и мелкий дождь стучит по окнам. Мы спешим собрать вещи. Чемодан почти не закрывается от продуктов – крупы, макароны, картошка, хлеб. В сумках – кастрюли, приборы, пакеты, всё, что могло понадобиться в пути. Кажется, что нужно взять абсолютно всё, а потом резко осознаешь: нельзя захватить всё, нужно оставить только самое необходимое. И вот здесь начинается настоящая борьба с собой. В голове играют разные сценарии: где мы будем останавливаться, где ночевать, что может понадобиться, а что можно оставить позади.

Муж, словно опытный путешественник, загружает в машину инструменты: бензопилу, какие-то запчасти и ещё кучу всего, что, как оказалось, пригодилось нам чуть позже. Мы не знали, что ждёт нас впереди, но старались подготовиться к любой ситуации. Сборы заняли четыре долгих часа. В машине было всё – от продуктов до инструментов, от сумок до пакетов. На крыше привязаны четыре велосипеда, которые в какой-то момент помогли нам заработать немного на границе.

Машина была забита до предела. Мы успели забрать ребенка из школы, пришлось отпросить его на три недели, не зная, что будет после этого. В голове было чёткое, но уже не столь убедительное осознание: «Через три недели мы вернемся». Это было нелепо, но такая ложь сама себе была хоть каким-то утешением.

Перед тем как уехать, мы заехали к бабушке. Она, как всегда, сидела у окна, и мы попросили её кормить наших черепах в аквариуме. Эти маленькие красноухие черепахи, которых мы оставили, словно стали символом нашей прежней жизни. Шокировали её новостью о том, что мы уезжаем, не зная, когда вернемся. Обнимались долго, и, как будто этого было недостаточно, снова обнимались. Мы сказали, что вернемся через три недели. Смешно было верить в это, но эта ложь была необходима – она хоть немного успокаивала.

Мы уехали. Дождь всё не прекращался, словно отражая ту бурю, что творилась в наших душах. Десять часов мы ехали без остановок, в машине была полная тишина, кроме шума дождя и тихого дыхания детей, которые крепко спали, завернувшись в пледы. Где-то в середине ночи остановились на заправке, чтобы немного вздремнуть. Денег на гостиницу не было, пришлось спать прямо в машине, сидя, согревая друг друга.

Спали всего четыре часа, и вот снова в путь. Менялись за рулем, в перерывах старались отдыхать, но вся эта неопределённость и усталость уже тяжело давили на нас.

23 сентября. Утро. Мы едем по Ростову-на-Дону, трасса М4 «Дон». В этот день как раз возвращалась моя сестра Анна с мужем с побережья. Мы договорились встретиться на одной из заправок. Встретились в кафе. Мы накормили детей, выпили кофе, и разговоры снова вернулись к нашему внезапному отъезду. Мы пытались скрыть волнение, но слёзы не сдерживались. Объятия, слова поддержки, понимание – они не просто говорили, что мы правильно поступили, но и поддержали нас не только морально, но и финансово. Это была огромная поддержка, за что я им всегда буду благодарна.

Прощание было тяжёлым. Это было не просто расставание, это был момент, когда ты понимаешь, что неизвестность впереди, что возможно ты не вернешься сюда, а может, и не скоро. Эти объятия, слёзы – всё казалось таким значимым, но в то же время не хватало слов, чтобы всё выразить.Также нам предстояло сообщить родителям о нашем отъезде. Эта новость стала для них настоящим шоком – ведь всё происходило так внезапно и решительно. Но, несмотря на первоначальное удивление и переживания, они поддержали нас – и морально, и финансово. Особенно важна была помощь родителей мужа, которые помогали нам в первые месяцы жизни за границей, поддерживали словом и делом. За эту поддержку мы будем им благодарны всегда – их участие стало для нас опорой в новом этапе жизни и доказательством того, что семья – это не только кровные узы, но и безусловная забота и любовь, даже на расстоянии.

Глава 2  Свобода выбора

24 сентября, ночь, час тридцать. Мы подъезжаем к Владикавказу, дождь не прекращается. Он словно преследует нас, капли стучат по стеклам машины, а ощущение того, что он будет идти всегда, не покидает. Пробка началась за 50 километров до города. Мы стоим на месте, не двигаясь. Время тянется, и с каждым часом нервы всё более натягиваются, как струна. Час ночи сменяется четырьмя часами утра. Мы стоим, не сдвигаясь с места. Люди начинают нервничать, а вокруг – такие же автомобили, как и у нас, все в одинаковом ожидании, в одинаковом страхе. В 5 утра к нам подъезжает машина. Кто-то стучит в окно. Открывать боязно. Внутри – чувство тревоги, но, несмотря на это, мы приоткрыли окно.

– Можем провести вас по тайной тропе. Пятьдесят тысяч рублей – и вы за границей.

Мы растерялись.

Слова повисли в воздухе, как удар.

Сначала мы не поверили – неужели в такой момент, среди чужой беды, кто-то способен превратить чужое отчаяние в прибыль?

Смесь шока, негодования и внутреннего протеста охватила нас.

Казалось, земля под ногами и без того зыбкая, а тут – ещё и эта грань между спасением и откровенным цинизмом. Мы отказались. И остались.

Стояли дальше –  но с чувством, что совесть нельзя обменять на билет в другую реальность.

Прошёл ещё час. Напряжение нарастает. Всё вокруг словно застыло. Машины подъезжают, и каждый раз цена за «ускоренный» путь становится ниже. 40 тысяч. 35 тысяч. В конце концов, мы решились: заплатили двадцать тысяч рублей. Это было не решением – это было последним рывком из этого безумного, изматывающего ожидания. Единственным способом вырваться из пробки, где дни смешивались с ночами, а надежда – с усталостью и злостью.

Мы выехали из очереди, словно выпали из замкнутого круга, и присоединились к колонне таких же машин, как наша – полных людей с тревогой в глазах и уставших до костей. Нас вели по альтернативному пути – по крутому, опасному серпантину, где за каждым поворотом замирало сердце. Почти два часа дороги, сто двадцать километров бесконечного напряжения. Каждый километр был как маленькая вечность.

Нам пообещали: за эту сумму нас доведут прямо до границы Верхний Ларс, всё будет спокойно, «проблем не будет». Мы поверили.

Но, как это часто бывает в жизни, особенно на изломе, – реальность оказалась совсем другой.

На одном из постов нас остановили. Кортежу, в котором мы двигались, преградили путь сотрудники ГАИ. Начались допросы – резкие, агрессивные. Водителей запугивали, обрушивая на них поток угроз и унижений. Это было страшно и мерзко – осознавать, что обычный инспектор может себе позволить разговаривать с людьми, словно с преступниками, только потому, что чувствует власть в момент всеобщего хаоса.

А потом – вымогательство. Открыто, в лицо. Без стыда и страха. Пришлось заплатить. У нас не было выбора – либо идти дальше, либо остаться в этой бесконечной ловушке.

Местные таксисты и сотрудники ДПС за эти дни, казалось, сколотили целые состояния. Люди, спасающиеся от неизвестности, от страха и от войны, становились для них источником наживы. Они перекрывали дороги, устраивали хаос и тут же предлагали «спасение» за баснословные суммы. Мы были одними из тех, кому не оставалось ничего, кроме как платить за собственную дорогу к свободе.

Пять утра. Мы подъезжаем к какому-то парку. Вокруг деревья, мокрый асфальт, глухая тишина. По словам сопровождающих, дорога впереди – прямая, к самой границе. Уже видно аллею, но перед ней – шлагбаум.

– Дальше не проехать, – говорят. – Шлагбаум откроют только в девять.

И снова:

 И остаёмся стоять. Бессильные, промокшие, молчащие. Дождь не прекращается. Плотный, холодный, он словно добавлял испытаний в и без того тяжёлое утро.

Вокруг – только машины, усталые люди, детские глаза, полные недоумения. Ходить в туалет негде. Приходится делать это прямо под дождём, рядом с машиной, стараясь хоть немного укрыться от чужих взглядов.

Но уже всё равно.

Все промокли до нитки. Мы переодеваемся прямо в машине, стараясь согреться, но внутри – пустота.

Остаётся только одно – ждать.

Ждать, как будто впереди кто-то всё ещё держит ключ от нашей судьбы.

В 9 утра дождь стих. Мы немного поспали. Машины начали заводиться. Шлагбаум открылся. Утренний туман рассеивается, и впереди начинает твориться настоящая суета. Началась движуха. Люди начали выстраиваться в очередь, а машины начали двигаться. Таможня едва справлялась с потоком. Всё как в кошмаре: поток машин, люди с велосипедами, бегущие вдоль дороги. Чувство, что мы просто маленькая часть этого хаоса, что мы – как будто не люди, а просто объекты, мимо которых проходит вся эта молниеносная и жестокая реальность.

Мы продолжили путь, и в тот момент мы поняли, что дальше всё будет не легче. Но вот, по крайней мере, мы были на шаг ближе к безопасности.

Глава 3. Верхний Ларс. Переход

Проехав около часа по горным серпантинам, мы не могли не восхищаться величием одной из самых красивых дорог в мире – Военно-Грузинской дорогой. Водопады, которые как серебряные ленты падали с отвесных скал, величественные горы, туман, стелящийся на вершинах, горные реки с кристально чистой водой – всё это казалось какой-то невидимой магией природы. Кажется, что можно бесконечно смотреть на этот пейзаж и не уставать, но реальность подгоняла нас, и путь не был лёгким. Мы ехали, уставшие, но окруженные этим великолепием, которое не давало нам полностью поглотить уныние ситуации.

К 10 утра мы приблизились к пробке – нескончаемая вереница машин, из которых нам предстояло пережить следующие шесть  дней. Снова застой. Дорога перед нами как будто поглотила время. Мы стояли, не двигаясь, уже несколько часов. Время тянулось невыносимо медленно, и тревога внутри меня нарастала с каждым минутой.

Дети проснулись, и, конечно, сразу потребовали внимания. Нужно было организовать завтрак, несмотря на все, что происходило вокруг. К счастью, дождь хотя бы ненадолго прекратился. Мы использовали каждую возможность, чтобы немного обустроить наш маленький мирок прямо в машине. Газовая плитка, сковородка, продукты – всё было готово для того, чтобы сделать этот момент хоть немного более привычным. Мы сели все вместе, пережив этот странный момент, когда нужно было позавтракать прямо в машине, в ожидании, когда же мы снова двинемся. Дети кушали, смеясь и не понимая всей тяжести ситуации, а я пыталась убедить себя, что всё ещё может наладиться. Мы переоделись, пытались привести себя в порядок.

Надежда, что сегодня мы всё-таки сможем проехать границу, ещё теплилась в наших сердцах. Но время шло, и мы не двигались ни на шаг. Пробка продолжала расти, и все наши планы рушились, как карточный домик. За сутки мы продвинулись всего на 350 метров. Это казалось абсурдным, но что мы могли сделать? Только ждать. С каждым часом ждать становилось всё тяжелее.

Когда наступила ночь, мы решили чередоваться и дежурить, чтобы если вдруг начнётся движение, мы могли сразу уехать. Время с каждым часом становилось всё более мрачным. Дождь снова начался, и не прекращался в течение следующих двух суток. Машина становилась всё более тесной, а воздух – всё более влажным. Вода проникала в багажник, вещи, оставшиеся там, уже были промокшими, и высушить их было невозможно. Всё, что нам оставалось, – это терпеть. Мы понимали, что до границы осталось всего полтора километра, но эти полтора километра казались бесконечностью. За два дня мы продвинулись всего на 200 метров. Я не могла поверить, что мы всё ещё стоим здесь, не двигаясь с места. В этот момент всё казалось таким бессмысленным.

Тем временем внутри нас постепенно угасала последняя искорка надежды. Всё, что оставалось – это ждать. Мы не знали, сколько ещё продлится эта застойная тишина. Дети устали, и их улыбки уже были не такими яркими, как раньше. Мы, в свою очередь, пытались не показать им свою усталость, но каждый новый час без движения всё глубже проникал в нас, вытягивая последние силы.

Третья ночь. Я сидела за рулем, стараясь не уснуть. Меньше всего я хотела провалиться в сон, пока все остальные спят в машине. Очень тихо, чтобы не разбудить детей, включила радио. Вечность казалась замирающим пространством. Никаких звуков, только монотонное шипение волн, когда радиоприемник ловит помехи.

Снаружи ночь была густой и холодной. Внутри машины было тепло и спокойно, но эта относительная безопасность, этот комфорт, в который мы сами себя погружали, казался таким хрупким на фоне того, что творилось вокруг. Когда ты сидишь в машине, в полном теплоизоляции, а перед тобой – люди, которые идут пешком, не имея иного выбора, и когда ты видишь, как они продвигаются вперёд, то осознаешь, что твоя ситуация хоть и трудная, но всё равно в каком-то смысле привилегированная. Люди шли всю ночь. Женщины с детьми на руках, маленькие дети в колясках, некоторые – с рюкзаками, другие – на велосипедах. Одиночки и целые семьи, волочившие чемоданы, с виду потерявшие всякую надежду.

С каждым новым взглядом на этих людей, я ощущала, как во мне растет нечто большее, чем жалость – это было осознание собственного положения, осознание того, что мы, возможно, ещё находимся в относительном, хотя и весьма шатком, комфортном пузыре, который вот-вот лопнет.

В это время предприимчивые местные, мгновенно почувствовав запах наживы, начали продавать велосипеды по 60 тысяч рублей – «самый простой способ пересечь границу», как они говорили. Таксисты называли цены, от которых кружилась голова: меньше чем за сто тысяч рублей никто даже не обсуждал возможность подвезти к границе. Но самое пугающее было не в этом – сотрудники ДПС, те, кто по идее должны были наводить порядок и помогать, без стеснения предлагали «сопровождение» до границы за триста тысяч рублей. Прямо, открыто, как на рынке.

Я не могла осознать, как мы дошли до этого. Как случилось, что в такие нечеловеческие, полные страха и боли дни, люди – те, кто должен был быть на стороне порядка – стали частью хаоса, частью этой изломанной, жестокой реальности. Где сострадание уступило место жадности, а власть – стала инструментом грабежа.

Прошло уже три дня. Мы были на грани своих физических и моральных возможностей. Силы таяли, терпение иссякало, а надежда дрожала, как свеча на ветру. Многие вокруг не выдерживали. Машины разворачивались, люди сдавались – они уезжали обратно, сломленные. Те, кто ещё совсем недавно верили, что дотянут, что смогут – теперь просто опускали руки.

На этом фоне происходили ещё более пугающие вещи. Напряжение нарастало, и страх превращал людей в тени самих себя. Некоторые, не выдержав, выезжали на встречную полосу, в отчаянной попытке прорваться к свободе. Их тут же останавливали сотрудники ГАИ – не для того, чтобы остановить беззаконие, а чтобы вступить в свою тёмную игру. Права изымались мгновенно, без объяснений. А потом, разумеется, предлагался «вариант» – заплатить.

Пятьдесят тысяч рублей – цена, по которой можно было вернуть своё водительское удостоверение.

Это уже не казалось шоком. Это стало нормой. Выходя из машины, ты больше не знал, с кем говоришь: с полицейским или с вымогателем. Правила перестали существовать. Всё стало предметом торга. Ценности, принципы, закон – всё исчезло в этом мокром, затхлом воздухе границы, где человечность давно вытеснила нажива.

Это выглядело как кошмар, который невозможно было остановить. Всё происходящее превращалось в бесконечный круговорот страха, отчаяния и невыносимого абсурда. Полиция, которая должна была помочь, наоборот, усугубляла ситуацию. Она не урегулировала движение, не организовала порядок. Наоборот, они активно принимали участие в этом кошмаре, вымогая деньги, устраивая перекрытие движения и даже сопровождая автомобили, готовые заплатить за переход границы. Всё это было так далеко от того, что мы привыкли называть справедливостью, что было невозможно даже представить.

Каждый день проходил как в тумане. Силы таяли. Все надежды, которые мы питали в первые дни, исчезали, как дождь, что бесконечно капает в пустую пропасть. Мы не знали, сколько еще дней мы будем стоять в этой пробке, сколько еще дней будем жить в этой бездне, где правят не законы, а деньги и отчаяние.

Глава 4 Через страх и одиночество

Наступило утро четвёртого дня. Очередное утро в бесконечной пробке, где время давно перестало быть линейным – оно текло вязко, без начала и конца. Впервые за долгое время выглянуло солнце. Его тёплые лучи мягко коснулись крыш автомобилей, напомнив, что за всем этим хаосом всё ещё существует мир – с небом, с горами, с рекой, с дыханием жизни.

Дети попросили пройтись к ближайшему ручью. Мы пошли вдоль бурлящей горной реки, вдыхая чистый воздух, слушая шум воды и чувствуя, как на какое-то мгновение становится легче. Сердце, сжимаемое тревогой, чуть расслабилось. На этой светлой волне мне вдруг отчаянно захотелось чего-то простого и тёплого – тарелки горячего супа.

Впереди, у обочины, мы заметили единственное кафе перед границей. Решили пойти туда – всё равно стоим на месте, топливо на исходе, а надежда хоть немного восстановиться толкала вперёд. Рядом с кафе тянулась стоянка дальнобойщиков, и муж пошёл к ним – попытать счастья, спросить, не найдётся ли у кого дизельного топлива.

Мы подошли к дверям с единственным желанием – немного согреться, выпить горячего чая, купить хотя бы хлеб. Но действительность вновь больно ударила. Кафе было переполнено. Огромная очередь – в туалет, в душ, к прилавку. Люди стояли молча, устало, будто выжидая милости. Мы тоже встали в очередь. Ждали больше часа. И как будто в насмешку – кафе закрыли прямо у нас на глазах. Всё закончилось. Ни еды, ни тепла. Только пустота.

Единственным утешением стало то, что нам всё-таки удалось купить дизель – двадцать литров за три тысячи рублей. Это казалось почти подарком, ведь другие платили в разы больше. Местные таксисты наживались на чужом горе: за пять литров бензина просили по десять тысяч. Заправок поблизости не было. Последняя – во Владикавказе. Следующая – где-то в Грузии, за горами и неизвестностью.

С каждым часом запасы воды и еды у всех становились всё скуднее. Никто не помогал. Ни власти, ни волонтёры, ни гуманитарные организации. Мы были предоставлены сами себе. Иногда – друг другу. Мысли становились медленнее, движения – механическими. И только редкие случайные моменты дарили искры человечности.

Один из таких случился, когда мимо нашей машины прошёл молодой мужчина с двумя пустыми бутылками в руках. Он, улыбаясь, сказал:

– Иду к ручью воду попробовать. Если к вечеру не скрутит – значит, пить можно.

Люди вокруг засмеялись. Это был не весёлый смех, а скорее нервный – как спасательный круг. Шутка, брошенная в пустоту, на мгновение наполнила пространство человеческим теплом. Но за этим смехом скрывалась горькая правда: мы все шли вслепую. Всё, на что мы могли надеяться, – это удача.

И всё же, в этой вымотанной, израненной реальности, находились крошечные островки света. Кто-то делился последним куском хлеба. Кто-то давал зарядку для телефона. Кто-то просто смотрел в глаза и молча кивал, словно говоря: «Я рядом. Я тоже держусь».

И в этой изнуряющей борьбе за дорогу, за воздух, за человеческое достоинство, именно такие моменты становились главными. Не власть. Не деньги. Не документы. А простая, живая связь между людьми, которой не могла убить даже самая долгая дорога.

Однажды к нам подошёл мужчина с двумя детьми. Смущённо, почти шёпотом, он попросил немного еды – всё, что у них было, уже закончилось. Ему было явно неловко. Глаза – усталые, покрасневшие от недосыпа и стыда. Я положила руку ему на плечо и сказала:

– Не стесняйтесь. Мы все здесь одинаково выживаем.

Мы разделили с ними наш горячий обед. Простая гречка с тушёнкой – в тот день она показалась нам самым вкусным блюдом на свете. В этом скромном ужине, на пластиковых тарелках, разогретом на туристической горелке, было больше человечности, чем в любом богато накрытом столе. Это был обед не про еду – это был обед про поддержку, про тихую, безмолвную солидарность.

На третий день, в обед, мы листали новости в Telegram, почти машинально. И вдруг – сообщение, от которого защемило в груди:

«С завтрашнего дня мужчин призывного возраста перестанут выпускать за границу».

Это было то, чего мы боялись с самого начала, но всё ещё цеплялись за надежду, что этого не случится. Мой муж – именно в этом возрасте. В этот момент не было времени на панику. Решение пришло почти мгновенно, как отрезок – резкий, болезненный, но единственно возможный: он должен ехать один. На велосипеде. Пересекать границу в одиночку. А я остаюсь с детьми в машине.

Прощание было как обрыв. Невыносимо тихое, без пафоса, без слёз. Всё происходило в тишине, в которой гремел страх. Внутри всё дрожало от ужаса, но снаружи я была камнем. Я говорила уверенно:

– Всё будет хорошо. Я справлюсь.

26 сентября, ровно 16:00. Мы отвязываем один из велосипедов от крыши. Он берёт с собой 200 долларов, паспорт, небольшой рюкзак со спальником и немного еды. Мы обнимаемся. Его взгляд – спокойный, но я чувствую, как и в нём дрожит страх. Он уезжает. Просто уезжает. А я остаюсь. Среди десятков машин. С двумя детьми. В этой гремящей тишине, где каждое лицо – чужое, и каждая минута – вечность.