Ночь Гвоздик

Александр Западнюк

Ночь Гвоздик

Ночь Гвоздик

1

Удар. Удар. Ещё удар.

Кровь снова выступила на губах. Совсем недавно она засохла, но, когда на Свету вновь посыпались удары, недавняя ранка – утренняя ранка, которая зажила совсем недавно – вскрылась.

– Сука! – прошипел Он и половицы под ним заскрипели.

Он ушёл. Он отправился спать.

Сейчас Его настроение стало лучше, точнее, оно стало нейтральным. Хотя в Его голове, в Его мыслях, в Его чувствах появилось злорадство. Про себя Он улыбался. Он показал, кто здесь хозяин, кто здесь власть. Он. Это всё Он. Теперь Ему можно лечь спать. Теперь Он будет спать спокойно. Теперь Он, и только Он. Он мужик.

Последний луч заката, освещал кухню, коридор, проход в спальню и входную дверь.

Света убрала руки от лица, когда дверь кухни заскрипела. Она смотрела в одну точку, слышала, как Он плюхнулся в кровать, как та скрипнула и скорее всего (судя по звуку) сдвинулась на пару сантиметров к стене. Поджав свои исхудавшие и полностью в синяках ножки к себе, подтянула свои такие же тонкие и избитые руки обратно к лицу. Ей захотелось плакать. Тихо. Очень тихо, чтобы Он не услышал. Чтобы Он не проснулся, так как Он уже захрапел. Чтобы Он не закричал на неё, ведь если Он начнёт кричать, то бить начнёт её раньше, чем крик превратиться в слова. Хотя из-за расстояния, всё-таки, слова начнутся раньше, чем кулак занесётся над ней.

Одну руку Света прижала ко рту, другую руку прижала к глазам.

Слёз не было. Их давно уже не было. Последний раз из-за Него она плакала полгода назад. Её слёзы высохли. Их не осталось. Они испарились.

Заболела голова.

Поначалу Света подумала, что это из-за ударов. Конечно, голова болела из-за них, сегодня Он нанёс ей семь ударов. Она считала каждый удар. По животу он ударил два раза, по ногам одиннадцать ударов, по рукам двенадцать ударов – причём по левой руке Он ударил девять раз, а по правой три раза – а по спине лишь раз. Утром Он нанёс всего двенадцать ударов, а сейчас – ближе к ночи – оставшиеся двадцать один удар. Но голова болела не только из-за этого, а ещё и из-за слёз, которые никак не могли выйти из глаз. Это сильно омрачало. Ведь когда-то она читала, что слёзы помогают справиться с болью. Но сейчас, как и полгода, они уже не выходили. Она лишилась своего быстрого обезболивающего. Теперь ей нужно встать, чтобы принять его. Но, как и слёз, сил встать не было. Возможно, эти силы были… Точнее они есть, но смысл? Какой смысл? Снова травить себя? Снова искать спасения? Снова? Снова? Зачем? Если завтра Он проснётся и снова начнёт бить её. Он же опять проснётся. Снова начнутся страдания, когда Он проснётся. Когда Он снова встанет. Когда Он снова начнёт ходит по земле…

…По земле…?

Странно, но именно за это словосочетание зацепилось полумертвое или всё же полусонное сознание Светы. Она вдруг убрала руки и посмотрела на входную дверь. В голове крутилось: по земле, по земле, по земле…

В этом что-то было. Но она пока не понимала, что же всё-таки в этом есть? Эти слова крутились в голове. А через пять минут её сознание нарисовало, точнее выжгло их на чёрной, не пропускающей звуки, металлической двери.

Она вздрогнула, из-за чего сильно ударила батарею за своей спиной. Заныл синяк. Но Света даже не дёрнулась, ни от удара, ни от звука, который был достаточно громким, чтобы разбудить спящего человека. Она знала, что Он не проснётся ни от этого звука, ни от какого другого, но вот если бы она начала всхлипывать, а хуже всего плакать, то Он бы тут же спрыгнул с кровати и нанёс ей ещё около десяти, а то и пятнадцати ударов, и голова заболела бы ещё больше и сильнее. Потому что на этот раз Он бы наносил удары больше всего по голове и рукам, при этом начал бы кричать:

– Закрой свою пасть!

А когда она перестанет всхлипывать и плакать, Он нанёс бы ещё три удара, и сказал бы:

– Ещё раз заплачешь, – грозя кулаком, – я убью тебя! Я клянусь!

Света знала все эти действия наперёд, Он бы действительно сделал так, Он всегда так делал, хотя подобного не было уже полгода. Ведь она не плакала, не всхлипывала. Слёз не было. Всё высохло.

В этот момент буквы на двери на миг исчезли, а потом они загорелись ярко-красным цветом, из-за чего голова затрещала так сильно, что Света резко, слишком резко, вскочила с пола.

Половицы заскрипели.

Света остановилась возле входной двери. Она стала прислушиваться. За дверями не было звука. Они же звуконепроницаемые! Специальные, чтобы никто не слышал её криков, хотя, как и со слезами, она уже давно не кричала, когда Он бил её.

Храп. Только храп слышала она, который раздавался за её спиной. Как давно Он храпит? То, что Он спит было понятно, когда Он плюхнулся в постель. У него была одна странность. Разве одна? – подумала Света. Разве одна? Нет. Их было много, слишком много. И именно поэтому сейчас она стояла возле входной двери, чтобы кое-что сделать, хотя пока она даже не осознавала, что именно собирается делать. Но раз она уже у входной двери, значит, всё решено, значит, она скоро всё поймёт. А сейчас она была благодарна, что у Него есть эта одна странность. Когда Он касался подушки своей головой, то в мгновение ока засыпал, и теперь ничто, и никто – кроме, разумеется, её самой, её слёз и всхлипов, – не сможет Его разбудить. Он спит как убитый.

Убитый.

Убитый – это новое слово, которое стало таким же ярким, как и «по земле». А раз Он так спит, значит, что она может спокойно выйти из квартиры и Он ничего не сделает с ней, ничего не сможет сделать ей, и никак не помешает.

Пока.

Поэтому она взяла именно Его ключ, который висел на крючке в маленькой прихожей.

Она тихо отварила дверь и также тихо её закрыла с другой стороны. И пусть пока в её сознание не появилось никаких действий, полный план, полное понимание – она всё-таки не стала пренебрегать своим положением дел, своей так сказать, безопасностью передвижений, которую она намеревалась сохранять – по крайней мере до конца… Конца намерений? Конца плана? Или всё же до плохого конца? Но об этом потом, а сейчас, когда она поднималась по лестнице на четвёртый этаж, в голове крутились слова словно в танце. В хорошем танце. Возможно, даже в отличном, просто замечательном.

По земле… Убитый…

2

Металлическая дверь была перед носом Светы. На двери уже слабо мерцали слова: По земле. Убитый. Они почти исчезли из сознания, потому что оно – её измученное, мёртвое или всё же сонное сознание стало вырисовывать картинку, странную картинку.

Тьма. Лес. Земля.

Теперь в сознание к предыдущим словам появилось новое.

Света облизала губы и почувствовала лёгкий привкус меди, соли и какую-то ворсинку, возможно, это был её волос запутавшийся или утонувший уже в засохшей крови. Она бы с акцентировала на этом внимание, если бы стояла у двери просто соседа или соседки, но она стояла возле двери своей подруги, хотя, возможно, уже бывшей подруги, ведь то, что произошло год назад, не заслуживает прощения. Никакого прощения.

Год назад, когда у Светы была та самая «одна подруга», Он запретил с ней общаться. Он хотел, чтобы Света была одинока. Он хотел, чтобы ей никто и никогда не смог помочь. Чтобы только Он был единственным, кто ей поможет. Он, и только Он. Чтобы Света поняла серьёзность Его намерений. Перед тем как сказать Свете, чтобы она не связывалась с Полиной, Он избил её. А когда Полина не стала сдаваться и захотела помочь своей подруге, Он сильно ударил её по лицу из-за чего у Полины появился синяк на щеке. Затем Он ударил её в живот и в спину – там тоже появились большие багровые синяки. Она тогда хотела сразу же обратиться в полицию, чтобы помочь Свете, не себе. Света, которая хотела защитить Полину, тем самым переняв на себя Его гнев, который Он в последствии на неё обратит, когда Полина в полной отрешённости, в полном горе, обиде и слезах уйдёт домой. Ведь, когда Он скрылся в спальне, Света вышла в подъезд, закрыв за собой звуконепроницаемую дверь, и стала кричать на неё:

– Ты кто такая? Ты что творишь? Ты шалава! Давалка! Ты ничто! Ты ничтожество! Иди трахнись – и всё пройдёт! Если ты ещё раз выведешь моего мужа из себя, я не стану его останавливать! Так тебе и надо! Шалава!

– Но, я…, – начала Полина, проронив слезу.

– И ко мне больше не подходи! А иначе…, – кричала она, но резко и быстро прошепча слова, которые, к сожалению, Полина не услышала, хотя это бы ничего не изменило, даже если бы она действительно услышала, добавила, – он убьёт меня.

И снова криком продолжила добивать словесно свою единственную и самую близкую подругу, которая была ей как сестра: – Для меня ты никто, ничто и для всех ты тупая подстилка. Надеюсь, ты сдохнешь от СПИДа! Тварь!

Когда эта безобразная сцена закончилась. Полина ушла, рыдая на весь подъезд. Удивительно, что никто из соседей не вышел на крик и плач. Никто даже не слышал их. Всем было бы плевать, даже если бы они вышли и увидели это всё. Всем было бы всё равно. А Света, зайдя домой, получила огромную порцию ударов, их было пятьдесят семь, всего за час. Это был первый и последний раз, когда Он так сильно и быстро её избил, что сломал ей ключицу, два ребра, правую руку и левую ногу, и похоже Он сильно задел ей почки, так как на протяжении двух недель она писала кровью. Света уже не помнила, как она объясняла всё это в больнице, возможно, просто сказала:

– Упала.

И никто ничего не сделал, а через три дня её уже выписали из больницы…

Теперь она стоит у её двери. Но страха не было. Он, как и слёзы уже давно испарился. И слова вновь затанцевали на двери. В эту же секунду по квартире Полины разнеслись звуки её певчего звонка.

Дверь отварилась.

Полина стояла в серых спортивных штанах, которые были немного обтягивающие на её тонких ножках. Правда в отличие от Светы ноги были тонкие, потому что сама по себе она была худой, хотя как Света, которая до Него была пухлой, её ноги стали тоньше, чем у Полины. На тело у неё была натянута серая футболка с феями «Винкс», обтягивающая её небольшие груди, на которых явно не было топа или бюстгальтера, ведь просвечивались небольшие соски. Смотря на свою подругу, или бывшую подругу, по ней нельзя было сказать, что минул уже третий десяток, уж слишком она была худа, а ещё эта футболка с Винкс… которых Полина очень любила. Но посмотрев в лицо, которое сейчас выражало, то ли удивление, то ли злость, то ли обиду, Света заметила, что появились морщинки. А глаза, её глаза, к которым подступали слёзы, в них было что-то такое, от чего все всегда говорили Полине, что её блёкло-зелёные глаза очень прекрасны.

Толчок. Их груди соприкоснулись.

Света почувствовала тепло; её рук, её тела, её грудей. Её.

Она бы зарыдала, но слёз не было даже для такого случая. Голова заболела – это был явный признак, что слёзы очень бы хотели выбраться наружу. Но нет. По крайней мере, не сейчас, а, возможно, уже никогда.

У Полины в глазах до сих пор стояла одна из самых страшных картин в её жизни, которых она когда-либо видела – тело её подруги. С момента их последней встречи, когда Света её сильно обидела, хотя обида состояла не в том, что та ей наговорила, а в том, что Полина струсила и никак не помогла ей – своей близкой подруге почти как сестре, которая нуждалась, тогда – как и сейчас – в помощи. В отличии от Светы она зарыдала, и пусть сейчас она смотрела на лестничную клетку, продолжала видеть: избитую, измученную, мёртвую или всё же сонную её. На Свете была футболка оверсайз, и она немного полнила её, но даже невооружённому глазу было ясно, что под ней находиться худородное, изнеможённое тело. Рукава были длиннее, но они не скрыли невероятное количество синяков: больших и малых, синих и серых, а также на глаза попадались новые, которые только-только появились. Они были ещё красными, больше всего их было на левой руке. Но это было не самое главное. Её голова. Её чудесные волосы стали сальными, они были все в колтунах, кое-как заплетённых в хвост, а одна прядь волос вырвалась из плена резинки и поднялась вверх, напоминая антенну. Её лицо… Такое прекрасное в лучшие времена, начало покрываться морщинами, большими морщинами, хотя Свете было только около 25 лет. Под глазами были темные круги, понятно было сразу, что никто по лицу её не бил, Он знал, что нельзя, чтобы кто-то видел синяки особенно на лице, но эти круги действительно могли представиться синяками, которые появились благодаря кулаку. Красивые глаза, которые были тёмно-карими, немного спрятались за уставшими веками, которые теперь свисали…