Исповедь скучной тетки

Когда настала пора ходить на дискотеки, я обнаружила в себе талант создавать впечатление, будто не покидаю танцпола, на самом деле там не находясь: я перемещалась между подругами, всегда отыскивая какой-нибудь секрет, который мне непременно надо было нашептать на ушко то одной, то другой, с каждой ходила за компанию в туалет, к ларьку со всякой ерундой и даже покурить тайком. Когда танцпол переполнялся настолько, что двигаться было почти невозможно, я отваживалась на несколько еле уловимых движений, которые сразу же терялись в хаотичной толчее рук и ног. В остальное время я уворачивалась от обидного «какая же ты скучная» в свой адрес так же, как другие – от обзывательств типа «толстая дура» или «прыщавая морда». Отсутствие чувства ритма, как и прыщи, скрывать очень непросто.

Всеобщее помешательство на U2 подарило мне прекраснейшие моменты жизни. Танцевать под эту музыку оказалось невероятно легко: достаточно было закрыть глаза, поставить ноги вместе и, не отрывая их от пола, раскачиваться всем телом наподобие морских водорослей, которые баюкает течение. Руки при этом болтались вдоль тела. Мое скверное чувство ритма полностью тонуло в этой вязкой атмосфере. Иногда за весь вечер не включали ничего, кроме U2. Это был кайф. В конце концов мы входили в какой-то гипнотический транс. Я до сих пор впадаю в прострацию при первых же аккордах Sunday Bloody Sunday[3], и воскресенья у меня по-прежнему ассоциируются с кроваво-красным цветом.

В студенчестве многочисленные поводы увернуться от танцев мне давало наличие дешевого пива и длинные очереди за ним. Я провозгласила себя королевой снабжения и бо́льшую часть времени проводила, курсируя между баром и местом нашей дислокации (обычно им оказывался угол, куда сваливали сумки). Я знала всех официантов. Диджеи были моими друзьями. Лучшая музыка рекой растекалась по нашим жилам, наполняла захмелевшие головы. Именно там, восторгаясь новой открывалкой для бутылок, сконструированной студентами-технарями, я повстречала Жака. Он, как и я, склонился над приспособлением, позволяющим открыть шесть бутылок разом прямо в ящике, – технический гений на службе у жаждущих выпивки. Эти ребята уж точно умели расставлять приоритеты. Я заказала пять стаканов пива. Он – шесть. И при этом еще вызвался помочь мне.

– У тебя и так уже шесть!

– Я и десять могу унести.

– Десять?

– По одному пиву на каждый палец. Как-то так.

Он сунул пальцы в пластиковые стаканы, прямо в пену, не заботясь, что туда попадет грязь с его немытых рук. Я подумала о поте, жирных волосах, козявках, микробах, разносимых монетами, ключами, рукопожатиями и т. п.

– Так я их не выроню.

– Удобно.

– Ты здесь одна?

– Нет, с подругами.

– Где они?

– Мы обосновались вон там, в глубине.

Я ткнула пальцем в дальний угол зала поверх толпы, подпрыгивающей под оглушающее «тыц-тыц-тыц», несущееся из колонок, которые вряд ли переживут этот вечер. Жак улыбнулся, обнажив идеально ровные белые зубы. Парень явно из благополучной семьи.

– У меня идея.

– Какая?

– Давай закончим с этой доставкой, а потом встретимся у входа Б.

– Чтобы покурить?

– Подышать воздухом.

– Ты не хочешь танцевать?

– Нет, я танцую как одноногий.

Это откровенное и, казалось бы, несущественное заявление предопределит мою дальнейшую судьбу: Жак, как и я, был «неритмичен». Увидев, как нелепо он двигается, чудовищно не попадая в такт, я почувствовала себя тем потерпевшим кораблекрушение, который видит, как до его необитаемого острова добирается спасительное судно. Я полюбила этого парня в первую очередь за то, чего ему не хватало. Все его прекрасные качества какое-то время оставались в тени этого недостатка, который делал его таким дорогим моему сердцу. Верь я в бога, подумала бы, что он ниспослал мне Жака в качестве извинений за то, что забыл обо мне, раздавая людям чувство ритма.

Наш первый вечер мы провели, жарко обнимаясь, как все новоиспеченные влюбленные, напитываясь поцелуями, стремясь всем телом прижаться друг к другу. Если бы тогда мне сказали, что Жак не любит французские поцелуи, я бы не поверила. Позже я пойму: у французских поцелуев, как у яйцеклеток, есть определенный лимит – когда запас иссякает, надо учиться обходиться без них. А пока наши ночи пролетали незаметно, исчезали, словно шагреневая кожа. Что такое усталость, я узнала, только когда появились дети. Разумеется, мы любили друг друга, как никто другой. И поженились, как все, раз и навсегда.

В математике минус на минус дает плюс, в биологии не все так очевидно. Когда родился Александр, я запаслась целым арсеналом средств, чтобы помочь его мозгу правильно образовывать нервные и нервно-мышечные соединения, влияющие на чувство ритма. Я купила метроном, чтобы научить сына хлопать в ладоши в такт, DVD со считалками, песенками и танцами для непрерывного стимулирования его звукового мира. В полтора года я записала его на курсы пробуждения музыкальности для родителей и детей, где обещали «развить у ребенка музыку тела». Я вытерпела шесть сеансов унижения. Так называемая «терапевт» заявила, что я не выйду с ее курсов, не «усмирив какофонию» внутри себя, – избавлю вас от того псевдопсихологического бреда, который она несла, объясняя свой метод. Меня не в первый раз пытались вылечить, но ее подход граничил с агрессией: она хватала меня за плечи, заставляя двигаться вместе с ней, хлопала у самых ушей, чтобы «пробудить» мое тело. Я решила уйти, пока она окончательно не вывела меня из себя, и сконцентрироваться на дисках, стимулирующих «гормон ритма».

В четырехлетнем возрасте Александра приняли на курс классического балета (единственные занятия, доступные для детей без присутствия родителей). Вердикт вынесли быстро: тело Александра обладало способностью подчиняться самым сложным ритмам – он был спасен.

Когда в четырнадцатилетнем возрасте сын заявил нам, что он гомосексуал, моя свекровь, как ей свойственно, долго объяснений не искала: «Надеюсь, тебя это не удивило – после всех танцевальных курсов, на которые ты его таскала». До сих пор не понимаю, как мне удалось сдержаться. Я несколько дней усмиряла свой гнев, представляя, как выкалываю ей глаза, ломаю нос или награждаю мощным пинком в живот, сминающим ее кишки. Жестоко? Не более, чем считать гомосексуальность изъяном развития.

Кстати, у Шарлотты и Антуана с ритмом тоже все нормально. Законы математики сработали!

Глава шестая, в которой Жан-Поль становится моим первым трамплином

Ребяческая идея Клодины засела во мне и вызревала, пока не превратилась в некую ролевую игру, занимавшую мои мысли. Ее план работал. Я даже нафантазировала себе несколько феноменально идиотских сценариев, достойных самого низкопробного телевизионного мыла, где в финале я непременно целовалась с Жан-Полем, или попросту Жанпо:

1) совершенно случайно я оказывалась с ним в копировальной комнате, запирала дверь и целовала его, не встретив ни малейшего сопротивления;

2) застревал лифт – разумеется, мы в нем были одни, – от толчка Жан-Поль рефлекторно, в попытке защитить, подавался в мою сторону и тут же, без всякого перехода, целовал, против чего я не возражала;

3) я поднималась по лестнице, чтобы немного размяться перед долгим сидением в течение дня, и встречала там его – чисто случайно он решил размяться в то же время, что и я, – сцена неминуемо завершалась нескончаемо долгим французским поцелуем;

4) и так далее.

В копилке моих сценариев также встречались истории-катастрофы, над которыми я чуть ли не рыдала в растроганных чувствах:

1) наше здание эвакуировали из-за звонка о заложенной бомбе, в неразберихе эвакуации мы оказывались заблокированными в офисном лабиринте, и, чтобы легче было противостоять мировому злу, мы обнимались, впиваясь друг другу в губы;

2) глобальная авария на электростанции, темень, страх, сырость, верные, хотя и сделанные наугад, движения, переплетения рук, слившиеся в поцелуе губы – в таком порядке или вперемешку;

3) я теряю сознание в коридоре, ведущем в конференц-зал, и Жанпо, как настоящий герой, в последний момент подхватывает меня: еще чуть-чуть – и моя голова ударилась бы о бетонный пол здания, построенного с соблюдением всех экологических стандартов (он уберег меня от сотрясения мозга, а уборщиков – от долгого отмывания бетонной плиты). Он был настолько счастлив увидеть, как я пришла в себя, что не устоял и жадно поцеловал меня;

4) и так далее.

В других сценариях я доводила сюжет катастрофы до вершин неправдоподобия, так что простите – пересказывать их здесь не стану. В лучшем из худших вариантов мы оставались последними живыми существами на вымершей Земле и начинали целоваться, чтобы скрасить мучительное ожидание неотвратимого конца. Короче, мир летел в тартарары, а я наслаждалась французским поцелуем.

В реальной жизни Жанпо работал в финансовой службе на четвертом этаже, а я – в департаменте снабжения этажом выше. Вероятность встретиться один на один в лифте или в горящем лесу стремилась к нулю. Видимо, придется себе как-то помочь.

Я стала регулярно курсировать между первым и пятым этажами, чтобы, так сказать, статистически увеличить шансы пересечься с ним. Нужно было с чего-то начинать, взобраться на первый трамплин. Спускалась я по лестнице, поднималась на лифте – боялась вспотеть и этим все испортить, – свои участившиеся прогулки вместо кофе-брейков и обеденных перерывов я объясняла потребностью больше ходить, ведь темп моей жизни изменился. Все понимали, что в моей ситуации такие перемены необходимы. Я чаще, чем надо, отправлялась на четвертый этаж проверить наличие расходных материалов (а на самом деле заходила там в туалет будто бы высморкаться). Конечно же, я вечно «забывала» то одно, то другое, еще немного увеличивая шансы на случайную встречу, которая, в отличие от моих грез, в реальности мне бы не особо помогла.

Оказываясь в лифте с Жанпо вместе с толпой других сотрудников, я пристально смотрела на него, пытаясь воздействовать внушением; говорят, это лучше получается, когда находишься рядом с объектом. Я мысленно буравила его мозг и посылала очень простой, очень понятный приказ: «Поцелуй меня!» Но он не слышал. Одни выходили из лифта, другие заходили, приветствуя всех вежливым кивком и тут же устремляя взгляд на панель со светящимися кнопками. Чем больше я смотрела на Жанпо, тем более красивым его находила и тем более невероятным мне казалось когда-нибудь слиться с ним в поцелуе.

– Это никуда не годится! Твои методы сродни ритуалам вуду. Нужно делать что-то реальное: сходить к нему, купить ему кофе – ты не сможешь его поцеловать, не сблизившись. Ну надо же, мысленные внушения! Только не говори мне, что вычитала это в книжке «Тайна»[4], – укокошу!

– В одном журнале…

– Даже не называй в каком. Так, зайди ко мне через некоторое время, поможешь кое с чем.

После перерыва я, наивная, зашла к Клодине, и она громко, чтобы все слышали, сказала: «А, Диана, ты идешь в бухгалтерию? Не могла бы ты занести Жанпо вот это?»

Я взяла две заранее подготовленные папки, которые она мне всучила, спустилась на четвертый и решительным шагом направилась к кабинету Жан-Поля. Дверь была открыта, и я вошла. Аккуратные стопки папок ждали своего часа рядом с пластиковым стаканом под хрусталь, полным одинаковых механических карандашей Pilot с грифелем 0,7 мм (я поморщилась – ненавижу толстые стержни). В нескольких сантиметрах от него фарфоровый пастушок, улыбающийся так, будто волков на свете не существует, пас воображаемых овец. Ни единой фотографии, зато здесь, похоже, прекрасно себя чувствовал спатифиллум в горшке. Правда, они везде себя прекрасно чувствуют. Секретарша поспешила поприветствовать меня:

– Привет, Диана!

– А, Джози, привет!

– Ты к Жан-Полю?

Она была единственной, кто называл его Жан-Полем, – видимо, вопрос субординации. Сам же он всем представлялся не иначе как Жанпо. После сериала «Червонные дамы» имя Жан-Поль потеряло свою привлекательность[5].

– Э-э, да.

– У тебя папки для него?

– Нет, вернее, да, в смысле меня Клодина попросила занести ему, и я хотела бы отдать их ему лично.

– Оставляй, я ему передам. Он должен скоро вернуться.

– Он куда-то ушел?

– Пьет кофе на втором этаже, там коллеги скинулись на кофемашину.

– Ого!

– В отделе переводов просто какой-то культ кофе.

– Пойду поищу его там. Мне надо кое-что ему пояснить.

– А ты симпатично одета.

– О, спасибо, как мило.

Будь я слепой, возможно, ответила бы комплиментом на комплимент. Но когда я увидела, как она направилась к своему столу на десятисантиметровых белоснежных ходулях, мне даже стало ее немного жаль. На прощание она помахала мне пальцами: белые накладные ногти, кольца с белым жемчугом идеально сочетались с серьгами, браслетами, декоративным гребнем для волос, белыми тенями для век и таким же белым костюмом. Как только она начала здесь работать, ее стали называть коварной лисой, и свое прозвище она подтверждала при каждом удобном случае. С такой секретаршей я, наверное, тоже принялась бы исследовать территорию, чтобы найти какую-нибудь кофемашину подальше отсюда.

Я решила спуститься по лестнице, чтобы выиграть время и собраться с духом. Дойдя до второго этажа, я увидела Жанпо, энергичной походкой заходящего в лифт. Я бросилась за ним, но двери закрылись ровно в тот момент, когда я кричала «Дже-е-ей Пи-и-и!». Вышло так нелепо, по-смешному растянуто. Я осталась стоять у закрытого лифта со своими папками в руках. Лифт тут же снова открылся и явил лучезарно улыбающегося Жанпо, которому стало интересно, что же мне от него так сильно было нужно.

– Ой… А, да… Держи, Клодина просила передать тебе это. У меня были дела на четвертом, поэтому… вот я и зашла.

– Но ты спустилась на второй – должно быть, это важно.

– Вовсе нет, я спустилась ради кофемашины.

– И что там в этих папках?

– Понятия не имею.

– Вот как? Хм, мне кажется, их еще на прошлой неделе одобрили.

– Может, она ошиблась.

– Да. Но все же странно. Ты наверх?

– Что? А, да.

– Ты же хотела кофе.

– Вот я тупица! Забыла.

– Ладно. Спасибо за документы, сейчас же их посмотрю: наверное, там какая-то ошибка.

– Ага.

– Хорошего дня!

– Д-да…

И двери плавно закрылись передо мной, смущенной «тупицей». От идеи выпить кофе я отказалась и решила подняться по лестнице бегом, чтобы хорошенько переварить свой провал.

Я вошла в кабинет Клодины и плюхнулась на стул для посетителей-жалобщиков – самый затертый в здании.

– Твоя идея с французским поцелуем – полный бред. Я выглядела идиоткой, ненавижу себя, и Жанпо, честно говоря…

– Жанпо – прекрасный первый трамплин.

– Он слишком хорош.

– Независим, выглядит довольно уверенным в себе и нереально солидным – оптимальный кандидат для французского поцелуя.

– А еще у него есть жена и, возможно, любовница.

– Тебе-то что с того? Это даже лучше. Ты же не собираешься за него замуж и спать с ним не планируешь, ты хочешь только поцеловаться. А после пусть себе живет, как раньше.

– Ты хочешь, чтобы я отомстила Жаку?

– Вовсе нет. Это не месть, а здоровый эгоизм. Сейчас ты должна думать о себе: тебе нужно убить время и хоть немного снова поверить в себя.

– Да уж, подруга! Прямо мегаплан!

– Сколько уже дней ты все свободное время мечтаешь о Жанпо?

– Да нисколько.

– Не говори, будто это тебя никак не заводит.

– Почти никак.

– Не говори, что по утрам не прихорашиваешься дольше обычного.

– Совсем чуть-чуть.

– Вот! Для этого проект «французский поцелуй» и нужен. Это как чашка теплой воды с лимоном – безопасно и полезно. Я тебя много месяцев такой не видела.

Вернувшись на свое рабочее место, я увидела на автоответчике сообщение от Жан-Поля Буавера. Не веря своим глазам, я затрясла головой: мне звонил Жанпо, мне! Главный красавец финансовой службы набрал МОЙ номер: «Послушай, Диана… э-э-э, не могла бы ты зайти ко мне на минутку. Ничего срочного, ничего важного. Когда у тебя будет время».

– Всего лишь?

– Ну да.

– Ого, мадам, я в шоке!

– Но как мне вести себя там?

– Полагаю, это риторический вопрос.

– Но я буду выглядеть идиоткой!

– Это точно, но идти надо.

– Придержи-ка стул для жалобщиков, я скоро вернусь.

Дверь кабинета Жанпо была закрыта, что спасало посетительниц, сраженных его очарованием, от внезапных обмороков. Предупредив начальника по телефону, Джози открыла его кабинет с рвением услужливого дворецкого, жестом девушки-статистки из телеигры The Price Is Right[6].

Жанпо, нахмурив брови, смотрел в монитор и выглядел как никогда прекрасно. Деловая сосредоточенность была ему к лицу, придавая образу легкий оттенок задумчивости, которой не хватало парням с журнальных обложек. Его шевелюра была такой густой, что в нее так и хотелось запустить руку. А у Жака волосы постепенно покидали свое пристанище, пока на его макушке не образовалась монашеская лысина. Но поскольку «морщины только украшают мужчин», ему было достаточно обрить череп, чтобы сбросить добрый десяток лет и присоединиться к когорте зрелых и мужественных, умеющих стильно носить лысину. Иногда в этом чертовом браке я чувствовала себя жертвой неудачного хода: я тащила двойной груз прожитых в нем лет – свой и Жака.

– О, здравствуй, Диана! Спасибо, Джози, будь добра, закрой дверь.

– Мне отвечать за тебя на звонки, чтобы вас не беспокоили?

– Нет-нет, переводи на меня, нет проблем.

– Но это же неофициальная встреча?

– Вовсе нет, рабочая. Спасибо, Джози.

Как только закрылась дверь, Жанпо выкатился ко мне из-за стола на своем кресле и заговорил доверительным тоном:

– Слушай, Диана, мне немного неловко спрашивать тебя об этом, если честно, даже очень неудобно, но я не мог не заметить…

Дальнейших слов я уже не слышала. Я лишь видела, как двигались его губы, его руки, и несколько долгих секунд абсолютно не улавливала, что он говорил. Ни единого звука. Его прекрасные руки и губы гипнотизировали меня. Это все, что мне было нужно. И неважно, что они сейчас были заняты другим, а не обнимали, не целовали меня. Вот его губы перестали двигаться, он неспешно положил руки на стол и теперь выжидательно на меня смотрел.

– Ох…

– Прости. Это неприлично. Мне жаль.

– Да нет же! Нет! Я… я просто не расслышала. Я не услышала, что ты сказал.

– Вот как?

– Прости меня, я витала в своих мыслях.

Говорила же, что буду выглядеть идиоткой.

– Окей. Э-э-э… Я спрашивал, где ты купила свои сапоги, мне они очень нравятся, а скоро день рождения моей жены…

– Ты женат?

– Да.

– Забавно. Мне не приходило в голову, что ты женат. Среди людей твоего поколения это редкость.

– Хм, я думал, мы с тобой примерно одного возраста.

– Правда? Тебе сколько лет?

– Сорок четыре.

– Нет!

– Да.

– Неправда!

– Правда.

– Этого не может быть!

Он выглядел от силы на тридцать пять. Так бы и прибила его за эти симпатичные «гусиные лапки» вокруг глаз. Позади него за огромным, плохо вымытым окном вырисовывались исторические красоты Полей Авраама[7], утоптанных разномастными особями, что приходят туда разыграть пасторальные сценки, прежде чем снова вернуться в свои бетонные коробки. Я мысленно, не закрывая глаз, перенеслась туда и практически почувствовала траву под ногами. И мне вдруг нестерпимо захотелось побежать.

– Какой размер у твоей жены?

– Тридцать восьмой.

– Ей подойдет.

Я встала, сняла сапоги, опираясь на край стола, и водрузила их на стопку аккуратно сложенных папок, дожидавшихся своей очереди. Он пытался меня остановить, заставить обуться, а я уверяла, что он такие сапоги нигде не найдет, что они новые и вообще мне жмут.

– Мне не нужны твои сапоги, это очень щедро, но мне не нужны твои, я лишь хочу узнать, где ты их купила, это крайне нелепо, не возьму я их, и к тому же, Диана, ты не можешь уйти вот так…

– Благодаря тебе я только что поняла одну вещь: я хочу, чтобы смотрели мне в глаза, а не на ноги.

– Ладно, я тебя шокировал, извини, просто у тебя красивые сапоги, поэтому…

Я повернулась к нему спиной, открыла дверь – Джози не было, о счастье! – и прямо в носках побежала по коридорам четвертого этажа, затем по ледяному бетону лестницы и по коридорам пятого. Я бежала, согнув руки в локтях, с решительностью Чудо-женщины из комиксов. Меня переполняла энергия, как в начальной школе, когда звенел звонок с урока. Мне было по-настоящему хорошо, все казалось не таким противным, не таким формальным и тягостным. Всем, кто встречался на пути, я показывала «козу», давая понять, что у меня просто маленький прилив безумия и беспокоиться не стоит. Они могли спокойно возвращаться к своим формулярам и умирать над ними со скуки, а мне надо бежать. И я бежала. Я представляла себя Лолой, Форрестом Гампом, Алексисом-Рысаком[8]. Запыхавшаяся, с мокрыми подмышками, в черных от грязи носках, я остановилась у запертой двери конференц-зала.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Фейсбук – продукт компании Meta Platforms Inc., деятельность которой признана в России экстремистской. – Здесь и далее.

2

Имеется в виду известный канадский адвокат Мари Хенайн, которая защищала радиоведущего, музыканта и писателя Джиана Гомеши, обвиненного в 2014 году в сексуальном насилии и жестокости. В 2016 году все обвинения с него были сняты. – Здесь и далее примечания переводчика.

3

Песня U2 «Кровавое воскресенье», посвященная расстрелу демонстрации в Северной Ирландии 30 января 1972 г.

4

Вероятно, имеется в виду книга Ронды Берн «Тайна» о секретных знаниях, овладев которыми можно добиться желаемого.

5

В популярном канадском сериале «Червонные дамы» 1986–1989 гг. персонаж по имени Жан-Поль был неверным мужем одной из героинь.

6

The Price Is Right (англ. «Цена верна») – американская телеигра, формат которой связан не с эрудицией участников, а с их интуицией и удачей: чтобы выиграть, игроки должны были угадывать цену того или иного товара. В России аналог этой телеигры выходил в эфир в 2005–2006 гг. под названием «Цена удачи».

7

Местность, прилегающая к историческому центру Квебека, названная в честь переселенца Авраама Мартина. В 1759 году на Полях Авраама состоялась решающая битва Семилетней войны. Сейчас здесь разбит парк.

8

Прозвище легендарного бегуна Алексиса Лапуанта (1860–1924), ставшего героем канадского фольклора.