Величайшая Радость

Мирона Максимова

Величайшая Радость

Пролог

Чёрные кожаные ботинки с железными носами и пятками ступили на раскалённый докрасна мост. Под его тяжёлыми шагами металл моста остывал и тлел. За спиной тысячами мёртвых глаз выстроилось войско. Войско, победившее народы Яви и подчинившее себе живых. Его войско. Теперь он хотел править и Навью. Он был уверен, что достоин этого. Он завладел Источником, и Источник указал ему путь. Правый берег реки Смородины наполнился звуками готовности к бою. Там, на левом берегу, находилась Навь, которой правила богиня Моржана. Он не видел её с того момента, как предал. К его удивлению, левый берег был пустынным. Казалось, мир мёртвых, соединённый с миром живых Калиновым мостом, сдаётся без боя. Вместо бесчисленного полчища воинов смерти, к битве с которыми он готовился и намеревался победить, его встретила лишь хозяйка. Лёгкой туманной поступью она гасила мост целиком. Моржана была его последним, пятым предательством на пути к превращению. В холодных лиловых глазах богини смерти жила настоящая ненависть. Он забрал её проклятых и её мёртвое сердце. Теперь он хотел убить её. К середине моста они оказались на расстоянии пары шагов. Он не боялся. Он знал, что теперь сильнее её. Он разделил Источник на шесть частей и создал печати, дарующие ему безграничную власть и силу. Но даже их не хватило бы, чтобы одолеть богиню смерти. Поэтому он обратился в Мора. При виде её такого знакомого лица сквозь одурманенный разум пробилась тоска с привкусом вины. Он мысленно задушил последние эмоции – Морам они ни к чему, и медленно вынул меч из ножен. Меч, что был первой печатью. За спиной покатилась преждевременная волна победного улюлюканья мертвецов. Бледное лицо богини смерти не выражало ни единой эмоции. А он жаждал увидеть на нём страх. Она не дала ему битвы, так пусть же прощальным подарком преподнесёт неподдельный ужас пред его ликом. Он хотел убить её быстро, без лишних разговоров, но на миг упустил её из виду, и вместо планируемого удара остриё меча упёрлось в корсет её тлеющего платья. Остриё едва проникало в холодную плоть там, где горело предательством её сердце.

– Я пришёл за тобой и за твоим миром, – загремел он так, что эхом задрожали цепи моста, а его белёсые глаза уверенно смотрели на неё.

– Так попробуй, забери, подлый предатель, – холодным шелестом прозвучал её голос в ответ.

Моржана оттолкнула его меч, и в её руках блеснул свой. Воздух дрожал от напряжения, словно перед грозой. На раскалённой переправе в мир мёртвых, что ни разу не видела битв, стояли они – богиня смерти и маг Белояр, что стал Мором – заклинателем смерти с силами, подобными силам богов. Они не просто противники, сражающиеся за миры. Они – предатель и преданная.

Первый удар был как раскат грома. Мечи столкнулись с оглушительным звоном, высекая сноп искр, осветивших их лица. Он атаковал яростно, стремясь пробить её защиту, но она парировала, отбрасывая его клинок с неожиданной силой. Их поединок превратился в завораживающее зрелище. Даже многотысячное войско проклятых затихло. Он наступал, пытаясь загнать её в угол, но Моржана, словно ветер, ускользала, меняя направление атаки, заставляя его метаться. Каждый их выпад, каждый блок, каждый уход от удара предугадывался друг другом. Это была битва не тел, но душ. Белояр бросился вперёд, его меч описывал широкую дугу, стремясь завершить бой. Она встретила его удар стойко. Меч богини смерти принял на себя удар печати Мора такой силы, что оба клинка покинули своих владельцев.

На мгновение они замерли, тяжело дыша. Белояр сбил её с ног ударом ноги. Вынув вторую печать из ножен – кинжал, он навис над ней. Их глаза встретились. Совсем близко.

– Прости меня, – неожиданно произнёс он, занося кинжал для удара.

– Неужели ты думал, что я одарю живых Источником, не оставив себе его частицу? – загадочно улыбнулась она. В её руке сверкнула длинная шпилька, украшавшая серебро её волос мгновение назад. Шпилька нежно, почти без боли, вошла в его сердце на всю длину. – Сколько бы печатей ты ни сделал, их на одну больше.

Последнее, что он увидел, был взгляд её холодно-лиловых глаз. В этом взгляде больше не было ненависти, не было страха, который он так хотел видеть, только смерть. Пепел предателя и его украденной у Моржаны армии в считанные минуты рассеялся над водами и берегами Смородины. Раскалённый металл моста подсвечивал лишь оставшиеся печати.

Источник был возвращён народам Яви. Дабы разделить его силу, одурманивающую своего владельца жаждой власти, он так и остался разбит на шесть печатей. У каждой печати появился свой хранитель.

Меч получил род каменных ведьм, чья провинция пролегала по горному хребту Ветрогорья. Кинжал получил правитель травяных ведьм, живших на равнине Веснополья, простирающейся от хребта до берегов Плач-моря, где жил род водных ведьм. Они обрели медальон. Земляные ведьмы, Зимолесье которых находилось за хребтом, получили перстень. Центральную часть континента занимала провинция ветреных ведьм Светлозарье, им досталась корона. Звериные ведьмы, называемые архарами, были кочующим, но очень многочисленным народом, они получили булаву. Поражение в битве заставило разрозненные провинции задуматься о мире. Тогда и появилось Королевство Светозар, объединившее пять провинций воедино. Правителем единогласно был избран князь Светояр из рода воздушных ведьм, положивший начало роду Светлых Князей, что правил многие века. С вольнолюбивыми архарами же был подписан взаимовыгодный союз.

Седьмая печать Моржаны так и осталась для живых тайной, развеянной прахом Белояра над водами Смородины, которые навечно остались отравлены его предательством.

Глава 1

Все мы любим страшные сказки. Пока они остаются сказками.

«Всего лишь один волейбольный мяч с нарисованным лицом, причём весьма плохо нарисованным, и человек за четыре года не сошёл с ума на необитаемом острове и даже смог спастись. А у меня этих Уилсонов несколько тысяч… Да ещё каких! Я справлюсь. Наверное». Первое, что подумал он, проснувшись. Всё чаще и чаще по утрам вспоминал он старый фильм вместо того, чтобы с закрытыми глазами помечтать о хорошем предстоящем дне, как учила мама с раннего детства. Он всё также не открывал глаз, вырвавшись из сна, но теперь в надежде на то, что всё происходящее за пределами его кровати – просто кошмарный сон. Но это был не сон. Он понимал это так же ясно, как несбыточность той далёкой мечты, которая так часто посещала его по утрам, когда ему было четырнадцать. Мечта эта, кстати, скрашивала его пробуждения довольно долго, но так и осталась мечтой. В те далёкие годы каждый его день начинался с фантазии о том, что именно сегодня девчонка с соседней улицы, которая была старше его на пару лет, сама сделает первый шаг и признается в сильнейшей любви. Такой же, какую он испытывал к ней. Девчонка с золотыми косами и янтарными глазами так и осталась для него недосягаемым идеалом красоты. Она стала для него жизненным уроком: не всё, что мы хотим, нам под силу получить, как бы мы ни старались. В памяти всплыл ещё один образ прошлого.

«Как давно это было…» Он вздохнул и открыл глаза. Сквозь опущенные шторы лишь слегка брезжил свет. «Рано и пасмурно», – по привычке подумал он. За годы, проведённые на службе, он мог легко определить погоду за окном и время по уровню освещения, даже при закрытых шторах. Но тут же вспомнил, что за последний год ещё ни разу не было другого вердикта погоде. «С того самого дня ни единый лишний луч солнца не смог прорваться сквозь этот сраный купол».

Он посмотрел на часы: «5:30. Ещё полчаса до подъёма». Он неспешно встал, посидев на краю кровати, вновь вспоминая ту девчонку с соседней улицы. Было приятно подумать о ней, пока нить его мыслей не привела к вопросу «жива ли?» и «жив ли кто-то вообще за пределом?» От этих мыслей он тряхнул головой и сморщился от щемящей боли в груди, которая за год успела проложить две глубокие морщинки меж его темными, идеальной формы бровями.

Несмотря на всё происходящее, жил он по привычному служебному режиму, в котором провёл последние десять лет: подъём в шесть, завтрак, боевая подготовка, обед, патруль, ужин и отбой в десять. С единственной поправкой: теперь, засыпая каждую ночь, он надеялся не проснуться утром.

В комнате было довольно зябко, но он всё же принял холодный душ, чтобы хоть как-то взбодриться, что не особо вышло. Ему всё казалось, что холодные струйки воды преднамеренно обходят те участки его кожи, в которых была заключена вся энергия и сила. Бреясь перед небольшим куском разбитого зеркала, в котором умещалось лишь пол-лица, он всё думал о златовласой девчонке. Он вспоминал подробности того дня, когда впервые увидел её на школьном дворе. Это была любовь с первого взгляда. «Если она жива, ей около тридцати. Наверняка есть дети и муж. Интересно, косы ещё при ней?» И даже немного смущенно улыбнулся своим мыслям.

Одевшись в свою неизменную вот уже десять лет форму, на которой красовался весь комплект государственных наград, он вышел в коридор и направился на завтрак. Остальные ведомственные награды, полученные за участие в боевых операциях, он не носил. Уж слишком их было много.

Покидая свою комнату, он привычным движением нащупал медальон, висевший на одной цепочке с армейским жетоном. Медальон этот был единственной вещью, что осталась в память о матери. С ним он не расставался никогда, считая плохой приметой.

Шагая по коридору, он вновь погрузился в мысли о своей первой детской безответной любви, привычно здороваясь с сослуживцами по дороге к столовой. «Почему я вообще о тебе вспомнил? Столько лет прошло», – мысленно заговорил он с ней, как будто она могла ответить. Проходя мимо приоткрытой двери кабинета полковника, он машинально отдал честь и произнёс: «Здравия желаю», не отрываясь от своих размышлений. И тут его осенило, по какой причине златовласая девчонка всплыла в его памяти. «Этот сон…»

Месяцев десять назад, когда его с головой накрыло отчаяние, и единственное, что ему хотелось сделать, – это взвести курок, сунуть ствол в глотку и продырявить себе башку, ему впервые приснился этот сон. В нём он следовал за темным очертанием женщины, уводящей его в сияющую дверь. Это был выход. Он точно знал: он мог покинуть это место. Но в последний момент женщина таяла в воздухе, тихо и ласково говоря: «Следуй за мной», тянула к нему руку, и он так отчаянно хотел идти за нею, спасти всех и себя. Но неведомая сила утягивала его. И он, падая в чёрную бездну, видел лишь опостылевший, серый, как пасмурное небо, но с лёгким свечением свод купола. Каждую последующую ночь он пытался быть быстрее, пытался догнать эту женщину во сне, но всякий раз она успевала рассеяться раньше, чем он касался её. Но сегодня…

Он машинально поприветствовал буфетчицу, даже не удостоив её взглядом. Взял свой завтрак и сел на привычное место рядом с командиром второй роты, давним приятелем, с которым его связывали не только дружеские отношения, но и годы службы, проведённые бок о бок.

– Приятного аппетита, Клык! – обратился он к боевому товарищу. И, не дождавшись ответа, с ухмылкой добавил: – Не очень-то ты разговорчив последний год.

Так уж сложилось, что вместо имён они использовали свои позывные, данные им в первый год службы. На секунду он подумал о позывных. Предугадать, какой позывной достанется тебе, было практически невозможно. Иногда это были производные от фамилий, такие как Вишня и Чех. Какие-то возникали от особенностей внешности, например, как у Клыка. Его позывной родился из изъяна белозубой улыбки в виде выступающего «на шаг вперёд» зуба. Свой же позывной он заработал в первой драке, когда вырубил палкой превосходящего по силе и по размерам противника. Палку эту сослуживцы прозвали волшебной. А его – Магом. Он улыбнулся.

На этом односторонняя беседа друзей закончилась, и он вернулся к своему сну. «Всё было так же, как и все эти месяцы: она удалялась, я догонял, но безуспешно, как и всегда. Но в последний момент вместо того, чтобы бесследно раствориться, она вдруг схватилась за медальон матери. Женщина притянула меня к себе, и я наконец-то увидел её лицо, хоть и запомнил лишь янтарные глаза и копну золотых локонов. Чёрт! Да она красотка! Вот почему я вспомнил о той девчонке. Она приблизилась неприлично близко к моим губам и прошептала: «Никогда не снимай его, никогда, слышишь». Вот тут мне стало до жути страшно! Это были последние слова моей матери, при которых она надела на меня свой медальон, а потом вытолкала в окно нашего дома и отчаянно крикнула: «Беги!». Ни разу в жизни я не слышал, чтобы мама так кричала. И я побежал. Побежал, не оглядываясь. Двадцать один год прошёл с того… Блять, да сегодня же именно тот день!»

Покончив с завтраком, он направился в тренажёрку. Были и плюсы последнего года пребывания здесь: он мог делать что хотел, но всегда выбирал то, что должен. Годы службы, словно долото скульптора, превращающего гранитную глыбу в изящное изваяние, оттачивали камень его характера, превратив наконец в идеального солдата.

Выполняя привычные силовые упражнения, он чувствовал себя практически так же комфортно, как если бы просто лежал на кровати или гулял по набережной. На свою физическую форму ему никогда не приходилось жаловаться. Но сегодня тренировка давалась ему с трудом. Воспоминания о матери, возникшие за завтраком, траурным шлейфом потянулись за ним и сюда, наполнив беспредельной тоской его солдатское сердце – чёрствое и выжженное, где не было места жалости, сомнениям и романтизму. Но в этой бескрайней пустыне всё же был маленький островок человечности, и он целиком держался на воспоминаниях о маме. К горлу подступил комок, такой же, как тогда, в семь лет, когда он без оглядки убегал от своего родного дома сквозь непроглядный туман. А соседи уже бежали в обратном направлении – туда, где осталась его семья, туда, где осталось лишь пепелище, похоронившее под собой его родителей и счастливое детство. Воспоминания эти болью жгли его изнутри. Он усилием воли заставил себя перестать думать об этом и вернуться к размышлениям о своём сне. «Наверняка моё воспалённое, одичалое за этот год сознание решило таким образом напомнить мне об этом дне, только и всего». Он закончил силовые, по привычке сожалея, что за отсутствием тренировок рукопашного боя его навыки наверняка за год подрастерялись, чего он проверить не мог, бросив скользящий взгляд на маты, покрытые слоем пыли. «Зато стрелять я стал лучше». И отправился в тир.

Поражая мишень за мишенью точно в тех местах, куда он и целился, он вновь стал думать о медальоне матери. Он никогда не думал о нём до этого года. Ведь с семи лет медальон не покидал его шею и был как часть его тела и души. Хотя было одно исключение: однажды, поднятым по боевой тревоге, в спешке натягивая форму, он случайно сорвал его с шеи, не заметив. Медальон остался лежать на полу возле его кровати, а сам он отправился на встречу смерти, что было достаточно часто по долгу его службы. «В том бою мы потеряли семьдесят процентов личного состава, и я еле как вырвался из лап костлявой. Но это всего лишь совпадение», – убеждал он себя каждый раз. Совпадением было и то, что сотни раз он проходил по тонкой грани жизни и смерти, когда медальон был с ним, оставаясь невредимым. Даже тогда, когда они с Клыком чудом остались в живых благодаря тому, что в последний момент он накрыл Клыка своим телом, защищая от упавшей рядом гранаты. В его самом первом и самом страшном бою. На память ему остался всего лишь шрам причудливой формы, напоминающий узоры его собственного медальона, во всю правую лопатку.

Отстреляв все мишени по два раза, он быстрыми шагами прошёл в свою комнату – до обеда оставалось двадцать минут. Приняв душ не столько для того, чтобы смыть пот, сколько надеясь смыть всё сильнее подступавшее чувство отчаяния и безысходности, которые он не испытывал никогда раньше, даже в самых сложных боевых ситуациях, но практически безостановочно весь последний год, он стал вспоминать ту женщину из сна. Но память подводила его. Лишь глаза, ярко-янтарные, испещрённые тёмно-карими и светло-песочными прожилками с еле уловимым голубым свечением ободка радужки. «Встретив её наяву, я бы точно за ней приударил. Хотя я уже готов приударить и за буфетчицей. Но даже она мне не улыбнётся». Есть не хотелось совсем, но кого это волнует в армии.

Одевшись, он прошагал в столовую, стараясь не поднимать глаз на своих сослуживцев, которые весь год провожали его неизменным выражением лиц. Эта неизменность всегда его раздражала, будь он не в духе. Придя в столовую, он так и не решился пообедать. Вместо этого онподсчитал остатки запасов воды и пришёл к выводу, что их хватит не больше чем на пару недель. «Вот тогда всё и закончится…» Иронично, что сотни раз представляя свою смерть за все эти годы, у него ни разу не было такого варианта.

Мысли о смерти от обезвоживания, хоть саму смерть он уже давно не боялся, накрыли его разум туманом паники, вызвав что-то похожее на приступ тошноты. Он поспешно вышел на улицу. «Твою мать, я как будто застрял в самом пасмурном дне в году», – оглядел уже привычный глазу свод серого купола с лёгким свечением и отправился на каждодневный патруль. Первые полгода он искал живых, обшарив каждый сантиметр своей части и небольшого посёлка, находившегося рядом и тоже оказавшегося под куполом. И когда он не нашёл ничего, кроме каменных статуй людей и животных, искал способы прорваться за пределы. На это ушло ещё четыре месяца. Он испробовал всё – всё, что позволяла военная часть с хранившимися там техникой и боеприпасами.

Ступая по пустынному плацу, он вдруг резко изменил свои намерения. Груз всех пережитых за день чувств сдавливал грудь, и он решил, что может позволить себе небольшую увольнительную сегодня. Он прямиком отправился на вертолётную площадку, находящуюся на крыше штаба – самую высокую точку в его распоряжении. Добравшись до места, он пересёк площадку, перебрался за парапет и сел на самом краю здания, свесив ноги в том направлении, где раньше можно было увидеть закат. Он любил это место. Бросив взгляд вниз, он почувствовал, как это всегда бывает на высоте, как его сердце замирает, борясь со страхом и желанием шагнуть в пустоту. «Одно движение, и всё это закончится…» Последние надежды на то, что он выберется отсюда живым, визжа и извиваясь, как отравленные крысы, скребли его сердце умирающей агонией: «Я сделал всё, что мог, я сдаюсь…»

Глава 2

Мира без магии не существует, это страшилки, которыми пугают маленьких непослушных ведьмочек.

Распахнув свои золотисто-янтарные глаза, как только отступил сон, дающий такое желанное забвение хоть на время, она быстро встала, накинув на обнаженные плечи шёлковый халат до полу. На пути в кухню, ступая босыми ногами по холодному паркету, она мельком бросила недовольный взгляд своих красивых, с хитрым лисьим прищуром, глаз в окно. Вид моросящего дождя над набережной, под которым снуют люди, как будто не замечая его, привычно вызвал в ней волну негодования. «Ненавижу этот серый каменный город! Почему люди им так восхищаются?» Включив чайник, в котором не оказалось воды, и пришлось его наполнять, она закатила глаза и недовольно вздохнула. «Пять лет прошло, а я до сих пор не привыкла выполнять эти дурацкие процедуры. Будь я дома, мне бы не пришлось…» Но она не закончила фразу у себя в голове. Тоска сжала её сердце, а глаза защипало от наворачивающихся слёз безысходности.

Часто поморгав, она тряхнула головой, чтобы высушить непролитые слёзы, и прошла в ванную. Халат скользнул на пол, погладив её стройное тело приятной охлаждающей волной. Настроив температуру воды так, что обычному человеку вряд ли бы было под силу вытерпеть, она ступила под обжигающие струи воды. Это было единственное место, где ей было тепло и комфортно. Единственное, где она могла согреть своё тело и душу от леденящего ужаса, непрерывно следовавшего за ней последние пять лет. Она закрыла глаза и просто стояла, предоставив возможность каждому миллиметру своей бархатной, идеально-кремового цвета коже впитать столь необходимое ей тепло, чтобы пережить очередной день в этом гребаном городе.

Вдыхая аромат свежесваренного кофе – ещё одной причины, почему этот мир был не так уж плох, она по привычке анализировала события пятилетней давности: «Мы почти это сделали – кинжал был уже у нас. Добудь мы булаву в той злополучной вылазке, вопрос о победе остался бы лишь вопросом времени. Пусть не все печати – медальон пропал вместе с княжной, а меч и вовсе был утерян века назад. Хватило бы и этого – две печати силы против двух печатей власти Вереи – у нас был шанс потягаться в этой войне. Нас предали, но кто?» – она тяжело вздохнула и безнадёжно добавила вслух:

– Да какая теперь разница. Мне ни за что не выбраться отсюда без своих сил. И незачем, все, кого я любила, казнены. Всё кончено.

Она посмотрела на красивые антикварные часы, которые купила пару дней назад. Это была её слабость, позволявшая хоть немного почувствовать домашний уют. «Какого лешего! Я опять опаздываю! Да лучше бы меня казнили, чем приговорили работать до конца жизни! Да ещё в такую рань! И для чего?! Чтобы купить еду и одежду! Этот мир точно самый сумасшедший из всех!»

Поспешно одеваясь, она натянула корсет, не раз защищавший её в бою, ловко справляясь со шнуровкой. Застегнула кожаные ремни ножен с двумя кинжалами в каждом на своих изящных бёдрах. И по привычке проверила только один из них – серебряный, с рукоятью, украшенной причудливыми узорами. Натягивая чулки, доходящие до краёв ножен, она размышляла о предстоящем дне – дел в кофейне было предостаточно. Застегнув длинную сборную юбку и накинув лёгкую блузку с открытыми плечами, она взглянула на себя в ростовое зеркало, купленное всё в том же антикварном магазине. «Здесь мне хотя бы не приходится носить доспехи каждый день». Умелыми движениями она усмирила копну золотистых локонов, собрав их в пучок. Быстро накинула кожанку и выскользнула в подъезд.

Простаивая в пробке на Приморском проспекте, она опять погрузилась в гнетущие мысли о своём существовании здесь: «Если бы не кинжал, я вряд ли бы здесь выжила. Мир людей жесток. Слишком жесток для такого никчёмного мира». Поток машин тронулся, и приятное ощущение плавной езды заставило её сделать комплимент человечеству: «Если я когда-нибудь вернусь домой, автомобиль – это единственное, по чему я действительно буду скучать. Ну и немножко по Ирке». В этот момент зазвонил телефон, это была Ира.

– Радость моя, не говори мне, что ты уже подъезжаешь! – послышался недовольный, но с усмешкой голос Иры в трубке. – Дай угадаю, на Приморском, да? Дел невпроворот! Тебя подрядчик уже ждёт, и поставка была с утра! – отчитывала Ира свою подругу и по совместительству начальницу. – А ещё этот тут с утра сидит! Он меня бесит, Рада… – по-змеиному зашипела Ирка. – Давай быстрее!

– Скоро буду. Я. Уже. Подъезжаю, – подчеркнула Рада каждое слово. Её пухлые пепельно-розового цвета губы изогнулись в улыбке, и она сильнее нажала на педаль газа.

Спустя полчаса она торопливо вошла в кофейню, по пути сделав как можно более виноватое лицо. Она быстрым взглядом оценила обстановку, словно готовясь к бою, никак не могла избавиться от этой привычки. Хотя никакой опасности для неё здесь и не было, кроме нерадивого ухажёра, следовавшего за ней последние пару месяцев.

Ирка наградила её укоризненным взглядом из-за стойки. Рада чуть опустила глаза, но при этом ехидно улыбнулась, подходя к ней.

– Если ты меня взяла на работу в лучшее место в мире, это ещё не значит, что я должна пахать за двоих, – с чуть уловимой обидой сказала Ирка, продолжая смотреть в компьютер. Затем, махнув головой в сторону столика, за которым сидел молодой человек, читающий книгу и нервно постукивающий пальцами по своей чашке кофе, она лукаво улыбнулась одними глазами и понизила голос: – С открытия тут сидит. Пьёт третью чашку кофе и, похоже, кого-то поджидает, а?

Рада ничего не ответила, лишь вздохнула, поморщив лоб.

– Радость моя, ну дай ты ему шанс. Он вроде ничего такой.

– Хочешь, бери себе, – сказала Рада с полной искренностью и добротой в голосе, заходя за стойку и скидывая куртку.

– Мне своих хватает. Вот тебе не помешало бы развеяться, а то скоро на стену лезть будешь, – хмыкнула Ирка и удалилась в кухню, не дав ей ни единого шанса ответить.

Рада села в кресло и украдкой глянула на парня, поджидавшего её. «Ну что со мной не так? Он вроде и правда ничего. Я бы даже сказала, лучший из всех, кто пытался меня захомутать. Но он человек. Пусть и лицо его кажется мне каким-то знакомым. Что же поделать, если люди не вызывают у меня теплых чувств? А уж представить, что я с кем-то из них…» И от мыслей о физической близости она вся сжалась и передёрнула плечами, как от чего-то отвратительно неприятного. Хотя само желание быть нужной и любимой, неадресованное никому, было ей далеко не чуждо. Порой оно долгими одинокими ночами заставляло её метаться по холодной квартире, не находя себе места. «Если бы я хоть кому-то могла рассказать о себе правду…» И на миг Рада представила, каким взглядом посмотрел бы на неё парень, сидящий за столиком, если бы узнал, что она ведьма, лишённая своих сил, из волшебного Королевства Светозар, отправленная в мир людей в наказание за восстание против захватившей трон тёмной ведьмы Вереи. «О боги, я бы точно прослыла городской сумасшедшей». В этот момент их глаза встретились. Парень улыбнулся, но её последние мысли не позволили ответить ему тем же – она нахмурилась и пошла разгребать кучу накопившихся в её кофейне дел.