Старлей Стариков, или В этом мире мы одни

– На территории части, – вскидывает брови мичман.

– Конечно, – давит своё Стариков, – вон, прямо у вашего КПП, – кивает в сторону тропинки. – Вы тут спите, что ли? Он уже, кажется, битый час до вас докричаться не может, – гневно сверкает глазами, буквально впившись в мичмана пытливым взглядом. – Правильно, Листопадов?

– Так точно, товарищ командир, – не раздумывая, выдыхает тот, вытаращив на него от удивления глаза, – не может.

– Листопадов, бегом в санчасть, санитаров с носилками сюда, а те пусть решают, куда отправлять.

– Есть, товарищ командир, – отзывается сорвавшийся с места электрик, по опыту зная, что в критические минуты что-либо спрашивать, а тем более спорить с ним себе дороже.

– Товарищи матросы, – тут же переключается на помощников дежурного по КПП Стариков, – за мной бегом марш! – И, не глядя на них, тут же отправляется к месту, где должен оказаться упавший или – кто знает – побитый Кучеров.

– Есть, товарищ старший лейтенант, – поддавшись общей суете, слышится за его спиной.

– Товарищ мичман, с вас доклад оперативному и командиру Учебного центра, – бросает старлей уже сверху. – И санитаров направьте ко мне.

– Есть, товарищ старший лейтенант, – слышит Феликс в ответ, удовлетворённо пряча улыбку в свои смоляные усы.

Спустя минуту силами подоспевших моряков организует осторожный подъём из кустов, густо проросших на склоне и любезно остановивших свободное падение в яму грязного, исцарапанного, но счастливого старшего моториста РТ–225 с неожиданно выросшим огромным фингалом под его правым глазом. Спешно, пока моряки осторожно выполняют деликатное задание, отправит Лёху Мазь, незаметно вручив ему пустой бланк увольнительной записки с печатью, на корабль, дав поручение для командира корабля к своему возвращению переоформить документацию на увольнение Кучерова, свалив оплошность в докладе командиру УЦ на невнимательность дежурного по кораблю.

А спустя ещё час Стариков, коротко доложив заметно повеселевшему статному капитану первого ранга о самочувствии старшего моториста Кучерова, оставленного медиками на реабилитацию после падения в санчасти гавани, уйдёт на весь день с экипажем РТ–225 в море, где устроит основательный (без выноса наверх, естественно) разнос командиру корабля капитан-лейтенанту Николаеву и его экипажу.

Через три месяца ранней весной, как только сойдёт на Балтике лёд, корабль РТ–225 без новых потрясений благополучно вернётся в родную Минную гавань, матросы и старшины по последнему сроку службы Кучеров, Листопадов, Мазь своевременно и с должным почётом будут демобилизованы домой. А кое-кто из них уедет на родину не один, не забыв за то поблагодарить старшего лейтенанта Старикова…

30.01.2025

Шнуроукладчики

Вторая закавыка

…Балтика. Идут масштабные учения. Минная гавань.

Конец восьмидесятых, начало незабвенной перестройки.

Осень. Хлёсткий боковой ветер. Дождь. Светает.

Весь личный состав военно-морской базы так или иначе задействован в решении сыплющихся нескончаемой чередой на её штаб всевозможных задач. Практически все корабли бригады тральщиков, обычно дислоцированных в гавани, находятся в море, в том числе и дивизион малых кораблей во главе с комдивом и его штабом, привычно расположившихся на самом быстроходном рейдовом тральщике, прозванном моряками «Антилопой». Лишь три по разным причинам неготовых к длительному плаванию корабля-шнуроукладчика дивизиона под командованием единственного оставленного на берегу офицера штаба сиротливо покачиваются в гавани на якоре и швартовах, оставшись в так называемом неприкосновенном резерве.

Ну нужно ж было кого-то оставить на хозяйстве для выполнения текущих работ в гавани, вот и оставили их под руководством нового, ещё даже не вступившего в должность дивизионного специалиста, бывшего командира легендарного в гавани РТ–229, в простонародье «Антилопы». Всё равно на момент ухода дивизиона в море его в гавани не было, он лишь спешно возвращался из неудобной длительной командировки в Учебный центр флота для передачи накопленного богатого командирского опыта в охране водного района молодым коллегам дружественных стран.

Так неожиданно для себя впервые за два года службы в Минной гавани бывший командир «Антилопы» и оказался не у дел. Впрочем, это не сильно огорчало его, даже радовало, ведь теперь на его новой должности больше ничто и никто не будет остро зависеть от его решений.

Ну или – почти никто… и ничто!

Но вот незадача, почему-то сегодня ночью стряслось невозможное – их временному соединению кораблей неожиданно вдруг объявили пятиминутную готовность к выходу в море, словно забыв, что эти три «коробочки» по многим аспектам «жизни-деятельности» крайне нежелательно выпускать в открытое плавание.

Впрочем, может, на объявлении этой пятиминутной готовности всё и закончится? Да мало ли на флоте объявляют тревог? Далеко не все из них имеют реальную подоплёку, заканчиваясь ничем. А уж неожиданных незапланированных походов в открытое море – на флоте всему есть свой план! – даже не припомнить…

…Итак, исполняющий обязанности командира временного соединения шнуроукладчиков старший лейтенант Феликс Стариков стоит на ходовом мостике одного из трёх вверенных ему шнуроукладчиков, принимая по закрытой радиосвязи доклады их командиров о переводе кораблей на пятиминутную готовность к выходу в море.

– Да понял вас, понял… Я – «Прыжок–3», приём, – терпеливо отвечает он на беспричинно частые по всякому мелочному поводу доклады молодых лейтенантов, вчерашних выпускников военно-морских училищ, внутренне улыбаясь их канонически правильно построенным в эфире сообщениям.

«Ничего-ничего, это у них пройдёт», – улыбается про себя новоиспечённый офицер штаба, не обращая внимания на их многочисленные жалобы о неполных экипажах и разукомплектованных ЗИПах на борту, которыми за их счёт укомплектовались ушедшие в море соседние корабли, абсолютно уверенный в том, что незапланированный выход точно не состоится.

Ну и действительно, какой тут может быть выход, когда почти треть экипажей на кораблях отсутствует да и из тех, кто остался, – лишь одна молодёжь, только-только пришедшая из «учебок». Но это бы ещё ничего, полбеды, главное – из трёх командиров лишь мичман Тихомиров Владимир Николаевич, командир шнуроукладчика с бортовым номером 224, который Стариков, не задумываясь, назначил флагманским, имеет опыт боевого траления, постановки и подрыва шнурового заряда. Два других, лейтенанты Полянский и Михайлов, совсем зелёные, с горем пополам лишь накануне этого учения получившие свой допуск на самостоятельное управление кораблями.

– «Прыжок–3», «Прыжок–3», я – «Сталь–224», – видимо давая понять молодым лейтенантам, что пора б и закончить свои необязательные причитания в эфире, неожиданно по рации прерывает мысли Феликса мичман Тихомиров, – корабль к бою и походу готов. Как понял? Приём.

– Вас понял, 224-й… – слегка запутавшись в трубках и микрофонах малознакомого шнуроукладчика, не сразу отзывается Феликс. – Я – «Прыжок–3», приём.

– Как у вас тут? – неожиданно из ходовой рубки появляется голова несуразно длинного, почти под два метра ростом, дивизионного замполита, капитан-лейтенанта Пырина Олега Анатольевича, бог весть откуда впервые за три дня учения появившегося здесь, в расположении дивизиона.

…Вообще-то, его, как и Старикова, только-только назначили на должность – перевёлся в бригаду, говорят, даже аж прямо со штаба флота. Что, как, зачем – никто толком не знает, но первое впечатление о себе произвёл весьма даже приятное: простой, общительный, незаносчивый, надоедливых политических вопросов, которыми обычно грешат политработники, об отношении к политике партии и правительства и взаимоотношениях в семье не задаёт.

И правильно делает!

Ну кто теперь среди нормальных, думающих офицеров поддерживает пустую телевизионную трескотню о всяком плюрализме мнений, сокращении штатов, рыночных взаимоотношениях и прочей малопонятной ерунде, когда в продуктовых магазинах города – карточная система, да и снабжение кораблей не лучше.

И что тут поддерживать?

Кого?

Хотя, конечно, офицеры есть офицеры: никто не ропщет, а трудности и неурядицы только закаляют характер.

Да и трудности ли это?

Новый замполит на редкость с пониманием, не оторван, как говорится, от земли-матушки, напротив, шутит вместе со всеми, а иногда даже свежие смешные анекдоты рассказывает на пикантные темы.

Вот только со спецификой службы дивизиона по понятным причинам он мало знаком да и не очень-то спешит знакомиться – видимо, потому и остался во время учений на берегу, вероятней всего в политотделе бригады на подхвате, – мало ли что там стрясётся!..

– Всё нормально, товарищ капитан-лейтенант, – бодро докладывает Стариков неожиданно нарисовавшемуся в дивизионе замполиту, с которым он и познакомиться толком ещё не успел – так, виделись мельком при убытии в командировку. – Все корабли соединения переведены в пятиминутную готовность, – продолжает тараторить, – к бою и…

И тут вдруг умолкает, раздумывая, стоит ли докладывать дальше про выявленные при беглом изучении кораблей проблемы с неполными экипажами и ЗИПами или умолчать на всякий случай, как обычно, ведь выхода-то в море всё равно не будет.

– Понял вас, товарищ Стариков, – ничего, похоже, не заметив, перебивает Пырин, неуклюже выбираясь из тесной рубки шнуроукладчика и дружелюбно протягивая свою широченную ладонь. – Здравствуйте, очень рад с вами познакомиться.

– Здравия желаю, Олег Анатольевич, – уверенно отзывается Феликс, пожимая протянутую тёплую руку в ответ.

– А у меня… вам пакет, – почему-то смущается замполит, вытаскивая из-за пазухи шинели запечатанный сургучной печатью невзрачный свёрток казённого жёлтого цвета.

– Есть пакет, – не моргнув глазом, привычно чеканит слова старлей, принимая необычный конверт в руки. – И что там? – вдруг, не выдержав, по-мальчишечьи вскидывает свои серые пытливые глаза.

– А… и… чёрт его знает! – вытаращив глаза, так же по-мальчишечьи нелепо жмёт плечами тот. – Мне его… в политотделе базы вручили, – понижает голос.

– Ну что ж, – оправившись, сурово хмурит свои чёрные брови бывший командир вездесущей на рейде базы «эртэшки», – похоже, и о нас вспомнили, не забыли… быстрокрылых… шнуроукладчиков, – с сарказмом по-стариковски ворчит себе под нос опытнейший офицер дивизиона, едва достигший своих двадцати четырёх лет, вскрывая пакет.

…И в каких только передрягах они с его вездесущей «Антилопой» не побывали за два промелькнувших, как один день, года! И чего только не успели повидать, преодолеть, попробовать! Но, говоря честно, никаких секретных пакетов из базы с посыльным, как в кино, с пятью сургучными печатями, никогда не получали, лишь длинные замысловатые шифровки изредка прилетали к нему на брандвахту. Помнится, как-то всю ночь с радистом вдвоём разгадывали никчёмный циркуляр о возможном усилении ветра да прочих никому не нужных движениях кучевых облаков над северо-западным регионом страны…

– Какие новости? – замполит с любопытством нелепо заглядывает Феликсу через плечо, выхватывая незатейливую строку слов, в которой и есть-то всего три цифры: долгота, широта и время.

– Уф!.. – снова, не сдержавшись, недовольно фыркает дивизионный специалист и, пытливо вскинув глаза на каплея, рубит в упор: – Кто старший на выходе?

– Вы… – тут же, словно ждал, выстреливает тот. – Конечно, вы, товарищ старший лейтенант, вас же комдив оставил старшим.

– А вы?.. – дивится Стариков. – В качестве кого с нами? У вас, кажется, морская специальность штурмана…

– Шту-у-ур-ма-на?! – опешив, тянет Пырин. – Нет-нет, ни в коем случае… – опомнившись, зачастил, – я с вами в качестве посредника… наблюдателя то есть.

– Ясно, – плохо скрывая раздражение, отворачивается старлей и, суетливо выхватив изогнутый в виде банана микрофон «Каштана», взрывает его динамики. – «Ходовая рубка», «Мостик»!

– Есть, «Рубка».

– Штурманскую карту нашего водного района на мостик.

– Есть штурманскую карту на мостик! – Феликс с удивлением узнаёт почти родной голос старшего матроса Федьки Моисеева – бессменного за два последних года его командования «Антилопой» рулевого.

«Мистика!..» – мелькнула было и тут же утонула в потоке событий мысль в голове старлея, уже уткнувшегося в изучение вынесенной к нему наверх командиром корабля нужной карты.

«Ничего нового, всё как всегда… – буднично размышляет он на ходу. – Штатного штурмана с нами на выходе не будет, курс на карте прокладывать некому, вместо штаба дивизиона идёт посредник-наблюдатель, в подчинении – почти незнакомые корабли да ещё с неопытными и неполными экипажами в придачу».

– Уф! – определив назначенную точку прибытия, снова саркастически фыркает Стариков, непроизвольно бубня себе под нос. – Ну и зачем же так далеко?.. Наши-то учебные шнуровые заряды вполне б можно было развернуть прямо на рейде, как и положено, а не гнать в открытое море навстречу судьбе малопригодные для шторма посудины.

– Что стряслось? – снова смешно заглядывая из-за плеча Феликса сверху вниз на карту, живо интересуется замполит.

– Докладываю, – спохватившись, что сболтнул лишнего, бодро чеканит старший лейтенант. – Соединению кораблей из трёх шнуроукладчиков дивизиона поставлена боевая задача – немедленно выдвинуться в район дальнего полигона, время «Ч» – «минус четыре»!

– По-нят-но, – растерянно тянет посредник, тоже, по-видимому, никак не ожидавший такого поворота событий.

– Разрешите выполнять! – не отрываясь от карты, звенит Стариков, быстрыми умелыми штрихами от руки без циркуля и линейки нанося на неё точку назначения и примитивную предварительную штурманскую прокладку со всеми необходимыми манёврами вдоль фарватера, словно эскиз своих будущих гениальных картин.

– Выполняйте, – в такт ему машинально командует замполит.

– «Шалаш», «Шалаш», я – «Прыжок–3», приём, – не замечая переживаний посредника, затягивает старлей привычную для любого командира песню эфира, вызывая по внутренней закрытой сети бригады оперативного дежурного.

– «Прыжок–3», я – «Шалаш», приём, – будто ждал, тут же отзывается тот.

– «Шалаш», я – «Прыжок–3», прошу «добро» на «глаголь-веди»… в составе трёх единиц… в район «семнадцать-двадцать»… согласно… – не торопясь, выговаривая каждое слово, как бывало на «Антилопе», перекрикивает шипение эфира Феликс в надежде, что тот не в курсе полученного им необычным образом пакета и тут же запретит выход.

– Добро, – безжалостно и равнодушно, даже недослушав его, шипит эфир в ответ и, словно снимая последнюю надежду, добавляет очевидное: – Время «Ч» – «минус три пятьдесят пять».

– Есть «Ч» – «минус три пятьдесят пять», – по инерции повторяет Стариков и, переключившись на волну дивизиона, уверенно выдаёт в эфир: – Внимание всем кораблям!

Я – «Прыжок–3», – делает многозначительную паузу. – По местам стоять, с якоря и швартовов сниматься.

– Вас понял, я – «Сталь–224», приём, – первым, как и положено флагману, тут же отзывается мичман Тихомиров, командир ШУ–224.

– Я – «Сталь–243», вас понял, приём, – радостно вторит ему лейтенант Полянский.

– Я – «Сталь–251», вас понял, приём, – весело подхватывает и лейтенант Михайлов.

…И чего ж это им не веселиться?

Молодость есть молодость, лейтенанты во все времена при каждом удобном случае рвутся в бой. Да и не только лейтенанты. Такова жизнь! И это правильно: все мы живы нашими эмоциями, впечатлениями, переживаниями, и чем больше и ярче они, тем больше и ярче наша жизнь. А когда их, эти эмоции, как не в молодости-то, получать?..

– Внимание всем, – грохочет, мобилизуя себя и командиров, Стариков. – Соединению кораблей в составе трёх единиц поставлена задача, – делает паузу, – осуществить переход в заданную точку дальнего полигона в строю кильватера: 224-й – первый, 243-й – второй, 251-й – третий. Как меня поняли? Приём.

Не успевают лейтенанты завершить свои длинные канонические партии в эфире, как заиграли и запели звонки и динамики на флагмане:

– Внимание по кораблю, по местам стоять, с якоря и швартовов сниматься, – командует Тихомиров.

Тут же вслед за ним практически одновременно запели и заговорили динамики соседних шнуроукладчиков, но привычная череда команд, эхом летящих над опустевшей акваторией гавани, круговерть встречных докладов с боевых постов, навсегда врезавшихся за два промелькнувших на «Антилопе» года в сознание бывшего её командира Старикова, сейчас никак не трогают его. Он лишь с некоторым сожалением, ностальгией безучастно слушает их, по привычке улавливая и фиксируя в интонациях моряков малейшие нотки неуверенности или недосказанности, вырисовывая в голове собственную картину готовности экипажа к предстоящим испытаниям.

– Ветерок-то для наших «пластмассок», кажется, критический, – вглядываясь в волны за молами гавани, машинально на ходу подмечает старлей.

– А сколько у наших… предельная? – услышав его, вскидывает внимательные тёмно-карие, почти чёрные глаза каплей.

– Четыре балла!

– А эти… сколько? – перехватив взгляд дивизионного, пытает замполит. – Вроде б поменьше?

– На рейде меньше, – кивает Феликс, – балла два… не больше, но ветер местами даже здесь рвёт барашки с волны, а вот что будет на полигоне за островом, посмотрим там.

– Да-а, пожалуй!.. – улыбаясь, безучастно тянет долговязый, невольно заглядевшись на маленькие несуразные горбатые кораблики с огромной вьюшкой за узкой надстройкой, один за другим весело, словно муравьи, высыпающие за молы гавани.

– Внимание всем, – возвращает его к действительности грубый, а в старом динамике ШУ–224 ещё к тому же и хриплый голос Старикова, – курс – сто тридцать, расстояние – три кабельтова, приём.

– Есть – сто тридцать! Есть – три кабельтова! – поочерёдно нараспев докладывают командиры.

Офицеры штаба внимательно наблюдают, как медленно и неуклюже, словно утюги, два шнуроукладчика друг за другом, не без труда преодолевая снежные шапки волн, занимают линию кильватерного следа их корабля. Правда, один из них смотрит на происходящее с нескрываемым любопытством, интересом, а другой – напряжённо, придирчиво, изучая действия своих новых подчинённых: понимают ли они его команды?.. справятся ли?..

…Эти двое, что за кормой флагмана, похоже, ребята что надо: несмотря на то, что первый раз самостоятельно вышли в море в составе соединения, место в строю нашли сразу. А это, нужно сказать, не так-то просто при плавании в узкости, да к тому же на неспокойной волне, когда выбранный курс для маневрирования имеет первостепенное значение. Особенно неплохо выходит у Полянского, но и Михайлов старается, бодрым голосом докладывая о завершении своего маневра.

Пока, к счастью, всё идёт как по маслу: с якорей кораблики снялись без проблем, гидравлику ни у кого не заело, якоря ни за что не зацепились, строй заняли более-менее прилично, хотя и не сразу; и по времени, кажется, есть запас. Да и эти смешные правильные доклады молодых лейтенантов в эфире теперь уже почему-то не раздражают, напротив, радуют – наверняка кто-нибудь со штаба флота слушает их эфир, анализирует действия нештатного соединения!

Впрочем, это только самое начало, впереди ждёт выход с рейда на полигон, за границы спасительных от постоянных западных ветров мысов береговой черты и многочисленных островов. Не дай бог, им поступит команда на постановку там шнурового заряда, что непросто да и небезопасно не то что в шторм, но и в штиль при наличии полных экипажей. А тут? Кому только в голову пришло задействовать в учении корабли резерва?

Э-эх! И комдив почему-то до сих пор молчит, и голос начальника штаба, его первого наставника в Минной гавани, так необходимый Феликсу сейчас, не слышен. Видно, дивизион где-то далеко, связь не достаёт, или обстановка не позволяет, вот и приходится молчать, лишь наблюдать за действиями молодого офицера.

Одним словом, снова невесёлые мысли одолевают старшего лейтенанта Старикова, нежданно-негаданно оказавшегося вдруг в море командиром целого боевого соединения малоизвестных ему кораблей на масштабных учениях флота…

– Послушай, Феликс, – шёпотом на ухо, чтоб не услышал посредник-замполит, врывается в его размышления опытный командир флагмана, – на сорок третьем ни одного минёра.

– Как так? – не сразу осознав сказанное, вспыхивают глаза Старикова. – Почему?

– Не распределили в этом году из «учебки» на дивизион ни одного нового минёра, а старого… демобилизовали, а второго у него уж год как нет, – невесело вздыхает мичман. – Да и у меня та же беда: комдив последнего с собой забрал и рулевого тоже, хорошо хоть Моисеева из госпиталя на время учений выцарапать удалось.

– А у пятьдесят первого?

– У того нет радиометриста и, кажется, электрика.

– Почему в гавани не доложили? – скрипит зубами старлей.

– А что б это изменило? – отводит глаза Тихомиров.

А и правда, что?

– Мостик, рулевой, – словно подслушав, вовремя прерывает их разговор Федька Моисеев, – вышли на траверз главного створа.

– Лево руля, курс десять, – мысленно поблагодарив того за подсказку, машинально с ходу по памяти задаёт направление движения Стариков, лишь украдкой глянув в сторону выстроившихся друг над другом мощных жёлтых створных огней маяков главного фарватера.

– Есть – лево руля, есть – десять градусов! – привычно вторит старший матрос, уверенно выводя шнуроукладчик на заданный курс.

На повороте флагман ожидаемо кренится на бок, подставляя свой левый борт волне, которая в сопровождении с западным порывом ветра тут же неожиданно глубоко валит корабль на правый бок. Тихомиров со Стариковым привычно хватаются обеими руками за леера мостика, встав боком к амплитуде качения корабля, привычно расставляя укутанные в огромные флотские валенки и ватные брюки ноги. Заслушавшийся их непонятным ему разговором замполит, не успев сориентироваться, с непривычки неуклюже со всего размаха валится вслед за инерцией корабля на леера правого борта.

– Олег Анатольевич, – первым подскакивает к нему старлей, не дав ненароком с учётом его габаритов перевалить за борт, – идите-ка вы лучше в ходовую рубку, в кресло командира.

– Идите-идите, – подхватывает мичман, – моё место (во всяком случае до приёмного буя) теперь здесь. Как-никак, я – флагман.

…Проход приёмного буя фарватера означает лишь одно – выход из фарватера мелководья узкости, как правило закрытого от морских ветров неровностью береговой черты, рейда на глубину в открытое море. По мере приближения к нему ветер ожидаемо крепчает, а волна соответственно растёт, что в какой-то момент вынуждает командира временного соединения шнуроукладчиков применить некогда опробованный им манёвр так называемой «змейкой» – движение под острым углом то одним бортом на волну, то другим от неё, суммарно не отходя от заданного курса. Этот способ в прошлом году помог ему благополучно на своей «Антилопе» миновать запредельные при движении лагом (перпендикулярно к волне) для «эртэшки» порывы ветра при заходе опасным курсом в точку брандвахты. Вообще-то этому его нигде не учили, но жизнь как-то сама устами его Малышки-жены подсказала, что прямая линия между двумя точками – это ближайшее расстояние… к неприятностям. Впрочем, эта его «змейка» тоже полностью не избегала их: по понятным причинам расстояние до точки назначения сильно увеличивается, а следовательно, и время прибытия в неё растёт…

Как бы то ни было, соединение кораблей под командованием старшего лейтенанта Старикова медленно, но уверенно так называемой «змейкой» покидает рейд базы – проходят буй – ровно в назначенное время «Ч». Несмотря на предельную скорость движения шнуроукладчиков, до заданной им точки прибытия, дальнего полигона, ещё не менее четырёх миль, а с выходом на глубину заметно возрастает, ожидаемо добравшись до предельных четырёх баллов, волна, что как минимум втрое удлиняет оставшийся путь. Но опытный Стариков, несмотря на это, прерывает своё почти четырёхчасовое молчание в эфире бригады:

– «Шалаш», «Шалаш», я – «Прыжок–3», район занял, приём.

– Вас понял, «Прыжок–3», я – «Шалаш», приём, – безэмоционально хрипит динамик в ответ.

…Что ж, эта маленькая флотская хитрость в условиях этого учения совершенно безобидна. Какая, в сущности, разница, где они теперь, пусть даже и чуть восточней заданной точки, – пока доклад пройдёт по всем инстанциям куда-то далеко-далеко наверх, пока там сформируется по неведомому ему плану новая задача, вернётся к нему, минует не менее получаса, так необходимого им сейчас. Всё это оттого, что кто-то в штабе при расчёте времени выхода в точку совершенно пренебрёг скоростью и направлением ветра либо получил неверный прогноз. При планировании обычно всё оценивается по среднестатистическим таблицам и дальнесрочному метеопрогнозу, который почему-то всегда оказывается оптимистичней реального положения дел. Впрочем, план – это всего лишь план, жизнь всегда вносит в него свои корректировки, важно вовремя суметь заметить её знаки, требования…