Общее дело

Александра Соловьёва

Общее дело

Глава 1

Эта история могла бы закончиться очень печально для меня: не сдачей экзамена по латыни, потерей стипендии или даже работы! А могло быть и гораздо хуже… Если бы не сломанный карандаш. Но давайте обо всем по порядку. Начнем с вуза, в который я так стремилась поступить и поступила всем назло.

Государственный юридический институт имени графа Свечина – храм знаний и монумент чужого тщеславия. Здание, подаренное городу пару веков назад каким-то заскучавшим аристократом, напоминало слоеный пирог, испеченный без рецепта. Центральный корпус из потемневшего царского кирпича с выщербленными львами у входа был как старый барин, пытающийся сохранить достоинство, но не способный скрыть обшарпанность. Средняя часть – коробка из серого советского бетона с мозаикой, изображающей трудящихся. А стеклянная верхушка над ней, гордо именуемая «Центром Цифрового Будущего», казалась дорогой насмешкой и чужеродной заплаткой на этих двух памятниках разным эпохам. Но качество знаний, которое давалось в этих стенах, было одним из лучших в стране и котировалось в остальном мире, поэтому это всё не имело значения.

А сейчас посетим одно из моих любимых пристанищ в этих стенах, потому что общежитие – это филиал ада с диджеем наверху.

Библиотека. Находилась в самой старой части здания и была моим основным местом дислокации в последние дни перед сессией. Местом, где время замедляется, пропитываясь запахом тлена, пота и отчаяния, а ещё дешевого растворимого кофе из автомата в углу. Главный герой тут – не я, и даже не книги, от которых кругом голова. Главный герой – паркет. Дубовый, когда-то роскошный, а ныне протертый до дыр в некоторых местах. Он не просто скрипит. Он стонет, плачет и жалуется на каждого, кто осмелится по нему пройти. Особенно громко он орал под дорогими кроссовками этого типа, тогда он для меня был именно типом.

Да, давайте о нем. О Денисе Лаврове, сидящем в паре столов от меня и уже несколько раз купившем себе кофе. Он был частью пейзажа «золотой молодежи» института. У каждого из них была особая метка – аура беспечности, купленной папиной карточкой.

Его серый свитер мягко облегал фигуру и стоил, наверняка, больше, чем моя зимняя куртка. Часы на запястье были явно какого-то бренда, тонкий ноутбук работающий который час без зарядки, какой-то дорогой телефон. Даже карандаш в его руке, деревянный, не автоматический, казался странной уступкой старине в мире его гаджетов.

Я же сидела в своем углу, под зеленым абажуром одной из тех бронзовых ламп, что пережили, кажется, самого графа Свечина. Лампа светила тускло. В моем пенале лежал последний карандаш "Сибирский кедр" с сильно обгрызенным кончиком.

Реальность была проста: завтра латынь. "Dura lex, sed lex" плыло перед глазами, смешиваясь с ненужными сейчас мыслями: надо скинуться на подарок подруге, после отпуска наверняка и зарплата будет меньше, премии KPI, то не будет и не мешало бы прикупить колготки. В голове стоял гул, как от соседского баса. Я впивалась взглядом в учебник, пытаясь пробить броню из усталости и ненужных мыслей.

И тут – щелчок. Резкий, как выстрел в тишине. Я вздрогнула. Подняла глаза. Карандаш, которым делал пометки в своём блокноте Лавров, был сломан. Основная часть, проскакав пару метров по полу, потеряла свой пишущий кончик.

Денис смотрел на сломанный грифель своего карандаша с таким выражением лица, как будто его предал личный помощник в самый ответственный момент.

Он порылся в карманах дорогих джинсов – пусто. Заглянул в кожаный рюкзак – ничего похожего на запасной карандаш. Я едва сдержала саркастическую ухмылку. Кризис управления у княжича.

Денис встал. Паркет под его дорогими кроссовками издал особенно громкий, страдальческий стон, он шёл к моему столу. Больше никого не было в зале, время было позднее, и желающих учить в этот час не наблюдалось.

Я едва раздражённо не вздохнула, думала, что сейчас будет просьба, обернутая в фольгу снисходительной вежливости.

– Извините за беспокойство, – начал он, и его голос, к моему огромному удивлению звучал без напыщенности и немного смущенно. Он показал обломок карандаша, как вещественное доказательство. – Полный форс-мажор. Мой инструмент решил, что отработал своё. Нет ли у вас запасного? Самого простого или точилки, чтобы поточить эти огрызки? Сойдёт даже нож. Отчаяние.

«Отчаяние», – мысленно повторила я. Интересное слово для человека, у которого «отчаяние» – это позвонить папе и решить проблему за пять минут. Молча, почти механически, я полезла в свой пластиковый пенал, сохранившийся ещё со школы.

– Ножа нет, точилки тоже, но есть последний солдат в строю по имени, – сделала вид, что читаю надпись на карандаше, – Сибирский кедр. Берегите его.

– Вы меня буквально спасли. Серьезно. Я – Денис.

Он улыбнулся. Улыбка была безупречной: правильные зубы, нужный изгиб губ. Но мне она показалась витриной дорогого бутика – красивой, холодной и абсолютно безличной, как искусственный свет в пустоте, именно поэтому я ответила резче, чем мне хотелось.

– Вероника Кузнецова. Но спасаю я пока только себя. От латыни. Карандаш плохо тянет на роль спасительного круга.

Денис ничуть не смутился.

– «Per aspera ad astra», – парировал он с легкой усмешкой. – Через тернии к звездам. И к диплому. Ни пуха!

Он уже поворачивался, чтобы уйти, когда паркет под его ногой издал особенно громкий визгливый скрип, от которого я невольно поморщилась, как Денис остановился, огляделся и наклонился так близко, что я невольно отодвинулась, пытаясь сохранить дистанцию.

– У Малыхиной есть традиция: первого студента она всегда спрашивает студенческий гимн и десять фраз на латыни по выбору студента. Хорошо поёте, четвёрка гарантирована, даже если больше ничего не знаете, плохо, не ошибитесь с произношением фраз.

Развернулся и ушёл за свой стол. Я смотрела ему вслед. Уверенная походка. Человек из параллельного мира, который не знает, что такое подработки, переработки, общежитие и прочие «прелести» большей части бюджетников из глубинки.

Шансов сдать самостоятельно у меня было немного. Моё мышление было совершенно не приспособлено под языки, если запоминать даты и события мне было легко, не зря я на едином государственном экзамене получила сто баллов, да и победы в олимпиадах по истории и праву, что-то да говорили, то вот все эти склонения и множество слов, перевод которых я просто не могла запомнить, приводили меня в ужас.

А пела я не то чтобы ужасно, но и не хорошо, а если прорепетировать… Попробовать стоило, поэтому я открыла «Гаудеамус» и стала зубрить именно его, а потом достала наушники и стала запоминать звучание. Он был в одном из билетов, поэтому я ничего не теряла.

Отрепетировала несколько десятков раз в общаге, я с надеждой легла спать за три часа до экзамена.

Что привело к тому, что я едва не проспала, и в последний момент подбежала к аудитории, чтобы первой войти к этой с виду милой женщине, а по факту к тирану в юбке. Малыхиной было лет 40. Она была стройная как студентка, всегда безупречно одетая в строгий костюм, на самом деле она была для меня чуть ли не идеалом. Ухоженная, элегантная и всегда умеющая сделать так, чтобы её слушали не повышая голос.

Я с трудом отдышалась после бега и пробралась в аудиторию первой.

Преподаватель хищно улыбнулась, показывая на трибуну.

– О! Желающая спеть или тянем билеты и передаём эту честь следующему?

Я смогла только кивнуть и прошла к постаменту, за которым преподаватели читали лекции. Пять минут позора и я сохраню стипендию, пока первые пять студентов занимали свои места и разбирали билеты, я стала петь, то что совершенно не понимала, но запомнила звучание:

«Gaudeamus igitur,

Juvenes dum sumus!

…

Pereat tristitia,

Pereant osores!

Pereat Diabolus,

Quivis antiburschius

Atque irrisores!»

Уже закончив последние строки, я поняла, что не помню ни одной фразы на латыни и про себя молилась, чтобы моё выступление понравилось.

Спустя секунд 30, показавших мне вечностью Малыхина заговорила.

– Хорошо. Четвёрка или поборемся за пятёрку?

Я без раздумий ответила:

– Четвёрка!

Понимая, что в голове полная звонкая пустота, и радуясь, что всё удалось и я не завалила этот предмет..

В этот момент на меня поднялись небесно-голубые глаза и посмотрели в упор, у меня перехватило дыхание, что-то пошло не так, а Малыхина уточнила:

– Кузнецова, а ты уверена? Тебя Лисицкий хвалил, говорил, что ты можешь на повышенную стипендию претендовать. И кто тебе подсказал о подобном способе сдачи?

Лисицкий был добрым профессором истории, с которым я неплохо поладила. Даже не понимаю почему его так боялись остальные, хотя, если учесть, что кроме меня пятёрка, была только у ещё одного моего однокурсника, наверное основания у остальных были.

Я видела как она собиралась написать «хорошо», после моего кивка, написала первую «Х», как я ответила.

– Лавров. Ему же за это ничего не будет?

– Если пойдёт в аспирантуру к моему мужу, то не будет.

И «хорошо», превратилось в «отлично». Я понимала: произошло недопонимание, и попыталась исправить ситуацию.

– Эм, да мы просто в библиотеке…

– Отличное место. Согласна. Десять фраз долгом. Сдашь вначале семестра, вместе с теми кто будет пересдавать. Иначе на втором курсе припомню.

Мне вернули зачётку и я вышла из аудитории на ватных ногах с крайне угрюмым лицом, видимо меня поэтому спросили:

– Ну что? Пересдача?

Даже не поняла кто именно, меня сразу обступили однокурсники. Ощущение ошибочности происходящего и неправильности, не давали мне радоваться.

– Нет, пятёрка… Но фразы нужно будет пересдать.

– Это ж заучка Кузнецова, вы другого ждали?!

И все сразу потеряли ко мне интерес. Не считала я себя заучкой, просто мне нравилось то, что я учила. Мне было интересно, почти всё, кроме иностранных языков и латыни. Они явно были лишними в учебном плане.

Сессия была официально закрыта, оставалось только дождаться пока все сдадут, отдать зачётку старосте и со спокойной совестью идти на каникулы.

Глава 2

Мысль о кровати в общаге манила сильнее любых перспектив. Каждый шаг по знакомому, вытертому до блеска линолеуму коридора отдавался тяжестью в ногах.

В воздухе витал вечный коктейль запахов: подгоревшая едой, носками и дошираком. Я доплелась до своей комнаты на третьем этаже на ватных ногах, в голове стоял тот особый звон, который бывает после долгого напряжения – смесь опустошения и странной лёгкости. Пятёрка по латыни. Отличный результат, который почему-то не радовал. Сознание отключилось почти мгновенно, едва голова коснулась подушки. Сон был тяжёлым, без сновидений, больше похожим на временное отключение от сети. Тело благодарно вязло в забытьи.

Меня выдернули из этой пустоты резкие стуки в дверь. Открыла, щурясь от яркого света в коридоре, с ощущением, будто меня вывернули наизнанку. На пороге – Светлана, наша староста, в красивом платье, в предвкушении праздника, и Сашка, стоящий чуть сзади. Света явно уже пригубила чего-то праздничного, её глаза блестели с непривычной для сессии беззаботностью.

– О, живёшь! – протянула она руку, не дожидаясь приглашения. – В хор не хочешь или в квн поучаствовать, а что? нам голосатые нужны. Зачётку, героиня! Все зачётки собраны, кроме твоей. И хватит киснуть, праздник же! Вечеринка в честь выживших после первой сессии. Святая традиция.

Я молча сунула ей зачётную книжку, всё ещё пытаясь собрать мысли в кучу.

– В холле первого этажа уже вовсю тусовка, диджей местный пытается что-то играть. – Она развернулась, чтобы уйти, но Сашка остался, переступив порог без лишних церемоний.

– Вер, ну чего как сонная муха? – Он слегка подтолкнул меня в комнату, устроившись на единственном свободном стуле у стола, заваленного книгами и конспектами. Его поза говорила сама за себя – уходить он не собирался. – Сессия закрыта, понимаешь? Закрыта! Надо же как-то отметить. Хотя бы часик посидишь. Все свои, однокурсники. Никто тебя на аркане не потащит.

Я потёрла глаза. Шум из ближайшей студенческой кафешке действительно доносился даже сюда, приглушённый, но настойчивый – гул голосов, ритмичный бас музыки, взрывы смеха. Физически я чувствовала себя разбитой, а мысль о шумной толпе вызывала скорее тоску, чем энтузиазм.

– Саш, я еле ноги волочу, – честно призналась я, опускаясь на кровать. – Да и не в настроении я особо. После всей этой… латинской эпопеи.

– А кто в настроении после Малыхиной? – Он усмехнулся, глядя на меня с пониманием. – Как раз чтобы настроение поднять. Посидишь, поболтаешь. Давай переодевайся, мы внизу ждём.

Сопротивляться не было ни сил, ни желания спорить с его спокойной настойчивостью. Да и он был прав – сидеть одной в комнате, копаясь в тягучих грустных мыслях, было бы только хуже.

Через десять минут я вышла к ним, сменив одежду и немного приведя себя в порядок, волосы были влажными после душа, но нам идти было всего сто метров, поэтому заставлять ждать ещё больше я не стала.

Холл первого этажа ближайшей студенческой забегаловки, представлял собой предсказуемый хаос. Кто хотел чуть потише атмосферу, поднимался в полумрак второго этажа, кто шумнее – спускался в полуподвал, где был даже танцпол. Музыка из колонок билась о стены, смешиваясь с гомоном десятков голосов. Кто-то пытался танцевать в узком пространстве между диванами, кто-то громко спорил о чём-то, кто-то просто сидел, уставившись в стакан. Столы были завалены чипсами, печеньем, бутербродами и алкоголем. Воздух был густым и тяжёлым. Я пристроилась у прохода, чтобы уйти как только надоест. Сашка тут же растворился в толпе, уйдя к своим знакомым со второго курса, забрав Светку с собой.

Разговор как-то сам собой перекинулся на Лисицкого и его «фирменные» вопросы, которые всех валили. Потом на парней, музыку, концерт какой-то группы, выступавшей не так давно, на который я так и не пошла из-за работы. Разговор тек легко, без напряжения. Постепенно скованность и усталость начали отступать. Всё было как должно было быть, как иногда и было, когда мы собирались все вместе. И это было последним, что я запомнила…

***

(Реконструкция событий, позже установленная)

Денис вышел из института поздно. Защита диплома висела дамокловым мечом. В тот момент он думал о том, что настаивали его родители: «Какая аспирантура?! Защитить диплом и работать. Просидеть всю молодость в четырёх стенах?!» Библиотека сегодня казалась клеткой больше, чем обычно. Если бы не бумажные источники, то не было бы его там. Не всё перевели в двоичный код, к сожалению. Вот и приходилось сидеть в библиотеке допоздна после подработки.

И смуглянки сегодня не было, ему стало интересно сдала ли она. Хотя, он слышал о ней, звёздочка первого курса, Кузнецова, единственная претендентка на повышенную стипендию у первокурсников. Он себе её представлял иначе: очкариком в роговой оправе, а оказалось очень даже симпатичной, ещё и с чувством юмора. Он невольно улыбнулся, вспомнив её неверящие глаза, когда он ей подсказал лазейку. У Дениса на курсе не было ни одного студента с повышенной стипендией. Большинство отсекали Лисицкий и Журавлёв, добивала его тётка по отцовской линии – Малыхина. У двух мэтров старой школы были принципы: или ты знаешь, или ты вылетаешь. И ничего с этим не сделаешь, платник ты или бюджетник, хоть чей родственник – тебе это не поможет и снисхождения не будет. Первые два курса на выживание. Дальше чуть легче, на третьем отчисленных было намного меньше, но они были.

Желудок напомнил о себе сосущей пустотой. Кафе. Нужно было поесть. Ближайшее студенческое логово было буквально в ста метрах, со стороны общаги – «Альфа». Дешево, достаточно вкусно, шумно и зачастую весело, редко когда обходилось без представлений.

Денис толкнул дверь и на мгновение замер у входа. – Гул десятков голосов, визгливые взрывы смеха, грохот упавшей посуды где-то в глубине. Воздух – спертый коктейль из пота и парфюма ударил в нос, вентиляция не справлялась. Кафе было набито битком. Первокурсники. Сессия закрыта для большинства, а это хороший повод отметить.

Денис вспомнил свою такую же вечеринку и ему снова стало не по себе. Он до сих пор не мог понять, как оказался в одной постели с их старостой Алиной, и было ли у них тогда что-нибудь или нет. Она тоже не помнила, и они вместе решили об этом не вспоминать и не разбираться в этом вопросе, потому что друг к другу их совсем не тянуло, цели были разными, а ситуация в целом, весьма щекотливой, учитывая что у той был парень, которого она тогда любила.

Он прошел сквозь столпотворение студентов и снова вспомнил о Кузнецовой, стоило только о ней подумать, как взгляд зацепился за неё. Она сидела с однокурсниками и о чём-то увлечённо болтала, а ещё к ней подсел молодой человек, судя по руке на её талии – парень. Невысокий, спортивный, в модной куртке, лицо открытое, навязчиво дружелюбное. Но что-то с ним было не так, слишком он походил на тех мужчин, которых он встречал на своей подработке. Он что-то говорил, жестикулировал, а она его, кажется, динамила. И особо внимания не обращала.

На втором этаже было менее оживлённо. Денис выбрал столик у перил, откуда был виден весь первый этаж. Заказал ужин и стал наблюдать. Уже больше не за Кузнецовой, а за её спутником. Он сам не понимал, что привлекло его внимание. У него была девушка и Кузнецова была не в его вкусе. В тот момент Денис решил, что переработал и уже в каждом прохожем видит уголовника, но наблюдать не перестал. И успел заметить странное движение над стаканом сока девушки, когда её спутник забирал заказ от стойки, но он не был уверен в том, что увидел. Денис решил, что показалось. В том, что это должен быть сок, Лавров не сомневался. Алкоголь здесь подавали исключительно в бокалах и рюмках. Среди первокурсников были несовершеннолетние, не то чтобы администрация прям следила, но перестраховалась. Штрафы были нешуточные и хотя бы напрямую никто не продавал. Чем там кто поделился, они уже не отслеживали.

За столиком первокурсников стало больше людей, к ним подтягивались одногруппники. Им явно было весело.

Сами девушки что-то бурно обсуждали. А этот парень перенаправил своё внимание на одну из подруг Вероники – рыженькую хохотушку. Та заливалась смехом, кокетливо запрокидывая голову и явно строила глазки парню. Вероника этого не замечала. Парень что-то предложил её подруге. Показал пальцем на бар. Рыженькая оживилась, кивнула. Встала. Сказала что-то подругам. И они отошли.

Стакан с соком был пуст и девушка встала покачнувшись, больше не сомневаясь, что здесь что-то не так, Лавров поднялся и стал спускаться по лестнице. За это время Вероника успела выйти за дверь.

Денис выскочил вовремя, трое уже обступили девушку, а четвёртый был за рулём.

Точно не студенты, всем за тридцать. Одежда темная, неброская, и балаклавы у двоих, один прикрыл половину лица шарфом. Движения быстрые и резкие. Один говорил что-то Кузнецовой, схватил за талию, и повёл к машине, стоявшей чуть в стороне. Она слабо сопротивлялась, мотала головой, словно во сне. Второй оглядывался по сторонам. Третий стоял у открытой задней двери серого отечественного автомобиля без номеров, припаркованного вплотную к тротуару.

У Дениса засосало под ложечкой, и он сразу стал действовать, бросившись к ним.

– Эй, ты! Отойди от неё!

– Ты кто такой?

– Это кто ты такой? Документы имеются? Предоставьте их…

Договорить он не успел, ближайший, тот что следил за обстановкой выбросил кулак вперёд, а Кузнецову попытались затащить в машину, но она смогла из последних сил поставить руку на крышу, мешая её усадить. Не то чтобы их это задержало, Кузнецова явно не спортсменка, но это дало лишние доли секунды. Лавров с лёгким поворотом корпуса ударил, отправляя в нокаут напавшего на него. Практически прыгая, сильно отталкивая того, кто пытался затащить девушку, хватая за одежду Веронику и отбрасывая её к кафе.

В этот момент он не думал о том, что может нанести ей травму, а только о том чтобы не дать её похитить. И о том что двое ещё на ногах, но оставшиеся предпочли сбежать. Лавров пытался догонять их не стал, он заметил оружие, которое они не стали применять.

Когда обернулся, девушка была без сознания. Вероника ко всему прочему, ударилась головой о стену кафе.