Дунечка и невозможное чудо

Тося Сажина

Дунечка и невозможное чудо

Иногда человек и сам не знает, что он поистине хочет от этой жизни: чуда, любви, добра, или комнату с золотом под самый потолок. Судьба каждого из нас заставляет хотеть и радоваться совершенно разным вещам.

Это было в далеком 1944 году. Блокадный Ленинград. Холод пронизывал до костей даже в маленькой квартирке, той самой, где и жила Вера Николаевна и ее дочь, шестилетняя Дунечка, такая маленькая и истощенная, но в тоже время с таким взрослым взглядом на эту жизнь. Мама никогда не называла свою дочь ласково, она строго и дисциплинированно звала ее Евдокией. Суровые годы сделали Веру Николаевну такой же черствой, как тот блокадный хлеб. Отец Дуси ушел на фронт еще с начала войны. Девчушка практически ничего не помнит о нем, лишь только его теплые руки и грубую щетину на лице. Она мечтала встретиться с ним и рассмотреть его как можно ближе, каждую деталь.

Дунечка, не зная спокойной жизни без бомбежек, всегда старалась не расстраивать маму, и как настоящая взрослая каждое утро стояла в очереди в булочную, держа в руках свою и мамину хлебную карточку. Вера Николаевна много работала за станками, а, приходив домой, всегда спала. Дуня очень любила свою маму и не могла позволить, чтобы «мамуленька» (так она ее по-ласковому называла) оставалась голодной. Дунечка никогда не думала в первую очередь о себе, она готова на всё ради своей семьи.

В тот день с самого утра слышится постоянный и частый тик метронома. Девочка уже привыкла к нему. Утром как обычно она выходит с осторожностью за единственным шансом выжить – тех самых двести пятьдесят граммов отрубей вперемешку с целлюлозой. Стоя в очереди, она знала самое важное правило – быть бдительной. Однако никакая бдительность маленькой девчушки с торчащими из-под платка белокурыми волосиками, не сравнится с силой юноши, которому на вид лет 25. Незаметно для нее он повалил ее, толкнув в спину на снег. Начав раскрывать ее пальтишко с целью найти и забрать их с мамой карточки, Дунечка начала рычать, кусаться, биться, звать на помощь что есть мочи: «Отдай! Я тоже хочу жить! Прошу тебя, не надо!». На этот душераздирающий крик никто не обратил внимание, лишь одна пожилая бабушка, стоящая в очереди, пустила слезу, гладя на всю эту картину. По-видимому, у жителей Ленинграда нету сил, чтобы даже как-то отреагировать на все это. Суровые вьюги заморозили не только реку, но и чувства людей. Дуня все также с расстегнутым пальтишком сидела на снегу и впервые за все время войны начала плакать. Домой идти совсем не хотелось, на лице девочки была безнадежность. Кое-как, дойдя до дома, оббегая многочисленные воздушные тревоги, она тихонько закрыла за собой дверь на два замка (мама всегда говорила так делать) и села на маленькую деревянную табуреточку, сколоченную ее папой еще до войны.