О чём думает только что отрубленная голова

Хуан Карлос Кесадас

О чем думает только что отрубленная голова

В соответствии с Федеральным законом № 436 от 29 декабря 2010 года маркируется знаком 16+

© 2009, 2014 Juan Carlos Quezadas, text

© 2014 Carla Besora, illustrations

© 2014 A buen paso, Mataró

First published in Spain under the title En qué piensa una cabeza recién cortada

This translation published by arrangement with Anna Spadolini Agency, Milano

All rights reserved

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательский дом «Самокат», 2025

Любое использование текста и иллюстраций разрешено только с согласия издательства.

* * *

Хосану, с которым в разгар перекрестного огня мне удалось сбежать от буров, ведь за прудом, приоткрыв один глаз, продолжает присматривать кайман.

ХКК

Прогуливался Фу Си по берегу реки, как вдруг поднялся перед ним водяной столб. Возникло из глубин существо – наполовину дракон, наполовину лошадь, на спине его виднелись отметины от завитков косматых волос.

Были это триграммы «И цзин»[1].

Линии, на основе которых разработали идеографические знаки китайской письменности.

Потому письменность и считают подарком драконов.

Ло зовется та благословенная река, приток Хуанхэ. Сидеть и наблюдать за течением ее вод осенним днем – божественное наслаждение.

Отрывок из «Балконов ада», приписываемых Яну Пу, III в. до н. э.* * *

Глава первая

Меня зовут Ян Пу, и живу я в затерянной в лесу пещере. Питаюсь черешней и личинками, которых собираю средь камней. Ручей протекает близ моего дома… точнее пещеры, потому недостатка в воде я не испытываю.

Я не одинок: рядом всегда Сюн, мой пес. Мы неразлучны. Мы защищаем друг друга. Нам по нраву быть вместе.

Меня зовут Ян Пу, и родился я в один день с Цинь Шихуаном[2], самым кровожадным императором в истории Китая. Родились мы одновременно. В одном месте. Словно близнецы. Разделенные лишь какими-нибудь двадцатью минутами.

Мы произошли на свет вдали от дома, в изгнании, потому как в ту пору наше родное царство Цинь враждовало с царством Чжао, и тогда в попытке остановить кровопролитие правители подписали договор, обязуясь отправить представителей самых выдающихся семей в царство противника, создать своего рода двор знатных пленников. Это стало бы гарантией, что ни один из двух враждующих народов не попытается напасть на другой, потому как в случае вторжения первыми жертвами оказались бы эти живые щиты.

У матерей наших была одна на двоих повитуха, и несколько мгновений мы провели в одной колыбели с будущим императором, но дальше наши пути разошлись, потому как Цинь Шихуан – сын наследного принца по имени Ижэнь, а я – всего лишь отпрыск придворного летописца.

Но все же связь наших судеб не прервалась. Ведь со временем мы унаследовали ремесла отцов: Цинь Шихуан стал первым императором Китая, я же принялся строчить истории. Настоящие и вымышленные. Синие и желтые. О любви и о безумии. Одна из них была о старом моряке, который во время плавания по вечерам рассказывал небылицы команде. Он говорил, что их нашептывал ему ветер. Правда, потом оказалось, что старик солгал: истории придумывал он сам. Члены команды почувствовали себя обманутыми и отрезали лжецу язык (а после выбросили за борт, но этот грустный конец написал не я, просто так вышло, и точка. Ни убавить, ни прибавить).

Я так и не попал в Зал Литературной славы[3] Запретного города[4], ибо закончил свой земной путь за семьсот лет до того, как воздвигли один и другой. Но будьте уверены: если бы они уже существовали, то меня бы обязательно пригласили туда читать свои рассказы.

Они не были плохими.

Но не были и хорошими.

И все же в них жила магия.

Долгие годы я обменивал истории на еду. Люди были счастливы послушать меня, а я был счастлив получить яблоко и немного хлеба. Когда-то я служил придворным летописцем Цинь Шихуана, но бежал после кораблекрушения. Я покинул его, страшась, что тиран сожрет меня, как когда-то сожрал четыреста шестьдесят летописцев своего царства.

Потому я удалился в лес и обрел там умиротворение.

Слова, которые ты сейчас читаешь и которые, кажется, идут из глубины моей души, на самом деле выдумал другой писатель. Он не боится челюстей императора, но, быть может, боится чего-то другого.

Глава вторая

Вот и закончилась война. Враждующие царства обменялись пленниками, и мои родители смогли наконец вернуться в Цинь, на родину.

Воспользовавшись смятением и неразберихой, Ижэнь завладел троном. Подданные поначалу тешили себя надеждой, что юный правитель сумеет навести порядок в царстве, погруженном в хаос после кровопролитной войны.

Мой отец, один из приближенных нового властелина, с воодушевлением примкнул к новому двору. Но быстро понял, что дела плохи: Ижэнь был тираном, который воспользовался властью ради личной выгоды, а придворные лишь сочиняли ему похвалы.

Положение отца моего сделалось затруднительным, потому как в царстве Цинь не знали полутонов: либо ты приветствуешь форму правления Ижэня, либо ты против него. Обличительству там было не место. Тиран привечал только тех, кто восхвалял его.

Видно, таковы все, кто одержим властью.

Мой отец, благоразумный человек, сообразил, что лучше держаться подальше от гнезда скорпионов, иначе он подвергнет опасности наши с матерью жизни. И вот однажды на рассвете мы, переодевшись в торговцев, покинули город. Отец посадил меня на плечи, взял за руку мать, и вместе мы скитались пятьдесят восемь недель в поисках пристанища.

Так мы добрались до Чаоху, озера, казавшегося морем.

«Чудесный вид», – произнесла мама, и тотчас отец распознал скрытый в этих простых словах намек. Он спустил меня с плеч и принялся строить дом.

В Хэфэе.

На берегу Чаоху.

С видом на горизонт.

Думаю, это и привило мне страсть к путешествиям. Желание узнать, что прячется по ту сторону. Любую ту сторону: реки, озера, двери или же запутанного разума безумного правителя. Не имеет значения.

Главное – узнать.

Разоблачить обманчивую действительность (возможно, в этом и есть конечная цель писательства).

Уничтожить ее маску.

Но самое интересное, что настоящая история моего происхождения, моей связи с Цинь Шихуаном, двух изгнаний моей семьи, всего того, что, как я думаю, есть зерно, из которого вырос я сегодняшний, долгое время оставалась тайной, хранимой в глубине души моих родителей.

«Мы родом из Линшаня, Чудотворных гор»[5], – отвечал отец всякий раз, когда я спрашивал о наших корнях.

И никакого упоминания ни о царстве Цинь, ни тем более о его служении при дворе. «Мы из семьи заводчиков драконов – все, что я могу тебе сказать», – серьезно отвечал он, ставя точку в разговоре.

Через несколько лет родился Ма Сычжу, мой брат. Поначалу я его ненавидел, но со временем он стал моим лучшим другом. Союзником, помогающим справиться с насмешками других детей из Хэфэя, которые безо всяких видимых причин обзывали нас «саньши».

Мне было невдомек, почему нас двоих так прозвали. Я знал, как и все, что саньши – это маленькие человечки, что прячутся в горле у людей и питаются слюной. Ночью они покидают тело, в котором обосновались, и поднимаются к небесному двору, чтобы донести Владыке Небес о грехах хозяина.

Саньши.

Саньши.

Саньши.

Каждый раз, заслышав эту глупую кличку, я мучился сомнениями. Я хотел понять, почему нас так прозвали. Глядя в свое отражение на поверхности озера, я как мог широко открывал рот, пытаясь обнаружить в горле следы этих созданий, но, сколько бы ни старался, так ничего и не находил.

Иногда по вечерам я дожидался, пока Ма Сычжу заснет, и пытался застать саньши ровно в тот момент, когда они будут покидать горло брата. Однако сон всегда одолевал меня прежде, чем я мог стать свидетелем чего-либо.

– Где я могу повстречаться с саньши? – спросил я однажды отца, набравшись смелости.

– С саньши? А зачем ты хочешь с ним увидеться? – вместо ответа он закидывал меня вопросами.

– Я хочу посмотреть, что они из себя представляют.

– Они очень похожи на нас, но размером с муравьиную лапку.

– На кого – на нас? – не унимался я, еще больше запутавшись в этих «нас». Речь о «нас», то есть из нашей семьи или о «нас» в более широком смысле?

– Саньши не отличаются от людей: у них по две руки, ноги, два широко раскрытых глаза и язык, готовый растрепать создателю обо всех наших прегрешениях.

– А они хорошие?

– Ни хорошие, ни плохие. Саньши просто делают свою работу.

– Местные нас с братом обзывают саньши, – признался я отцу с опаской, не зная, как он это воспримет. Однако мысли об этих созданиях терзали меня так долго, что я должен был положить этому конец.

Отец ответил не сразу, сначала он разразился таким хохотом, что слезы выступили у него на глазах.

– Когда я был маленьким… меня тоже… так обзывали… – Только и смог произнести он, давясь от смеха. – Нас кличут саньши… потому что мы малюсенькие, – и новый взрыв хохота накрыл его.

Только и всего: из-за низкого роста нас сравнивали с этими питающимися слюной маленькими созданиями.

Прошли годы, восемь или девять, – достаточно для того, чтобы местные позабыли эту кличку (с одной стороны, потому что много времени утекло, с другой, Ма Сычжу стал выше почти каждого из них). Несмотря на это, я все еще мечтал познакомиться с саньши. Мне хотелось выяснить, действительно ли я один из них. Я постарался узнать о них все, обошел колдунов, волшебников и знатоков Дао. Мне поведали многое об этих духах, но никто так и не смог дать ответ, как же изловить саньши.

Поэтому-то я и решил изобрести собственный способ. На основе мне уже известного, но добавив к нему кое-что для достижения окончательного успеха.

Я решил перво-наперво отыскать грешника, готового пойти со мной на сделку; потом выпить несколько чашек зеленого чая, чтобы побороть сон; после – усыпить грешника, дождаться, пока саньши покажутся у него изо рта, и заманить их в сосуд со слюной самых привлекательных девушек Хэфэя. Если духам нравится слюна, то они получат ее сполна.

Найти грешника было легко: Ма Сычжу.

Грех: закатить пирушку с ежевичным вином (от которого он к тому же и заснет).

Со слюной вышло немного сложнее, но под конец мне удалось получить и ее: целый месяц я должен был в обмен на слюну поставлять свежую рыбу одной семье, – сестрам Ма Вэньцзэ, – как ни странно, одним из самых ярых приверженок обзывательств.

Подумать только, свежая рыба в обмен на четыре ложки слюны!

Чистой воды грабеж!

Тридцать рассветов подряд провел я в своей лодчонке в ожидании клева. Я пожалел об этой нелепой сделке, но когда наконец добыл слюну и вино, все мои страдания остались в прошлом, ведь я был в шаге от поимки саньши.

Наступила назначенная ночь, Ма Сычжу опорожнил несколько бокалов вина. Поначалу пагубного эффекта от опьянения не наступало, но через некоторое время глаза его уменьшились и округлились – о ужас! круглые глаза! Он начал раскачиваться на стуле, словно дерево на ветру, и тут изо рта его посыпались всякие бессвязности. И по тому, как он менее чем за минуту дюжину раз повторил, что очень меня любит, я понял: наконец брат достиг должного опьянения.

Вскоре он свалился, потерпев поражение в схватке со сном. И я начал опрокидывать в себя чашечки зеленого чая, чтобы побороть охватывающую меня сонливость. Я был начеку, в одной руке держал свечу с длинным фитилем, а в другой – сосуд со слюной сестер Ма Вэньцзэ.

Но прошло три или четыре часа – и все впустую. Ни тени саньши. Ни намека на крошечную тень.

Порой я плутал в раздумьях, на которые нас обыкновенно наводит огонь (даже если это робкое пламя свечи). Размышлял, что все это, быть может, – лишь бессмысленная трата времени. И вот, когда я уже собирался прекратить свою охоту, вознамерившись поддаться сну, я заметил, что горло брата начинает странным образом пульсировать. Как бывает, когда мы глотаем что-то, но наоборот: вместо того, чтобы падать вниз, что-то пыталось выбраться наверх.

Рот его слегка приоткрылся.

Я задрожал от волнения. Так, что даже несколько капелек слюны пролились из сосуда прямо на свечу. Пламя дрогнуло несколько раз, напитавшись влагой и угрожая погаснуть.

Казалось, вот-вот комната погрузится в темноту. Но, к счастью, в конце концов победил свет, и, приложив немалые старания, свеча выстояла и вновь осветила меня.

Я наблюдал, как в горле брата нарастает бульканье.

Саньши! Я вот-вот поймаю саньши!

– Помоги мне, Ян Пу! Помоги! – гортанно произнес брат, выныривая из тяжелого сна, в котором пребывал до последнего момента.

– Потерпи немного, вот-вот появятся саньши! – попросил я, радостно поднося сосуд со слюной ему ко рту.

Бульканье нарастало.

Нарастало и мое волнение.

Просьбы о помощи доносились из глубины Ма Сычжу.

– Помоги мне, помоги!

– Тише, тише! Они уже выходят!

Я приблизился и заглянул ему прямо в рот.

И ровно в этот миг мощная струя рвоты, отдающей ежевичным вином, ударила мне прямо в лицо.

То, что вылетело из горла брата, никак нельзя было назвать саньши. Тошнотворная субстанция, окатившая мое лицо, не более чем симптом ужасного опьянения, вот что это было.

Больше двадцати минут я приводил себя в порядок: отмывал лицо и одежду, а после зажег новую свечу. Внутренний же хаос все еще не отпускал меня: с того самого дня не переношу ежевичное вино.

Я отбросил всякую надежду поймать саньши и собрался уже лечь спать рядом с братом, который почти моментально погрузился в глубокий сон. Устроившись в кровати, я хотел было погасить свечу, но тут снова заметил странное движение в горле Ма Сычжу. Мысль о том, что это, возможно, новый рвотный позыв, привела меня в бешенство.

Спазмы продолжались.

Послышалось бульканье.

Что бы то ни было, рвота или саньши, оно должно было вот-вот явиться на свет. Инстинктивно я прикрыл лицо руками, одним глазом все-таки подглядывая через решетку собственных пальцев.

Ма Сычжу приоткрыл рот, и вдруг саньши, словно альпинист по отвесной скале, с большим трудом взобрался по его верхней губе. Добравшись наконец до верха, он устроился на отдых, даже не замечая меня.

Движения мои всегда были неуклюжими, но вдруг какая-то загадочная сила подтолкнула меня, и я, быстро и осторожно, схватил пальцами саньши и поместил в сосуд со слюной, которая чудесным образом пережила разрушительные последствия рвоты. Иногда мы совершаем действия, которые сами не осознаем. Будто кто-то, более умный, сильный или смелый, на несколько мгновений овладевает нашим телом.

Возможно, каждый из нас, людей, это не одно существо. Может, мы представляем собой множество душ, одновременно обитающих в одном теле, и поэтому иногда удивляемся собственным поступкам. Как хорошим, так и плохим. Поэтому мы никогда не можем быть уверены в реальности собственных достижений.

– Ты саньши? – глупо спросил я, тут же поняв, что вновь превратился во всегдашнего неразумного Ян Пу.

– А ты как думаешь? – Дух, как и все вокруг, ответил вопросом на мой вопрос. – Чего тебе от меня нужно?

Я не нашелся с ответом. Увидев, как он скользит по поверхности слюны, я понял, что на самом деле у меня нет никаких причин держать его в плену. Я не до конца осознавал, зачем мне нужно было охотиться за саньши. Возможно, чтобы увидеть, на самом ли деле они похожи на нас, но для этого достаточно было просто посмотреть на саньши, когда он отдыхал на губе-скале Ма Сычжу.

– Отпусти меня, – приказал дух.

Мне захотелось в последний раз взглянуть на него перед тем, как вернуть в рот брату, поэтому я как можно ближе подошел к сосуду. Саньши расценил мои действия по-своему; скорее всего он вообразил, будто я собираюсь проглотить его, потому как в этот самый момент он испустил полный отчаяния вопль:

– Не ешь меня! Пожалуйста, не причиняй мне вреда!

Меня расстроили его слова, и я поспешил убрать сосуд со слюной от лица. Я уже было собрался объяснить саньши, что и не думал причинять ему никакого вреда, а хотел отпустить его, как вдруг из крошечного ротика духа последовало предложение, которому суждено было изменить мою жизнь:

– Если ты отпустишь меня, то я наделю тебя способностью видеть призраков!

Глаза у меня заблестели от волнения. Предложение саньши было весьма кстати, учитывая мою привычку изучать обратную сторону вещей. Мне бы открылась таинственная вселенная, прими я это предложение. Я бы всегда мог видеть призраков, привидения, ночных духов.

– Согласен! – выпалил я, долго не раздумывая. Несмотря на крошечные размеры саньши, от меня не укрылось, как спокойствие вновь овладело его чертами. Потом он попросил меня подойти как можно ближе. «Пока зрачок твоего правого глаза не коснется моего лица», – объяснил он. Я подошел вплотную, и мы замерли друг напротив друга. Саньши был лысый, с пробивающейся козлиной бородой. Через несколько секунд дух сказал прильнуть к его лицу левым глазом. Я подчинился.

– Готово! – довольно воскликнул саньши. – Один раз дунул – и с твоих глаз спала пелена смерти. Теперь ты будешь свидетелем всего, что происходит в потустороннем мире. Пелена смерти невидима, она в тысячи раз тоньше сеточки мушиного крыла, но несмотря на эту хрупкость, ни огонь, ни гром, ни голос самого дьявола не могут ее сорвать. Ее может убрать только дуновение саньши, пчелы или скорпиона, – с гордостью объяснил дух.

Я тут же огляделся, в надежде увидеть привидение, но саньши все понял и сказал:

– Если ты будешь искать привидений, то они никогда не придут. Дай им самим явиться, – отчитал меня он. – А сейчас верни меня в рот Ма Сычжу, ведь мне еще предстоит долгая дорога к небесному двору.

Я, будучи человеком слова, исполнил свою часть уговора и попрощался с саньши.

А потом, должно быть, настал черед привидений.

Глава третья

Призраки никого не могут напугать (разве что погрозят, потрясая мечом и извергая проклятия).

Призраки никого не могут напугать, потому что они тени, скользящие с осторожностью. Лишь порой встречаются оформленные фигуры, да и те исчезают, стоит только моргнуть.

Иногда в пелене смерти попадаются разрывы, и тень призрака достигает глаза, но человек, увидевший призрака, никогда не уверует в то, что это случилось на самом деле.

– Кто там? – тщетно вопрошает он.

– Я видел призрака, – неуверенно рассказывает он через два дня отцу или часовому, с которым вместе стоит на посту.

– Я видел тысячи теней, – отвечают ему, и тогда тот, кому явилось привидение, убеждается, что ему померещилось. Но это самообман, потому что призраки существуют. Они так же реальны, как ветер, качающий сосны. Как коготь, острый и черный, коготь красного волка.

Мне это известно с того самого утра, когда саньши дунул в мои глаза: «Призраки так же реальны, как мы с тобой».

Бояться их не стоит, однако.

Опасаться призраков нет нужды.

(Или есть?)

Гораздо хуже ветер, который может унести обжитый твоей матерью дом и уничтожить выращенный твоим отцом урожай.

Гораздо хуже ветер, который может потопить мою лодку, лишить жизни брата и выбросить меня три дня спустя на берег Острова Бессмертных.

Гораздо хуже черный коготь красного волка, который может одним ударом лишить тебя головы.

Гораздо хуже мы с тобой.

Но призрак подобен клопу, что всю жизнь прячется в матрасе. Или жаре и холоду. Они всегда с тобой, даже если ты их не замечаешь, потому что ни саньши, ни пчела, ни скорпион не дунули тебе в глаза.

(Сейчас, прямо в эту секунду, за тобой наблюдают, быть может, три призрака… Не оборачивайся, не отрывай глаз от страницы… Чтобы они не поняли, что ты их заметил… Если хочешь, чтобы они испарились, резко захлопни книгу… Хлоп! – и они исчезнут… Если хочешь понаблюдать за ними, то притворись, что увлечен чтением, и попытайся краешком глаза сфокусироваться на темном пятне слева… Делай это осторожно… не поворачивая головы…)

Глава четвертая

Мне шел двадцать второй год. Я смотрел на снег, что падал в саду дома, и незаметно погрузился в сон, тогда-то меня и поглотил рассказ, прикинувшийся кошмаром.

Такое всегда случается с писателями: история сама выбирает, кто поведает ее миру, а не наоборот. Рассказы, истории, поэмы бродят по миру и, встретив подходящего писателя, предстают перед ним, надев маску. Это может оказаться идея, кошмар или забытое воспоминание. Любое порождение разума.

И писатель считает, что он сам придумал свою историю, но это не так.

Мне шел двадцать второй год, и пока я созерцал снегопад, мне открылась следующая история.

Было холодно. Я пребывал одновременно и в саду своего дома, и в равнине на севере. За пределами Хайлара, за пределами изведанного. Я находился, как это порой случается во сне, в двух местах одновременно: в саду дома и там, где, по словам отца, земля весь год покрыта снегом.

Я был внутри дома из черного стекла или льда.

Снаружи большой костер освещал пространство серебристым светом.

Было холодно, но меня больше беспокоило предчувствие ужасной беды. Это худший из страхов – боязнь неизвестности, несчастья, которое неизбежно должно настичь нас.

Все мои органы чувств были настороже в ожидании сигнала, когда вдруг я услышал рычание и уловил приближение чьей-то тени.

Сквозь лед мне удалось различить силуэт красного волка.

Красные волки боятся огня и уважают человеческие жилища, но мы же сейчас внутри кошмарного сна, поэтому зверь принялся грызть ледяную стену, словно сахарную.

Я пытался отогнать его, но, вместо того чтобы успокоить, похоже, лишь разозлил еще больше. Мое пристанище растрескивалось на части. Бежать было некуда. Острые клыки волка быстро прогрызали себе дорогу через хрупкую стену.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

«И цзин», «Книга Перемен» – один из первых философских трактатов Древнего Китая.

2

Цинь Шихуан (настоящее имя Ин Чжэн, 259 до н. э. – 210 до н. э.) – первый императора Китая. В 13 лет стал правителем царства Цинь, самого сильного на тот момент из сражающихся древнекитайских царств. Впоследствии он объединил под своей властью весь Китай и в 39 лет провозгласил себя Цинь Шихуанди – великим императором, основателем династии Цинь. – Здесь и далее примечания переводчика.

3

Зал Литературной славы – один из залов Запретного города, где размещалась дворцовая типография, читали лекции выдающиеся ученые.

4

Запретный город – самый большой дворцовый комплекс, бывший дворец китайских императоров. Построен в период с 1406 по 1420 годы.

5

«Чудотворные горы» – роман китайского писателя, лауреата Нобелевской премии по литературе Гао Синцзяня. На русский язык не переведен.