Клон. Книга первая

Андрей Снегов

Клон. Книга первая

Глава 1

Небо Волда неправдоподобно сочное. Не просто голубое, а насыщенно-синее, почти индиго, словно картинка в детской раскраске, для которой ребенок выбрал самый яркий фломастер. Такого неба на Земле не увидишь – наверное, состав атмосферы отличается.

Это гипертрофированно-синее небо было раздражающе безоблачным, а солнце – нестерпимо знойным. Казалось, что от жары плавится даже песок, и картинка перед глазами расплывалась в горячем мареве, словно голографическая открытка, сгенерированная сверхмощной нейросетью.

Песок под ногами обжигал даже сквозь грубую подошву местной обуви – если это вообще можно было назвать обувью. Скорее, куски потрескавшейся кожи, кое-как привязанные к ступням веревками из высушенных жил. Каждый шаг отдавался болью, но эта боль была ничем по сравнению с тем хаосом, что творился в моей голове.

Два дня. Всего два дня прошло с тех пор, как я очнулся в этом проклятом мире. Два дня, которые перевернули все мое представление о реальности, о возможном и невозможном. Я до сих пор не мог поверить, что Волд – это не сон и не галлюцинация, вызванная травмой головы.

Я стоял на деревенской площади, задрав голову, и тонул в бездонной глубине неба, наслаждаясь кратким мигом свободы. Жалкий сгусток плоти и костей, затерянный между двух противостоящих групп людей. Я словно оказался на съемках исторического блокбастера: с одной стороны площади застыли идеально ровные ряды императорских гвардейцев в до блеска начищенных доспехах, с другой – напуганные селяне в грязных обносках. А между – мы, несколько десятков юношей и девушек.

По случаю прибытия важной шишки, которого все уважительно именовали «Посланником Императора», меня вытащили из подземной тюрьмы, где я провел двое суток, приходя в себя от шока первого знакомства с этим мирком. Подвал был вонючим, сырым и больше походил на выгребную яму, чем на место временного содержания человека. Хотя человеком меня здесь явно не считали.

Эти два дня в подвале были адом. Не из-за физических страданий – хотя голод, жажда и вонь делали свое дело. Настоящим адом было одиночество, помноженное на непонимание происходящего. Я просыпался и засыпал с одной мыслью: это сон, это должен быть сон. Но боль была слишком реальной, запахи – слишком отчетливыми, а страх – слишком всепоглощающим, чтобы новая реальность оказалась порождением моего воображения.

Охранники приходили дважды в день – приносили воду и что-то отдаленно напоминающее еду. Серая каша с привкусом плесени и кусок черствого хлеба, больше похожего на спрессованные опилки. Они смотрели на меня как на диковинного зверя – с любопытством, смешанным со страхом.

Аборигены называли меня чужаком, найденышем и проклятым – эти слова повторялись чаще всего. Но иногда они произносили еще одно слово, которое заставляло их понижать голос до суеверного шепота: джампер.

Перед встречей с Посланником мое лицо обильно вымазали субстанцией, по запаху и консистенции напоминающей содержимое ночного горшка. Драные лохмотья, заменяющие мне одежду, марать не пришлось – они и так воняли псиной, мочой и прогорклым жиром.

Процедура подготовки была унизительной до тошноты. Двое охранников держали меня, пока третий, морщась от отвращения, размазывал вонючую жижу по моему лицу и волосам. «Чтобы не выделялся, и Посланник ничего не заподозрил», – пояснил один из них на ломаном наречии, которое я начал понимать.

Не заподозрил что? Я думал об этом, пока меня вели по деревне. Узкие улочки между глинобитными домами были пусты – все жители собрались на центральной площади.

Деревня производила впечатление места, застывшего во времени. Или, точнее, места, где время текло по другим законам. Дома были сложены из необожженного кирпича, а крыши покрыты связками высушенной травы. Ни электричества, ни водопровода, ни каких-либо признаков современной цивилизации. Зато повсюду были следы другой силы – выжженные символы на стенах, оплавленные камни, и глубокие борозды в земле.

Я стоял в шеренге местной молодежи и чувствовал себя полным ничтожеством, как, впрочем, и все остальные. Одни дрожали от страха, другие пытались казаться спокойными, но на лицах читалось ожидание приближающейся катастрофы.

Даже я, попавший в этот мир всего два дня назад и не знающий местных правил, понимал, что нежданные визиты большого начальства в сопровождении до зубов вооруженных солдат не бывают случайными и редко заканчиваются чем-то хорошим.

Посланник Императора медленно шел вдоль нашей шеренги, внимательно изучая каждого, словно привередливый покупатель, оценивающий рабов на невольничьем рынке. Он двигался с грацией хищника, и в этой грации читалась смертельная угроза.

Это был высокий, стройный мужчина с точеными чертами лица – нереально красивый, как актер из голливудского блокбастера. Длинные черные волосы, собранные в тугую косу, аристократическая бледность кожи и холодный взгляд серых глаз. Полный набор клише для протагониста какой-нибудь исторической драмы.

Его доспехи отличались от брони обычных воинов. Если те носили практичные металлические латы, то облачение Посланника было произведением искусства. Золотые пластины, покрытые сложной гравировкой, драгоценные камни в местах сочленений, тончайшая работа по металлу, создающая иллюзию текучести. Доспехи не просто защищали – они подчеркивали статус владельца.

За ним, низко склонив голову и постоянно кланяясь, семенил староста деревни – морщинистый старик с трясущимися руками и заискивающей улыбкой. Его подобострастие было настолько демонстративным, что вызывало брезгливость.

Старик приходил ко мне в подвал накануне. Он долго рассматривал меня при свете масляной лампы, щупал мои мышцы, заглядывал в глаза, даже проверял зубы, словно я был скотиной на ярмарке.

Затем он проинструктировал, тыча костлявым пальцем в грудь для пущей убедительности. Молчать. Не выделяться. Отвечать только когда спросят. Если зададут вопрос о родителях – отец погиб на охоте, мать умерла при родах. Ни слова о том, как меня нашли. Ни намека на то, что я появился из ниоткуда всего два дня назад.

«Иначе – смерть», – прошипел старик, и в его карих глазах плеснулось что-то настолько жуткое, что я поверил. – «Я скормлю тебя трексам. Живьем. Ты будешь подыхать, слыша, как хрустят твои кости на острых зубах моих ящерок!».

Солнце пекло немилосердно. Воздух дрожал от жары, дышать было тяжело, словно в легкие поступал горячий кисель. Но Посланник, закованный в массивные позолоченные доспехи, не выказывал ни малейших признаков дискомфорта. Только изредка вытирал лицо тонким белым платком, который пропитался потом насквозь.

Я наблюдал за ним исподтишка, скосив глаза. Каждое движение Посланника было грациозным и плавным, словно хореография смертоносного танца. Руки – сильные, с длинными музыкальными пальцами – то и дело сминали шелковый платок, выдавая внутреннее напряжение, тщательно скрываемое за маской холодного равнодушия.

Охранники, которые стерегли меня в подвале, любили болтать. Из их разговоров я узнал, что в этом мире существуют всемогущие воины. Их называют Джамперами. Они умеют управлять стихиями, ломать камни голыми руками и вообще творить такое, что не снилось даже голливудским супергероям. Судя по всему, Посланник был одним из них. И явно не рядовым.

Он шел вдоль нашей шеренги, внимательно вглядываясь в каждое лицо. Миновав меня, Посланник резко остановился, и его тело напряглось, словно у хищника перед прыжком. Мужчина медленно обернулся, и я почувствовал, как по коже пробежал холодок.

Время словно замедлилось. Я наблюдал в режиме слоу моушн, как развевается его коса при повороте, как блестят доспехи, отражая безжалостное солнце. Видел, как расширяются зрачки в серых глазах, как на скулах проступают желваки.

Что-то изменилось в воздухе. Он стал плотнее, тяжелее. Невидимое давление сжало мой череп, словно тисками. Ощущение было похоже на начало сильной мигрени, усиленной чувством, что кто-то пристально рассматривает тебя изнутри черепной коробки.

Это было не просто ощущение – это было вторжение. Что-то чужеродное пыталось проникнуть в мой разум, прощупать, изучить, вывернуть наизнанку. Я закрылся, вообразив окружающий меня барьер – и почувствовал удивление Посланника, словно рикошетом отразившееся от моей жалкой защиты.

Ладони мгновенно вспотели, и незаметно сжал их в кулаки. Посланник шагнул ближе и впился в меня взглядом. Его серые глаза, темные и пронзительные, казалось, проникали в самую душу, изучая каждую мысль, каждое воспоминание.

В этом взгляде не было тепла. Только холодный расчет, оценка, анализ. Он смотрел на меня не как на человека, а как на проблему, требующую решения. Или как на вещь, ценность которой необходимо определить.

– Как тебя зовут? – спросил Посланник низким, чуть хрипловатым голосом.

Его голос был красивым – глубокий баритон с бархатными нотками. Голос, который мог бы очаровывать, соблазнять и убеждать. Но сейчас в нем звучала оружейная сталь, и эта сталь была направлена на меня.

Посланник слегка наклонил голову вправо, и этот простой жест придал его лицу какую-то зловещую выразительность.

Я открыл рот, чтобы ответить, но горло сдавило спазмом. Во рту пересохло, а язык прилип к небу. Секунды тянулись, и в глазах Посланника начало разгораться нетерпение.

– Корн, – поспешил ответить за меня староста, подскочивший ближе. Его голос дрожал, но старик умудрился добавить в него нотку презрения. – Наш золотарь, слишком тупой даже для выпаса трексов…

Золотарь. Я уже знал, что означает это слово – чистильщик выгребных ям. Самая грязная и презираемая работа в деревне. Идеальное прикрытие для того, кого хотят спрятать на виду у всех.

Посланник не удостоил старосту даже взгляда. Он взмахнул ладонью, и раздался резкий свист, словно кто-то рассек воздух хлыстом. За ним последовал влажный хруст. На лице старика вздулась и тут же лопнула багровая полоса, обдав меня теплыми красными каплями.

Я вздрогнул, ощутив на ногах липкую влагу. Староста рухнул на колени, зажимая лицо руками, и с его пальцев на раскаленный песок потекла кровь. Он тихо скулил от боли, но ни один из присутствующих даже не посмотрел в его сторону – настолько всех парализовал страх перед Посланником. Только ветер продолжал лениво колыхать имперские стяги, древки которых держали в руках знаменосцы.

Знамена были огромными – тяжелые полотнища с вышитым золотом солнцем на багряном поле. Они развевались с сухим шелестом, похожим на хлопки птичьих крыльев. И в этих звуках мне чудилось предвестие смерти.

– Как тебя зовут? – повторил Посланник с ледяным спокойствием, так, словно ничего не произошло.

Его способность игнорировать страдания старосты была пугающей. Не жестокость – жестокость предполагает эмоции, удовольствие от чужой боли. Это было полное безразличие, словно старик был не человеком, а досадной помехой, которую следовало отбросить в сторону.

Я сглотнул, ощущая, как пересохло горло. Первый серьезный выбор в этом мире: сказать правду или соврать? Что приведет к меньшим проблемам?

– Корн, – ответил я, решив придерживаться легенды, озвученной старостой.

– Сколько тебе лет? – Посланник продолжал сверлить меня взглядом, от которого хотелось зарыться в горячий песок под ногами.

– Восемнадцать, – ответил я, проглотив комок в горле.

Я не солгал. На Земле мне недавно исполнилось восемнадцать лет. Я не знал, как считают возраст в Волде и сколько дней в местном году, но решил не усложнять ситуацию.

Посланник окинул меня внимательным взглядом с головы до ног, задержав его на моих лохмотьях. В его глазах промелькнуло что-то похожее на разочарование или досаду.

Я знал, как выгляжу. Спутанные грязные волосы. Лицо, покрытое коркой грязи и дерьма трексов. Одежда, которая больше походила на набор дыр, кое-как скрепленных нитками. И вонь – о, эта вонь была моей лучшей маскировкой.

– Чей ты сын? – спросил Посланник, наклонив голову в другую сторону.

Он был похож на киноактера. Густые черные волосы блестели, как вороново крыло и были заплетены в сложный узор с вплетенными серебряными нитями. На конце косы покачивался небольшой клинок – не просто украшение, а оружие, готовое к использованию в любой момент.

– Мой отец погиб на охоте, – соврал я, стараясь говорить уверенно.

Ложь далась легче, чем я ожидал. Может быть, потому что в каком-то смысле это была правда. Мой настоящий отец был для меня мертв – он остался в другом мире, в другой реальности, недостижимо далеко отсюда.

– А где твоя мать, Корн? – голос Посланника стал мягче, вкрадчивее, от чего по спине пробежал неприятный холодок. – Покажи мне ее!

В этой мягкости таилась угроза пострашнее открытой враждебности. Это был голос кота, играющего с мышью. Голос палача, успокаивающего жертву перед казнью.

Посланник указал рукой на толпу деревенских жителей, и на его губах возникла ироничная улыбка. Краем глаза я заметил, как староста, все еще зажимающий окровавленное лицо, впился в меня предупреждающим взглядом. Он напоминал: скажу правду – и мне конец.

– Мать умерла при родах, меня вырастила кормилица, – соврал я, ощущая на себе тяжелый взгляд старосты.

– Кормилица, значит, – протянул Посланник с плохо скрываемым разочарованием.

В его голосе прозвучало что-то похожее на досаду. Он вздохнул, темно-серые глаза сузились, а на челюстях вспухли желваки. Посланник сделал шаг назад и одним молниеносным движением пальцев разорвал платок на мелкие клочки. Резкий звук рвущейся ткани прозвучал в тишине словно выстрел, и белые обрывки закружились в раскаленном воздухе, словно лепестки увядшего олеандра.

Движение было настолько быстрым, что я едва уследил за ним. Обычный человек не смог бы разорвать шелк голыми руками, тем более с такой легкостью. Но Посланник сделал это без видимых усилий, словно порвал бумажную салфетку.

Все замерли. Тишина стала такой плотной и осязаемой, что ее можно было резать клинками. Только шорох ветра и тихий скрип песка под ногами напоминали о том, что время не остановилось. Жители деревни и имперские воины стояли неподвижно, в немом ожидании развязки, их взгляды были направлены на Посланника.

В этой тишине я отчетливо слышал собственное сердцебиение – громкое, как барабанная дробь. Слышал дыхание стоящих рядом – короткое, прерывистое, полное страха. Слышал, как где-то вдалеке закричала птица – резко, пронзительно, словно предвещая беду.

Деревенская площадь была небольшой – неровный пятачок утоптанной земли, окруженный приземистыми домами. В центре возвышался полуразрушенный колодец с потрескавшимся каменным кольцом. Когда-то, судя по остаткам резьбы, он был красивым, даже величественным. Теперь же являл собой печальное зрелище упадка и запустения.

По периметру площади стояли деревенские жители. Их было немного – может, полторы сотни душ. Мужчины, женщины, дети, старики. Все в одинаково жалких обносках, все с одинаковым выражением обреченности на лицах. Они сбились в кучки, словно стадо овец перед волками, инстинктивно ища защиты друг у друга.

Наконец, Посланник моргнул и отвел взгляд. Я облегченно выдохнул, только сейчас осознав, что все это время задерживал дыхание.

– По праву, данному мне Императором, я забираю Джампера! – громко объявил он, и его голос эхом разнесся над площадью, заставив всех вздрогнуть.

Слова ударили как молот. Джампера? Это он обо мне? Но так в Волде называют только всемогущих воинов! Я не чувствовал в себе особенной силы, не умел управлять стихиями или разбивать камни голыми руками. Я был обычным восемнадцатилетним парнем, и самым сложным испытанием в моей жизни были экзамены в университете.

– Посланник Тан! – тишину взорвал отчаянный крик старосты, который отнял окровавленные руки от лица и воздел их к небу. – Наша деревня уже уплатила данак! Теперь каждый житель на счету! Если вы возьмете его еще раз, то некому будет охотиться на зверей и платить десятину!

Кровь текла по лицу старика, заливая глаза, но он, похоже, не замечал этого. Отчаяние придавало ему сил и смелости. Или безрассудства – грань между ними была слишком тонкой.

Посланник Тан резко развернулся к старосте. Движение было настолько стремительным, что песок под его ногами просел, образовав глубокую воронку. Он шагнул к старику, который тут же распластался на земле и припал лицом к камням.

– За сокрытие Джампера от нашего Солнцеликого Императора полагается смерть! – процедил Тан сквозь зубы, наклонившись к дрожащему старосте. – Хотел продать мальчишку? Сам убить не смог – решимости не хватило?

Каждое слово било как плеть. В голосе Посланника звучала не просто злость – в нем клокотала ярость, едва сдерживаемая железной волей. Мускулы на его шее вздулись канатами, кулаки сжались так, что побелели костяшки пальцев.

Староста обхватил ноги Посланника и начал целовать его сапоги, оставляя на них кровавые следы. Зрелище было омерзительным. Старик, который еще недавно грозился скормить меня трексам, теперь валялся в пыли, умоляя о пощаде. Его достоинство, авторитет, власть – все растворилось в животном страхе смерти.

– Прости, Повелитель! – взмолился он сквозь рыдания. – Мальчишку нашли в песках два дня назад! Каюсь, утаили, не сдали, как положено! Но мы не враги Империи, всему виной одна лишь нужда!

– Мы не будем требовать кровный налог повторно! – В голосе Посланника прозвучала холодная насмешка, и он брезгливо оттолкнул старосту ногой. – Мертвецы нам не нужны!

Слова повисли в воздухе как приговор. Лица деревенских жителей исказились от ужаса, матери прижали к себе детей, а мужчины обреченно опустили головы, понимая всю бесполезность сопротивления.

Тан выпрямился во весь рост и оглядел площадь – высокий, величественный, смертоносный. С плавной грацией он вытащил из ножен меч. Узкий, изящный клинок сверкнул в ярких лучах солнца и рассек шею старосты.

Я видел подобные сцены в кино и компьютерных играх, но в реальности все произошло совсем по-другому. Звук был такой, словно разрубили спелый арбуз – влажный, чавкающий. Кровь хлынула на песок, который моментально стал впитывать ее, превращаясь в бурую кашу.

Но самым страшным было не это. Самым страшным было выражение лица Посланника – спокойное, почти скучающее. Он убил человека с той же легкостью, с какой я бы прихлопнул муху. Без злости, без удовольствия, без сожаления. Просто потому, что так решил.

Тело старосты дернулось и затихло. Голова откатилась в сторону, и мертвые глаза старика уставились в синее небо. Кровь продолжала течь из обрубка шеи, но уже медленнее – сердце постепенно останавливалось.

Толпа ахнула. Единый вздох ужаса прокатился над площадью. Люди начали пятиться, но было поздно.

– Убейте всех! – спокойно, почти буднично приказал Посланник воинам, указав окровавленным клинком на жителей деревни. – Мы возвращаем кровный налог!

Строй имперских воинов, до этого момента неподвижных, как статуи, пришел в движение. Они бросились на толпу безоружных крестьян с такой скоростью, что мне показалось, будто я смотрю ускоренную видеозапись.

Жители деревни, словно очнувшись от оцепенения, с криками ужаса кинулись врассыпную. Но бежать было некуда – бойцы молниеносно перекрыли все выходы с площади.

Это было не сражение – это была бойня. Воины двигались с точностью роботов. Никакой спешки, никакой суеты – только смертоносная эффективность. Они разбились на группы, отрезая пути к отступлению, загоняя людей в ловушки, методично уничтожая всех на своем пути.

Я же остался стоять на месте, парализованный страхом. Острие меча Посланника уперлось мне в шею чуть ниже кадыка. Сталь была ледяной, несмотря на палящее солнце – словно впитала в себя бездушную холодность своего владельца.

«Не двигайся», – приказал себе я. Малейшее движение – и лезвие войдет в плоть. Я чувствовал, как острие уже прорезало кожу, и по шее потекла тонкая струйка крови. Теплая, липкая, моя собственная кровь.

Площадь наполнилась звуками – женским плачем, детскими воплями, мужскими проклятиями. Воины Императора методично, почти без эмоций выполняли свою работу. Они не кричали, не улюлюкали, не злорадствовали – просто убивали. Эффективно. Безжалостно. Их мечи взлетали и опускались в четком ритме, превращая живых людей в куски мертвой плоти.

Кровь текла между камнями мостовой, заливая щели и смешиваясь с песком. За несколько минут светло-желтая площадь стала терракотовой, а воздух наполнился металлическим запахом крови и тошнотворной вонью вспоротых внутренностей.

Внутри меня начала разгораться ярость. Не горячая, яркая злость, а холодная, всепоглощающая ненависть. Она закипала медленно, поднимаясь из каких-то неведомых глубин, подобно магме, прорывающейся через трещины в земной коре. И когда этот вулкан, наконец, взорвался, самоконтроль отключился.

Я рванулся в сторону, уходя от острия клинка, и с диким, нечеловеческим воплем бросился на Посланника. Чистое безумие, конечно – что я мог сделать против тренированного воина со сверхъестественными способностями? Но в тот момент мне было плевать. Меня захлестнула волна праведного гнева, начисто заглушившая голос разума.

Глава 2

Мои пальцы сомкнулись на горле Тана – и я опешил. Оно оказалось твердым, как камень. С тем же успехом я мог бы попытаться задушить мраморную статую. Кожа под моими ладонями была холодной и гладкой, словно отполированный камень, а пульс не прощупывался.

Это было безумие. Чистое, неразбавленное безумие, продиктованное смесью ярости, страха и какого-то первобытного инстинкта, заставляющего бороться даже тогда, когда борьба бессмысленна. Мои руки дрожали от напряжения, ногти впивались в непробиваемую плоть, но Посланник и глазом не повел.

Тан встретил мою самоубийственную атаку кривой усмешкой. Вместо того чтобы зарубить меня, он схватил мое запястье свободной рукой, развернул лицом к бойне и прижал к своему нагруднику.

Движение было таким быстрым, что я не успел его уловить. В один момент я пытался задушить его, в следующий – уже стоял спиной к нему, зафиксированный железной хваткой, как бабочка, приколотая к планшету энтомолога.

Жар от его брони был таким сильным, что моментально проник сквозь тонкую ткань моих лохмотьев. Кожа на спине вспыхнула болью, словно к ней приложили раскаленное клеймо. Но это было ничто по сравнению с ужасом, охватившим меня при виде безжалостного уничтожения целой деревни.

– Смотри! – приказал Посланник. – Смотри и запоминай!

Его голос звучал назидательно – как у учителя, втолковывающего ученику что-то исключительно важное. В нем не было злости или раздражения из-за моей жалкой попытки нападения. Только холодная, методичная решимость вбить в мою голову урок, который я должен был усвоить раз и навсегда.

Тан хотел, чтобы я видел все. Каждую смерть, каждый взмах меча, каждую каплю крови. Чтобы запечатлел в памяти каждую деталь этого ада. И потому крепко сжимал мой подбородок.

И я смотрел, потому что не мог отвернуться, даже если бы захотел. Смотрел, как умирают люди, слышал хруст ломающихся костей и их захлебывающиеся в крови молитвы.

Заслуживали ли жители этой затерянной среди песков деревушки такой участи? Мой разум кричал: нет. Никто не заслуживал. Даже худшие из них. Даже те, кто ловил меня в песках, словно дикого зверя. Но другая часть меня – темная и примитивная часть, которую я не хотел признавать – шептала, что они получили по заслугам. Что это справедливое возмездие за их жестокость.

Я ненавидел себя за эти мысли.

Бойня продолжалась с безукоризненной точностью хорошо отлаженного механизма. Воины двигались слаженно, как единый организм. Они не тратили лишних движений, не проявляли излишней жестокости – просто выполняли работу. Убивали быстро, чисто и профессионально. Как мясники на скотобойне.

Через несколько минут все было кончено. На площади не осталось ни одного живого жителя деревни. Тишина, наступившая после криков и звона мечей, была оглушительной. Она давила на барабанные перепонки, заставляя сомневаться в реальности произошедшего.

Имперские солдаты, закончив свою кровавую работу, неторопливо возвращались к центру площади, негромко переговариваясь и методично добивая тех немногих, кто еще подавал признаки жизни.

Их голоса звучали обыденно, будто они обсуждали утренний завтрак или погоду, а не массовое убийство, которое только что совершили. Я уловил обрывки разговоров – кто-то жаловался на затупившийся меч, кто-то спорил о том, чья очередь чистить доспехи. Обычная солдатская болтовня. Ни тени сомнения, ни капли раскаяния.

Песок вокруг мертвых тел пропитался кровью и превратился в липкую кашу с тошнотворным металлическим запахом. Он чавкал под ногами воинов, прилипал к их сапогам.